Текст книги "Белый Орден или Новые приключения Ариэля (СИ)"
Автор книги: Сергей Катканов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Ну теперь дело пойдёт на лад, – весело улыбнулся Стратоник.
Глава VIII, в которой Орден растёт
За какую-то неделю Орден вырос, как на дрожжах. Горожане правда не вполне оправдали надежды бургомистра, под оружие встали далеко не все мужчины города, но ополченцев набралось свыше пяти тысяч. Рыцарей среди них не было, и разбавлять этой массой рыцарские полки не стали, решив создать особый сержантский полк, во главе которого встал бургомистр, когда-то служивший в Ордене сержантом и представление о военной службе имевший. Стратоник дал на этот полк с десяток самых опытных своих сержантов, которые сразу же приступили к обучению новобранцев.
Освобождённые на рудниках рыцари почти полностью вступили в Орден, их набралось 800 человек. Эти люди, на своих спинах испытавшие, что такое исламская плётка, теперь очень хорошо знали, за что им предстоит сражаться, и рвались в бой. Их распределили по трём изначально сформированным рыцарским полкам, восполнив боевые потери при штурме города.
А потом началось нечто невообразимое и совершенно неожиданное. Ежедневно в город приходили группы рыцарей и сержантов, заявлявшие о своём желании вступить в Орден. Весть о том, что Орден вновь существует и уже начал борьбу, одержав первую победу, разнеслась со скоростью ветра. Все, кто побросали оружие, просто потому, что не видели перед собой знамени, теперь собирались под знамя Ордена. Приходили и по несколько человек, и по несколько десятков человек. Кто-то из них прятался в горах, кто-то жил у крестьян в областях ещё не оккупированных, некоторые влачили жалкое существование под новой исламской властью в прибрежных эмиратах, не видя никакой альтернативы, а теперь увидели. Иные, было, пошли на службу к мусульманам, которые не вызывали симпатии, но были единственной властью. Теперь же появилась другая власть, весьма похожая на прежнюю, а в чём-то и куда получше, потому что в прежнем царстве порою было скучновато, а новая власть выглядела героической, воодушевляющей, и к ней, как к магниту, потянулись все здоровые христианские силы.
За несколько недель численность Ордена достигла десяти тысяч. Теперь это уже была серьёзная боевая сила, хотя исламская армия побережья по-прежнему превосходила её не менее, чем раз в десять. Перебежчики с побережья докладывали о том, что мусульмане лихорадочно собирают свою армию, распылённую в гарнизонах и погрязшую в кайфе. Это получается у них медленно, но всё же получается, и вскоре перед Орденом неизбежно должна была вырасти грозная боевая сила. Шансы на победу у христиан теперь появились, но у мусульман этих шансов по-прежнему было куда больше.
В городе это понимали все, и оставалось лишь удивляться приподнятому радостному настроению, которое здесь царило. Женщины день и ночь шили для военных одежду, кузнецы без устали ковали мечи, крестьяне ближайших деревень добровольно, безо всякого принуждения везли продовольствие. В сознании этих людей возрождённый Орден заменил царство. Ордену теперь служили так, как когда-то служили пресвитеру. Орден стал не просто военной силой, но и государством, властью. Хотя, конечно, теперь всё не могло быть так, как было раньше. В мир пришёл выбор. Пресвитеру служили примерно так же, как дышали, даже не задумываясь о том, что может быть иначе, тогда вообще не много о чём задумывались, просто дышали и всё. А вот Ордену можно было и не служить. И служить Ордену готовы были не все. Кто-то ворчал по углам, что головорезы-рыцари накличут на них беду, что жизнь под мусульманами была не такая уж и плохая, надо было только во всём их слушаться, и живи себе спокойно, а теперь будет большая война, мусульмане победят и всех накажут, и всё это только из-за того, что город поддержал рыцарей. Такие настроения были, но они хоронились где-то по углам, вслух на площадях их никто не решался высказывать. Воодушевлённость основной массы горожан пугала ворчунов, все видели, как эта основная масса расправлялась с мусульманами, и подвергнуться их участи никто не хотел.
