Текст книги "Засланный казачок"

Автор книги: Сергей Соболев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 14
ЕСТЬ ОТ ЧЕГО
В ОТЧАЯНЬЕ ПРИЙТИ…

Михаил Гуревич и его правая рука Найман засиделись в своем московском офисе до позднего времени – стрелки часов показывали уже без четверти девять вечера, – что для двух этих деятельных личностей было нормальным.

Всю вторую половину дня они обсуждали итоги своей поездки в Вильнюс. Сначала работали в кабинете у Аркадия Львовича, но ближе к вечеру у главы компании несколько поднялось давление. Его удалось быстро стабилизировать при помощи самых обычных лекарственных препаратов. Один из двух штатных медиков компании, наблюдающий заодно за здоровьем Гуревича-старшего, настоятельно не рекомендовал Аркадию Львовичу, которому шел уже седьмой десяток, так сильно загружать себя работой в компании. Воспользовавшись ситуацией, Михаил тут же вызвал к подъезду машину с шофером и отправил отца за город, в Жуковку, где Аркадий Львович проживает со своей новой семьей последние лет пять или шесть, взяв с него слово, что в ближайшие два дня он пробудет там, в загородной резиденции, выполняя все предписания супруги и лечащего врача.

После отъезда основателя и главы компании «Росфармаком», входящей нынче в тройку крупнейших российских компаний подобного профиля, дальнейшая работа по доводке «литовского проекта» продолжилась в кабинете исполнительного директора Михаила Гуревича.

– В принципе, их цены почти по всем позициям нас устраивают, – сказал Гуревич, не поднимая головы от проекта документа, один из разделов которого они на пару с Найманом сейчас тщательно изучали. – По остальным пунктам, думаю, тоже договоримся. Если нет, то исключим эти виды продукции и заменим чем-нибудь более выгодным для нас… В ноябре, когда окончательно согласуем все позиции, еще раз встретимся с представителями «Летувос фармация». «Блокирующий» пакет этой фирмы они готовы продать уже сейчас, но просят дороговато… надо сбить цену! Но договариваться с ними надо обязательно, потому что через эту компанию нам удобнее всего выходить со своей продукцией…

– И не только со своей, – вставил Найман. – У них там работает куча посредников, так мы и эту поляну постепенно займем!

– Будем активно работать на прибалтийском рынке, – кивнул Гуревич. – Надо брать пример с тех же «ЮКОСа» и «Газпрома», у которых сейчас в Прибалтике дела обстоят очень неплохо. Да, будет непросто… Да, чиновники там более осторожны и берут не так явно и нагло, как у нас… Да и в целом к русским отношение пока довольно настороженное…

– Ай, Миша, тебя умоляю!.. – негромко рассмеявшись, сказал Найман. – Это мы-то с тобой – русские?

– Во всяком случае, так нас называют в литовской прессе, – скупо улыбнувшись, сказал Гуревич. – А компанию нашу, соответственно, называют то «русской», то «российской»… Оно, может, и неплохо для нашего бизнеса. Потому что к евреям в Прибалтике относятся, кажется, с еще большей настороженностью, чем к русским «оккупантам»…

Гуревич, помассировав пальцами ломившие от усталости виски – сегодня его голове досталось как следует, – в который уже раз за день стал думать о своей пропавшей без вести сестре.

«Что же такое с тобой стряслось, Юля? Куда и зачем ты отправилась той злополучной ночью, так внезапно и необъяснимо покинув номер гостиницы «Приморская»?.. А я ведь как-то говорил тебе, чтобы ты была более осторожной и старалась избегать контактов со всякими сомнительными личностями, со всеми этими «фондами» и «гуманитарными организациями»… Потому что интересовала их не ты сама – по большому счету «гуманитарка» это тоже бизнес, – а «спонсорские», которые можно было через тебя добыть у «Росфармакома», прежде всего у твоего отца и старшего брата… будь то денежные средства под какой-нибудь «проект» или поставки лекарств и медикаментов в лагеря беженцев на Северном Кавказе, где их успешно разворовывают…»

