Текст книги "Поверженный Рим"

Автор книги: Сергей Шведов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Я оценил голову одного человека, очень мешающего мне, в миллион денариев, – пояснил Меровлад. – На третью часть этой суммы ты можешь рассчитывать, корректор.

Деньги были немалые. Да что там говорить, это были очень большие деньги. Правда, и риск был велик. Корректор Пордака мог нажить злейшего врага в лице императора Феодосия и потерять даже то незавидное, в общем-то, положение, которое он достиг тяжкими трудами. С другой стороны, время поджимало. Пордаке уже перевалило за пятьдесят, возраст, что ни говори, почтенный. И вряд ли в будущем ему представится еще один шанс одним махом поправить свои финансовые дела и обеспечить себе безбедную старость. А если и представится, то, скорее всего, уже не хватит сил, чтобы ухватить за хвост птицу удачи.

– Что я должен сделать? – спросил севшим от волнения голосом Пордака.

– Супруга императора Грациана решила навестить своего мужа в Лионе, – пояснил Меровлад. – Епископ Амвросий ищет почтенного человека, который доставил бы его благочестивую воспитанницу к мужу, изнывающему от страсти. И таким человеком мог бы стать ты, светлейший Пордака.

– Ты хочешь поймать большую рыбину на наживку? – быстро сообразил корректор.

– Именно так, – кивнул руг. – Я пошлю с тобой своего сына Стилихона, он сведет тебя с нужными людьми.

Предприятие было дерзким и рискованным, зато оно позволяло разрешить коллизию, возникшую в западной части империи, практически бескровно. Пордака чувствовал себя почти что благодетелем. К тому же у него появилась отличная возможность избавиться от комита Гайаны, который слишком много знал об убийстве рекса Оттона Балта и имел неосторожность намекнуть Пордаке во время очередного возлияния, что готов поделиться своими знаниями с патрикием Руфином и Придияром Гастом. Конечно, это была всего лишь пьяная болтовня, но Гайана был слишком крупным негодяем, чтобы от его слов просто так отмахиваться.

Епископ Амвросий сам обратился с просьбой к корректору Пордаке, для чего вновь пригласил его во дворец. В этот раз Амвросий держался куда любезнее и даже угостил императорского посланца вином из личных запасов. Здесь же он представил гостю красивую молодую женщину, сумевшую покорить сердце императора Грациана. Императрица Евпраксия глянула на Пордаку большими васильковыми глазами, но не затронула ни единой струны в его очерствевшем сердце. Зато жеребец Гайана, взятый в этот раз Пордакой в епископский дворец, сразу же забил копытом, чем вызвал беспокойство Амвросия. Пордака зло ткнул гота в бок локтем, призывая к порядку.

– У меня под рукой только сто гвардейцев императора, – тяжко вздохнул Амвросий. – Но этого слишком мало, чтобы в нынешнее неспокойное время обеспечить безопасность императрицы на дорогах.

– Не сомневайся, монсеньор, мы доставим сиятельную Евпраксию ее мужу в целости и сохранности, – заверил епископа Пордака.

– А чем закончился твой разговор, корректор, с префектом претория Меровладом? – спросил подозрительный Амвросий.

– Сиятельный Меровлад по поручению божественного Валентиниана уже готовит легионы в помощь императору Грациану.

– Вот как? – удивился Амвросий. – Честно скажу – не ожидал.

– Я убедил упрямого префекта, что ссора с Феодосием вряд ли пойдет на пользу юному Валентиниану. И если сейчас Феодосий не имеет возможности перебросить легионы в западную часть империи, то так будет не всегда. И что через год ситуация может измениться. Как видишь, Меровлад, внял моим увещеваниям.

– И это все?

– Не совсем, монсеньор. Феодосий заверил Меровлада и императрицу Юстину, что возьмет под свое покровительство юного Валентиниана и не позволит никому лишить его императорского сана и власти.

