Текст книги "По горам и тундрам Чукотки. Экспедиция 1934-1935 гг."

Автор книги: Сергей Обручев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Со времени введения советского строя на Чукотке такие узаконенные убийства были запрещены, и мне не приходилось слышать о случаях открытого выполнения этого обряда. Но все же и в те годы иногда в глубине тундры внезапно умирал при странных обстоятельствах какой-нибудь старик, и смерть его, вероятно, была связана с этим обычаем.

Широкая долина Пучевеем позволяет пройти и дальше на аэросанях, но при выезде с базы, чтобы не перегружать сани, мы взяли с собой мало бензина, и поэтому рискованно еще дальше углубляться в горы. Приходится ограничиться экскурсией на лыжах. Обычно мы с Ковтуном совершаем эти экскурсии отдельно, потому что объекты наших работ различны. Денисов, если у него нет работы по ремонту аэросаней, присоединяется иногда к одному из нас, но большей частью идешь на работу в полном одиночестве. Высокие обрывы гор с черными коронами утесов, черные осыпи, белые скаты и белые блестящие долины – и ни души. Здесь уже редко встречаются зайцы и куропатки. Весеннее солнце ярко светит, и, чтобы не заболеть снеговой слепотой, приходится надевать темные очки.

Выше цирка, где мы стоим, долина Пучевеем суживается, потом опять расширяется, и попадаешь в другой цирк, еще более обширный. Здесь по руслу реки видны кое-где, маленькие кустики, и сюда работники Теркенто приезжают за дровами. За этим расширением тянется гряда мрачных обрывов, и через разрыв в ней можно лопасть на южный склон хребта. Но у нас мало бензина: следовало бы найти проход к Малому Анюю.

Я сижу на моренном холме в глубине цирка и, глядя на. юг, мечтаю о том, как мы едем дальше, как раздвигаются горы и вдали открывается широкая долина Малого Анюя.

Рядом со мной круг камней, ограждающих место, где лежал, очевидно, труп: это чукотское кладбище. Труп давно растащен песцами, и остались– одни обломки нарты, на которой привезли сюда покойника.

Обратный путь на аэросанях через наледи, к нашему удивлению, не представил больших трудностей. За эти два дня, что мы провели здесь, опасные области снежной каши у нижнего конца наледей увеличились не намного, и мы свободно обошли их. Вместе с поземкой, дувшей нам в спину (ветер переваливал через хребет с юга и не ощутимый еще вверху превращался в пургу на окраине хребта), мы примчались полным ходом к базе. Яцыно, соскучившийся за три дня одиночества, бродил в кустах неподалеку в поисках куропаток.

Анюйский хребет пройден

 
Ты идешь на юг. В тучах перевал.
Лес лежит внизу, кончилась трава.
Только скаты скал, только снег и лед.
 

С. О.

Наши соседи, чукча Эттувий со своими товарищами по стойбищу, сегодня откочевали на запад, вдоль предгорий хребта. Мимо нас потянулись связки нарт с детьми, а потом пастух прогнал несколько десятков оленей – весь мясной и транспортный фонд этого бедного стойбища. Мужчины, конечно, проехали вперед на легких нартах и остановились на несколько минут возле наших аэросаней.

Пора и нам двигаться на запад. Вместо того чтобы возвращаться опять в Чаун через громадную Чаунскую равнину, мы проедем вдоль подножия Анюйского хребта и выберем новое место для базы в верховьях Лелювеем, большой реки, истоки которой прорезают хребет до самого водораздела (нижнее, течение ее мы пересекали недавно на оленях).

Аэросани все больше радуют нас. Они двигаются так быстро и легко, что Кажется, нет уже для них непреодолимых препятствий. Снежные поля мчатся навстречу и уходят назад. Поднимаемся все выше, на пологие склоны холмов, сзади остается ровный след, три колеи, или вернее лыжни, и по ним весело стремится вторая машина. Я впереди, на «флагманской» – на малых санях. Они легче и прокладывают путь. К западу снег становится глубже, ход замедляется, мотор начинает перегреваться. Но вот мы спускаемся в долину Лелювеем. Река глубоко заходит в хребет; громадная треугольная впадина замещает здесь предгорья и подходит вплотную к высоким горам. Множество притоков Лелювеем, выходящих из хребта, пересекает равнину. Надо выбрать базу в вершине этого треугольника, чтобы от нее можно было проникнуть в любую долину.

