Текст книги "Оракул"
Автор книги: Сергей Шведов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Аполлона Кравчинского Ярослав нашел в покоях, отведенных графом своим дорогим гостям. Поэт возлежал на софе изумительной по красоте работы и задумчиво курил сигару. Одет он был в роскошный расшитый золотой нитью восточный халат, и, что называется, вписывался в интерьер.
– Ты знаешь, мне тут в голову пришли потрясающие строки: «Средь шумного бала, случайно, в тревоге мирской суеты, тебя я увидел, но тайна твои покрывала черты».
– Замечательно! – искренне восхитился Ярослав.
– Увы, – вздохнул Аполлон, – к сожалению, эти строки приписывают некоему Алексею Константиновичу Толстому. Хотя, ты свидетель, я обнародовал их раньше аж на целый век.
– Трепло, – обиделся Ярослав на обманщика Калиостро.
Кравчинский выпустил к потолку целый клуб дыма и блаженно дрыгнул ногой. Кажется, ему начинал нравиться восемнадцатый век. Ярослав решил слегка подпортить ему настроение:
– Сегодня ночью нам предстоит участие в каком-то языческом обряде, возможно даже непристойного характера.
– Да ты что! – Кравчинский мгновенно принял сидячее положение. – Оргиастический культ?
– Ты, разумеется, можешь уклониться. Никто на твоем участии настаивать не будет.
– А вот это дудки, – возмутился Аполлон. – Я, можно сказать, тысячи верст проделал на перекладных от самого города Парижа, дабы проникнуть в тайны местных колдунов, а ты хочешь лишить меня такого зрелища.
Ярослав поначалу принял слова Кравчинского за бред и даже слегка испугался, не подхватил ли Аполлон местную болезнь, заразившись ею от того же Коляна Ходулина, но, как вскоре выяснилось, беспокоился он совершенно напрасно, поскольку его приятель впал всего лишь в поэтический раж.
– Есть одно неприятное обстоятельство, дорогой Калиостро. Если верить нашему хорошему знакомому Терентию Филипповичу Доренко, то его предка фон Дорна убил не кто иной, как поручик Друбич. И этот же Друбич, согласно тому же источнику, отправил на тот свет и местного Дракулу – графа Глинского.
– Ну и что?
– Так ведь Друбич это я. Именно мне сегодня предстоит вступить в брак с Екатериной Глинской.
– Это Катька тебе сказала?
– Допустим. Но если свершится это событие, то почему бы не свершиться другому?
– То есть ты убьешь Коляна Ходулина?
– Выходит что так. Я боюсь, что после встречи с оракулом нам придется доигрывать взятые на себя роли. Мы ведь не знаем, с какой целью сюда приезжал тот Друбич. Возможно, им двигала не только любовь к сестре графа. Говорили же тебе фрейлины, что этот лейб-гвардеец еще тот типчик.
– Авантюрист, – охотно подтвердил Кравчинский, – за которым числится множество темных дел. Поздравляю тебя с таким предком, Кузнецов. Но фон Дорна ты не убил?! А ведь должен был убить, Ярила! И твой предок тогда, в восемнадцатом веке, сделал это не моргнув глазом.
Ярославу пришло на ум, что Аполлон в своих предположениях скорее всего прав. Более того, поручик Друбич убил тогда не только фон Дорна, но и, возможно, Ваньку Митрофанова, который именовался как-то по-другому.
– Ванькой Каином он звался, – неожиданно проявил осведомленность в делах давно минувших Кравчинский. – Я сегодня специально завел разговор об этом с Глинским. Отъявленным мерзавцем был этот Ванька, загубившим не одну христианскую душу. Так что отдельное вам спасибо, господин поручик, от местных жителей.
Тем не менее смерть Ваньки Каина не повлекла за собой смерти Ивана Митрофанова, исполнявшего роль атамана шайки разбойников в этом спектакле. Это обстоятельство, во-первых, сильно облегчало совесть Ярослава Кузнецова, а во-вторых, возможно, указывало путь, по которому следует идти.
– Хочешь сказать, что насильственная смерть вернет того же Коляна Ходулина в естественное состояние? – прищурился в сторону приятеля Кравчинский.
