Текст книги "Черный, черный город (СИ)"

Автор книги: Сергей Верник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Сергей Верник

Черный, черный город

  Мне часто снятся кошмары. Почти каждый раз, как закрываю глаза. Что-то темное, бесформенное, просачивается из всех щелей, заполняет комнату, лезет жуткими черными щупальцами в нос, глаза и уши, пытается навалиться, раздавить, и тогда я просыпаюсь. Иногда молча, иногда с коротким вскриком...

   Я знаю, что подобное творится со многими Светлыми Иными. В этом городе по-другому и быть не может. Каждый его камешек, каждый кирпичик насквозь пропитан Тьмой.

   Черный, черный город... Как в страшилке из далекого детства.

   Единственное, что спасает от того, чтобы окончательно не сойти с ума, это извечные человеческие слабости. В основном я предпочитаю алкоголь. Да, проверенный способ избежать кошмаров как во сне, так и наяву...

   Старый кабак, полутьма и тягучий прокуренный воздух. В последнее время – мой личный Сумрак, из которого совершенно не хочется уходить. Лицо Петьки напротив, бутылка «беленькой» и тихая музыка...

  – На этот раз это даже кошмаром не назвать, – я опрокидываю стопку и внимательно смотрю на Петьку. Тот выглядит каким-то нервным: волосы всклокочены, глаза красные, с характерными темными обводами. А сам-то я давно в зеркало смотрелся? – Почудилось, будто Сумрак вздрогнул. Да, наверное, так. Словно волна прошла... Ты не ощутил?

   Петька тяжко вздыхает.

   – Я давно уже ничего не ощущаю, – говорит он, задумчиво глядя сквозь мутное стекло кружки. Густая шапка пены медленно оседает. Петька пиво любит, особенно после водки. – Два года живу в доме, сплошь заселенном упырями. Такие соседи, знаешь ли, напрочь отбивают какие-либо чувства.

   Петька не снимает кожаных перчаток, даже летом, когда от жары плавится асфальт. Ему есть что скрывать. Я-то знаю, – его руки, особенно костяшки пальцев, изуродованы глубокими шрамами. А на шее, под наглухо застегнутым воротом рубахи, висит очень интересное ожерелье, явственно говорящее о том, как он «любит» своих соседей. Увидь это сомнительное украшение кто-то из Дневного Дозора, или, не допусти Сумрак, Инквизиции, – Петьке мало не покажется. Да и свои не одобрят. Я его постоянно уговариваю, чтобы спрятал от греха подальше, но тот упрямится.

   – Светлые мы, или кто? – пытаюсь его вразумить. – Ты пойми правильно. Нас терпят только потому, что других этот сраный город пережевывает, а мы как-то держимся. Нет на наше место кандидатов, Петруха. И вряд ли будут. Среди этих, вон, жить, – мотаю головой в сторону двух вампиров за столиком в дальнем углу. – И пасти каждого. Тут не только кошмары будут снится... А вот ты, о чем думал, когда просил перевод в местный Дозор? Уровень хотел свой нахаляву поднять? Ну что, поднял?

   Петька молчит.

   – Байки все это, для лохов, – продолжаю я. – Распустили слух, будто здесь Светлые за десять лет могут Высшими стать. Вроде как в качестве компенсации равновесия: при таком скопище низших Темных, мол, Сила Светлых со страшной силой расти начинает, а Темные наоборот – теряют свою Силу. И ведь верят некоторые, бедолаги. Ведутся на этот явно инквизиторский развод, а потом бегут, поджав хвосты. А мы остаемся. Мы всегда остаемся, Петруха. Мы с тобой сильные, или вконец поглупели? Ты вот второй год держишься, а это многого стоит. Женился, даже ребенка осмелились завести. Но легче-то не стало...

   Он все понимает. Я это по его глазам вижу. Понимает, но сказать не может. Засела глубоко внутри какая-то заноза, тянет силы, высасывает душу, оставляя взамен пустоту...Поэтому срывается на вампирах, чтобы заполнить вакуум, и не потерять ориентир.