Оставались проблемой и сами мусульмане, которых по-прежнему было немало в городе. Расправы над ними не были слишком кровавыми, бургомистр сумел сдержать своих людей. Отведать палок и тяжёлых кулаков по началу довелось почти всем мусульманам, это был своего рода ритуал прощания с их недавним господским положением. Некоторых, особо рьяно издевавшихся над христианами, жестоко выпороли на площади. Шестерых, виновных в убийствах мирных жителей, обезглавили. На этом репрессии закончились, но осталась глухая обоюдная неприязнь. Мусульмане быстро прижали уши, понимая, что сила теперь не на их стороне, они ничего для себя не требовали и держались очень смирно, как будто так всегда и было. Их никто не обращал в рабов, они имели такой же доступ к продовольствию, как и все остальные горожане, работали в основном там же, где и до войны, их не лишали никаких прав. Христиане удержались от соблазна в свою очередь объявить мусульман людьми второго сорта, но смотрели на них с большим недоверием и не особо дружелюбно, при этом часто ловили на себе беглые взгляды мусульман, которые тоже добротой не искрились.
Ариэль часто думал о том, что можно удержать себя от дурных поступков по отношению к поверженному врагу, но как удержать себя от дурных мыслей по отношению к нему? Конечно, надо просить Господа о том, чтобы он смягчил сердце, избавил его от ненависти, от тягостной неприязни к другим, но легко ли попросить об этом искренне, от всей души? Душевные раны заживают очень медленно, да и не всегда они заживают, слишком часто случается то, что их бередит. Христиане вроде бы простили мусульман, но понимают ли они, что значит на самом деле простить? Разве отказ от мести, это уже прощение? Разве не шевелится в сердцах таких «простивших» некоторое злорадное удовлетворение при виде любых неприятностей, которые случаются у «прощённых»? Разве они могут теперь искренне радоваться их радости? И разве не читается во взглядах: «Я тебя простил, но не забыл ничего». Что теперь должно произойти, чтобы христиане и мусульмане осознали друг друга родными братьями, чтобы они жили общей жизнью, имели общие радости и огорчения? Неужели эта неприязнь сохраниться между ними навсегда?
Только теперь Ариэль до конца осознал, какой искусственной и фальшивой была доброжелательность между мусульманами и христианами в прежнем царстве. Между ними не было никаких враждебных действий, никаких конфликтов, даже бытовых ссор, потому что всё это противоречило традициям, которые казались незыблемыми. Но традиции не отражают состояние сердца, а в их сердцах всегда было ощущение некоторой неполноценности «братьев». Мусульмане никогда не считали христиан настоящими верующими, полагая их веру ущербной, да ведь и христиане так же относились к исламу. А иначе и не могло быть, потому что эти религии слишком сильно отличаются, значит представители одной из них правы, а представители другой – не правы. А тот, кто не прав, не может устанавливать правила. Но правила должны быть общими для всех, а значит одной из сторон они будут не нравиться. Устранить это противоречие можно было только объявив религию пустяком, из-за которого не стоит ссориться, но религия – не пустяк, а основа жизни. Значит, конфликт всё равно неизбежен. Они думали, что подарили мусульманам прекрасную жизнь, даровав все права и разрешив молиться у себя в мечетях, как им Аллах на душу положит, но мусульманами правил христианский царь, и это не могло их радовать. Могут ли мусульмане искренне служить христианскому царю, если он, по их мнению, горькоплачевно заблуждается по основным вопросам бытия? Христиане наивно полагали, что мусульмане благодарны пресвитеру Иоанну, а они всего лишь терпели его, и лишь пока у них было мало сил. И любой христианин в исламском государстве может лишь терпеть исламскую власть, но никогда не сможет служить ей искренне.
Ариэль, посадив эмира Измаила под замок, ни на один день не забывал о нём, всё хотел поговорить с ним, предложить ему что-то приемлемое, но так и не смог ничего придумать, а потому решил посоветоваться с ним самим.
Когда Ариэль зашёл, Измаил совершал намаз и не обратил ни малейшего внимания на вошедшего. Закончив намаз, он не торопясь свернул молитвенный коврик и только тогда, встав напротив Ариэля, молча, немного иронично посмотрел ему в глаза.