Здесь трудно найти место, одновременно удовлетворяющее требованиям астрономии и нашей печки, – кусты расположены посреди долины, а приметные холмы– на краю ее, в двух километрах от кустов. Но– без печки обойтись невозможно, и приходится стать у кустов. Ковтун определит пункт внизу, а потом путем засечек базиса привяжет его к вершинам холмов.

Запас бензина – позволяет нам сделать еще одну по-: ездку, и назавтра большие сани выходят на юго-запад.

На этот раз у нас честолюбивая надежда – перевалить через Анюйский хребет, – и мы взяли возможно больше бензина. Денисов ворчит: перегруженные сани могут не вылезти из глубокого снега, мотор не вытянет. Вопрос о том, чьи сани нагружены больше, дебатируется всегда с большой страстностью, каждый водитель заботится, чтобы его сани шли легче. И я помню, как однажды одна легкая оленья шкура, которую я хотел переложить на другие сани, вызвала целую трагическую сцену.

По мере того как мы идем вверх по р. Яракваам, левому притоку Лелювеем, глубина снега увеличивается. Здесь, в этой предгорной впадине, ветер ослабевает и снег лежит толстым и рыхлым слоем. Мы попадаем в заросли кустов, и сани идут с мучительной медленностью. У меня душа уходит в пятки – сейчас остановимся совсем, и мои спутники будут ругать меня за лишний бензин, за двухнедельный запас продовольствия, который по моему требованию всегда идет с нами. Но, вняв проклятиям Денисова, мотор тянет добросовестно, и наконец мы вылезаем из этого рыхлого месива на пологий склон, где снег крепче.

Впереди улепетывает в гору какой-то черный зверь. Это росомаха. Следы ее часто попадаются нам в горах – растопыренные лапы с крепкими страшными когтями. Охотники говорят, что она в ярости иногда набрасывается на человека и может нанести ему тяжелые раны. Эта росомаха, кажется, не имеет никакого желания встречаться с нами, а особенно с аэросанями.

Росомаха высоко ценится жителями Северо-Востока. Ее черный крепкий мех идет на опушку одежды. Когда русские пришли в Якутскую и Чукотскую «землицы» и набросились на соболиные шкурки, местные жители очень удивлялись. Мех соболя слаб и не стоек; чукчи и эвенки считали, что росомаха гораздо ценнее и выгоднее для одежды.

У гор Иоанай на западной окраине впадины мы стали на ночлег. Со склона этих гор открывается великолепный вид на Анюйский хребет. Он круто обрывается к равнине, белые склоны сразу вздымаются кверху, увенчанные черными поясами скал.

Узкие глубокие долины прорезают эти горы. По какой из них направиться в хребет? Какая из них приведет нас к легко преодолимому перевалу? Ведь аэросани не могут взбираться на крутые склоны.

Мне кажется, что крайняя западная долина – самая удобная. Ее разрез широк, и оттуда выходит большая река. Плоское дно заманчиво – как широкая дорога скрывается долина за изгибом гор. И мы на следующий день направляемся по этой долине.

Направо, вдоль фронта хребта, уходит другая долина, и в ней две яранги. Мы уже стали настоящими чукчами – нам хочется подъехать к ярангам и узнать пыныль, поесть мороженого мяса или костного мозга. Но мы сделаем это потом. А пока в горы. Вход в хребет суров и неприютен. Отсюда, из ущелья, вырываются сильные ветры – вся поверхность долины в крепких застругах. По бокам – громадные морены прежних ледников; стесненное между ними русло покрыто от борта до борта наледью. Наледь без воды, но вся в плоских волнах и буграх. Сани осторожно переходят через окраину хребта.

После легкого завтрака мы отправляемся в разные стороны: Ковтун на соседнюю гору, а мы с Денисовым вдоль хребта на запад; заодно зайдем к чукчам и расспросим о дороге через хребет.