– Можно сделать и такое предположение, – осторожно отозвался Кузнецов.
– А вот в этом я как раз и не уверен, Ярослав. – Кравчинский покачал головой. – Не мы с тобой режиссеры и драматурги этого спектакля. Ванька Каин умер в предписанный сюжетом срок, до конца сыграв ту роль, для которой его предназначали. Что касается Коляна Ходулина, то нашему приятелю еще, похоже, очень многое предстоит сделать. Боюсь, что тебе не позволят его устранить, а если ты попытаешься это сделать, то далеко не факт, что наш друг воскреснет. Актерское самоуправство всегда раздражает драматургов и режиссеров, и санкции против ослушников последуют незамедлительно.
После недолгого размышления Кузнецов пришел к выводу, что Аполлоша, скорее всего, снова прав. Разумеется, стрелять направо и налево Ярослав не собирался, ему просто хотелось понять правила, по которым развивается эта игра, чтобы не оплошать в ответственный момент. И, уж конечно, неплохо было бы просчитать ситуацию наперед, тем более что кое-какими сведениями о целях участников драмы они располагают.
– А что ты конкретно имеешь в виду? – удивился Кравчинский.
– И Глинскому, и Терентию Филипповичу Доренко нужна диадема, но не сама по себе, а как ключ к какой-то тайне, дающей ощутимые дивиденды. У меня сложилось впечатление, что старший оперуполномоченный знает, что ищет. Известно ему и о том, что эти поиски сопряжены с риском потерять не только жизнь, но и бессмертную душу.
– А откуда ты знаешь, что этот Доренко-Дорн вообще существовал, может, это мифический персонаж?
– Нет, Аполлон, в том-то все и дело, что старший оперуполномоченный реальное лицо, иначе он не был бы интересен оракулу, или режиссеру, как ты изволишь выражаться, и тот не стал бы выводить его на сцену в качестве персонажа.
– Хочешь сказать, что и режиссер ищет что-то, давно утерянное, перелистывая страницы своей памяти?
– Нет, он не просто перелистывает страницы, он выстраивает сюжет, который неизбежно должен привести его к какому-то нужному результату.
– И кем может оказаться этот таинственный режиссер, по-твоему?
– Понятия не имею, – пожал плечами Ярослав. – Возможно, инопланетянином. Но в любом случае это не первая его попытка получить искомое. Две предыдущие закончились провалом. Видимо, проанализировав собственные ошибки, он внес коррективы в свою работу.
Друзья успели не только обсудить свои приключения минувших дней, но и недурно выспаться накануне предстоящей трудной и беспокойной ночи. Разбудил их сам граф Глинский. За окном уже смеркалось. Колян находился во взвинченном состоянии, судя по всему, его не на шутку тревожила предстоящая встреча с таинственным оракулом. Поужинать они все-таки успели. Карета императрицы остановилась у крыльца, когда уже совсем стемнело. Нынешняя карета была гораздо скромнее той, которую угнали подельники покойного Ваньки Каина, да и охраняли ее только трое преображенцев. Ее величество в этот раз явно не рассчитывала на радушный прием подданных и всячески пыталась сохранить инкогнито. Во всяком случае, она даже не вышла из кареты. Зато преображенцы спешились. Им, похоже, путь к таинственному домику колдуньи Ефросиньи был закрыт. Как и позапрошлой ночью, в карету императрицы подсели Катюша и Калиостро. Последний в этот раз был трезв как стекло и чрезвычайно любезен. Граф Глинский с поручиком Друбичем вскочили на коней. Егорыч, а на козлах сидел именно он, взмахнул хлыстом, и карета, запряженная на этот раз всего лишь четверкой лошадей, покатила по лесной дороге. Трудно было сказать, куда сегодня так спешили Глинский и императрица, погони, по всем приметам, даже не предвиделось. Тем не менее кони неслись со скоростью ветра, а Ярославу оставалось только чертыхаться, поражаясь чужому неразумию. К счастью, все обошлось и в этот раз. Карета целехонькой домчалась до уже знакомой лесной избушки, и отчаянные всадники не свернули себе шеи. Ефросинья встретила их у порога. В руках у нее была уже знакомая Ярославу диадема. Расторопный Глинский помог императрице выбраться наружу. Поручик Друбич поддержал под локоток свою невесту. Последним покинул карету Калиостро, бледный как сама смерть. Все-таки Аполлоша плохо переносил как качку, так и скачку, хотя сказывалось, наверное, и волнение неофита, приобщаемого к черной магии. В этот раз гости в избушку на курьих ножках даже не входили, Ефросинья повела их лесной тропой совсем уж в непроходимые дебри. Ярослав видел в почти непроглядной тьме только смутно белеющее платье Катюши, шедшей впереди него. А за его спиной тяжело дышал взволнованный Аполлон. Поэт и в дневное время бывал в лесу считанные разы, а уж ночной лес и вовсе пугал его своей непредсказуемостью. Слева заухала ночная птица, чем, кажется, не на шутку испугала впечатлительного поэта. Кравчинский заторопился и едва не сшиб Ярослава.