– Если я отпущу тебя, Измаил, что ты будешь делать?
– Отправлюсь на побережье к своим братьям и продолжу вести против вас газават. Пощады вам от меня не будет.
– Значит, вариант освобождения под обещание никогда не воевать против нас ты не готов рассматривать?
– Да неужели ты думаешь, что я прощу вам смерть наших братьев, которых вы сожгли в казармах? Вы злодеи и трусы, которые побоялись сразиться с нами в честном поединке.
– Измаил, ты вроде воин, а не поэт-мечтатель, и ты прекрасно понимаешь, что война – это уничтожение живой силы противника, и уничтожают её теми способами, которые наиболее эффективны. Можно подумать, что ты, имея горстку людей против наших превосходящих сил, не поджёг бы казарму с рыцарями. Твои люди позволили себя сжечь. Чья это проблема?
– Может ты и прав, гяур, да только судьба нам воевать друг с другом. Смерть моих людей в огне прибавляет мне ярости, но и без этого я всё равно воевал бы с вами.
– Ты ведь из местных мусульман, из бывших подданных пресвитера?
– Да, имел несчастье.
– И почему же ты был несчастен? Ты жил согласно шариату, исполнял все предписания ислама, не встречая к этому ни малейших препятствий. Что в твоей жизни было не так?
Измаил расслабленно сел на диван, стоявший в маленькой комнатке вдоль стены. Ариэль сел на другой конец дивана. Оба почувствовали, что им легче будет не смотреть друг на друга. Измаил начал говорить несколько даже мечтательно:
– В той жизни словно не было души. Знаешь, как бывает: всё вроде есть, а вот главного-то и нет. Стремиться совершенно не к чему, мечтать не о чем. Разве это жизнь? Для настоящего мусульманина это не жизнь, а ничтожное прозябание. Неужели кто-то думает, что исполнение норм шариата достаточно для мусульманина?
– А что ещё?
– Бороться! Сражаться на пути Аллаха! Стать шахидом! Вот что такое жизнь! Вот что такое ислам! Если бы ты только знал, как запела моя душа, когда пришли наши братья из-за моря! Я словно был мёртв и воскрес. Я словно впервые увидел яркие краски этого мира. Душа наполнилась такой энергией, что мне в одиночку захотелось броситься на ваши полчища. Да разве ты поймёшь…
– Может и пойму. Во всяком случае – хочу понять. Твоя душа запела… Но о чём была эта песня? Война не может быть целью. Война должна иметь цель, лежащую вне войны. Какая мечта у тебя появилась? Поубивать всех христиан, а если не успеешь, то стать шахидом?
– Мы не кровожаднее вас, гяур. Мы вовсе не хотим всех поубивать. Наша цель, наша мечта – всемирный халифат. Зелёное знамя пророка должно взметнуться над всей землёй. Воле Аллаха должны покориться все народы. Ислам – это великая преобразующая сила. Дыхание нашей веры испепелит всё, что только есть в людях мелочного, ничтожного. Все люди в мире будут жить только ради великих возвышенных целей.
– Звучит красиво… Но зачем вам всемирный халифат? Что измениться в жизни каждого конкретного мусульманина от того, что все в мире будут мусульманами? Ты станешь ближе к Аллаху от того, что на другом конце земли больше не будет христиан?
– Нельзя же думать только о себе. Ислам – это истина. Каждый, кому открылась истина ислама, обязан распространять её. Ислам – лучшая в мире вера. Разве не обязаны мы утверждать на всей земле то, что является лучшим? Всемирный халифат станет великим царством справедливости, царством Аллаха на земле.
– А ты уверен, что ислам лучше христианства?
– А разве ты, гяур, не уверен в том же самом? Ты христианин, значит ты считаешь, что твоя вера лучше ислама. Я мусульманин, значит я считаю, что моя вера лучше христианства. Как может быть иначе?
– Допустим. Каждый считает свою веру лучшей. Но неужели ты думаешь, что истину можно утвердить с помощью меча?