В данном случае Пордака не кривил душой: такие гарантии Феодосий действительно дал Валентиниану письменно, и корректор собственноручно вручил его послание императрице Юстине. Другое дело, что на Меровлада обещания Феодосия произвели гораздо меньше впечатления, чем на Юстину. Но об этом епископу Амвросию знать было не обязательно.

Большую дорожную карету, в которой ехала императрица Евпраксия и три сопровождавших ее почтенные матроны, Пордака распорядился поместить в центр обоза. Сто гвардейцев на холеных конях окружали плотным кольцом драгоценную повозку. Готы комита Гайаны трусили как впереди, так и позади обоза. Сам корректор держался вблизи кареты вместе с сыном комита Меровлада, трибуном Стилихоном. Трибун был молод, беспечен и насмешлив. Он очень быстро сошелся с рексом Гайаной, и они на пару стали потешаться и над сотником гвардейцев Модестом, и над почтенными матронами, и даже над светлейшим Пордакой. Но главным объектом их внимания сделались рабыни и служанки, приставленные к императрице. Корректору даже пришлось напомнить комиту Гайане о служебных обязанностях, поскольку именно на него была возложена главная задача по обеспечению безопасности высокопоставленной особы.

Гайана предостережению Пордаки внял и разослал дозорных по округе. По словам сотника Модеста, путешествие до Лиона, даже учитывая не слишком большую скорость передвижения, не должно было занять больше десяти дней. Благо римская дорога, проложенная еще во времена императора Марка Аврелия, находилась в прекрасном состоянии. Повозки легко катили по выложенному булыжниками и утоптанному тысячами ног полотну. Дороги были, пожалуй, главной гордостью Римской империи. На их строительство выделялись огромные деньги, но вряд ли нашелся бы в обитаемом мире человек, который сказал бы, что эти средства были выброшены на ветер. Дорога позволяли путешественнику без особых проблем добраться до самой отдаленной провинции империи в любое время года. Не говоря уже о переброске войск. Пешие римские легионы с такой стремительностью перемещались из одной провинции империи в другую, что это ставило в тупик даже конных варваров, воображавших себя хозяевами положения. Увы, в последнее время варвары научились использовать эти дороги в своих целях и стали с легкостью проникать в глубь империи, куда прежде попадали только в качестве рабов.

Впрочем, сотник Модест опасался не столько варваров, сколько богоудов. В последние годы беглые рабы все чаще сбивались в разбойничьи шайки и не только бесчинствовали на дорогах, но, случалось, захватывали целые города. А у империи, занятой защитой своих приграничных провинций, не хватало сил, чтобы навести порядок в сердце своих владений. Богоуды уже бесчинствовали в окрестностях Медиолана и Рима. Пордака проникся беспокойством сотника Модеста и несколько раз во время долгого пути отправлялся обозреть окрестности в сопровождении трибуна Стилихона и его лихих клибонариев. Пока что обоз никто не потревожил. Тысяча готов были надежной гарантией безопасности императрицы. Проблемы возникали только во время остановок, ибо ни один постоялый двор не мог вместить такого количества людей. Впрочем, ко всему привыкшие готы и не нуждались в крыше над головой. Главной заботой корректора Пордаки и сотника Модеста было обеспечения мало-мальски приличных условий для императрицы Евпраксии и сопровождавших ее матрон. К счастью, до сих пор им это удавалось.

До Лиона оставался всего один дневной переход, когда трибун Стилихон узнал от одного подвернувшегося под руку торговца, что в окрестностях города появились варвары. Торговец шел с небольшим обозом из Лиона в Медиолан и был почти до икоты напуган дорожным приключением.

– А ты уверен, что это варвары, а не богоуды? – спросил торговца Модест.

– Так ведь они в броне и сплошь увешаны оружием, – развел руками торговец. – У богоудов такое редко увидишь.

– А почему они не отобрали у тебя товар?

– Кто ж их знает, – вздохнул торговец. – Осмотрели подводы, посмеялись и отстали.

– Ждут, видимо, кого-то, – предположил трибун Стилихон.

