Текст книги "Воспоминания (Царствование Николая II, Том 1)"

Автор книги: Сергей Витте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 40 страниц)

И напротив, его служба на железной дороге, его провинциализм и отчужденность от бюрократического Петербурга, его многочисленные и разнообразные знакомства, круг коих он неустанно расширял – все это делало для него понятной психологию "разночинца", обусловливало возможность взаимного понимания.

Таким образом гр. Витте оказывался, с одной стороны, вполне приемлемым, своим человеком для бюрократического Олимпа, который мог говорить с ним на общем языке, а с другой, он обладал всеми качествами для того, чтобы повести Россию по новому пути, на который ее властно толкали общие условия момента. Кстати, любопытно отметить, что гр. Витте был назначен министром финансов в 1892 году, после года тяжелого неурожая, который так трагически засвидетельствовал неотложную необходимость перехода России к более развитым экономическим формам.

В своих воспоминаниях гр. Витте рассказывает о тех препятствиях, которые он встретил на пути проведения денежной реформы, несомненно противоречившей интересам местного дворянства. Низкий курс рубля и его колебание на иностранных биржах казались выгодными тем, кто продавал хлеб за границу, ибо это увеличивало шансы конкуренции. Гр. Витте отделывался от них частными подачками в виде "ссуд" и деятельностью Дворянского земельного банка и тем не менее должен был прибегать к компромиссам, о которых он задним числом высказывает в мемуарах сожаление. Но главное – переход к капиталистическому строю требовал развития начатых в предыдущее царствование политических преобразований, укрепления правового порядка, равно как и широких социальных реформ и насаждения образования, а это вызывало недовольство. Противодействие вызывало, напр., учреждение и деятельность фабричной инспекции, которая считалась очагом подрывания основ. "Фабричная инспекция", рассказывает гр. Витте, "всегда находилась в подозрении, как такое учреждение, которое будто бы склонно поддерживать интересы рабочих против интересов капиталистов".

"Мне с большим трудом удалось провести в государственном совете закон о вознаграждении рабочих в случае увечий и несчастных случаев. Но закон этот был урезан сравнительно с подобными же законами за границей", и т. д. Но гр. Витте вынужден был идти по этому пути, вследствие чего и приобрел вполне заслуженно репутацию опасного либерала, и чем дальше, тем все больше возбуждал против себя подозрение в правящих кругах. В интересных воспоминаниях Д. Н. Шипова ("Воспоминания и думы о пережитом" Изд. М. и С. Сабашниковых, Москва, 1918 г.) рассказывается, что когда кн. Святополк-Мирский предложил Государю созвать совещание для обсуждения вопроса о положении России, то Государь отказался пригласить в него гр. Витте, так как он – де франк-масон. В 1906 году ему было предложено гр. Фредериксом от имени Государя не возвращаться в Poccию, так как его пребывание могло бы усилить смуту.

В этом гр. Витте и усматривал трагедию своей государственной карьеры. Едва ли не главная задача настоящих воспоминаний доказать свою преданность самодержавному принципу, неустанную заботливость об ограждении прерогатив монарха и несомненно, что всей своей деятельностью гр. Витте подтвердил, что по своей натуре, по своим склонностям и привычкам он был ярко выраженным автократом. Достаточно напомнить, что главная историческая реформа восстановление золотого обращения была проведена вопреки Государственному Совету, с нарушением установленного порядка, что – и это чрезвычайно характерно – не мешает ему упрекать П. А. Столыпина в пренебрежении к требованиям основных законов. Но будучи в душе автократом, он в то же время, как уже сказано, вынужден был быть либералом, либералом malgre lui в силу той роли, которая выпала на его долю в деле государственного строительства России. Однако, он был бесконечно далек от мысли, что самодержавный режим не может обеспечить прочность этого строительства, что она требует совершенно определенных политических гарантий. Он, напротив, был непререкаемо убежден, что посколько руководящая роль ему будет поручена, постолько вопрос о каких бы то ни было гарантиях отпадает.