   Я помню первый свой день... Помню, как взглянул на город через Сумрак, и едва не сошел с ума. Тьма была повсюду. Она медленно текла вязкой жижей по рекам и каналам, клокоча и выпуская длинные протуберанцы. Черными жирными амебами окутывала крыши домов и купола храмов. А там, куда не добралась Тьма, все пространство занимал синий мох. Ауры людей почти не имели цвета. Такие обычно бывают у тяжело больных, но все они ведь как-то жили. Если, конечно, подобное существование можно назвать жизнью. Этот город сам был смертельно болен...

   Как говорит Феликс Игнатьевич, заведующий лабораторией, местная Тьма не имеет ничего общего с Тьмой Изначальной. Субстанция совершенно другого порядка, некая «сумеречная плесень», не оказывающая на Иных видимого воздействия, окромя психологического. Она как морская вода для изможденного жаждой путника. Влечет к себе Темных, но те неспособны вдоволь напиться, а лишь совершают редкие омовения. Вроде как тянет она из них силу. Мал-помалу, но тянет.

   – Ты прав, легче не стало, – признается Петька, быстро опрокидывает стопку, и следом в три глотка ополовинивает кружку с пивом. Смахивает рукой с губ пену. – За Верку страшно, и за Анютку. Они ведь у меня не Иные, и каждая тварь может в любой момент напасть. Видел бы ты, как они смотрят на моих девчонок, облизываются, суки.

   Петька до скрежета сжимает зубы, обтянутый кожей кулак скрипит. И в мутных от алкоголя глазах вспыхивает животная ярость...

   – За семью не беспокойся, – успокаиваю его. – Без лицензии их никто не тронет, и уж тем более, родственники дозорных под исключением. Модест своих в обиду не даст...

   А ведь Петька все-таки сам провоцирует вурдалаков нападать первыми. Ни единой претензии не поступало со стороны Дневного Дозора, а Петькино ожерелье за последний год вроде как прибавило в весе. Приспособился ведь, стервец.

   – Думаю, валить отсюда надо, – говорит он заговорщицки. – И валить как можно быстрее. Я давно не вижу разницы между Светлыми и Темными, Вань. Плохо это. Боюсь, последствия уже необратимы.

   – Знаешь что, Петруха, – отвечаю я. – Пообщался бы ты как-нибудь с Феликсом Игнатьевичем. Толковый мужик. Коньяк хороший любит, впрочем, как и ты. Найдете общий язык. А уж он многое может рассказать и про город, и про его темную историю. Революцию помнит, блокаду... А скажи, я похож на зебру?

   Петька непонимающе смотрит на меня. Хмель не дает сосредоточиться.

   – Какая нахер зебра? Вань, ты чего?

   – Это я к разговору о Светлых и Темных, – усмехаюсь. Наливаю еще по пятьдесят. – Все-таки зебры мы с тобой, Петруха. То ли светлые в темную полоску, то ли наоборот. Тут каждый для себя пусть сам решает...

   – Ах, вот ты к чему, – Петька встает, бросает недобрый взгляд в сторону парочки вампиров. – Закажи, что ли, салатику. Что-то жрать захотелось. А я сейчас, пойду в Чикаго позвоню...

   Это он под таким предлогом в туалет уходит.

  – Какой салатик, окстись? – возмущаюсь я. – Закуска градус крадет. Нам ведь еще работать...

   – Сегодня можно. Ночь должна быть спокойной...

   Он идет в конец зала, но на пару секунд задерживается возле столика, за которым сидят вампиры. Я внутренне напрягаюсь, и не напрасно. Нежить вскакивает со своих мест...

   И тут вдруг понимаю, что нахожусь на улице, крепко держа за волосы молоденькую девчонку. Нет, она всего лишь ведьма шестого уровня, вся в крови, и вроде бы без сознания.

   – Ваня, ты девочку-то отпусти, – тихо говорит Петька, и осторожно показывает куда-то в сторону. Поворачиваю голову. В нескольких шагах от нас стоит сам Краевский, начальник Дневного Дозора.

   – Вот, говно, – пальцы разжимаются, и голова ведьмочки с глухим стуком ударяется об асфальт. Брезгливо вытираю руку о край куртки. – Это...она сама виновата...

   – Ну, и кто вы после этого? – ледяным голосом произносит Краевский. В его глазах полыхает пламя, а на руке заготовлена парочка серьезных заклинаний.

   Голова гудит, во рту сухо, и почему-то смертельно хочется разбить ему нос. Просто так, по-человечески...

   Мне неожиданно становится смешно.