– Тихо ты, медведь, – рыкнул в его сторону детектив, потревожив голосом пугающую тишину ночного леса.
– Заведет нас эта ведьма куда-нибудь в болото кикиморам на закуску, – зашипел Кравчинский чуть ли не в самое ухо Ярослава, – помяни мое слово.
Детектив о кикиморах имел смутное представление, и, может быть, поэтому предостережения поэта его не испугали. Кузнецова сейчас занимали совсем другие мысли, целиком сосредоточенные на Катюше. Мысли далеко не безгрешные, хотя и не подлые. Ярославу до сих пор не приходилось участвовать в языческих обрядах, и он не знал, каких усилий они от него потребуют. Катюша же летела вперед, словно на крыльях, и Ярославу приходилось все время ускорять шаги, чтобы не потерять ее из виду и не заблудиться в сумрачном лесу.
Кажется, они пришли, во всяком случае, Катюша остановилась. Кузнецов обнял девушку за плечи, дабы не потерять в очередной раз. Ибо впереди вспыхнул огонь. Впрочем, в этот раз вспышка не была ни ослепительной, ни даже особенно яркой. Похоже, Ефросинья просто разожгла костер. В свете этого костра тьма, сгустившаяся вокруг небольшой лесной полянки, казалась еще более беспросветной. Ярославу место не понравилось. Возможно, у него разгулялось воображение, но в любом случае он почувствовал беспокойство. Ему показалось, что кто-то целится в них из лесных зарослей, тем более что здесь, на лесной поляне, да еще в свете костра, они были как на ладони. Страх, конечно, глупый и неуместный, почти детский, но что поделать, если человек не всегда властен над своими чувствами.
– Надо пройти через очистительный огонь, – прошептала Катюша.
– Это в каком же смысле? – удивился Калиостро, стоявший за спиной влюбленной парочки.
Пример колеблющимся подала Ефросинья, в одно мгновение сбросившая с себя одежду и прыгнувшая через костер. Аполлон ахнул, поскольку во время прыжка ведьмы огонь устрашающе вспыхнул и едва не опалил развивающиеся волосы женщины. Пока Ярослав раздумывал, пристойно ли раздеваться в присутствии почтенной публики, примеру Ефросиньи последовали граф Глинский и императрица.
– Что ты копаешься, – сердито прошептала Катюша, которая уже успела избавиться от платья и теперь зябко поводила плечами под налетевшим с реки свежим ветерком.