Когда я с гр. Витте познакомился в 1903 году, я мог – и это было ярким знамением времени – заговорить с представителем правительства о конституции. Но мои соображения ничего кроме недоумения не вызвали, и оно отчетливо отразилось в пренебрежительном замечании моего собеседника, что "никакой пользы из разговоров с ним (т. е. со мной) я не извлек". В соответствии с этим, когда в декабрь 1904 г. по настоянию министра вне. дел кн. Святополк-Мирского был составлен проект указа, в котором впервые возвещалось о созыве выборных представителей, то, как это видно из настоящих воспоминаний и в особенности из упомянутой книги Д. Н. Шипова, гр. Витте добился в последнюю минуту исключения означенного пункта, но зато осуществление намеченных в указе реформ было поручено ему, (кн. Святополк-Мирский ответил на исключение означенного пункта прошением об отставке) и он был глубоко убежден, что ему удастся намеченную программу реформ осуществить ("я так вгоню их глубоко, говорил гр. Витте, что назад уже не отнимешь").

Однако, в настоящих воспоминаниях гр. Витте пришлось констатировать, что уверенность его снова была решительно обманута и указ 12 декабря сведен был просто на нет. Но тем не менее, когда засим начались так называемые булыгинские совещания о призыве выборных, гр. Витте, по его словам, в этих заседаниях молчал н даже около года спустя в отношении манифеста 17 октября, который должен был торжественно возвестить о переходе к конституционному строю, гр. Витте занял ту же двойственную позицию и в своих воспоминаниях он и личными заявлениями, и чужими свидетельствами силится доказать, что он во всяком случае не был за издание манифеста. Еще более характерно, что попытка приглашения общественных деятелей к участию в кабинете сокрушилась на вопросе о назначении министром вне. д. П. Н. Дурново, одного из наиболее ярких представителей старого режима, относительно которого Александр III положил за несколько времени до того знаменитую резолюцию – "убрать этого мерзавца в 24 часа". – А гр. Витте признавал участие именно Дурново более важным, нежели сотрудничество общественных деятелей, и через несколько месяцев, непосредственно перед созывом Думы, он свое вынужденное прошение об отставке мотивировал тем, что не может принять на себя перед Думой ответственности за действия Дурново. Словно какой то неизбежный рок пригвоздил его к этой меченой фигуре, за которую потом историческая Немезида так жестоко ему отомстила.

Но еще и в этот момент, при обсуждении проекта основных законов, главной задачей гр. Витте по его словам было ограждение прерогатив монарха и ограничение прав народного представительства.

Если же при этом иметь еще в виду, что в своих воспоминаниях гр. Витте сам вполне отчетливо указывает, что революция была давно подготовлена "полицейско-дворянским режимом" и что тем не менее в решительную минуту он своими руками этот режим оградил, то нельзя не склониться перед вечной исторической загадкой или, иначе сказать, перед гримасами истории. Правящие сферы не на шутку боялись вручить премьерство "франк масону", от которого недавно с чувством облегчения удалось избавиться, и, конечно, были убеждены, что решившись на столь смелый шаг, он делают величайшую уступку общественным силам, а эти силы, отказавшись поддержать гр. Витте, вместе с тем были недостаточно внушительны, чтобы заставить его открыто стать на конституционный путь и разорвать с прошлым.

Гр. Витте, впрочем, и сам в своих воспоминаниях признает, что в его груди две души живут и что между ними двоится его политическое верование. "По моим семейным традициям, так и по складу моей души и сердца, конечно, мне любо неограниченное самодержавие, но ум мой после всего пережитого, после всего, что я видел, и вижу наверху, меня привел к заключению, что другого выхода, как разумного ограничения, как устройства около широкой дороги стен, ограничивающих движения самодержавия, нет". Но если вся беда неограниченного самодержавия только в том, что на престоле может оказаться неудачная личность, если бы, напр., воскресить Александра III, уверял гр. Витте, Россия была бы спасена, то отсюда сама собой подсказывается мысль, что если и при неудачной личности есть надлежащий советник, то неограниченное самодержавие не замедлит проявить все свои благодетельные стороны. Естественно поэтому, что когда гр. Витте становился у власти, или для того, чтобы ему стать у власти, его традиции и укоренившееся настроение просыпались во всей своей силе. Едва ли, однако, было бы справедливо ставить гр. Витте в вину этот разительный недостаток исторической перспективы, – он разделяет в этом отношении весьма широко распространенное заблуждение, которое у крупных людей естественно усиливается верой в значение роли личности.