   – Зебры мы, – отвечаю, и пытаюсь скорчить страшную рожу. – Ы-ы-ы. Долбаные зебры.

   – А, по-моему, вы педерасты, – Темный зло скалится. – И не путайте с геями. Это разные понятия...

  – Что?! – желание разбить ему нос резко перерастает в жажду перегрызть глотку. Вцепиться зубами, и рвануть...

   – Он нас провоцирует, Вань, – говорит Петька, придерживая меня за локоть. – Повод ищет, причем давно...

   – Да не нужен мне повод, – Краевский разводит руками. – Их уже более чем достаточно. Вы каждую неделю, как нажираетесь, учиняете беспредел в моем городе, страдают Иные, иногда люди. Этот вон, – короткий кивок на Петьку, – вампирам клыки выбивает. Как им теперь? А?

   – Пусть использованные тампоны обсасывают, – усмехается тот.

   – Ну, надо же, какой остроумный, – Темный вдруг успокаивается, его аура перестает пылать. Начальник Дневного Дозора единственный в городе Темный четвертого уровня. Опытный старый маг.

   – Ну все, заканчивайте этот цирк, – из-за ближайшего дерева выходит Модест, наш шеф. Как я только его не разглядел? – Повеселились, и хватит...

   – Хорошие у тебя зебры, – цокая языком, говорит Краевский. – Но все равно педерасты.

   Алая волна ярости ослепляет, я кидаюсь вперед. Но кто-то меня тихонько бьет по носу, как глупого щенка. Невидимая волна отбрасывает назад...

   – Все как обычно, – вздыхает Модест. – Реморализация, незначительное вмешательство, потом восстановление... Даешь добро, Степан? С нас дополнительные лицензии...

   – Добро? – Темный неприятно морщится. – Боюсь, это не наш профиль. Однако не буду против вмешательства не выше шестого уровня. Внештатных сотрудников нынче уж больно много развелось, не прокормить...

   От услышанного у меня подкашиваются ноги, и я падаю на асфальт рядом с приходящей в себя ведьмочкой. Значит, за наши выходки Модест расплачивается с Темными лицензиями? За каждый выбитый Петькой клык кто-то из людей отдает жизнь? Вот оно как...

   – Этого не может быть, – я трясу головой, прогоняя остатки хмеля. Затылок разламывается от тупой ноющей боли. – А как же мы... А нас...

   – Все так и есть, Иван, – шеф бросает взгляд на Темного. – Сколько раз я пытался до вас достучаться, а что толку? Вы же непробиваемые. Думали, все вам с рук сходит? Ну вас в задницу, ей богу.

   Краевский злорадно смеется, а Модест тем временем готовит простенькое заклятие реморализации. Его знают и умеют применять даже совсем слабые Иные, но вот Силы он накачивает неприлично много, чтобы хватило на двоих.

   – И память, – искренне прошу я. – И память подкорректируйте. Что вам стоит?

   А затем яркая вспышка света бьет по глазам...

  * * *

   Старый кабак, полутьма и тягучий прокуренный воздух. В последнее время – мой личный Сумрак, из которого совершенно не хочется уходить. Лицо Петьки напротив, бутылка «беленькой» и тихая музыка...

   Петька встает, бросает недобрый взгляд в сторону парочки вампиров, сидящих за столиком в углу.

  – Закажи, что ли, салатику, – говорит он. – Что-то жрать захотелось. А я сейчас, пойду в Чикаго позвоню...

   Это Петька под таким предлогом в туалет уходит.

  – Какой салатик, окстись? – возмущаюсь я. – Закуска градус крадет. Нам ведь еще работать...

   – Сегодня можно. Ночь должна быть спокойной...

   Он идет в конец зала, но на пару секунд задерживается возле столика, за которым сидят вампиры. Я внутренне напрягаюсь, и не напрасно. Нежить вскакивает со своих мест...

  В кармане звонит телефон. Вытаскиваю трубку. Сам Модест вызывает. Значит, дело совсем дрянь. Тот по пустякам никогда не беспокоит.

   – Петр с тобой? – голос шефа в трубке излишне резок. Даже не поздоровался. Что ж, можно намыливать веревку. – Не могу ему дозвониться...

   – Он рядом, – тихо отвечаю. Внутри все леденеет от нехорошего предчувствия. – Что-то с Верой? С ребенком?