– Уж не нас ли? – забеспокоился Модест.

Ситуация складывалась непростая. Это вынужден был признать не только корректор Пордака, но и легкомысленный комит Гайана. По словам торговца, варваров насчитывалось несколько сотен. Конечно, готы могли отбить случайный наскок, но любая стычка, пусть даже и пустяковая, таила в себе угрозу для императрицы.

– Божественный Грациан не простит ни мне, ни вам, если с его супругой случится несчастье, – предостерег своих спутников Модест. – Варваров может оказаться не сотня, а несколько тысяч.

– И что ты предлагаешь? – рассердился комит Гайана. – Поворачивать назад? Или торчать в этой захолустной деревушке? Неужели ты думаешь, что стены постоялого двора будут надежной защитой для императрицы?

– Я не исключаю, что легионы дукса Максима уже осадили Лион, – нахмурился сотник. – В этом случае нам не прорваться к городу.

– Это вряд ли, – возразил осторожному гвардейцу Стилихон. – Смотрите, сколько повозок на дороге, и все они едут из Лиона.

Трибун оказался прав. Никто из возниц, перехваченных на дороге, не подтвердил слов торговца. Ни варваров, ни легионеров дукса Максима они не видели. Дорога на Лион была свободной. Тем не менее светлейший Пордака, дабы успокоить и себя, и сотника Модеста, решил отправить посланца к Грациану.

– Если император сочтет, что дорога небезопасна, он либо вышлет навстречу своей супруге клибонариев, либо сам ее встретит, сняв тем самым с нас ответственность за возможный инцидент.

Сотник Модест горячо поддержал корректора. Посланцами к Грациану отрядили комита Гайану и десятника гвардейцев Леонтия, хорошо известного императору. Пордака строго-настрого запретил комиту ввязываться в стычки и приказал в случае малейшей опасности поворачивать назад. Гайана усмехнулся, пожал плечами и, прихватив с собой десяток гвардейцев и сотню готов, рысью помчался по дороге. Когда пыль, поднятая комитом, осела, корректор Пордака отдал приказ к выступлению. Готы вкупе с гвардейцами окружили карету императрицы столь плотным кольцом, что к ней не проскользнули бы не только варвары, но и мыши.

Встреча, которой так опасались, произошла в шести милях от Лиона. К счастью, дозорные заметили конных варваров, идущих на рысях, и вовремя предупредили своих товарищей. По их словам, варваров насчитывалось никак не меньше двух тысяч. Разминутся с ними не было никакой возможности. Решение следовало принимать немедленно, ибо пыль, поднятая копытами чужих коней, уже застилала горизонт.

– Бросайте к черту обоз, – крикнул Пордака гвардейцам. – Сажайте женщин на крупы лошадей и немедленно уходите к лесу. Мы попытаемся их задержать.

Сотник Модест не заставил себя упрашивать и собственноручно выдернул перепуганную императрицу из кареты. Гвардейцы на рысях умчались от места предстоящей битвы, увозя с собой женщин. А готы, по приказу корректора Пордаки, чуть осадили коней назад и ощетинились копьями. К их немалому удивлению, варвары, вместо того чтобы атаковать врага, набросились на беззащитный обоз. В мгновение ока они растрясли все имущество императрицы, а потом, прихватив с собой карету, умчались по направлению к Лиону. Поведение варваров было странным и необъяснимым.

– Скорее всего, они нас просто испугались, – сделал лестное для готов предположение Пордака.

– Жаль карету, – криво усмехнулся Стилихон. – Но думаю, это не самая большая потеря для римлян.