Ярослав последовал ее примеру просто потому, что глупо было стоять одетым среди обнаженных людей. Свободный от комплексов Кравчинский уже проделал все необходимые процедуры, большой белой птицей перемахнул через костер, и теперь стоял рядом с Ефросиньей, призывно махая рукой нерешительному другу. Ярослава, впрочем, пугал не огонь, а неясное предчувствие каких-то важных событий. Тем не менее через костер они с Катюшей прыгнули, предварительно взявшись за руки. На мгновение Кузнецов почувствовал нестерпимый жар, но на этом все закончилось, ни он, ни Катюша нисколько не пострадали от огня. Ефросинья подняла над головой диадему, камни которой при свете костра показались Ярославу каплями крови. Что же касается самой ведьмы, то она словно бы сбросила с плеч по меньшей мере лет десять, пройдя через очистительную процедуру. Кузнецову подумалось, что он ошибся по поводу возраста ходулинской тетки. Этой танцующей в свете костра женщине было от силы лет тридцать. Не говоря уже о том, что ее тело воистину было само совершенство. Кравчинский при виде извивающейся в приступе вдохновения колдуньи впал в неистовство и забил копытом землю. На это у Аполлоши были веские причины, поскольку Ефросинья соблазняла именно его. Этот танец страсти продолжался уже более пяти минут, и у Калиостро не выдержали нервы, он присоединился к увлекающей его партнерше. Ярослав засмотрелся на сладкую парочку и упустил момент, когда в круг вышла Катюша. Ее танец предназначался жениху, поручику Друбичу, и был куда менее откровенным, чем танец Ефросиньи, но от этого не менее соблазнительным. Словом, Ярослав не устоял. Сомнения умчались прочь. А все его помыслы сосредоточились на девушке, уводившей его от пыхнувшего огнем чуть ли не к самым небесам костра в темный круг ночи, где тела их наконец встретились, чтобы провалиться в вечное блаженство. Какое-то время Ярослав ничего не слышал, кроме стонов Катюши, и ничего не воспринимал, кроме ее прильнувшего к нему тела. К сожалению, вечное блаженство тоже имеет свои временные рамки. Кузнецова привел в чувство торжествующий возглас Ефросиньи:
– Врата открылись!
И сразу же ослепительный свет ударил Ярослава по глазам, инстинктивно он их закрыл, но Катюшу из своих объятий не выпустил. А далее послышались крики, как показалось детективу, не предусмотренные сценарием. Во всяком случае, он отчетливо услышал звон стали, топот копыт, и полный ярости голос Коляна Ходулина:
– Получи, гад!
Кузнецов мгновенно вскочил на ноги. По поляне вихрем носились всадники на мохнатых низкорослых конях и беспрерывно метали стрелы во всех направлениях. Одна стрела просвистела возле правого плеча Ярослава и впилась в белеющий ствол за его спиной. Похоже, это были те самые то ли печенеги, то ли монголо-татары, уже однажды пытавшиеся подстрелить Коляна Ходулина. Один из всадников вознамерился подхватить в седло Ефросинью и без церемоний вцепился ведьме в волосы.
– Друбич, – вновь услышал Ярослав голос Глинского, – ты что, заснул?!
Кузнецов метнулся к своей одежде, которая, по счастью, лежала на виду. Искал он собственно шпагу, но второпях наткнулся на револьвер. Выстрелил он не раздумывая. Пленивший было Ефросинью печенег кулем повалился с седла. Всадников было около десятка, но после того как Ярослав израсходовал все патроны, в седлах осталось только четверо. Один из них занес над головой детектива кривую саблю, но Кузнецов уже подхватил с земли шпагу лейб-гвардии поручика и успел не только отвести удар, но и ткнуть снизу вверх под кольчугу печенега хорошо заточенным клинком. Через секунду Кузнецов был уже в седле чужого коня. Окружившие Коляна Ходулина всадники не выдержали напора голого детектива и повернули к зарослям. Вошедший в боевой раж Ярослав обрушил свою шпагу на голову ближайшего печенега и, если не убил, то, во всяком случае, оглушил своего противника. Двое уцелевших скрылись в лесу. Кузнецов на всякий случай отъехал в тень, опасаясь шальной стрелы, но нападавшие были, видимо, деморализованы нешуточным отпором и помышляли сейчас только о бегстве.
– Все целы? – спросил Ярослав, оглядывая заваленную телами печенегов поляну.
– Я, во всяком случае, в относительном порядке. – Послышался неуверенный голос Аполлона Кравчинского.
Больше всего Кузнецов волновался за Катюшу, но, к счастью, все обошлось. Графиня Глинская даже не выглядела испуганной, кажется, она еще не до конца поняла, что случилось. Потеря девственности оказалась для нее большим потрясением, чем нападение невесть откуда взявшихся печенегов. Справедливости ради надо отметить, что вся эта катавасия на лесной поляне длилась никак не более пяти минут.
