Текст книги "Сотовая бесконечность"

Автор книги: Сергей Вольнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Да-а, зна-аю… – выдохнула Тич. – Я так боялась признаться себе, что это не сон…

Очень осторожно, чтобы не поцарапать госпожу, она попыталась высвободить пальцы. Девушка не переносила любых прикосновений к СОБСТВЕННОМУ телу, а тем более холодных. Пальцы же Амрины, только что обжигавшие огнём, теперь были сущим льдом.

– Но ведь это продлится… несколько недель, как минимум. А вдруг растянется на месяцы?.. Боюсь, что не смогу… что подведу вас в столь важной миссии! Я просто не выдержу… нагрузки!!!

В это слово Тич попыталась вместить весь ужас, всю страшную правду о том, что она просто не выдержит НЕБА, постоянно нависающего над головой…

– Очень жаль, что наши всесильные некогда машины, не подводившие нас, не могут нам ничем помочь в ЭТОМ случае. – Амрина крепче сжала пальцы Тич. – Впрочем, не только в этом. Всё, что касается перемещения в пространстве и времени, теперь доступно лишь… нескольким людям. При всей мощи наших механизмов, при нашем многовековом опыте управления средой обитания… вся хвалёная машинерия оказалась бессильна перед гневом Космоса, который обрезал все тропы и запер наш мир в тупике времени и пространства… Но силу разума, а тем более уверенного в своих силах разума, сломить не так уж легко! Мы ещё поборемся с…

Пальцы Тич горели, словно от ожога, руки ломило – было очень неудобно держать их напряжёнными на весу.

– Я… я боюсь… – прошептала она обессилено, цепенея от того, что вынуждена пререкаться с Верховной. – Как же я… Смогу ли установить контакт с разумами на чужой планете? Смогу ли поддерживать его стабильно? Да ещё и в другом времени?! Нет, я не сумею долго…

– Это не так уж сложно, девочка. – Амрина выпустила руки Тич, и у той невольно вырвался вздох облегчения; госпожа вернулась к своему креслу, а девушка спрятала руки под столом и принялась лихорадочно растирать онемевшие кисти. – Я дам тебе полное мнемодосье его личности. Знаю, тебе этого будет достаточно, чтобы настроиться на волну первоначально и взять след. Сегодня Алекс ещё на Локосе… А затем уж ты вцепишься в него и будешь держаться… при нём. ИЗО ВСЕХ СИЛ. У тебя получится. Ты пока ещё не осознала и не измерила всей мощи своих возможностей. Никакой машине не по зубцам шестерёнок то, что способен сделать человек… если приложит все усилия для достижения цели. Тем более человек талантливый, обладающий столь ценной способностью… не упускать из виду. Я тоже когда-то профессионально занималась наблюдением и была хорошим специалистом. Начинала с этого… – Она грустно улыбнулась, выдержала долгую паузу и добавила: – Так что и у тебя есть шанс достичь многого. Достаточно взглянуть на меня.

Улыбка исчезла с лица Верховной главнокомандующей так быстро, словно была обманом зрения.

– Я ещё ни разу не делала ничего подобного, – пробормотала Тич. – Космическое пространство… и прошлое…

– Всё когда-нибудь случается впервые, – твёрдо сказала Амрина. – Я готова передать тебе портрет. Входи. Надеюсь, снова проникнуть в меня уже будет легче… Только, пожалуйста, больше не инспектируй поэтический раздел моей библиотечки. Уж очень это интимные воспоминания.

– Вы почувствовали? – смутилась Тич. Удивляться она уже не могла. – Обычно люди совершенно не ощущают моего присутствия и не определяют, в какой области архива я…

– Обычные люди – нет, – лаконично оборвала госпожа девушку.

Лаконично, однако – всеобъемлюще.

Намёком и не пахло. Это была неоспоримая, недвусмысленная правда. В чистом виде необычность и неординарность личности военной правительницы Союза Амрины Инч Дымовой. Всё то, что находилось в ней ЗА блокировкой, прощупанной Тич.

Глубинная правда, формирующая её истинную сущность.

– Ты готова?

– Да-а, – как Тич ни старалась, прозвучал ответ неуверенно и жалко.