Император Грациан, человек молодой, пылкий и страстно влюбленный, не смог остаться равнодушным к словам комита Гайана. О варварах в Лионе никто не слышал. Сиятельный Сальвиан, совсем недавно произведенный в магистры пехоты, заверил императора, что по меньшей мере на сотню миль в округе никаких варваров нет и быть не может. Комит Гайана, беспрепятственно проделавший остаток пути до Лиона, подержал магистра, заявив, что корректор Пордака просто трусоват от природы, как, впрочем, и все гражданские чиновники, которым варвары мерещатся даже в спальнях их собственных жен. Поскольку молодого императора окружали в основном чины военные, шутка рекса имела успех. Расторопный Гайана понравился Грациану с первого взгляда. К тому же десятник Леонтий, давно ходивший в любимчиках императора, охарактеризовал гота как человека достойного и пользующегося доверием божественного Феодосия и светлейшего Пордаки. Грациан решил лично встретить жену, благо погода, установившаяся на юге Галлии, способствовала приятной прогулке. Магистр Сальвиан выделил императору три сотни клибонариев для сопровождения. А вместе с готами Гайаны и ближниками Грациана свита молодого императора насчитывала более пятисот человек. Божественный Грациан, торопившийся навстречу супруге, расценил хлопоты магистра как чрезмерные, но потом махнул на все рукой и первым вылетел за городские ворота. Жара уже спадала. И никто в свите императора не сомневался, что прогулка выйдет удачной. Комит Дардан и трибун Петроний заспорили о видах на урожай. Оба они владели в Галлии поместьями и очень надеялись, что урожай, в первую очередь винограда, будет собран раньше, чем начнутся военные действия.

– Я полагал, что божественный Феодосий пришлет нам более солидное подкрепление, – покосился на Гайану магистр Сальвиан.

– Насчет поддержки можешь не сомневаться, магистр, – усмехнулся гот. – Феодосий дал понять ругу Меровладу, что будет расценивать его медлительность как измену, и повелел ему немедленно выступить на помощь Грациану.

Грациан первым увидел пыль, клубившуюся на горизонте. Ни у кого из сопровождавших императора не возникло сомнений, что это долгожданный обоз сиятельной Евпраксии. Грациан пришпорил коня и птицей полетел навстречу своему счастью. Гайана, не отстававший от императора, первым опознал карету, окруженную гвардейцами. Готы ехали позади, сверкая на солнце оружием и доспехами. При виде императора и его свиты они издали громкие приветственные крики. Грациан первым подскакал к остановившейся карете и легко спрыгнул на землю. Дверца распахнулась, но вместо любимого лица император вдруг увидел острие меча, нацеленного ему в шею. Удар был столь стремительным, что Грациан не успел ни отшатнуться, ни прикрыться рукой. Комит Гайана и десятник Леонтий с ужасом наблюдали, как император валится навзничь, а из его перерубленного горла хлещет кровь.

– Измена, – крикнул десятник Леонтий и тут же рухнул в дорожную пыль.

Гайана поднял коня на дыбы, и это спасло ему жизнь. Стрела, летевшая комиту в грудь, угодила в шею его жеребца. Падая на землю, гот все-таки успел высвободить ноги из стремян. Это позволило ему скатиться в придорожную канаву и затаиться там. А над его головой зазвенели мечи и послышались громкие крики. Враги императора Грациана выбрали очень удачное место для нападения. Из-за лесистого холма дозорные на городских стенах не могли видеть происходящего. А следовательно, рассчитывать на помощь свите императора Грациана не приходилось. Первым сообразил это магистр Сальвиан. Он попытался собрать вокруг себя растерявшихся клибонариев и разорвать железное кольцо, сомкнувшееся вокруг римлян. Увы, прорваться ему не удалось. Варвары числом вдвое превосходили свиту императора, что и предопределило исход этой кровопролитной, но не очень продолжительной стычки. Сальвиан был выброшен из седла ударом секиры и рухнул на землю в двух шагах от Гайаны. К счастью для магистра, он успел прикрыть голову щитом, что и спасло ему жизнь. Лезвие секиры лишь рассекло ему щеку, отчего лицо немедленно превратилось в кровавую маску.

– Сдавайтесь, – прозвучал над полем битвы громовой голос.

Клибонарии, потерявшие императора и магистра, пусть не сразу, но подчинились команде, раздавшейся из неприятельского стана.