– Благодарю вас, Друбич. – Подошедший Глинский с чувством пожал детективу руку. – Вы оказали нам неоценимую услугу.
Ярослав ждал благодарности из уст императрицы, но ее величество была настолько взволнована происшедшим, что ограничилась лишь кивком.
– Откуда взялись эти негодяи? – поинтересовался, склоняясь над поверженным печенегом, Кравчинский.
Вопрос остался без ответа, зато в наступившей тишине торжественно прозвучал громкий голос Ефросиньи:
– Оракул нас ждет.
Ярослав счел невежливым являться к оракулу в голом виде. Спрыгнув с чужого коня, он принялся натягивать на себя одежду. Все остальные последовали его примеру. Врата действительно открылись, тут Ефросинья была права. Вот только куда они ведут, можно было только догадываться. Ярославу эта расцвеченная огнями дуга напомнила что-то очень знакомое.
– Диадема, – подсказал ему Кравчинский. – Только она очень увеличилась в размерах.
Причем настолько увеличилась, что вполне способна была вобрать в себя не только пешего, но и конного. Однако искатели приключений и смысла жизни не торопились сделать шаг в неизведанное.
– Мне показалось, что кто-то туда проник, – поделился своими наблюдениями Кравчинский.
– Ты уверен? – уточнил Ярослав, отлично зная, каким пылким воображением отличается его старый друг, способный углядеть слона там, где иному померещится только мышь.
– Я тебя умоляю, – возмутился Кравчинский. – Какая тут может быть уверенность, когда на тебя наваливается целая орда монголов и ты не знаешь, куда от них бежать. Кстати, а где ты взял револьвер?
– Подарок фон Дорна бывшему сослуживцу. Кравчинский еще собирался что-то спросить, но тут Ефросинья сделала первый уверенный шаг к разверзшимся вратам, и друзьям не оставалось ничего иного, как последовать за ней. Катюша схватила за руку Ярослава, словно боялась потеряться в сгущающейся тьме. Возможно, это был тоннель. Во всяком случае, звезды вдруг исчезли с небосклона. Ярослав поднял руку, надеясь нащупать перекрытие, но рука его ухватила только пустоту. К счастью, непроглядная тьма оказалась не вечной, через минуту-две впереди мелькнул свет, ставший для шестерки смелых путеводной звездой.
Ярослав опасался новой парализующей вспышки, но в этот раз все обошлось, оракулу, видимо, надоело пугать своих гостей, и он ограничился лишь легкой подсветкой.
– Е-мое, – потрясенно вымолвил Кравчинский, замирая на месте при виде величественного сооружения, открывшегося вдруг взорам отважных следопытов.
Ярослав был потрясен не меньше поэта. Ему никогда в жизни не доводилось видеть ничего подобного. Сравнить его можно было разве что с пирамидой Хеопса, которая находится где-то в Египте. Но Кузнецов сейчас пребывал не в Африке, а на Среднерусской равнине, где никогда таких зданий не строили. И тем не менее громада существовала. Она возвышалась на холме, и к ней вела утрамбованная многими тысячами ног дорога. Ошарашенный детектив так и не понял, почему непроглядная ночь вдруг сменилась ясным днем, а спросить пока что было не у кого. Местность вокруг была незнакомая. Однако Ярослав не рискнул бы назвать этот ландшафт чужим. Он мог быть вполне российским. А речка, огибавшая холм, была очень похожа на ту, в которой Ярославу так и не удалось искупаться.
– Храм Йо, – ответила Ефросинья на так и не прозвучавший вслух вопрос.
– Это тот самый, который «е-мое»? – совершенно по-идиотски, на взгляд детектива, поинтересовался Аполлон Кравчинский.
Но еще больше Ярослава поразил ответ помолодевшей ведьмы:
– Тот самый.