Этим объясняется также счастливое для гр. Витте обстоятельство, что он до конца дней сохранил глубокое убеждение в безусловной правоте своей. На всем протяжении его обстоятельных воспоминаний, охватывающих столь кипучую, разнообразную государственную деятельность, нет ни одного случая, когда бы он говорил о какой-нибудь своей ошибке, везде и всегда вина лежит на других. (курсив наш!; ldn-knigi)

Доказательство этого, как уже замечено было, и составляет главную задачу воспоминаний и соответственно этому он меньше всего останавливается на тех финансовых и экономических реформах, которые завоевали ему историческое имя и полностью удались. Говоря о восстановлении денежного обращения, он останавливается преимущественно на внешней стороне реформы и здесь не нашло себе ни малейшего отражения серьезное возбуждение, которое эта реформа вызвала тогда в обществе, горячие дебаты, происходившие в вольно-экономическом обществе, заседания которого привлекали массу народа и сосредоточивали на себе общее внимание.

О реформе государственного бюджета, о которой в журналах так много и обстоятельно писали, воспоминания упоминают только вскользь, весьма скупо освещена сущность русско-германского торгового договора. Здесь, так сказать, говорить не о чем, все ясно и само по себе, да кроме того, здесь ему было тесно, здесь он не мог расправить своих крыльев.

Он непрестанно выходил за пределы своей компетенции, вторгался в международные отношения России и уже гораздо больше пафоса и интереса проявляет, рассказывая о своих переговорах с Ли-Хун-Чаном, приведшим к заключению выгодного договора с Китаем, о переговорах с маркизом Ито, о роли своей в борьбе с дальневосточной авантюрой, закончившейся его увольнением с поста министра финансов, и в особенности о Портсмутском мире, которым мы всецело обязаны его блестящим личным дарованиям. Но всю силу своей страсти, негодования и своеобразной громоздкой диалектики он влагает в изложение своей неудачи 17 октября 1905 года. Двоясь между тяготением к дворянско-полицейскому режиму и пониманием необходимости правового строя, гр. Витте всю вину за неудачу распределяет равномерно между этим режимом, с одной стороны, и партией народной свободы, с другой.

Понятно, поэтому, что в воспоминаниях гр. Витте нельзя искать бесстрастного фотографического пересказа важнейших событий русской истории, коих он был творцом и участником. Но то, что от этого проигрывают воспоминания, нетрудно восполнить сопоставлением их с мемуарами других авторов. (курсив наш!; ldn-knigi)

Зато, быть может, они еще больше выигрывают от этого в своей и без того огромной исторической ценности, так как окрашивающий их субъективизм автора устанавливает уровень понимания и способность оценки в правящих сферах. Воспоминания гр. Витте доведены почти непосредственно до всемирной войны, завершившейся для нас революций, которая своего последнего слова еще далеко не сказала. Ясно, поэтому, что настоящие мемуары содержат богатейший материал для уяснения причин катастрофического хода событий, для ответа на многие тревожные и мучительные вопросы современности.

***

Граф С. Ю. Витте начал писать свои мемуары летом 1907 года – за границей. Заканчивая первую часть своих воспоминаний, обнимающую время от поездки в Париж, после оставления им поста министра финансов осенью 1903 года, до возвращения в Петербург после заключения Портсмутского мира, граф Витте снабдил ее следующим предисловием:

"В течение моей жизни я не имел ни времени ни охоты писать мои записки. Теперь, удалившись от активной политической жизни, я решил написать мои воспоминания. Думаю, что они могут послужить к освещению многих событий. Я вообще не люблю писать, а потому пишу себя принуждая, не имея под руками документов, за границей. Если буду продолжать писать дома, то часть документов буду иметь под руками, теперь же пишу все по памяти, а потому, вероятно, делаю некоторые ошибки в датах и названиях. У меня память ослабела на даты и в особенности имена, но что касается фактов и сути дела – то все изложено с полной правдивостью и точностью. Пишу эти воспоминания крайне отрывочно и неусидчиво, по пяти, десяти минуть в присест, а потому изложение не только не литературно, но часто совсем нескладно.