В ту же секунду Амрина, стоявшая у своего кресла, села в него, точнее, царственно опустилась, словно заняла положенное место на троне в парадном зале императорского дворца. Приступ откровенности миновал, и снова перед Тич возникла госпожа, которая не просит, но – повелевает.

– Смотри в меня, – приказала Верховная. – Смотри и запоминай хорошенько. Тебе с ним ЖИТЬ.

* * *

Паче чаяния, ментальный отпечаток личности полукровки Алексея, сына Амрины и землянина Дымова, удалось снять очень быстро. И получился он настолько чётким, будто Тич сама лично знала этого человека с самого рождения… Молодого мужчину. Красивого мужчину. Сильного мужчину.

Не только снаружи.

Вот ты како-ой, Алекс-младший…

На подламывающихся ногах она добралась до своего генеральского кабинета и рухнула в своё генеральское кресло. Кабинетом эти апартаменты в третьем уровне дворца считать можно было с большой натяжкой; появлялась она здесь нечасто, хорошо, если раз в неделю. Но по официальному протоколу именно этот роскошный зал, площадью раза в полтора больше всей её квартирки, был служебной территорией генерал-сержанта Тич Эйлес Кена, занимающей ответственный пост доверенной советницы Верховной.

Голова разболелась не просто дико. ДИЧАЙШЕ.

Боль, вроде бы задремавшая и утонувшая в каком-то из омутов глубины сознания, вынырнула на поверхность, вгрызлась с флангов, в оба виска сразу, затем доблестно завершила окружение, зайдя в тыл, и теперь разламывала затылок. Тич тихо сползла по спинке. Кресло было сделано из причудливо изогнутых серебристых трубок и холодило кожу. Сидеть в нём было страшно неудобно, но отчего-то кабинеты всех дворцовых офицеров были оснащены именно такой мебелью – полупрозрачной и всегда холодной.

Однако сегодня это обстоятельство оказалось весьма кстати.

Боль не уходила, она отвоёвывала всё больше и больше пространства, установила господство в верхнем эшелоне, залив макушку, и наконец оккупировала голову тотально. Когда изнемогающей Тич уже начало мерещиться, что стальные свёрла сейчас выскочат наружу, разворотив череп, и она наконец-то получит вечный покой, прозвучал вызов…

Амрина Инч Дымова.

Она сухо поинтересовалась, приступила ли Тич к работе, и удалось ли уже отыскать разум Алекса и настроиться на него. Ледяной тон госпожи неожиданно подействовал лучше всякого лекарства. Боль, пропахав голову бритвенно-заточен–ными остриями, испуганно уползла куда-то и притаилась.

– Я жду рапорт, – уведомила Амрина и отключилась, не дожидаясь ответа.

Глубоко вздохнув и помассировав виски (от этой боли никакое известное лекарство, увы, не спасает), Тич выпрямилась в кресле. Машинально переставила на столе вазочку, в которой торчала сухая ветка, – подарок коллег, наверняка с намёком на её «засушенность». Поправила круглую рамочку с портретом отца – художник рисовал по её воспоминаниям, которые, честно признаться, вовсе не воспоминания, а «подглядывания» сквозь время… Смахнула невидимую пылинку с овальной фотографии госпожи, на нём молодая и красивая Амрина Ула счастливо улыбалась. Больше на рабочем столе ничего и не было…

Тич набрала персональный код доступа и подключилась к системе. Хотя контактировать с другим разумом по приказу Амрины ей доведётся без помощи приборов, необходимо записывать отслеженное, сбрасывать полученную информацию и очищать оперативную память мозга, иначе сознание может не вынести перегрузки. Амрина приказала фиксировать ВСЁ, качать по специально выделенному каналу. Каждые девять часов докладывать текущую обстановку, а при необходимости связываться с нею экстренно. Сверхсекретный код доступа к персональному терминалу госпожи Тич получила во время аудиенции. По этому каналу правительницу можно было найти в любое время и в любом месте.

Тич постаралась сосредоточиться, вызвала в памяти мнемопортрет Алекса и ещё раз подивилась тому, каким же красавчиком парень оказался, причём не только внешне. Быть может, подобное впечатление было следствием того, что отпечаток этот носила в своём сознании его мать. Женщина, которая его любила. Неподдельно… Значит, была более чем субъективна в оценках и впечатлениях.