– Я жив? – ошалело уставился на Гайану сиятельный Сальвиан.

– Скорее всего, – усмехнулся гот, приподнимаясь с земли. – У тебя разрублена щека.

Гайана бросил меч под ноги варвара, направившегося в его сторону, и развел руками, признавая полное свое поражение. Пока что комит не мог понять только одного: каким образом карета императрицы оказалась в руках варваров и куда подевались восемьсот его готов. Неужели попали в засаду и были истреблены до последнего человека?

– А я думал, ты с ними? – кивнул в сторону варваров Сальвиан.

– С какой стати, – возмутился Гайана. – Я гот и служу императору Феодосию, а это, по-моему, вранки и русколаны.

– Какие еще русколаны? – не понял Сальвиан, никогда не слышавший о таком племени.

– Когда-то они жили на Дону и были лютыми врагами готов, – пояснил Гайана. – Вот уж не думал, что их занесет в такую даль.

– Тебя же занесло, – недружелюбно буркнул в ответ магистр.

Похоже, Сальвиан не поверил рексу Гайане. Да и мудрено было поверить, поскольку именно рекс убедил Грациана, что дороги в окрестностях Лиона безопасны. Положим, магистр пехоты утверждал то же самое, хотя это именно он командовал армией императора и просто обязан был следить за перемещениями легионов дукса Максима и его союзников. Глупейший промах магистра Сальвиана уже стоил жизни императору Грациану и грозил большими неприятностями всей империи. Вот только спрашивать с магистра теперь некому. Вряд ли руга Меровлада, выступающего от имени малолетнего Валентиниана, огорчит смерть божественного Грациана. Не говоря уже о дуксе Максиме, который теперь с полным правом может претендовать на власть если не во всей западной части империи, то в Галлии наверняка.

– На твоем месте, магистр, я бы сдал Лион дуксу Максиму, – сказал Гайана. – Божественному Грациану этот город уже не понадобится.

– Советчик, – процедил сквозь зубы магистр Сальвиан, с трудом поднимаясь на ноги.

Среди русколан были и римляне, во всяком случае, человек, остановившийся в пяти шагах от магистра Сальвиана, опознал в нем своего знакомого.

– Кто бы мог подумать, старый дружище, что судьба сведет нас именно здесь.

Сказано это было на языке римлян, но Гайана давно уже научился понимать чужую речь, да и сам неплохо говорил на латыни.

– Что делать, комит Андрогаст, – развел окровавленными руками Сальвиан. – Превратности войны.

– Теперь от тебя, магистр, зависит, будет ли эта война продолжаться.

– Увы, – горестно вздохнул Сальвиан. – Мне защищать уже некого и нечего.

– Я рад, что мы с тобой договорились, – кивнул Андрогаст и, повернувшись к своим людям крикнул: – Помогите магистру остановить кровь.

Глава 6
Два руга

Известие о падении Лиона и о смерти императора Грациана повергло в шок сотника Модеста, но оставило почти равнодушным корректора Пордаку. Готы заволновались было о судьбе своего вождя, но Пордака клятвенно их заверил, что сделает все возможное и невозможное, дабы вырвать комита божественного Феодосия из рук мятежников, если он, конечно, жив. Ну а если нет, то на все воля божья.

– Но как им это удалось, – продолжал повторять, словно в забытьи, сотник Модест и смотрел при этом на корректора умоляющими глазами. У Пордаки были на этот счет кое-какие соображения, но делиться ими с гвардейцем он не стал.

– Нашей вины в этом нет, дорогой Модест, – утешил он сотника. – Мы свой долг перед божественным Грацианом выполнили с честью, сохранив его супругу. Но, видимо, далеко не все люди в окружении императора столь же честны и благородны, как мы с тобой.

– Выходит, предательство?

– Скорее всего, – охотно подтвердил предположение бравого гвардейца корректор.