Прошу моих наследников их напечатать, причем при печатании можно там, где окажется нужным, исправить слог, не касаясь сути изложения.

Эту часть моих записок, я оставляю у моего зятя в Брюсселе; продолжение буду писать в Poccии, если окажется возможным.

Во всяком случае все мои воспоминания буду нумеровать последующими нумерами.

Брюссель. 5 ноября 1907 г.

Граф Витте."

Следующую – вторую часть своих воспоминаний, посвященную истории манифеста 17 октября, граф Витте писал в Петербурге в январе 1908 года.

Затем наступил перерыв. В августе 1908 года в Виши граф Витте объясняет, чем перерыв был вызван:

Вследствие болезни жены и апатии я долго не касался этой рукописи, теперь ее продолжаю в обстановке и в состоянии духа, не дающей возможности к какой бы то ни было систематической работе. Дальнейшее, как и предыдущее изложение – это спешные черновые наброски".

Однако, и на этот раз графу Витте не удается значительно подвинуть свои мемуары. Уже 16 ноября 1908 года он делает в них следующую личную заметку:

"Моей жене делали операцию в Берне. Писать ничего не мог. Выезжаю в Петербург. Не знаю, удастся ли там продолжать".

Следующая личная заметка в воспоминаниях датирована: 19 июля 1909 года, Виши:

Вот уже около года, как я прекратил писать мои мемуарные заметки. Сначала вследствие болезни жены, а затем, вернувшись в ноябре в Петербург, с одной стороны были различные мелкие дела, а с другой постоянно пускались слухи, что будто бы у меня хотят тем или иным путем вынудить неприятные бумаги. В заграничных газетах говорили, что хотят сделать обыск. Как это ни невероятно, но при нынешнем "коварном режиме" все возможно, благо почти вся Россия находится или формально, или в действительности в "чрезвычайном положении".

Там же в Виши через год, 11 июля 1910 года, приступая к продолжению своих воспоминаний, граф Витте писал:

"Собирался продолжать настояние наброски в С. Петербурге, но это оказалось неудобным, все по той же причине невозможности быть уверенным, что теме или другим способом заметки эти не попадут в руки либерального столыпинского правительства. При теперешнем quasi конституционном режиме нет ничего невозможного".

Зимой 1910-1911 года графу Витте также не удается продолжать свои заметки в Петербурге. Следующая дата на его рукописи, это – июнь 1911 года, Зальц-Шлирф бл. Франкфурта на Майне.

Смерть Столыпина возбуждает в графе Витте надежду на возможность продолжать писание своих мемуаров в Петербурге. Уезжая из Биаррица, он пишет:

"Сегодня 18-ое ноября 1911 года и послезавтра 20 ноября я покидаю Биарриц, еду в Петербург; удастся ли там продолжать эти заметки или нет, увидим? .."

Надежды эти оказались неосновательны, и в следующую свою поездку за границу летом 1912 года граф Витте приступает к продолжению своих воспоминаний со следующими словами:

"Долгое время я не писал своих заметок, так как в Петербурге по различным условиям писать нельзя и главнейшее потому, что даже в моем положении нельзя быть уверенным, что в один прекрасный день под тем или другим предлогом не придут и не заберут все. Тогда наживешь большие неприятности и совершенно бесцельно, так как в таком случае, конечно, никто и никогда не прочтет то, что я писал. Я не имею теперь под руками то, что я ранее писал. Кажется, я кончил на изменениях в личном составе высших лиц во время моего премьерства. Теперь буду писать о главнейших событиях во время моего министерства по существу".

Заканчивая свои воспоминания, граф Витте в том же году писал:

"Я оканчиваю мои заметки и если дальше буду писать, то в порядке страниц начиная с 364-ой (продолжение настоящей), касаясь более современных обстоятельств, которых я не касался в моих стенографических диктовках потому, что считал это невозможным.

Биарриц, 5-го октября 1912 года".

Упоминаемые здесь "стенографические диктовки" представляют собой особую часть мемуаров графа Витте.

Начал он над ними работать зимой 1910-1911 года, когда лишенный возможности продолжать в Петербурге свои заграничные заметки, он занялся составлением политически более безобидных мемуаров, в несколько иных хронологических рамках. В них он начинает с подробного описания своего детства и юношества и своих первых шагов на государственной службе.