Слово «любовь» не было для Тич пустым набором звуков. Хотя её девичье тело ни разу не СЛИВАЛОСЬ с мужским реально и опыт её «общения» с противоположным полом приобретался методами косвенными – непосредственного наблюдения и наблюдения за наблюдателем – и никогда не заканчивался непосредственным контактом… о взаимоотношениях мужчин и женщин ей давно было известно ПОЧТИ ВСЁ.

Ещё бы. Присматривать за людьми приходилось в любых условиях, и чем нередко занимаются мужчины с женщинами (женщины с женщинами, мужчины с мужчинами), оставаясь наедине, она познавала не понаслышке, а, так сказать, непосредственно из первоисточников. А уж что люди при ЭТОМ думают… Тич не была кабинетной крысой или повёрнутым на науке «синим чулком», как полагали дворцовые, судя лишь по стилю её поведения с ними. Хотя свой любовный опыт она приобрела опосредованно, чужими чувствами, руками и прочими частями тел, но это был ЕЁ собственный опыт. Переживания, собранные по крупицам, с миру по нитке, сложились в ПОНИМАНИЕ.

Личность её познала любовь человеческую со всех сторон, во многих проявлениях, всякую – разную и многажды.

Возможно, именно по этой причине Тич никого не торопилась любить реально…

И до сегодняшнего дня девушка не тяготилась этим. Но сейчас какое-то странное ощущение возникло в ней, поселилось где-то под сердцем и теперь мешало сосредотачиваться.

Слишком красивым казался он. Слишком притягательным.

Тич в который раз опустила веки, расслабила тело, одновременно напрягая разум.

Сосредоточилась.

Переключила внутреннее зрение, слух, обоняние… все чувства сконцентрировались на приём.

Теперь она видела, воспринимала мир совсем по-друго–му – переливом красочных ощущений и сгустками ароматных звучащих цветов. Для взгляда, умеющего не только смотреть, но и видеть, не существовало преград… В разноцветном хороводе всплыл, выпукло обозначился золотистый сгусток – портрет Алекса, подаренный его мамой… Он нагревался и пульсировал, подрагивал, разрастаясь. Свечение набирало силу. Окрепнув, золотистый сноп света рванулся и полетел куда-то вдаль, чертя за собой широкую линию.

Вдоль неё скользило проницательное сознание Тич. Она взяла СЛЕД.

И уже не думала о том, чего же в намерениях Амрины было больше: страстного желания не потерять единственного сына или жгучей жажды заполучить непобедимого воина.

Она размышляла, с какой целью, на самом-то деле, первой воительнице Локоса понадобилось жертвовать собственным сыном…

ЧТО в душе человеческой сильнее любви к собственному ребёнку?

Вот в чём вопрос.

Он никогда не видел этого человека. Родственников мужского пола возрастом далеко за сорок у него не было точно. По крайней мере, о существовании подобных родичей-мужчин он ничего не знал. Тётя пятидесяти двух лет у него имелась, да. Старшая сестра матери. Родилась ещё в Советском Союзе, ровно за год до его распада. Бабушку он почти не помнил, та умерла в двадцать шестом, когда ему было пять лет. Мать родную он не помнил тем более, не мог помнить, в четыре месяца от роду у маленького человечка ещё не та память, чтобы фиксировать осмысленные воспоминания. Иногда ему казалось, что он всё-таки удержал ОЩУЩЕНИЯ, что тёплые женские руки, баюкающие его, – это руки мамы, и мягкая грудь, к которой он прижат, – мамина… Но, скорее всего, то была ложная память. Руки почти наверняка – тётины, и груди – её же. Или бабушкины… Малыш не остался сиротой, ему повезло, две женщины усыновили его, когда погибла их дочь и сестра.