Мы видим, как Ковтун поднимается на склон горы. Его черная фигурка с рюкзаком за спиной и лыжной палкой ползет вверх по снежным буграм. И спустя немного времени я со сжавшимся сердцем вижу, что эта черная точка вползает на белое ребро главной горы. Когда мы обсуждали план его экскурсии, я имел в виду соседнюю широкую гриву с пологим подъемом. Но его привлекла эта более высокая трехгранная вершина, откуда открывается более широкий вид. Он должен будет забраться по ее уклону и крутому ребру в своих скользких меховых сапогах. Но теперь ничего не поделаешь – догнать его нельзя, кричать бесполезно. Остается издали следить, не поскользнется ли он и не полетит ли маленькой лавиной по правому или левому скату.

Мы продолжаем наш путь. На поверхности морен вдалеке появляются черные силуэты – три нарты едут от яранг. Мы поворачиваем им наперерез, и, когда нарты приближаются настолько, что можно видеть лица, крик изумления вырывается из наших уст. Конечно, чукотский крик изумления – «какуме» (или сокращенно – «каку-каку»); это восклицание в большом ходу у чукчей.

На задней нарте – Ионле, сам своей персоной. Здесь, на Яраквааме, куда он ни за что не хотел нас везти, потому что здесь, по его словам, лежит непроходимый глубокий снег! И вот всего двенадцать дней спустя он уже пришел сюда из Чауна со своим караваном. А кругом на склонах гор ходят его олени, все его громадное стадо. В это место, где, как он говорил на совещании, нет корма, он пригнал всех своих оленей и собирается здесь стоять все лето.

Но Ионле ничуть не смущен этой встречей. Он весел, как всегда, и рад нас видеть. Он, оказывается, ехал к аэросаням показать – своей первой жене «колё-оргоор». Жена его Чаайкай – единственная действительно хорошенькая, с европейской точки зрения, чукчанка, которую я встретил. Керкер, конечно, темный, из хороших мехов, не портит ее фигурку, а круглое личико кокетливо улыбается из мехов.

Ионле охотно рассказывает мне о дороге через хребет– надо, идти вверх по долине и когда река вильнет в боковое узкое ущелье, то следовать все прямо через широкую седловину, и мы попадем в бассейн Малого Анюя, к озеру Илирнейгытхын и увидим настоящий лес. Ионле даже предлагает свои услуги – поехать вместе с нами проводником или свозить на легковой нарте к соседним верховьям р. Раучуван.

Я рассказываю, ему новости – о том, где стоит Теркенто, куда кочует Эттувий, и получаю высокое одобрение: «Ты хорошо умеешь передавать пыныль». Чувствую себя польщенным: ведь не так просто овладеть этим искусством.

Здесь мы разделяемся – Денисов садится на переднюю нарту, к работнику Ионле, и уезжает угощать гостей и показывать им аэросани, а я иду дальше на запад. Скоро я встречаю и оленей Ионле. Не обращая на меня никакого внимания, крепкие большие олени бродят по склонам холмов, копытят снег, фыркают, дерутся.

А на высоком холме стоит яранга, здесь живет мать самого Ионле, которой в его частые отсутствия поручается стадо.

В то время как середняки и бедняки к весне выходят на окраину гор и потом кочуют к морю, чтобы охотой на морского зверя и рыбной ловлей немного увеличить свои продовольственные запасы, богачи вроде Теркенто и Ионле уходят к высоким горам.

Здесь летом меньше комаров, корм хороший, и стада проводят все лето почти на одном месте, Чукчи не умеют возить грузов вьюком на оленях, считают это грехом и таскают грузы на плечах. Поэтому их кочевки летом очень ограничены.

Из яранги подымается дым, мне хочется пить, и меня очень тянет зайти туда, снять лыжи, сесть скрестив ноги на «постель» и тянуть густой чай из блюдечка, закусывая мороженым мясом и рассказывая пыныль. И, право, с трудом удается убедить себя, что надо идти к утесам и собирать образцы.

Возвращаюсь к палатке поздно. Уже темнеет. Ков-туна нет. На склоне горы его также не видно. Надо ли идти его искать или ждать утра? Ночи еще недостаточно светлы для поисков.