Но мало помалу он увлекается этой работой, которую продолжает и зимой 1911-12 года. И таким образом, его стенографические рассказы обращаются в параллельную работу, обнимающую хронологически эпоху от детства графа Витте до конца 1911 года. В этих своих воспоминаниях граф Витте делает только один значительный пропуск: с 15 сентября 1905 года по конец апреля 1906 года, мотивируя его следующими словами:

"Ход дальнейших событий до 17-го октября и затем мое министерство до конца апреля – составляет предмет моих личных, в смысле стилистическом, совсем необработанных записей, но записей, довольно последовательно излагающих события не только за это время, но и за время предшествующее. Записи эти хранятся в должном месте.

Так как я не полагал, что впоследствии буду делать настоящие рассказы, стенографически записываемые, то в тех моих рукописях потомство найдет и изложение некоторых из тех событий, которые я в настоящее время рассказываю для стенографической записи.

Вероятно, в моих рукописных записях рассказы эти были и более точны и, несомненно, более откровенны, а поэтому туда могли войти и такие события, которые в стенографические записи не вошли.

Таким образом, я прерываю свои рассказы за время с конца сентября 1905 года до конца апреля 1906 года".

Так сложились две основные части воспоминаний графа Витте – более "откровенные", написанные им преимущественно за границей и более сдержанные, которые им диктовались в Петербурге.

***

Несколько труднее выяснить вопрос, каковы были те предварительные работы, которые легли в основу воспоминаний гр. Витте. Но кое что в этом отношении можно отметить.

Выше, мы привели предисловие к его первой части рукописных записок, в котором он пишет, что у него не было "ни времени, ни охоты" писать свои воспоминания. Но желание, чтобы потомство правильно оценило его роль и значение, владело им задолго до того, как он приступил к писанию мемуаров. Руководясь этим желанием, он, по-видимому, с самого начала своей политической деятельности составлял свой архив, в котором систематически собирал все более или менее важные документы. Особенно тщательно начал он относиться к своему архиву, когда авторитет его поколебался. Тогда его стал волновать вопрос, чтобы справедливость, которой ему, по его мнению, не воздали при жизни, была воздана ему после его смерти.

В этом настроении гр. Витте писал: "Конечно, я уверен в том, что когда я буду в земле, все выяснится, и мне будет отдано должное. Моих врагов забудут, а меня Россия не забудет". Основной целью собирания архива и было облегчение потомству этой задачи систематическим подбором всех материалов, выясняющих личную роль автора.

Наряду с простым собиранием документов, под руководством гр. Витте составлялись и систематические обзоры тех или иных выдающихся событий. К таковым обзорам относится и брошюра "О политике на Дальнем Востоке до 1901 года", которая по желанию Николая II усиленно разыскивались осенью 1904 года департаментом полиции (см. гл. XXII).

Составление таких систематических обзоров продолжалось и после выхода графа Витте в отставку. Мы знаем даже и имя одного из помощников его в этом деле. Это – Гурьев, который работал в доме графа Витте как раз в тот день, когда были обнаружены адские машины (см. гл. XLIX).

***

В нашем распоряжении находились как стенографические записи (17 томов in folio), так и заграничные заметки (9 тетрадей in quarto). Первые, напечатанные на пишущей машине, вторые, переписанные от руки; и те, и другие с собственноручными исправлениями графа Витте.

Выходящее два тома воспоминаний хронологически ограничены царствованием Николая II. В них вошли полностью собственноручные заметки и около 2/3 стенографических записей.

Сам гр. Витте называл свои мемуары "лишь черновыми набросками", "спешными мемуарными заметками". Он отмечал: "Я не помню, писал ли я это раньше, у меня нет под рукой моих предыдущих заметок", "мои рассказы не могут претендовать на какую либо систематичность".

Таким образом, задача редакции состояла в необходимом упорядочении оставленного графом Витте материала. Упорядочение это заключалось в перестановке, в разделении на главы и в устранении повторений. Были исправлены лишь незначительные грамматические погрешности, ибо редакция руководилась желанием по возможности сохранить своеобразный, несколько небрежный и не всегда подчиняющийся грамматическим правилам стиль графа Витте. Перестановка вызывалась тем характерным для графа Витте обстоятельством, что как в стенограмме, так и в записях он часто делает значительные отступления.