   – С Верой, – говорит шеф, и лед у меня в груди взрывается чудовищным ураганом. Я хоть и видел ее всего пару раз, и Петька говорил о ней редко... – Похоже на самоубийство. Она выбросилась из окна. Что с дочкой, пока не знаем. В квартиру не попасть... Иван, скажи ему... Ну, только не прямо в лоб... Придумай что-нибудь. И давайте быстрее, мы вас ждем.

   Я жму «отбой». Телефон выпадает из руки. Словно при замедленной съемке, он, вращаясь в воздухе, приближается на встречу вытертому серому линолеуму. Нет, с телефоном все в порядке. Это просто я непроизвольно ушел в Сумрак, будто пытался сбежать от ужасной реальности.

   И вот мобильник касается пола. Почти беззвучно. Но Петька мгновенно реагирует, резко оборачивается, смотрит на меня... Он все понимает без слов. Он видит мою бушующую ауру, читает ее...

   В следующий момент из его кармана в воздух подлетает десятирублевая монета, накачанная под завязку, – такие нам из столицы присылают. И уже вижу, что произойдет через мгновение. Вампиры тоже видят, но не могут ничего предпринять, так как Петька уже успел их чем-то одурманить. Он вкачивает всю Силу артефакта в подвешенный заранее «Серый Молебен»...

   – Петька, нет! – ору я что есть мочи. Столь сильное заклинание упокоит всю нежить в радиусе трех километров. И тут же, почти не думая, бью его «Фризом». Монетка останавливается в нескольких сантиметрах от его ладони, повисает в воздухе. Сверкающий хрусталем кокон достаточно прозрачен, чтобы я смог понять, насколько успел. Рука занесена для удара, с пальцев тянутся тонкие нити Силы, но время уже не имеет значения. Для Петьки его теперь не существует.

   – Извини, – говорю я. Но тот вряд ли меня слышит. – Для тебя же, дурака, лучше будет.

   Вампиры, не верящие в свою удачу, мигом исчезают. А я в свою очередь накрываю «Сферой Невнимания» кокон с Петькой внутри, и быстрым шагом иду к выходу. На часах уже первый час ночи.

   На адресе я появляюсь через полчаса. Кроме наших пока никого. Либо, всех лишних уже разогнали. Стоит черный дежурный микроавтобус, двое экспертов осматривают лежащее под окнами неестественно вывернутое тело девушки. Хорошо, когда Белые ночи, – работать Ночному Дозору в разы легче.

   О, надо же, сам шеф здесь. Подхожу, здороваюсь.

   – Где Петр? – тут же спрашивает Модест, пристально глядя мне в глаза.

   – Пока в «заморозке», – отвечаю. – От греха подальше...

   – Может, ты и прав, – шеф облегченно выдыхает. – Горячий парень. Дел может наворотить, потом с Темными не рассчитаемся. А тут у нас, как видишь, картина маслом. На теле Веры какие-либо следы насилия отсутствуют, если только к ней не применяли Зов. Но это мы уже, к сожалению, доказать не можем. Все сводится к суициду.

   – А девочка?

   – Пока в квартире, – Модест поднимает взгляд наверх, где на восьмом этаже зияет черный провал открытого окна. – А вот с квартирой не все понятно. Ты, Иван, через Сумрак-то глянь.

   В Сумраке многоэтажка выглядит еще мрачнее. Серые бетонные стены вконец обшелушились, кое-где зияют глубокие ветвистые трещины, а в окнах нет даже намека на рамы и остекление. Отсутствие шевелящихся сгустков Тьмы меня не удивляет, – на окраинах города ее мало. Зато синий мох разрастается с неимоверным темпом, заполняя собой все поверхности.

   Но дом чист. Мох его словно не видит, или боится. Но верхние этажи здания окутаны странной дымкой. Туман в Сумраке... Вероятно, такая же аномалия, как и эта загадочная Тьма другого порядка.

   – Вчера ночью все вампиры отсюда сбежали, – шеф появляется рядом. Его сумеречный облик напоминает раздобревшего йети, шерсть которого расписана пестрым граффити. – В один момент вдруг сорвались, будто почуяли опасность. Двое ведьмаков пятого и седьмого уровней тоже исчезли. Остались только люди. Ты, кстати, ощутил недавно, как Сумрак колыхнулся?