Только когда в ущелье уже совсем сгустился вечерний сумрак, показался вдалеке Ковтун. Я рад его приходу, но вместе с тем начинаю его журить: зачем так рисковать, когда можно было подняться на эту же гору кругом, через плоскую гриву. Ковтун и сам не хотел бы повторять этого восхождения: снег был так крепко убит ветром и такой скользкий, что ему пришлось ползти и цепляться голыми руками. Все ногти у него ободраны, А отступление было невозможно – спускаться вниз _еще хуже. Так, отчаиваясь не раз в успехе, он дополз до вершины. К счастью, южный склон горы уже частью оттаял, обнажились осыпи, и можно было спуститься в долину Яракваам.

Следующий день был также посвящен экскурсиям. К вечеру приехал Ионле и привез заказанного ему оленя (нам нужно мясо для нас и в Чаун для нашей базы). Цена мяса у Ионле гораздо выше, чем у Теркенто. А привезенный олень, как это ни странно, не содержит некоторых существенных частей – например, у него только по три ребра с каждой стороны. Сразу видно, что Ионле человек хозяйственный.

Ущелье Яракваам вверх от первой наледи очень мрачно. Над черными осыпями и белыми скатами тянутся черные обрывы утесов. Ущелье, похожее на узкий коридор, постепенно загибается направо. Дно его покрыто крепкими застругами, а там, где морены стесняют русло, появляются наледи. Аэросани лезут все выше и выше; последняя наша стоянка была на высоте 600 м над уровнем моря, а теперь мы забрались, наверно, еще метров на двести.

Снег истоптан оленями: сюда также заходили стада Ионле, так что сказка о непроходимости Яракваам, рассказанная нам на совещании у Ионле, становится еще смешнее.

Долина поворачивает к югу. Хотя речка уходит в узкое боковое ущелье, но на юг по-прежнему идет широкая ледниковая долина. Мы поднимаемся по ее полого-волнистому дну; подъем не очень крут, и сани легко берут его. Вот перевал – плоская седловина на высоте 900 м над морем.

Мы победили, мы переваливаем на юг, в лесную страну, в обетованную страну Анюев! Даже «местное население» радостно приветствует нас: возле самых саней вылезает из норки суслик и с любопытством глазеет на нас. Он стоит прямо, как столбик, и с забавным писком быстро поворачивает туловище направо и налево и взмахивает лапками. Денисов в изумлении останавливает сани, и мы смотрим некоторое время друг на дружку, пока наконец моя попытка достать фотоаппарат не пугает зверька, и он, пискнув, прячется в снег.

Спуск на юг круче. Долинка быстро выходит в главную, большую долину, которая идет широким раструбом на юг, к окраине хребта. Кусты здесь появляются вскоре после перевала– сразу видно, что мы попали в благодатную южную страну. А вдоль кустов у подножия склона идет тропинка с большими следами, похожими на человечьи. Но это ходили не дикие индейцы, а всего лишь бурые медведи. На северном склоне они еще спят, а здесь уже проснулись, гуляют и высматривают сонных куропаток.

После ночевки у первых кустов мы передвинулись до окраины хребта – нам нужно было дойти до озера Илирнейгытхын и этим маршрутом связаться со съемкой экспедиции геолога В. А. Вакара, работавшей в соседнем к западу районе.

Мы останавливаемся там, где кончаются высокие горы и начинается тянущееся к югу плато. Взобравшись на гору, я увидал, что южнее вся долина занята странным, длинным озером с изрезанными извилистыми берегами, с несколькими островами. Нижний конец озера перегорожен множеством (не менее десятка) поперечных валов.

Двадцать или тридцать Тысяч лет назад по долине спускался громадный ледник, который здесь кончался и таял. Эти валы – его конечные морены, образовавшиеся из каменного материала, который ледник тащил на – своей поверхности.

По обоим склонам лежат боковые морены – груды камней, вытаявшие с краев ледника. А острова на озере– также морены, но срединные, образовавшиеся при – слиянии двух ледников из их боковых морен. Поэтому озеро такое беспорядочное, как будто кто нес в решете землю и просыпал в разных местах. Но это еще не Илирнейгытхын («озеро с островом»), а озеро Тытыль; с горы видно километрах в двадцати другое большое озеро в лесу. Да, в настоящем темном лесу. Очень бы хотелось добраться до этого леса, вытопить печку настоящей сухостойной лиственницей, но у нас бензин на исходе, и надо поворачивать назад.