Выражение «е-мое» Кузнецов слышал тысячи раз, случалось, и сам употреблял в стесненных обстоятельствах. Но он никак не подозревал, что оно несет в себе какой-то тайный смысл. Ярослав попытался расспросить об этом незнакомом ему Йо осведомленного Кравчинского, но Аполлоша только разводил руками да отмахивался, из чего детектив заключил, что поэт и сам знает немного. Обратиться за разъяснениями к Ефросинье Кузнецов не рискнул. По сосредоточенному лицу ведьмы было видно, что в ее планы не входит удовлетворение любопытства праздных обывателей.
Издалека холм не казался высоким, но путешественникам пришлось изрядно потрудиться, чтобы забраться на его вершину. В храм они вошли через открытые ворота и остановились у порога, потрясенные роскошью его убранства. Стены храма были украшены причудливой росписью, в хитросплетениях которой Ярослав так и не разобрался. На первый взгляд это были письмена или иероглифы, возможно содержащие в себе мудрые изречения грозного бога, но каждый из этих иероглифов был еще и картиной, изображающей жизнь во всех ее проявлениях. Причем это были «живые» картины. Во всяком случае, очень походили на кадры художественного кинофильма, снятого по мотивам биографии какого-нибудь известного лица. Вот имярек родился, вот он в школу пошел, вот его родители, друзья, учителя… А вот имярека забрали в армию, и он попал в настоящий ад. Ярославу вдруг пришло в голову, что это его жизнь проносится сейчас перед глазами изумленных зрителей, и он невольно отвел глаза, чтобы ненароком не увидеть ее окончания. Примеру Кузнецова последовали все, кроме императрицы. Кажется, только у нее хватило мужества досмотреть все до конца. Но не исключено, что и она прикрыла глаза перед самым финалом.
– Я видела! – горячо зашептала Катюша на ухо Ярославу. – Я все видела. Друбич. У нас родится мальчик, потом еще мальчик, потом девочка. А дальше я не стала смотреть.
Ярослав хотел было сказать Катюше, что она ненароком подсмотрела чужую, уже ушедшую жизнь, но потом передумал. В любом случае оракулу, каким бы именем он там ни назывался, Кузнецов не верил.
Что же касается будущего императрицы, то он сам мог бы его предсказать, хотя у Аполлона Кравчинского это получилось бы еще лучше. Ибо для них двоих будущее этой женщины было уже далеким прошлым. Но в любом случае этот оракул обладает, надо признать, большим объемом информации, недаром же он так подробно пересказал прошлое Ярослава.
– Чего вы хотите, смертные? – прозвучал вдруг над головами гостей громоподобный голос.
– Исполнения желаний, – отозвался вслух струхнувший не менее других граф Глинский.
– Каждый из вас получит то, что хочет, но только в том случае, если я получу от вас свое.
– Чем же мы, простые смертные, можем порадовать тебя, всемогущий Йо? – вкрадчиво осведомился Кравчинский.
– Каждый из вас получит урок в свой срок, – веско произнес все тот же громоподобный голос, после чего и последовала та вспышка, которой Ярослав так опасался.
Открыв глаза, он обнаружил себя стоящим у костра, в окружении знакомых лиц. Костер уже догорал, а тьма собиралась уступить место рассвету. Ни тебе величественного храма, ни громогласного Йо, пообещавшего за верную службу исполнение желаний. Врата, похоже, закрылись. Во всяком случае, таинственная диадема находилась теперь в руках у Ефросиньи, протягивавшей драгоценную вещицу императрице. Однако ее величество благоразумно отказалась от слишком уж подозрительной собственности. Справедливо рассудив, что, чем дальше диадема будет от ее головы, тем лучше. Лицо императрицы выглядело просветленным и умиротворенным, кажется, она получила от оракула именно тот ответ, на который и рассчитывала.
– Я никогда не забуду вашей услуги, граф, – она благосклонно улыбнулась замершему от счастья фавориту.
Но Ярослав совершенно точно знал, что забудет, одарит деревеньками с крепостными душами и заведет себе другого графа для развлечений. Нет в этом мире ничего более непостоянного, чем милость коронованных особ. А графа Глинского ждет весьма незавидная судьба.