Он сам пишет: "Я не имею никакой возможности писать хронологически". Случайное лицо, или событие, о котором ему приходится упомянуть, часто заставляет его надолго забыть об основной теме рассказа. Этим вызываются и чрезвычайно многочисленные, почти дословные повторения.

Однако, как при перестановке, так и при разделении на главы, были приложены старания, чтобы не нарушить естественной связи рассказа. Таким образом некоторая беспорядочность свойственная подлиннику сохранена. Она особенно ярко проявляется в начальных главах второго тома, посвященных описание первых месяцев премьерства графа. Сохранены и некоторые повторения, так же чрезвычайно характерные для гр. Витте.

В случаях параллельности изложения обычно устанавливалась сводная редакция, при чем за основу брался более "откровенный" рассказ рукописных заметок.

Наиболее существенные отклонения повторяющихся рассказов приведены в подстрочных примечаниях в виде вариантов.

Для критического подхода к воспоминаниям графа Витте чрезвычайно существенны отличия стенографических записей от собственноручных заметок. Поэтому последние выделены в тексте звездочками (*).

Из приводимых вариантов читатель может убедиться, сколь значительно изменялись оценки лиц и событий в более "откровенных" записях.

***

В заключение я позволю себе остановиться на одной из допущенных в мемуарах неточностей, которая не лишена общественного интереса. Как уже замечено выше, гр. Витте весьма подчеркивает свою роль охранителя прерогатив короны при обсуждении в 1906 г. проекта основных законов.

По поводу этого он во втором том воспоминаний передает такой эпизод:

"Чтобы понять происшедшее замедление в опубликовании основных законов и характер сказанных изменений, следует иметь следующее в виду, сделавшееся мне известным лишь в 1907 году от Владимира Ивановича Ковалевского, бывшего моим товарищем по посту министра финансов и вышедшего, когда я еще был министром финансов, в отставку. Я не хотел верить Ковалевскому, но он мне представил к своему рассказу доказательства, хранящаяся в моем архиве.

Как только совет министров представил проект основных законов Его Величеству, он, конечно, сделался известным генералу Трепову, который познакомил с ним В. И. Ковалевского, прося Ковалевского обсудить этот проект и представить свои соображения; Ковалевский пригласил к обсуждению Муромцева (кадет, председатель первой Думы), Милюкова, И. В. Гессена (оба кадета) и M. M. Ковалевского (культурный, образованный, либеральный ученый и теперешний член Государственного Совета). Они составили записку, которая В. И. Ковалевским была передана генералу Трепову 18-го апреля, значит, тогда же была представлена Его Величеству.

Записка эта начинается так: "Выработанный советом министров проект основных законов производит самое грустное впечатление. Под видом сохранения прерогатив Верховной власти составители проекта стремились сохранить существующую безответственность и произвол министров" и т. д. в этом роде.

Затем в записке говорится: "Во избежание коренной переработки проекта он принят в основание и затем в него введены частью более или менее существенные, частью редакционные изменения".

Далее следуют все предлагаемые изменения, сводящие власть Государя к власти господина Фальера и вводящие парламентаризм, не говоря о крайне либеральном и легковесном решении целого ряда капитальнейших вопросов русской исторической жизни. Эта записка по-видимому поколебала Его Величество и Он не утверждал основные законы".

Хотя гр. Витте и ссылается на документы, но в действительности, ничего подобного не было: ни я, ни кто либо другой из названных лиц не принимали участия ни в обсуждении проекта основных законов, ни проекта тронной речи. За несколько дней до опубликования основных законов текст их был доставлен мне известным общественным деятелем А. И. Браудо, который, однако, не сообщил мне, от кого он этот текст получил. Проект был опубликован в газете "Речь" и в ряде статей подвергнут жестокой критике, которая видимо произвела впечатление, и под этим влиянием внесены были значительные изменения, о которых в приведенной выдержке упоминается.