   – Или кто-то всколыхнул, – бормочу я, всматриваясь в туман наверху. Показалось, или он постепенно опускается? – Почему в Петькину квартиру не попасть? Закрыто?

   – Ты об этом экспертов спроси, Иван, – советует Модест. – Они тебе все расскажут. А мне пора встречать гостей...

   Шеф исчезает. И каких же гостей он ждет? Дневной Дозор? Инквизиторов? Начальство из столицы? Что ж, по крайней мере, этим делом заинтересовались не только мы. Значит, происходит нечто неординарное.

   Я делаю усилие, и ухожу на второй слой Сумрака. Здесь мох отсутствует, силуэты домов едва можно различить. Тела Веры тоже нет, хотя на первом слое ее проекция вполне четкая, как опрокинутый некими вандалами памятник из обсидиана. Зато я вижу туман. Белое облако неподвижно висит над головой, и внутри него происходит какое-то движение...

   И тут меня накрывает волна жуткого страха. Неописуемый ужас, паника... Бежать, бежать...

  Я вываливаюсь в обычный мир, никак не могу отдышаться. Сердце пытается разбить грудную клетку, в висках стучит. На коже остается ощущение космического холода, ледяной бездны...

   – На втором слое был? – ко мне подходит Феликс Игнатьевич. Небольшого роста старичок с аккуратной бородкой-эспаньолкой, на голове фетровая шляпа еще советских времен, в руке неизменный зачехленный зонт, исполняющий роль трости. Никогда с ним не расстается. Раньше думал, что мощнейший артефакт старик при себе держит, но зонт в магическом плане совершенно нейтрален.

   Я киваю. Горло сдавливает спазм.

   – А на третий не пробовал? – спрашивает он с некоторой иронией. – На четвертый?

   – Издеваетесь? – выдавливаю из себя. – У меня пятый уровень.

   – И что из этого, Иван? У меня шестой, но при наличии определенного опыта и нескольких сильных артефактов... Есть у тебя пара монеток столичных? По карманам пошарь.

   – Вы что-то знаете, Феликс Игнатьевич, – смотрю ему в глаза. Тот щурится. – Что здесь происходит?!

   – Ты был там, видел облако, – говорит он, тыча зонтом вверх. – На что это похоже? Как думаешь? Ну же, напряги воображение.

   – Облако, – я закрываю глаза, пытаюсь в мельчайших подробностях воссоздать в памяти картину. – Облако тумана, и внутри что-то двигалось... Что-то большое... Возможно, если бы я верил в существование сумеречных драконов...

   – Драконов? – заведующий лабораторией удивленно приподнимает бровь. – Это любопытно. Почему же драконов?

   Ответить я не успеваю. Внезапно вижу, как из-за угла соседнего дома показывается Петька. Весь взмыленный, глаза бешеные. Недолго держалась «заморозка», да я и не рассчитывал. «Серый Молебен» был им уже спущен, так что вся его Сила ушла на разрушение «Фриза». Медленное разрушение, выгадал всего лишь пару часов.

  Ни на кого не смотря, Петька подходит к телу жены, быстрым движением руки поворачивает ее голову, внимательно осматривает шею. Некоторое время сидит на корточках, гладя ее слипшиеся от крови волосы, вроде что-то шепчет. Затем целеустремленно идет к подъезду.

   – Петька, постой, – следую за ним. – Ты что, обиделся? Я ведь для твоего блага...

   Не поворачиваясь, он бьет ногой назад. Попадает мне в живот. Боль скрючивает, в глазах багровые пятна. Вот ведь, падла...

   Когда разгибаюсь, Петька, вероятно, уже добрался до своей квартиры. Если сам запирал, то и открыть сумеет. Там его дочь. Сколько ей сейчас? Полтора года? Два?

   – Гарик, помоги Ване подняться, – слышу рядом голос Феликса Игнатьевича. Вечно угрюмый оперативник по кличке Гориллыч, под два метра ростом и в плечах как добротный шифоньер, сгребает меня в охапку и несет по лестнице вверх. Совсем отмороженный тип. Хороший исполнитель, но своего мнения никогда не имеет.

   – Давай, Вань, решим так, – старик семенит следом, хватаясь сухощавой рукой за гнутые перила. – Если к нам Инквизиторы пожалуют, то, стало быть, имеют твои драконы право на существование. Серые своего не упустят...