А отца у него, по словам тёти, точнее, второй мамы, «никогда и не было». Пунктирно упоминался некий «залётный кобель», поматросивший и бросивший. Тётка и сама на рубеже двадцатых-тридцатых дважды ненадолго сходила замуж, тогда в доме на некоторое время появлялся отчим; хотелось ей дочке и сыну папашу обеспечить, да не сложилось как-то. Родила тётя лишь однажды, совсем юной, тоже от какого-то «залётного» командировочного, так что у старшего рядового РА имелась сестра Надюха, не то двоюродная, не то родная, старше его на тринадцать лет – ноль восьмого года рождения. Ещё где-то в Приморье обреталась некая родственница, дочка бабулиной сестры Нины, но вроде бы бездетная и незамужняя, старая дева. Единственный известный родственник мужского пола – Надюхин сынок, племяш Дениска, четырнадцатилетний подросток. Условным родственником мог бы считаться её же бывший муженёк, Саня, но ему не больше тридцати пяти…

Весь этот расклад прямо-таки развернулся в мыслях противоракетчика, когда ему показали мужчину, что назвался проезжим родственником.

– Здравствуйте, конечно, – сказал он. – Извиняюсь, но вы кто будете? Не припоминаю чего-то…

– И тебе здоровьица крепкого. Мы славяне будем. Как и вы. Таким образом, роднее кровей не сыскать. Родич, родич, не имей сомнений, Алексей… как тебя по батюшке-то записали в метрику?

– Алексеевич… – машинально сообщил солдат. Сумбур возник в мыслях и мгновенно смешал генеалогический расклад. Мужик словно просмотрел пасьянс, разлёгшийся у солдата в голове при взгляде на «родственника», свалившегося невесть откуда.

– То добре. Не держала мамка зла, стало быть… Илия, також Алексеевич, – представился славянин. – Хочешь, зови дядя Илья, схочешь, просто Ильёй. Иные прозванья после прибудут…

«Чудно как-то выражается, – отметил Алексей. – Вроде по-русски, а вроде и не говорят сейчас так». Этот привкус неуловимой экзотичной странности, нездешности, хорошо отпечатался в памяти. Первая встреча с родичем-славянином – сочным эпизодом запечатлелась в череде воспоминаний. Хотя уже очень скоро их набрался целый фургон c немаленьким прицепом, ярких, незабываемых впечатлений.

Мужчина быстро сломал лёд отчуждения и расположил к себе. Было в нём что-то этакое, неуловимо приязненное. Благодаря этому природному свойству уже через несколько минут показалось, что знакомы собеседники лет двадцать и прошагали рука об руку не одну тысячу километров житейских дорог.

– Слышь, Лёха, ты когда впадаешь в задумчивость, становишься сильно похожим на твоего папу, – заявил вдруг дядя Илья. Шла примерно десятая минута знакомства, они уже сидели в уютных креслицах одной из гостевых комнат. На столе исходили паркум чашки с горячим чаем, поданные дежурным по дому; свежее бисквитное печенье и настоящее домашнее смородиновое варенье присовокупил к казённым «Буратино» и яблочному джему неожиданный посетитель… Он будто знал, ЧТО любит солдат!

– На кого?! – Алексей донельзя удивился.

Естественно. Впервые в жизни от другого человека он услышал словосочетание «твой папа». Два этих слова, опять же впервые в его жизни, перевели факт существования отцовской линии предков из абстрактного «залётный кобель» в реальное «ОТЕЦ».

– На твоего папу. Надеюсь, тебе известно, что дети не в капусте материализуются. – Славянин улыбнулся. – И что появление новой жизни происходит в результате… гм, определённого процесса, как правило, требующего непосредственного участия двух разнополых индивидуумов.

Оказалось, что новоявленный родич владеет и вполне современным русским. Говорить он мог на многих других наречиях – но об этом Лёха узнает позднее.

Много всякого-разного он узнает ПОТОМ.

Главное, что удалось совершить «дядюшке» в их первую встречу, – завоевать доверие. По жизни-то Лёха был не особо доверчивым человеком: выросший без отца, «единственным мужиком в доме», он привык во главу угла ставить собственное мнение. Но, как иногда случается с ярко выраженными индивидуалистами, воспитанными исключительно женщинами, – позволив другому человеку всерьёз влиять на себя, они «прикипают» к нему. Вероятно, подустав от внутренних монологов, такие люди вдруг находят в диалоге небывалую доселе новизну ощущений, и это состояние души им начинает нравиться…

Нежданный «родственник» сумел-таки найти с Алексеем общий язык. Не получись у него это, ничему бы не поверил старший рядовой Российской армии. Ни единому словечку. Из вежливости побеседовал бы с «дядей», да и послал бы его, корректно, но целенаправленно.