Я полагаю, что гр. Витте смешал здесь два различных факта: года за три до манифеста 17 октября ко мне действительно обратился В. И. Ковалевский и предложил составить проект "либерального манифеста", который он предполагал вручить барону Будбергу, бывшему тогда главноуправляющим комиссией прошений, на Высочайшее имя приносимых, с тем, чтобы последний представил этот проект Государю для подписи в день Светлого Воскресенья. Это поручение я выполнил совместно с П. Н. Милюковым, но проект остался в архивах и, как мне известно, был передан гр. Витте вместе с другими материалами перед 17 октября.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Не без колебания решилась я написать несколько строк в виде предисловия к мемуарам моего покойного мужа. Быть беспристрастной в оценке этого труда, которому граф Витте придавал такое значение, я не могу, а пристрастная оценка жены едва ли может представить какой-нибудь интерес для читателя.

Мне хотелось бы объяснить читателю, какое значение придавал своему труду сам покойный автор, и сказать о тех причинах, которые побудили моего покойного мужа облечь свои мысли и воспоминания в форму книги, не предназначавшейся для издания при жизни автора и его современников. Граф Витте не был ни царедворцем, льстящим трону, ни демагогом, льстящим толпе. Принадлежа к дворянству, он не защищал, однако, дворянских привилегий; ставя себе главной государственной задачей справедливое устроение крестьянского быта, он, однако, оставался государственным деятелем, чуждым теоретического народничества, которым увлекалась значительная часть русской интеллигенции. Он не был либералом, ибо не сочувствовал нетерпеливому стремлению либералов переустроить сразу, одним мановением руки, весь государственный уклад; он не был и консерватором, ибо презирал грубые приемы и отсталость политической мысли, характеризовавшие правящую бюрократию России.

Мой муж неоднократно говорил своим близким: "я не либерал и не консерватор, я просто культурный человек. Я не могу сослать человека в Сибирь только за то, что он мыслит не так, как мыслю я, и не могу лишать его гражданских прав только потому, что он молится Богу не в том храме, в котором молюсь я"...

Это создало С. Ю. Витте много врагов во всех лагерях. При Дворе, среди консерваторов, у либералов, в демократических кругах – всюду на графа Витте смотрели как на человека "чужого". Он искал блага своей родины, идя своими собственными путями, и поэтому имел мало постоянных попутчиков. Справедливость заставляет меня признать, что выдающиеся государственные таланты моего мужа не оспаривались и даже ценились во всех кругах Великой Poccии. Тем не менее, по указанной выше причине, ни один государственный деятель России не был предметом столь разнообразных и противоречивых, но упорных и страстных нападок, как мой покойный муж. При Дворе его обвиняли в республиканизме, в радикальных кругах ему приписывали желание урезать права народа в пользу монарха. Землевладельцы его упрекали в стремлении разорить их в пользу крестьян, а радикальные партии – в стремлении обмануть крестьянство в пользу помещиков. Творец конституции 17 октября, которой начинается новая русская история, был слишком заманчивым объектом для интриг и клевет; с другой стороны, сложная и многосторонняя натура большого государственного деятеля не поддавалась никакой упрощенной формуле и потому плодила недоразумения, иногда совершенно даже добросовестные.

Полемизировать с противниками, опровергать клеветы, разъяснять недоразумения, обращаясь к печати, мой муж не желал. Он был выше того, чтобы вмешаться в злободневную суету пересудов. Кроме того, цензурные условия старого режима, которые для бывшего первого министра Царя были строже, чем для обыкновенного гражданина, и в такой же мере желание щадить чувства многих современников, совершенно исключали возможность полного и откровенного выражения мыслей графа Витте. Отсюда – решение доверить суд над своей деятельностью следующему поколению, отсюда – печатаемые ныне мемуары.

Мемуары свои мой муж хранил за границей. Он не питал уверенности в том, что его кабинет на Каменно-островском проспекте в Петрограде достаточно защищен и от ока, и от длани тайной полиции. Обыск в любой момент, мог легко лишить автора его рукописей. Он знал, что этой его работой интересуется слишком много могущественных людей. Рукописи хранились все время в одном заграничном банке на мое имя. Мой муж опасался, что в случае его смерти двор и правительство пожелают завладеть его архивом, и просил меня заблаговременно обеспечить сохранность мемуаров. Я это сделала, переведши рукописи из Парижа в Байон, где они хранились в банке на чужое имя.