   На восьмом этаже, возле двери собственной квартиры, буйствует Петька. Обрушивает на неподатливую преграду удары кулаков. Перчатки уже порвались, и на светлой обшивке двери размазываются алые пятна.

   – Заперта на всех слоях, – констатирует Феликс Игнатьевич. – По крайней мере, до четвертого включительно. Мы пробовали.

   – Есть способ уйти ниже? – спрашиваю я.

   – Да, чем ты меня слушаешь?! – возмущается старик. – С помощью артефактов, Иван. Я же говорил недавно, – поворачивает голову к оперативнику. – Гарик, да убери же ты, наконец, его от двери. Все руки, бедолага, уже измочалил.

   Гориллыч оттесняет Петьку к лифту. Тот пытается достать его кулаком, но без толку. Здоровяк встряхивает парня, словно тряпичную куклу. От резкого движения тонкая цепочка на его шее вдруг лопается, и по полу рассыпаются трофеи. Действительно, соседей Петька очень «любил».

   – Летучую мышь тебе в глотку! – вдруг орет очумевший Гарик. С легкостью балерины отскакивает в сторону. – Так это ж вампирские клыки! Да ты псих, парень!

   Петька садится на ступеньку, обхватывает голову руками и громко рычит. Столько боли в этом рыке, столько отчаяния...

   Я сажусь рядом, кладу руку ему не плечо. Тот не дергается, и это уже хорошо.

   – Что происходит, Петруха? – спрашиваю. – Такие дела сразу не начинаются. У тебя, как Иного, предчувствие должно было сработать.

   Он только тихо подвывает.

   – Возьми себя в руки, дозорный, – пытаюсь говорить жестче. – Там ведь твоя дочь, и помочь ей ты не можешь. Один не можешь. А вместе мы справимся. Слышишь меня?

   Он по-прежнему воет. Тогда я со всей силы луплю его по лицу. Голова безвольно дергается, и он замолкает.

   Минуту сидим в тишине. Лишь слышно, как старик ногой сгребает в кучу Петькины трофеи, да Гориллыч что-то бурчит себе под нос.

   – Месяц назад Вера сказала, что Анютка во сне светится, – вдруг говорит Петька. – Я ей не поверил, так как у дочки нет никаких признаков Иной. Абсолютно ничего. Но потом сам увидел. Она действительно светилась. Веки и кончики пальцев рук и ног испускали слабое белое свечение, и при этом никаких следов Силы. Происходило это только когда Анютка спала, во время бодрствования ничего подобного не наблюдалось. Обычный ребенок полутора лет, и довольно спокойный. Вера с ума сходила, так как понятия не имела об Иных, и мне постоянно приходилось ее успокаивать минимальными воздействиями. Какое-то время, – недели две, – ничего не менялось, а потом стало что-то происходить с Сумраком в комнате дочки. Сначала исчез синий мох, и сам Сумрак будто загустел, стал похож на кисель, какой-то мутный, белесый... Я не мог не посмотреть через него, не войти. Да и Сила моя в квартире практически исчезала. Несколько раз обнаруживал у своих дверей этих тварей кровососущих. Стояли, закатив глаза, словно решили упокоится прямо на лестничной площадке. Гонял их, а что толку... Однажды один из них сказал: «Будь осторожен, дозорный». Думал, он запугивать меня решил. Гнал его этажей пять ... Ан нет, оказывается, предупреждала нежить. Чуяли ведь что-то...

   Я сижу тихо, чтобы ненароком не прервать Петькины откровения. И про себя ругаю его последними словами. Это каким надо быть кретином, чтобы держать в секрете случившееся. Думал, само пройдет? И даже мне ни слова...

   – Я очень испугался, Вань, – продолжает Петька. – За Анютку испугался. Инквизиторы отняли бы ее у нас, как пить дать. Этот случай явно в их интересах. Но я только сейчас понял, что на самом деле натворил...

   – И что же? – решаюсь его перебить. За нашими спинами замерли Феликс Игнатьевич с Гариком, уши греют.

   – Я убил Веру, – Петька хватает себя за волосы, лицо искажает гримаса боли. – Не смог защитить свою семью. Я последний имбицил! Такое же чудовище, как эти твари вокруг! Какой я нахрен Светлый?! Этот город выжрал меня досуха, окончательно погасил во мне Свет!