– Не надо считать мусульман идиотами. Мы никого насильно в ислам не обращаем. Ислам – это великий дар, его надо ещё заслужить. Душа человека должна созреть для того, чтобы принять ислам, а до тех пор каждый волен оставаться в своей вере. Ты же видел, в этом городке действовали христианские храмы, служили ваши священники. Мы не уничтожаем христианство и христиан.
– Ну да, вы всего лишь превратили христиан в людей второго сорта, которые имеют право лишь на то, на что вы им дали право, и не трудно догадаться, что вы стали бы постепенно уменьшать объём этих прав.
– А как может быть иначе? Зачем тогда и газават? Разве человек, живущий согласно истине, не должен стоять выше человека, который согласно истине жить не желает?
– Но разве в царстве пресвитера ты был человеком второго сорта?
– А разве я мог в христианском царстве стать, например, канцлером?
– Ты мог стать, например, бургомистром этого города.
– Города с преобладающим христианским населением? Не смеши меня. Я стал править этим городом только тогда, когда завоевал это право мечём. Я не полез в души горожан, не стал переделывать их на исламский манер. Но этот город покорился истине. Вот что такое газават. Дай вам волю, вы бы все царства земные покорили кресту.
– Нет, Измаил, ты ошибаешься. Мы, конечно, тоже хотим, чтобы все люди на земле были христианами, но мы никогда не претендовали на завоевание царств ради подчинения их кресту.
– Ты думаешь, я истории не знаю? Хочешь сказать, что христиане никогда не воевали?
– Воевали, но ради земных интересов, а не ради распространения христианства. Церковь никогда не ставила перед собой задачи создания всемирной христианской империи вроде вашего халифата.
– Только откуда-то христианские империи всё же возникали.
– А знаешь, как они возникали? Шли нищие босые проповедники во все концы земли и возвещали людям слово истины. Их за это убивали, на их место приходили новые. Проповедники ни от кого не требовали покорности, никому не предлагали новых законов, они лишь пытались изменять сердца словом Божиим. А потом вдруг оказалось, что большинство людей на этих землях стали христианами, и цари тоже. Так возникали христианские царства. А историю ислама ты, конечно, знаешь не хуже меня и не станешь спорить с тем, что ислам родился из войны. Ближайшие приемники пророка Мухаммада, праведные халифы, прошлись огнём и мечом по Леванту и Палестине, по Магрибу и Испании, покорив исламу огромные территории. Скажи, Измаил, ты чтишь праведных халифов, ты хотел бы им подражать?
– Моё почтение к праведным халифам безгранично, а подражание им – это именно то, что меня воодушевляет.
– Вот об этом и речь. В любой религии ближайшие ученики её создателя – непререкаемый образец для подражания. Значит ты должен подражать кровавым завоевателям, а я – безоружным проповедникам, который несли людям Слово и за это были убиты.
– Плохо ты им подражаешь, дорогой. Меч у тебя на поясе острее моего.
– Ты в точку попал. Я плохо подражаю апостолам, и за это мне очень стыдно. А ты хорошо подражаешь праведным халифам, и очень собой гордишься. Мы делаем одно и то же, но ты за это ждёшь награды от Всевышнего, а я полагаю себя достойным наказания. Но я был вынужден взяться за оружие, потому что мусульмане напали на христианские земли, чтобы сделать их исламскими. При этом христиане никогда не нападут на исламские земли, чтобы сделать их христианскими. Вы сражаетесь ради распространения ислама, а мы исключительно ради защиты христианства. Вот в чём разница между нами. Вы распространяете свою веру мечом, а мы свою веру мечом только защищаем. Потому что ваш идеал – праведные халифы, а наш – святые апостолы. Мы одинаково хотим распространения своей веры, но вам нужны новые территории, а нам – новые сердца.
Измаил немного грустно улыбнулся и сказал с некоторой даже сердечностью:
– А ведь ты прав, дорогой. Такова и есть разница между нами. Я восхищаюсь праведными халифами, воинами Аллаха, шахидами, я хочу им подражать. Я – воин, а ислам – религия воинов, религия настоящих мужчин, поэтому я мусульманин. Для меня быть мусульманином, значит быть самим собой. Но ведь и ты прирождённый воин, я же видел, как ты сражаешься. Но твой идеал в том, чтобы бесконечно колупаться в своём сердце и в сердцах других. Твоя вера требует от тебя, чтобы ты перестал быть самим собой. Никогда этого не пойму и никогда этого не приму.