Любой другой на месте Пордаки повернул бы коня в сторону Медиолана, но посланец императора Феодосия рассудил иначе и утром следующего дня продолжил свой путь к Лиону. Трибун Стилихон не пожелал разделить судьбу корректора и отправился в Медиолан, дабы сообщить своему отцу об удачном завершении дела. Правда, сам Пордака не был уверен, что смерть Грациана приведет к возвышению его младшего брата, божественного Валентиниана, покровителем которого выступал руг Меровлад. Во-первых, дукс Максим уже объявил себя императором и не захочет вот так просто уступить власть безусому мальчишке. Во-вторых, очень многое будет зависеть от того, как поведет себя в данной ситуации Феодосий. Вдруг он посчитает, что римлянин Магнум Максим куда более приемлемая для него фигура, чем руг Меровлад. Пордаку такое решение Феодосия не удивило бы. Но, скорее всего, владыку восточной части империи не устроят ни префект Меровлад, ни дукс Максим, и он постарается устранить обоих, дабы никто уже не смог оспаривать его власть в Римской империи. Во всяком случае, на месте Феодосия Пордака попытался бы стравить между собою Меровлада и Максима, чтобы потом выступить судьей в их споре.

Расчет корректора Пордаки на любезный прием в городе Лионе полностью оправдался. Посланца божественного Феодосия сразу же препроводили к дуксу Максиму, который уже успел облачиться в красные сапоги и роскошный императорский плащ. В городе царила неразбериха. Лион был под завязку забит вооруженными людьми, которые еще недавно готовы были сойтись в смертельной битве, а ныне вдруг оказались собратьями по оружию. Одни легионеры праздновали одержанную победу, другие оплакивали убитого императора. Но те и другие беспробудно пили, повергая своими криками в ужас мирных лионских обывателей.

– Я вынужден просить у тебя защиты, божественный Максим, не столько для себя, сколько для императрицы Евпраксии, вдовы покойного Грациана, – с порога начал Пордака.

Дукс Магнум Максим был польщен обращением посланца Феодосия, сразу же признавшего за ним право на титул «божественного», а потому повел себя в высшей степени любезно. Он не только пригласил корректора Пордаку к накрытому столу, но и пообещал позаботиться о сопровождавших его готах. Среди людей, окружающих самозванца, Пордака наметанным глазом выделил двух, комита Андрогаста и рекса Верена. Первый недалеко ушел по возрасту от корректора и был, судя по всему, прожженным интриганом. По слухам, это именно Андрогаст нанес роковой удар императору Грациану. Что же касается Верена, то рекс был вдвое моложе руга, худощав и широкоплеч. Но особенно Пордаке понравились его глаза, насмешливые и умные.

На пиру императора Максима посланец Феодосия близко сошелся с ректором Феоном, который еще совсем недавно заправлял всеми финансами в Северной Галлии, а ныне болтался в свите бывшего дукса Британии, то ли в качестве приживалы, то ли в качестве пленника. Феон был человеком далеко не бедным и владел землями как на севере, так и на юге этой едва ли не самой богатой римской провинции. В Лионе у него имелся свой дом, и он пригласил Пордаку разделить с ним кров. Видимо, Феон побаивался, как бы мятежники не оставили его без крыши над головой, а потому решил заручиться поддержкой посланца Феодосия.

– А что прикажешь делать, светлейший Пордака, – вздохнул Феон, подливая гостю вино в кубок. – Я натерпелся такого страха в Паризии, что мне хватит впечатлений на всю оставшуюся жизнь.

Рассказ Феона о взятии Паризия варварами потряс Пордаку до глубины души. Но еще больше его поразила глупость дукса Максима, отдавшего половину цветущей провинции в руки франков. По словам Феона, в столице Северной Галлии сейчас находился гарнизон варваров, подвластных рексу Гвидону, и уходить из города они не собирались.

– Франкская знать уже прибирает к рукам наши поместья, – поделился своей бедой с корректором Феон. – А божественный Максим пальцем не пошевелил, чтобы защитить собственность галлов и римлян.