Гораздо позже Алексей узнал, что, прежде чем явиться в расположение дивизии, «родич-славянин» хорошо изучил всю его биографию. Возможности сделать это у «дяди» имелись отличные – лучше некуда, как мало у кого в этом мире. Поэтому Илья мог выбирать момент, наиболее удачный для знакомства. Появись он на первом-втором году службы, дальше единственного разговора в гостевом доме общение не продвинулось бы. Но возник родич очень вовремя, на исходе третьего.

Лёха давно уже таскал нашивки старшего рядового и скоро должен был получить звание ефрейтора. Максиму Палиенко до конца срока оставалось меньше квартала; продлевать контракт, выходить в отделенные сержанты и выше тот не собирался… Андрюха Синенко, наоборот, намеревался делать серьёзную карьеру и, получив старшего ефрейтора, в командирах полуотделения долго не застоялся бы – черновик заявления в офицерское училище Лёха видел собственными глазами.

Он тоже собирался в училище – в армии ему понравилось, он освоился и прижился. Можно сказать, наконец-то обрёл себя… Хотя за три года до этого, вербуясь, парень из маленького западно-сибирского городка преследовал совершенно другую цель: приобрести положенные отставникам социальные привилегии, в первую очередь право на бесплатное обучение в любом вузе… Однако двоих сразу комбат в военное училище не отпустил бы, придётся ждать оказии невесть сколько. Терять же драгоценное время «в солдатах» ему до ужаса не хотелось – и без того уже лоб здоровый, двадцати одного лета от роду. Надо было сразу в училище поступать, но кто ж знал!

С детства Лёха мечтал стать кем угодно, только не военнослужащим. Военных в роду по материнской линии не наблюдалось, по крайней мере, Лёхе о таковых ничего не было известно. Знакомых офицеров у тёти-мамы не водилось – наоборот, она их почему-то тщательно избегала. Ко дню совершеннолетия сын-племянник твёрдо вознамерился идти по её стопам – в биологическую науку. Но денег, чтобы оплатить обучение в престижном университете, у скромной научной сотрудницы заштатного филиала Института таёжного растениеводства не было. Поступать же в губернский универ она Лёхе категорически не советовала – диплом, мягко говоря, не тот. С таким уровнем образования почти нет шансов получить место в серьёзном академическом учреждении. Влачить же жалкое, убогое существование третьеразрядного мэнээса – лично она не пожелает никому, и уж тем паче собственному ребёнку…

Всё это Илья знал прекрасно. Не хуже самого Алексея. Гораздо позже младшему напарнику стало известно, что его будущий наставник сидел в том самом чёрно-серебристом «Енисее», припаркованном на площади у здания армейского вербовочного пункта; этот дорогущий полноприводник Лёха невольно отметил и хорошо запомнил, когда входил в гостеприимно распахнутые двери под развевающимся трёхцветным флагом.

Да, Лёха много чего узнал и на собственной шкуре испытал. ПОТОМ. Но поверил старшему напарнику сразу. Именно в эти первые минуты встречи было принято судьбоносное решение. Когда разум созрел для готовности поверить, то уже вполне допустимыми становятся и существование иных миров, и возможность перемещений во времени, и мгновенный перенос материальных объектов в пространстве, и… много такого, с чем раньше только в фантастических голографильмах сталкивался.

Возможным представлялось даже то, что твои собственные мозги при желании способны эти фантастические трюки и спецэффекты реально проделывать, причём обходясь без помощи всяких там машин времени, телепортаторов и нуль-транспортировок.

Хотя, конечно, допускать реальность существования и признать её – не одно и то же. Это когда тебе докажут и продемонстрируют – деваться некуда, свыкаешься с перевернувшимися понятиями о мироздании и волей-неволей начинаешь жить иначе.