– Измаил, я ни слова не сказал о содержании христианства и о том, почему я считаю свою веру лучше твоей…
– Правильно, дорогой, не надо так рисковать, могу и голыми руками придушить.
– Не сомневаюсь, что попытаешься, и не хочу без дела злить такого героя. Просто говорю: тебе непонятна моя вера просто потому, что ты о ней ничего не знаешь. Я не считаю, что ислам – это истина, но сейчас не стану с этим спорить. Одно хотел сказать: даже если ислам – истина, газават – ошибка. Мечом веру не утвердить. Пусть бы ты остался при своём, а я – при своём. Неужели так нужна война между нами?
– Если газават – ошибка, тогда ислам – тоже ошибка, а этого я не могу допустить. Неужели не понимаешь?
– Боюсь, что понимаю. Тогда значит – война вплоть до приведения одной из сторон к полной покорности?
– Для гяура ты не плохо чувствуешь ислам.
– Потому что для меня важно твоё сердце, Измаил.
– А мне твоё сердце совершенно безразлично. Я – воин, а не сердцевед. Окажись ты на моём месте, я бы приказал тебя обезглавить, ни секунды не думая. Скажи, почему ты не хочешь убить меня? Ведь я же твой заклятый враг.
– Если я убью тебя, как будто внутри себя что-то убью, хотя ты вряд ли это поймёшь. Мне очень нравится твоя религиозная воодушевлённость, то что ты искренне служишь Всевышнему. Мне бы хотелось иметь такого друга, как ты.
– Принимай ислам и нет проблем.
– Ты прав. Ислам – это и есть проблема, причём, на данный момент неразрешимая. Может быть, мне и придётся тебя казнить, но я не хочу с этим торопиться.
– Странные вы люди, христиане. Нет в вас настоящей твёрдости. Поэтому я – мусульманин.
* * *
После этого разговора на душе у Ариэля, как ни странно стало легче. Конечно, они ни о чём не договорились, но Ариэль этого и не ждал, понимая, что никакая договорённость между ними невозможна, во всяком случае – сейчас. Идёт священная война, одни распространяют ислам, другие защищают христианство. Ни Измаил, ни Ариэль не могут уклониться от этой войны, они оба будут сражаться, а значит – останутся противниками. Измаил не может перейти на сторону христиан, так же как Ариэль не может перейти на сторону мусульман. Для них обоих нет ничего дороже веры, и ни один из них свою веру не предаст. Всё это было понятно ещё до разговора, и никакими словами этого было не изменить. Что же так порадовало Ариэля? То, что они слышали друг друга. Каждый вполне воспринимал содержание того, что слышит и реагировал на смысл услышанного. Между ними нет ненависти, которая лишает разума, не даёт воспринимать своего противника рационально, вынуждает видеть в нём только чудовище, подлежащее уничтожению. Пусть Измаил не пытался понять Ариэля, но он попытался донести до него свою правду, он счёл диалог между ними возможным. Они проявили взаимное уважение, а для начала это было уже очень не плохо. Если они будут воевать без ненависти, без тех ублюдочных эмоций, которые позорят человека, значит есть надежда, что они не озвереют на этой войне, не потеряют человеческий облик, а ведь это так важно – остаться человеком посреди кровавой бойни. А пока надо было думать о том, как уничтожить исламское войско. Ариэль думал об этом постоянно и напряжённо, симпатия к Измаилу вовсе не произвела на него размягчающего действия, не остудила пыл, не уменьшила боевого рвения. Человеческое отношение к противнику не мешало ему понимать, что это по-прежнему противник.
* * *
– Орден вскоре начнёт закисать в этом тихом городке, мы должны первыми атаковать мусульман, – решительно сказал Стратоник. – Только находясь в непрерывном движении, мы получим шанс на успех.