– А ты не пробовал обратиться за поддержкой к комиту Андрогасту? – спросил Пордака у Феона.

– Так ведь это именно Андрогаст заключил союз с варварами, – пояснил Феон. – А Магнум Максим стал заложником этого союза.

– Ты полагаешь, ректор, что Андрогаст преследует свои цели?

– Я полагаю, светлейший Пордака, что божественный Максим всего лишь марионетка в руках честолюбивого руга.

Сведения, полученные от Феона, очень пригодились светлейшему Пордаке для письма, которое он утром следующего дня отправил императору Феодосию. Поскольку ситуация в западной части империи складывалась совсем не так, как это мнилось константинопольским стратегам, осторожный корректор решил на всякий случай подстраховаться и потребовал дополнительные инструкции от своего непосредственного начальника квестора Саллюстия. Выполнив служебный долг, Пордака занялся собственными финансовыми проблемами.

Комит Андрогаст, разместившийся с удобствами в палаццо богатого лионского купца, встретил корректора если и не враждебно, то настороженно. Разумеется, он знал о помощи, оказанной Пордакой заговорщикам, но, как выяснилось с самого начала разговора, он не считал эту помощь существенной.

– Но позволь, высокородный Андрогаст, – возмутился Пордака. – Мне даны были твердые гарантии, что я получу триста тысяч денариев, если выполню взятые на себя обязательства.

– Но ведь не я давал тебе эти гарантии, – усмехнулся руг. – Кроме того, я еще не получил денег, обещанных Меровладом.

– Однако мне показалось, что ты, комит Андрогаст, друг и союзник Меровлада, – пристально глянул на руга Пордака. – И что цель у вас одна.

– Тебе именно показалось, корректор, – покачал седой головой Андрогаст.

Пордаку отказ комита не огорчил. Собственно, пришел он к нему не только из-за денег. Куда больше его интересовало, чем дышит этот человек и какие цели преследует, затеяв безумный и губительный для империи мятеж. В конце концов, комит Андрогаст был не последним человеком в Риме. Устранив Грациана, он ничего, в сущности, не выигрывал. Можно было, конечно, убить и Магнума Максима, но такой расклад обещал выгоду только Меровладу, но уж никак не Андрогасту.

– Мне почему-то кажется, комит, что Меровлад не станет терпеть рядом с собой сильного человека, – пристально глянул на собеседника корректор.

– И что с того? – нахмурился Андрогаст.

– Ничего, – пожал плечами Пордака. – Просто я хочу знать, зачем ты затеял этот мятеж, комит? Зачем возвысил до императорского звания полное ничтожество? Я дукса Максима имею в виду. Или ты собираешься устранить его так же, как устранил Грациана? Я не могу понять твоих целей, высокородный Андрогаст.

– Ты кому служишь, Пордака? – спросил руг. – Руфину или Феодосию?

– Прежде всего я служу себе, – честно признался корректор. – Однако устранением Грациана я угодил обоим своим хозяевам. Он мешал и Руфину, и Феодосию.

– А Феодосию почему?

– Пока был жив Грациан, Феодосий был всего лишь соправителем, а теперь у него появилась возможность прибрать к рукам всю империю.

– Ты, кажется, собираешься мне что-то предложить, светлейший Пордака? – спросил Андрогаст.

– Я предлагаю тебе помочь божественному Максиму устранить сиятельного Меровлада. А потом мы с тобой поможем императору Феодосию устранить самозванца Магнума Максима.

– Ты в своем уме, корректор? – зло ощерился Андрогаст.

– Разумеется, – ласково улыбнулся собеседнику Пордака. – Безумец предложил бы тебе провозгласить себя императором. Я же предлагаю тебе реальный путь к власти. Ибо только Феодосий может сделать тебя опекуном императора Валентиниана, а меня – комитом финансов западной части империи.

– Почему я должен тебе верить, Пордака?