Обратный путь мы совершаем в один день. Аэросани бойко взбираются в гору, и только на самом последнем крутом подъеме перед перевалом кажется, что машина сейчас станет. Но ничего – она тихонько вползает на перевал. Отсюда уже легко – даже дует попутная пурга, обдирающая снег с морен. На стоянке возле яранг Ионле мы забираем мешок с мясом, который оставили уезжая на перевал. Возле него мы устроили чучело с гремящей на ветру коробкой от консервов, чтобы отпугивать росомах.

На пути к базе надо еще осмотреть длинный ряд утесов в долине Лелювеем. Пока я хожу вдоль скал и изучаю слои песчаников и сланцев (а также заодно и следы пиршества какой-то лисицы или песца: хорошо видно, как она подкралась к спящей куропатке и растерзала ее в клочья), Ковтун взбирается на гору, чтобы взять засечки.

Мотор начинает стынуть, мы с Денисовым заводим его и прогреваем; шум вызывает обратно Ковтуна. На гору он поднимался без лыж по крутому крепкому склону, а теперь спустился на подветренный склон, где снег доходит ему до пояса. Все медленнее и медленнее двигается он, судорожно прыгая в глубоком снегу. Мы теряем уже надежду, что он доберется до нас; надо послать спасательную экспедицию. Аэросани делают круг, проходят возле Ковтуна, но он уже выбился из сил и не может вскочить в них на ходу. А мы не можем остановиться в таком рыхлом снегу: потом придется долго раскачивать сани. Денисов делает второй круг и останавливается на накатанной санями лыжне. Ковтун влезает усталый и мокрый.

На базе Яцыно встречает нас с восторгом: уже пять дней, как он сидит один в палатке. Охота на куропаток и зайцев надоела, другое занятие – строить опознавательный знак, пирамиду из камней на холме для привязки астропункта– также приелось.

Еще одно озеро

 
Да слушать сквозь ветер холодный и горький
Мотора дозорного скороговорки.
 

Э. Багрицкий

Между нашими двумя маршрутами в глубь хребта по Пучевеему и Яраквааму остается большой отрезок неисследованной части хребта. Следует пересечь хребет еще по какой-нибудь речке в восточной стороне впадины Лелювеем. С холмов у нашего астропункта видно значительное понижение в этой части хребта и несколько речных долин, поднимающихся к нему. Но трудно разобрать, какая из них глубже врезана и может иметь доступный для аэросаней перевал. Я выбираю восточную долину, наиболее широкую и наиболее далекую от р. Яракваам.

27 апреля после того как большие сани съездили в Чаунскую культбазу и привезли новый запас бензина, мы выезжаем для последнего пересечения Анюйского хребта. Благополучно проходим большую наледь, которая занимает значительное пространство к югу от нашего стана. Два зайца убегают в кусты; отбежав немного, они останавливаются и, подняв передние лапки, с любопытством смотрят на сани.

В десяти километрах к югу Лелювеем подмывает длинный ряд утесов. Мне нужно осмотреть их, и аэросани идут через полосу кустов и. затем вдоль подножия. Но дорога становится опасной: из наледи, лежащей южнее, сюда бегут потоки воды, и в снегу расплылись большие влажные синие пятна и полосы. Мы попадаем на узкий мыс между двумя такими полосами. Немного поколебавшись, Денисов решительно направляет сани поперек синей полосы. Скачок, брызги воды и снежной каши, сани оседают задом. Несколько мгновений неприятного ощущения: вытянет ли мотор? Мы почти стоим на месте; медленно мотор выдирает машину на сухой снег. Это, вероятно, был самый опасный момент наших поездок на аэросанях. Если бы сани застряли в этой яме, наполненной снегом и водой, не знаю, как бы мы вытащили их оттуда.

После этого происшествия мы уже остерегаемся пересекать русла под утесами без предварительной разведки.