Сначала же… Да, в начальный период без сложностей «притирки» не обошлось. Обтекаемо выражаясь. И всё же главное – доказать, что не за нос водят, не прикалываются, а все намерены продемонстрировать – явившемуся вовремя славянину удалось. Хотя, как ведущий потом признался ведомому, далеко не стопроцентной была его собственная уверенность в успехе.

Но, когда чего-то хочешь ПО-НАСТОЯЩЕМУ…

Да, уж в чём, в чём, а в непреложности этого «закона природы разума» Алексей убедился достаточно скоро, причём раз и навсегда.

Тогда же, на одиннадцатой минуте знакомства, прозвучал самый животрепещущий, пожалуй, вопрос:

– Вы знаете, кто мой… папа?

Впервые в жизни Алексей произносил это слово на полном серьёзе, неудивительно, что запнулся.

– Ещё бы, – прозвучал ответ Ильи. – Знал. Тебя я разыскал, выполняя его последнюю просьбу.

– Он… не жив?

– Да. К несчастью, он окончательно погиб.

Таким вот образом Лёха, только-только обретя отца, тотчас же его потерял.

Зато у него теперь был, можно сказать, дядя. Человек, близко знавший его отца, кратко, но исчерпывающе поведал, как так вышло, что «поматросил и бросил». Илья не оправдывал и не осуждал. Просто информировал.

И сын ему поверил. Он уже был достаточно взрослым, чтобы понимать: мужчины, избравшие Путь Воина, не всегда имеют возможность знать о существовании всех своих детей.

(Заодно наконец-то разобрался, по какой причине тётя недолюбливает офицеров, типических представителей разгульного племени «залётных кобелей».)

Поверив, Алексей прислушался к своим чувствам. И вдруг понял, что не осуждает отца. Теперь уже – НЕТ. Совсем по-другому воспринял новое знание солдат, прослуживший три года. Пускай и в «комфортабельной» современной армии…

Мудрый славянин превосходно понимал, когда являться. И ЧЕМ тронуть душу Алексея…

Когда они вышли из гостевого дома, чтобы ненадолго расстаться, молодой человек наконец-то в подробностях рассмотрел новоявленного «родича по отцовской линии». Новыми глазами. Впервые в его жизни появился человек, причастный к мужской половине рода. В каком-то смысле полномочный представитель… Славянин ему понравился. Крепкий мужчина, бывалый. Седина в волосах светится благородной платиной. Ростом ниже, не такой крупный, но рядовой РА супротив него, что серый щенок рядом с матёрым волком. Сразу видно, прошёл дядя по таким фронтам, что парню ещё даже и не снились.

Первый ход – завоевание доверия – уже был сделан. Успешно.

Следующий ход, необходимый для подкрепления слов делом, ещё предстояло сделать. Без промедления, чтобы не утратить завоёванное.

Утром следующего дня, прикомандированный к окружному штабу, старший рядовой противоракетных войск отбыл в длительную служебную поездку. Дивизионные офицеры наверняка терялись в догадках, зачем и для чего вышестоящему начальству понадобился именно этот, хороший, в общем-то, старательный, но ничем особо не выделившийся солдат. Но запрос в штаб «Орла» поступил вполне официально, из канцелярии генерал-полковника, хозяина Центрально-Сибирского военного округа.

Всё-таки армейский комфорт в мирное время и не ведающая жалости линия фронта – два крайних полюса войны.

Промежуточный этап – в нужном направлении воспитывающая характер, тренирующая и закаляющая тело действительная служба. В условиях, которые имеют очень мало общего с понятием комфортности.

Многоопытный славянин знал, где и когда лучше всего по полной программе испытать это переходное состояние.

Но прежде чем доставить в нужное место и нужное время, новобранца требовалось обучить правильно ходить. Для этого солдат и был запроторен из пригорода Новосибирска в самую что ни на есть таёжную глухомань. Здесь, на расконсервированной резервной точке лоцирования, персонал которой по возобновлённому штатному расписанию составляли всего двое служивых – офицер предпенсионного возраста в чине майора и старший рядовой, – для Алексея-младшего и начинался истинный Путь Воина.

С овладения скрытыми до сих пор уникальными способностями собственного организма.

Старослужащему положено хорошенько обучить и погонять молодого, вышколить его, до того как настанет им пора отправиться…