– Не забывай, что эффекта неожиданности на нашей стороне больше не будет, – парировал Ариэль. – Войско мусульман уже полностью отмобилизовано и готово к бою. У них десятикратное превосходство в живой силе, а бойцы не хуже наших. Нам просто не с чем наступать. У нас нет необходимых сил для того, чтобы ломать оборону противника.
– Ты прав, Ариэль, – как всегда сухо и по-деловому вставил слово Марк. – Серьёзной обороны противника нам не сломать, для этого потребовалось бы четырёхкратное превосходство живой силы, мы же напротив пребываем в подавляющем меньшинстве. Но ты не учитываешь следующего: мусульмане хоть и готовы к бою, но к обороне не готовы совершенно. Поставь себя на их место. Ты узнал, что горстка христиан захватила городок. Тебе докладывают, что эта горстка непрерывно растёт. Что бы ты решил? Как можно быстрее атаковать и раздавить этот городок. Имея такое превосходство сил, тебе и в голову не пришло бы готовиться к обороне.
– Марк, если они уже собрали стотысячный кулак, так какая разница, к чему они готовятся – к обороне или к нападению?
– Разница огромная. Начиная с психологического настроя. Люди, которые морально подготовились к наступлению, просто теряются при необходимости обороняться. К тому же они не укрепляют ближайшие населённые пункты. К тому же они подтягивают все свои припасы из тыла поближе к месту наступления. И все приказы отданы только на случай наступления, при необходимости обороняться, они обычно вообще не знают, что делать.
– Марк, где ты проходил всю эту науку? – немного растерянно спросил Ариэль.
– Я, собственно, преподавал эту науку нашим будущим полководцам, – по-прежнему сухо заметил Марк.
– Между прочим, Марк – автор учебника по стратегии, – вставил Стратоник.
– Так ты – учёный?
– Да, всего лишь кабинетный учёный. Профессор.
– Но на поле боя ты чувствуешь себя, как рыба в воде.
– Так надоело в кабинетах. Ещё до войны пошёл служить в полевые подразделения. Стало понятно, что если стратег – только учёный, то и учёный он плохой.
– То-то я смотрю, ты всё время, как лекции читаешь.
– Дурная привычка.
– А меня вот учили только мечом махать.
– Для другого готовили.
– Это точно. И что конкретно ты предлагаешь, господин профессор? Ведь сил для наступления у нас и правда нет.
– Кто же нам велит наступать по всему фронту? Сосредоточим железный кулак, создадим на участке наступления превосходство сил, от столкновения с основными силами противника будем уклоняться и проломимся к побережью.
– Но так мы не сможем уничтожить мусульман.
– Конечно не сможем. Но мы рассечём их территориально на двое, разрушим их коммуникации, а самое главное – посеем в их рядах панику. Им будет казаться, что мы – везде. Наша основная задача – добиться деморализующего эффекта. К тому же наступление обеспечит нам приток добровольцев, наши силы будут непрерывно расти.
– Но на побережье мы окажемся в окружении.
– Окружение – вещь очень условная. Наша задача – внушить мусульманам, что в окружении – именно они. И тогда они побегут. А мы будем наступать им на пятки.
– Красиво излагаешь. Даже не вериться, что всё так и будет, – улыбнулся Ариэль.
– А во что тебе верилось, Ариэль, когда ты прибыл к нам и застал у нас триста бойцов? – усмехнулся Стратоник. – На что ты тогда рассчитывал?
– Да ни на что не рассчитывал, просто знал, что надо драться.
– Ну так и дерись. Хуже-то не стало.
– Честно скажу, ваш план похож на авантюру.
– А это так и есть, – продолжил Марк. – Мы по-прежнему находимся в положении безнадёжном. Чтобы мы не делали – это будет авантюра. Мой план может провалиться по тысяче причин, ни одну из которых мы не сможем даже предвидеть, не то что предотвратить. Только полный дурак на моём месте гарантировал бы успех. Впрочем, одно я могу гарантировать – оборона нас погубит. Надо доказывать?
– Не надо, – Ариэль встал и махнул рукой. – Когда выступаем?
– Наши лазутчики докладывают, что мусульмане готовы выступить через неделю. Но они не успеют. Мы выступим послезавтра.