   – Подумай о дочке, – говорю я. – Еще не все потеряно. Ты должен спасти ее. Мы должны...

   – Боюсь, уже поздно, – заявляет вдруг Феликс Игнатьевич. – Скажи, Петр. Глаза у ребенка изменились?

   Тот секунду медлит, будто вспоминая. Потом отвечает:

   – Да, буквально вчера Вера в истерике билась по этому поводу. Зрачки Анютки обесцветились.

   – Все, господа, – выдыхает старик, прислоняясь к стене. Но глаза его вдруг вспыхивают странным азартом. – Мы уже опоздали ...

   – Да пошли вы! – Петька вскакивает, и мгновенно уходит в Сумрак. Я ныряю следом.

   Двери в квартиру на первом слое нет, впрочем, как и самого Петра. Делаю усилие, проваливаюсь на второй слой, и нахожу его сидящим на корточках перед призрачным силуэтом дверного проема. Он судорожно ищет по карманам заряженные амулеты.

  – Глубже надо, – хрипит он. – Еще глубже...

  Вспыхивает одна из монет, и он исчезает. Я пытаюсь идти за ним, но не хватает Силы. И так едва держусь.

   Делаю еще одну попытку, после чего выпадаю в обычный мир. Тело бьет озноб, по спине струится холодный пот. Меня кто-то подхватывает, ставит на ноги.

   – Эх, сопляки несчастные! Все вас спасать надо! – это голос Феликса Игнатьевича, но звучит как-то иначе. – Действительно, да пошло все на хер!

   Я вижу, как его аура скромного мага шестого уровня вдруг вспыхивает всеми цветами радуги, взрывается сверхновой, ослепляет... Такое могущество уже нельзя мерить никакими категориями.

   Он берет меня за локоть, и мы проваливаемся глубоко в Сумрак, туда, где я не смел даже мечтать побывать. Четвертый слой? Пятый?

   Сумеречный облик старика меня озадачивает. Он выглядит гранитной статуей античного героя, но вместо копья сжимает в руке пресловутый зонт, абсолютно не изменивший свой вид. Значит, все-таки артефакт.

   И я вдруг понимаю, насколько древний этот Светлый Высший. Ровесник Гесера, если не старше. Все это время так удачно скрывался под личиной научника средних способностей. Только зачем? Изучал аномальную Тьму и пораженный ею город?

   На этом слое дверь существует. Рядом с ней лежит Петька, выжатый Сумраком как лимон, но все еще в сознании. Подпитываемый Силой Высшего, я поднимаю его, перераспределяя канал, подключаю к подпитке.

   – Быстрее, – глухо произносит Высший. – Уходим...

   Но Петька вновь рвется вперед, а я за ним. Высший матерится нам вслед.

   Дверь не заперта. Мы вваливаемся в квартиру, одновременно покидая Сумрак, и сразу вязнем в тумане. Он осязаемый. Идти тяжело, будто в воде. Воздух с трудом просачивается в легкие. Появившийся рядом старик суров, но молчит. Только окружает нас каким-то незнакомым заклинанием, и дышать становится легче.

   В комнате девочки туман совсем густой. Там грузно ворочается нечто большое. Изредка показываются серые выпуклости, усеянные тонкими длинными отростками.

   – Анютка! – кричит Петька, изо всех сил пытается пробиться к дочке. – Где?! Где она?!

   – Не надо туда, – останавливает его Высший. – Не тревожь гнездо.

   – Какое гнездо?! – не понимает тот. В глазах паника, руки сами собой лезут в карман за мелочью.

   Зато я, кажется, начинаю понимать. Прав-таки был насчет драконов...

   И в следующий момент яркая вспышка Света пронзает мироздание. Нас отбрасывает в Сумрак, погружая все глубже и глубже. Свет проходит волной через все слои, дальше, дальше... Он несет тепло туда, где его никогда не было.

   Как Светлый, я в своей среде. Мне хорошо и уютно. Наверное, это первый на памяти ныне живущих Иных рассвет в Сумраке.

   Спустя Вечность нас выбрасывает в нормальный человеческий мир, он же седьмой слой, но не в квартиру, а на лестничную площадку. Сил не хватает даже на то, чтобы смягчить падение, и я больно бьюсь лбом о перила. Рядом впечатывается в стену изрядно потрепанный Феликс Игнатьевич. Шляпы на голове нет, зато зонт раскрыт. Вернее, то, что от него осталось, – скрюченный остов, оплетенный обгоревшими спицами.