Во дворец возвращались все тем же бешеным аллюром. Высадив у дворцового крыльца Калиостро и Катюшу, карета покатила дальше, увозя довольную ночным приключением императрицу. Вернувшись в свои покои после бурно прожитой ночи, Аполлон Кравчинский прежде всего приложился к бутылке. Видимо, таким неоригинальным способом пытался успокоить взбудораженные нервы. После чего упал на софу и в изнеможении вытянул ноги.
– Обувь сними, – посоветовал ему Ярослав, с трудом стягивая высокие сапоги.
– При чем тут ноги! – возмутился поэт. – Я, может, душой надорвался. Шутка сказать, пообщался с богом!
Кузнецов на эти слова Аполлона только плечами пожал. Будучи атеистом, он искал вполне материалистическое объяснение произошедшего. Другое дело, что эти поиски уводили его в такие фантастические выси, что оставалось только пожалеть о своей приверженности к дедукции там, где другие полагаются на Всевышнего.
– А кто тебе сказал, что я мистик, – возмутился Кравчинский. – Хотя, в отличие от тебя, человек я, безусловно, верующий, но именно поэтому я и не верю в божественную суть этого оракула. Храм Йо – это такая же псевдореальность, как и дворец.
– Хочешь сказать, что нам все это почудилось?
– Я не знаю, Ярила, природы явления, которое мы наблюдали, но уверен, что оракул не имеет никакого отношения к божественному провидению. По-моему, это просто компьютер. Или что-то в этом роде.
– Но он же предсказал императрице ее судьбу?
– Она такая же императрица, как Колян Ходулин – граф, – криво усмехнулся Кравчинский. – Мы имеем дело с реальными людьми, Ярослав. Причем эти люди – наши современники. Зачем компьютеру понадобилось перепрограммировать их в исторических персонажей, я не знаю, но, похоже, цель у него есть. Возможно, он и нас запрограммировал на какие-то нужные ему действия.
Версия, высказанная Кравчинским, показалась Ярославу интересной. Не говоря уже о том, что она давала простор для дедуктивного метода, который, столкнувшись с явлениями мистическими, начал давать сбои.
– А куда делись печенеги?
– Это не печенеги, Ярила, и не монголо-татары, а скорее всего китайские торговцы, на свою беду наведавшиеся в дальнюю деревеньку.
– Шестерых я застрелил из револьвера фон Дорна, двух заколол шпагой. Они были натуральными покойниками. Я же видел кровь, что лилась из их ран! И вдруг – никого!
– В том то и дело, Ярила, что ты стрелял из револьвера фон Дорна, а не из собственного «Макарова».
– Нет у меня пистолета Макарова, с чего ты взял?
– Темнила, – обиделся Кравчинский. – Но в любом случае этим китайцам сильно повезло.
Скорее всего Аполлон был прав. Револьвер был порождением этого иллюзорного мира, так же как и шпага поручика Друбича. Надо полагать, китайцы, полежав на травке, ожили и очень удивились тому, что неожиданно для себя оказались в темном лесу. После чего продолжили свое путешествие по торговым делам. Нечто подобное уже было с Ванькой Каином, который благополучно живет и не тужит в дубленой шкуре Ваньки Митрофанова. Еще и водку, паразит, пьет стаканами.
– Надо искать императрицу, – сказал вдруг Аполлон.
– Зачем? – не понял Ярослав.
– Сдается мне, что она уже сыграла свою роль в этом спектакле и режиссер отпустил ее с миром. Теперь она, надо полагать, вернулась к своему естественному состоянию, возможно бизнес-леди, возможно домашней хозяйки. Но в любом случае искать ее надо где-то в радиусе полусотни километров, поскольку именно на такое расстояние, похоже, распространяется власть компьютера.
Надо признать, что у поэта голова варила даже после выпитой бутылки вина и проведенной в заботах ночи. Впрочем, именно за хорошие мозги Ярослав его и ценил, поскольку как боевая единица Аполлоша ничего из себя не представлял. Причем Кравчинского нельзя было назвать трусом, так как человек робкого десятка вряд ли добровольно полез в логово к оракулу.