– А ты не верь, Андрогаст, ни мне, ни Феодосию, – усмехнулся корректор. – Если у нас с императором будет возможность тебя обмануть, мы непременно обманем. Так не дай нам эту возможность. Договорись с варварами.

– С Руфином?

– Нет, комит, – возразил Пордака. – Нельзя позволить варварам объединяться. Отдай Верхнюю Панонию рексу Верену, а Нижнюю – древингам Придияра Гаста.

– И Феодосий согласится с таким раскладом?

– А если и не согласится, что с того? – ухмыльнулся Пордака. – Ты обретешь союзников, Андрогаст, и Феодосию придется с тобой считаться. Так же как и русам Кия, к слову говоря.

Андрогаст довольно долго и пристально смотрел на гостя. Пордака хранил на лице полнейшую невозмутимость, хотя внутри у него все кипело. Шутка ли, решалась судьба не только империи, но и самого Пордаки. Ибо у него вдруг появился шанс не только вернуться в Рим, но и занять очень высокое и выгодное положение. У Пордаки даже слегка закружилась голова от перспективы, открывшейся вдруг его мысленному взору. Многое, если не все, зависело сейчас от человека с жестким, словно из дерева вырезанным лицом. От его способности верно просчитать ситуацию. От его честолюбия, наконец.

– Я подумаю, Пордака, – сухо сказал Андрогаст. – И дам тебе ответ через месяц.

– А почему так долго? – удивился корректор.

– Такие дела не решаются в один день.

Дукса Магнума Максима комит Меровлад не опасался. Он считал Максима неплохим полководцем, но абсолютно неискушенным в политике человеком. Однако самозванный император очень скоро опроверг это весьма нелестное о себе мнение. По сведениям трибуна Себастиана, верного сподвижника Меровлада с юных лет, посланец Максима уже навестил епископа Амвросия Медиоланского и имел с ним продолжительную беседу.

– Как зовут этого посланца? – спросил Меровлад, в задумчивости прохаживаясь по атриуму.

– Ректор Феон, – с усмешкой отозвался Себастиан. – На редкость расторопный человек. Он успел повидаться не только с епископом, но и с префектом Рима Никомахом.

– Что еще?

– Феон протоптал тропинку к сердцу трибуна конюшни Цериалия. Младший брат императрицы не только встретился с Феоном, но и обещал ему содействие.

– Содействие в чем? – насторожился Меровлад.

– Речь идет о браке Максима с Юстиной, после чего император собирается усыновить Валентиниана.

– И кто, по-твоему, стоит во главе заговора? – резко обернулся к трибуну Меровлад. Трибун Себастиан красотой не блистал даже в молодости, а с годами и вовсе стал все более походить на сатира, чему способствовало и пристрастие к горячительным напиткам. Однако, справедливости ради следует отметить Себастиан никогда не терял ни ума, ни самообладания, вне зависимости от количества выпитого.

– Заговора против кого?

– Против меня, разумеется, – усмехнулся Меровлад.

– Думаю, здесь не обошлось без фламина Паулина.

Видимо, Меровлад допустил ошибку, когда спас от верной гибели верховного жреца Юпитера. Паулин прогневил божественного Грациана. Конечно, казнить публично его бы не стали, но и в живых бы не оставили. Тому порукой была ненависть епископа Амвросия к одному из самых умных и коварных языческих жрецов. Меровлад был абсолютно уверен, что эти двое, фламин и епископ, никогда не придут к соглашению. Но, видимо, бывают обстоятельства, когда даже смертельные враги готовы сделать необходимые шаги навстречу друг другу. Скорее всего, их объединила ненависть к ругу Меровладу. Впервые в истории Рима реальную власть в империи мог захватить варвар, и этого оказалось достаточно, чтобы новые и старые жрецы не только протянули друг другу руки, но и привлекли на свою сторону одного из самых влиятельных людей империи, префекта Вечного города Никомаха.

– Пока жив Феодосий, – сказал Себастиан, – он не допустит возрождения языческих культов.

– Ты в этом уверен? – резко обернулся к подручному Меровлад.