   Слышу, как выше этажом стонет Петька.

   – Хорошая была вещь, – с грустью произносит старик, вертя в руке остатки артефакта. Затем сует его в мусоропровод. – По крайней мере, спасла трех идиотов.

   Еще минута, и я осознаю, что совершенно пуст.

   – Как люди, ей богу, – звучит чей-то недовольный сиплый голос. Из портала на нас смотрит высокий лысый Иной в сером балахоне. Вот и Инквизиция пожаловала. – Не скоро вам опять в Дозоре работать, это точно. Повезло, что задатки Иных остались, хоть и мизерные. А вот инициировать вас снова или нет...

   Он хищно скалится, а потом смотрит на старика.

   – А ты-то куда полез, Тезур? – качает головой. – Детство в жопе заиграло? Приключений захотелось? Ну, так ты их получил. Стать почти человеком после тысячи лет владения Силой... Не завидую. Инквизиция тобой недовольна.

   – Что поделаешь, – разводит руками тот. – Каждый волен выбирать...

   Высший слишком спокоен. А ведь никто из них никогда ничего не делает просто так, – опыт не позволяет. Вот только какую выгоду он извлек из этого инцидента?

   К нам спускается Петька. Лицо в крови, губы разбиты.

   – Где моя дочь? – спрашивает он, сжимая кулаки. Недобро смотрит на Инквизитора. – Это вы ее забрали?! Вы?!

   – Твоя дочь – Левиафан, дозорный, – отвечает серый. – Это было ее предназначение. Так что смирись. Она все равно не смогла бы стать человеком и, если бы Сумрак ее не инициировал, то вскоре бы умерла от какой-нибудь лейкемии. Не мы создали этот поистине загадочный мир, увы. Не мы придумали законы мироздания. Ладно, на этой лирической ноте закончим беседу. Готовьтесь. Вам многое предстоит объяснить.

   Портал бесшумно захлопывается, и я обессилено прислоняюсь спиной к лифту.

  – И что с нами будет? – спрашиваю.

  – В лучшем случае, реморализация и очень долгий отпуск, – отвечает старик. В голосе ни капли сожаления. – На самом деле, мы ничего страшного не совершили. Всего лишь присутствовали при вылуплении Левиафана. Такое на моей памяти случалось лишь однажды.

   – Это дракон? – спрашиваю я.

   – А кто ж его знает? – усмехается тот, чье сумеречное имя Тезур. – Толком-то никто не видел. Некая форма жизни, обитающая в Сумраке. Если Сумрак представить в виде океана, то их, наверное, можно считать... морскими черепахами-одиночками. И яйцо, соответственно, откладывают одно. Наш мир для них – всего лишь пригодный для размножения пляж. Так-то.

   – А жить все интереснее и интереснее, – вздыхаю я, косясь на Петьку. И тут у меня случается истерика. Все напряжение последних часов выплескивается неудержимым, рвущимся наружу смехом. Слезы текут по щекам, скулы сводит тупой болью, но я продолжаю смеяться. На меня смотрят, как на сумасшедшего, а мне все равно. Пусть смотрят. Я имею право свихнуться...

   На улице нас встречают те самые гости, которых ждал шеф,– группа из пяти Высших Иных, среди них двое Светлых, двое Темных и инквизитор. Все напряжены.

   Кто-то трогает меня за локоть. Оборачиваюсь.

   – Не спеши, дозорный, – Гориллыч говорит едва слышно. – Тезур просил передать, чтобы вы ни в коем случае не допускали инициировать себя. А то все будет напрасно...

   – Что будет напрасно? – не понимаю я.

   – Дар Левиафана, – одними губами шепчет Гарик. Опасливо косится на Высших. – Тезур потратил самый мощный свой артефакт, чтобы о нем никто не узнал раньше времени. Просто ждите своего часа...

   И он уходит. Я смотрю на Петьку, на Высших гостей, на что-то втолковывающего им Модеста, и вдруг четко понимаю: все это когда-то уже было, тысячу лет назад. Этот сценарий писался задолго до того, как появился город, задолго до нашего рождения. История повторяется. И не был ли, случаем, ее героем сам Тезур? Что ж, поживем – увидим.