Просто поэт не хотел и не умел драться. Прискорбно, конечно. Но совсем уж совершенных людей не бывает, приходится принимать их такими, какие они есть.
Несколько часов сна на роскошных ложах вернули друзьям хорошее настроение и аппетит. В этом иллюзорном дворце очень хорошо кормили, надо признать. И прислуга была вышколена на загляденье. Стоило только графу Глинскому бровью шевельнуть, как на его зов бросалось сразу несколько верных холопов. Катюша, сидевшая за столом рядом с поручиком Друбичем. цвела майской розой. К сожалению, никакого просветления ни в ее мозгах, ни в мозгах Коляна Ходулина Ярослав не обнаружил. Они так и продолжали играть навязанные им роли и находили в них, судя по всему, удовлетворение. В принципе Кузнецов их очень хорошо понимал. В той, бьющей за стеной реальности им ничего особенного не светило. Здесь же они были весьма влиятельными особами, да еще и на всем готовом. Птички божий не знают ни заботы, ни труда. Кушают, плетут интриги, а холопы на них горбатятся рук не покладая. Революционные мысли Ярослава отразились, видимо, на его лице, поскольку граф Глинский бросил на своего гостя удивленный взгляд. И, вероятно, он был прав в своем удивлении, ну хотя бы потому, что его челядь не выглядела несчастной, угнетаемой феодалом массой. Наоборот, это были хорошо откормленные мужики и бабы, вполне довольные своей жизнью при богатом барине. Надо полагать, ни в пище, ни в одежде они недостатка не испытывали, а потому и не горели Желанием покинуть созданный для них оракулом рай.
– В Санкт-Петербурге скоро следует ожидать больших событий, – завел разговор на политическую тему Калиостро. – Ваше сиятельство не собирается покинуть глухой край, чтобы в них поучаствовать?
– Возвращение в столицу мне запрещено императором, – холодно бросил Глинский. – У меня нет ни малейшего желания болтаться на дыбе или отдать богу душу. Впрочем, мое затворничество продлится недолго. Вас же, господа, я не задерживаю. Хотя поручику Друбичу следует соблюдать осторожность. Мне бы не хотелось потерять зятя еще до венчания. А обряд бракосочетания мы проведем в Санкт-Петербурге, сразу после того, как нынешний кризис будет благополучно разрешен. Вы понимаете, о чем я говорю, Друбич?
– Понимаю, – охотно подтвердил Ярослав.
– Ее величество обещала позаботиться о вашей карьере, но для этого ей нужно стать полновластной хозяйкой в Российской империи. В ваших интересах, Друбич, поспособствовать ей в этом.
Катюша ласково улыбнулась своему будущему мужу и нынешнему любовнику, поощряя его тем самым на великие деяния. Ибо спихнуть императора с трона было делом, конечно, нешуточным. Сколь Ярослав помнил историю, незадачливый император скончался не столько от желудочных колик, сколько от неразумного усердия своих врачевателей, вздумавших лечить хворь массивными бронзовыми канделябрами. Присутствовал ли среди светил медицины, собравшихся на консилиум вокруг больного, поручик Друбич, он не знал. Но не исключено, что присутствовал и даже приложил руку, вооруженную тяжелым предметом, к венценосной голове.
– Вы не подскажете нам, ваше сиятельство, где остановилась императрица? – спросил Аполлон. – Люди мы в ваших краях пришлые, и, боюсь, заблудимся в незнакомом месте.
– Здесь недалеко, верст пятьдесят от силы. Дорога вас сама приведет. Но поторопитесь, господа, императрица собирается в столицу уже сегодня. Поедет она на перекладных. Так что нагнать ее в пути вам вряд ли удастся.
Прощание с Катюшей было коротким, но трогательным. Ярослав обещал непременно вернуться и уж, конечно, собирался сдержать данное девушке слово. Ходулина-то в любом случае придется отсюда вытаскивать. Да и Катюша Кузнецову теперь не чужая, хотя о характере их будущих отношений он наперед не загадывал. У него не было сомнений, что Катюша любит поручика Друбича, но далеко не факт, что ей придется по сердцу Ярослав Кузнецов.