Возле подножия хребта в долине Лелювеем стоит одинокая яранга. На звук мотора из нее выходят чукчи– и опять все знакомые лица! Кажется, теперь у нас везде в горах полно знакомых. Здесь стоят работники Теркенто – Лютом и Теулин с женой. Они гонят оленей в верховья Пучевеем, в стойбище Теркенто. Кажется, олени не пострадали от путешествия с нами, по крайней мере все они дошли сюда. Дочка Теулина глядит с изумлением, открыв ротик, на аэросани. У меня в кармане находится несколько сухарей для нее; к сожалению, нельзя разгружать сани, чтобы достать мешок с продовольствием и угостить всех.

Отсюда мы оставляем долину Лелювеем и направляемся в горы. Пасмурно, идет мелкий снег, гор не видно, и мы поднимаемся вслепую по какой-то речке, которую Теулин назвал Кыптыатам. Дно ее становится все круче, наконец мы попадаем на моренные холмы. Дальше ехать опасно – долину замыкают крутые склоны.

Экскурсия на лыжах в верховья долины показала, что перевалы из этой долины для нас недоступны, да и ведут не на южный склон хребта, а в соседние долины северного склона. Ковтун с высокой горы открыл, что долина рядом к западу гораздо больше нашей и уходит далеко в хребет. Очевидно, надо перебраться в нее. Но как это сделать? Перевал прямо к ней недоступен даже для собачьего транспорта. Придется вернуться назад и огибать подножие.

На следующий день мы спускаемся на север и по моренным холмам предгорий переходим западнее. Еще одно испытание для аэросаней – переход по пересеченной местности. Они выдерживают его с честью. Затем второе испытание: спуск с крутого обрыва речной террасы. И третье – переход по большой наледи. Здесь громадная конечная морена прежнего ледника загородила вход в долину, и река прорезала в этой морене узкую извилистую щель. Дно – сплошная наледь, по которой струится тонким слоем вода. Но сани не боятся теперь ни воды, ни наледей. Все же наледь влечет за собой иногда и неприятности: если после наледи мы идем некоторое время по твердому насту, то вода замерзает на лыжах, а передвижение по рыхлому снегу не в силах снять пленку льда, и сани сразу затормаживаются. Достаточно нескольких кусочков льда и прилипшего крепкого снега на подошве лыж– и тотчас резко падает скорость.

После очистки лыж (это надо делать на четвереньках, ножом) мы вступаем в ледниковую долину реки, которая, если судить по рассказам Ионле, называется Тылеутен. Это одна из красивейших долин хребта. С обеих сторон скаты гор с черными ребрами лав. Вверху, как всегда, они венчаются поясом черных утесов. Мрачно и пустынно.

По мере того как мы двигаемся вверх, долина разделяется на боковые отвершки. По которому из них лежит хороший перевал? Мы выбираем самый заманчивый на вид, с мягкими склонами; главное ущелье, идущее прямо на юг, что-то слишком мрачно, и дно его узко. На этот раз выбор удачен, сани легко въезжают на плоскую седловину, ведущую хотя и на запад, но уже к южной системе ущелий.

Здесь, на высоте 900 м над морем, мы ночуем. Теперь тепло, по ночам не более 20–25° мороза, и нам не так нужны дрова. Примуса и паяльной лампы хватает для согревания палатки.

Для прежнего, классического северного путешествия наш стан со стороны представлял бы странное зрелище: вместо низких нарт и лежащих рядом пушистых оленей или собак – высокий черный силуэт аэросаней с пропеллером в чехле и рядом прикрепленная оттяжками к лыжам аэросаней стоит маленькая палатка. Единственный традиционный предмет старого экспедиционного быта – пара меховых лыж, воткнутых в снег рядом с палаткой.

Но эти лыжи не всегда нужны. Сегодня, например, при подъеме на горы над перевалом лыж совсем не надо: слёг крепкий, убитый ветром. На поверхности камней цветут ледяные цветы – кристаллы льда, выкристаллизовавшиеся непосредственно из влажного воздуха, приносимого ветрами с юга. Переваливая через хребет и охлаждаясь, ветер оставляет на камнях эти цветы.

Северный Анюйский хребет, так же как и Анадырское плато, служит водоразделом ветров, и воздух переваливает через него то в одну, то в другую сторону. При этом поднимается он тихо и ласково, а падает вниз свирепо, и, поднимаясь на перевал, мы встречаем всегда пургу, дующую с хребта вниз.

С вершины у перевала замечательный вид на хребет. Перед нами огромная полоса гор, расчлененных глубокими долинами. Отсюда мы можем наблюдать поучительную географическую картину: вершины грив и гор местами сохранили мягкие очертания и представляют остатки прежней поверхности, так называемой древней поверхности эрозии. В нее врезаны крутые, скалистые, глубокие ущелья – это результат работы ледников недавней ледниковой эпохи. Снег скоплялся во впадинах мягкого рельефа, лежал годами, полз вниз и врезал кары – чашеобразные впадины на склонах. Мы видим и сейчас в верховьях долин эти кары, начинающие разъедать мягкий склон. Ниже по долине снег превращался в лед, стекал в виде ледника и пропахивал эти глубокие корытообразные долины, которые прорезают хребет на север и на юг. Так и кажется, что сам живёшь, в ледниковую эпоху и видишь, как на глазах изменяется ландшафт.

Хотя мы зря заезжали на р. Кыптыатам, но все же осталось еще немного лишнего бензина, и Денисов разрешает идти вперед еще 40 минут. Он, как механик нашего снежного корабля, имеет право определять пределы маршрутов, гарантируя обратную доставку на базу.

Можно попробовать дойти до южного подножия хребта. Спуск крут, наша долинка через 10 км выводит нас в большую долину, прямо поворачивающую к югу. Это тоже ледниковая долина с крутыми стенками. Дно ее покрыто моренами и все ободрано ветром. Куда ни посмотришь, только крепкие, как наледь, заструги, или голые камни, или трава, почти без снега. Мы едем по речке, но и на ней снег ободран до льда, и сани с грохотом раскатываются по неровным ледяным буграм; слышно, как галька царапает лыжи. После десяти километров такого пути мы, жалея сани, решаем остановиться – до края гор осталось километров десять и лучше пройти их пешком.

Экскурсия вниз по долине дала очень много интересного как для выяснения геологического строения района, так и для карты.

На наледях кое-где ледяные бугры, один очень крутой, метров до пяти высотой, с трещинами. Такие бугры – обычное видоизменение наледи: вода поступает особенно обильно из галечников в одном месте наледи, и под ее напором лед здесь вздувается, бугор лопается, вода частью выливается наружу через трещины, а частью замерзает внутри, и процесс возобновляется снова.

В конце маршрута я нахожу в долине озеро такого же ледникового происхождения, как и в долине Ярак-ваам, и такое же большое. Судя по карте, нарисованной Ионле, это Вайгытхын. С горы видны конечные морены его южного конца, длинные поперечные острова – также конечные морены, более ранней стадии оледенения, дальше тянется плато с редкими холмами, затем – долина Малого Анюя, с черными лесами по склонам, а на горизонте в дымке Южный Анюйский хребет, тот хребет, через который мы должны были перевалить к Большому Анюю.

1 мая встречает нас свежим ветром с севера, с хребта. Поземка настолько сильна, что мы не решаемся выехать; наверно, не удастся завести мотор и не хватит бензина для перехода навстречу ветру.

Но после того как мы проскучали до полудня в палатке, которую придавливает со всех сторон ветер, наше настроение изменяется само собой. Денисов становится совсем оптимистичен: почему не попробовать? Ведь теперь не зима, только 15° мороза, а ветер 14 м в секунду– это не певекские 30 или 35 м. Может быть, удастся завести?

И действительно, удалось. Мотор закрыли шкурами, мешками, и он скоро нагрелся. А как только двинулись сани, стало легче: выше по долине ветер становился все тише и тише, а за перевалом и совсем перестал. Грохочут сани по застругам, мелькают утесы и знакомые наледи, и вот мы выходим из гор. Теперь можно прибавить газу и 70-километровым ходом помчаться по равнине вниз к астропункту. Пологий спуск, нет ни кустов, ни наледей– исключительно благоприятное поле для любителей быстрой езды по бездорожным равнинам.

Такое же удовольствие предстоит нам и на следующий день, когда, закончив все работы на астропункте, мы выезжаем в Чаун. Белая Чаунская равнина для нас – родная страна. По всем направлениям исчерчена она лыжами наших аэросаней и полозьями наших оленьих караванов. Остается только еще один неизученный сектор на востоке.