Он вспомнил вдруг, о чем они говорили с сестрой за несколько дней до ее отъезда в Кёниг. Михаил рассказал ей тогда, что компания намерена расширяться за счет операций в Восточной Европе и что процесс этот пойдет с Прибалтики, а вернее сказать, с Литвы. Юля отреагировала на эту его информацию довольно резко, заявив примерно следующее: «Вы для начала на пару с папой хотя бы проверили, на чем поднялись те люди, с которыми вы намерены делать свой «гешефт». Может, их отцы и деды убивали в годы войны наших с тобой, Миша, предков? Плохо же, я вижу, вы знаете собственную историю…» Михаил сказал в ответ, что историю он знает не хуже некоторых, но не приемлет крайностей. У каждого в этой жизни свой бизнес: кто-то роется, как крот, в пыльных архивах и смотрит назад, в прошлое, а другие, вместо того чтобы расковыривать уже подзасохшие, зарубцевавшиеся болячки, работают не покладая рук, думая о будущем. Изготавливают лекарственные препараты и медицинское оборудование, расширяют сеть поставок, открывают новые аптеки и лечебницы. И что, спрашивается, плохого в том, что бизнес, который организовали отец Поплавской и ее брат, приносит, кроме пользы людям, еще и значительный доход?..»

В половине десятого вечера Гуревич выключил свой ПК и, собрав со стола бумаги, принялся складывать их в папки.

– Все, Боря, – сказал он усталым голосом, – будем завязывать…

В этот момент почти одновременно зазвонил городской у него на столе и запиликал сотовый. Вспомнив, что он еще в седьмом часу отпустил секретаршу домой, а та, как обычно в таких случаях, перекоммутировала его аппарат на «прямой выход», Гуревич сначала снял трубку городского, бросив в нее: «Минутку!», а затем, сверившись с экранчиком сотового, поднес его к уху:

– Ты, Леня? У тебя что-нибудь важное ко мне?

– Я думаю, что да, очень важное, – ответила трубка голосом старшего юристконсульта компании Леонида Кличевского.

– Секунду, Леня, мне тут по городскому еще звонят…

Гуревич взял со стола трубку городского телефона, и, включив динамик – для того, чтобы и Найман мог все слышать, – отрывисто бросил:

– Гуревич у аппарата.

– Добрый вечер, Михаил Аркадич, – прозвучал в трубке знакомый, чуть глуховатый голос. – Докладываю…

– Обожди, Саныч, – перебил его Гуревич. – Ты звонишь, чтобы «отметиться»? Или у тебя есть какая-нибудь важная информация?

– Я могу перезвонить позже, – спокойным тоном сказал Саныч.

– Побудь пока на связи, – распорядился Гуревич, после чего вновь стал говорить в сотовый: – Слушаю тебя, Леня!

– Миша, я сейчас на «выездной», к себе в коттедж направлялся…

– Меня не интересует, куда ты едешь! Короче!

– Мне в машину только что дежурный сотрудник отдела позвонил…

– И что?

– Несколько минут назад с экспресс-почтой в наш адрес пришел какой-то пакет. Поскольку на нем было написано: «Главному юристу компании «Росфармаком» и имелась отметка «Весьма срочно!», мой помощник вскрыл его… Внутри пакета оказалось что-то вроде небольшой бандероли, с надписью: «Юристу фирмы для Гуревича А. Л. и Гуревича М. А.». И та же приписка: «Весьма срочно!»

В этот момент в кабинет Гуревича без стука вошел глава службы безопасности компании, мужчина лет сорока пяти по фамилии Демченко, являющийся, как и Саныч, выходцем из российских спецслужб. И уже одно то, что он вошел вот так, без приглашения или предварительного звонка по внутренней линии, означало, что случилось что-то необычайное.

– Бандероль уже вскрыли? – спросил в трубку Гуревич, жестом приглашая особиста присесть в кресло. – И что в ней, Леонид?

– Михаил, я велел сотруднику, чтобы он, не вскрывая, передал ее дежурному службы безопасности. А тебе я позвонил для того, чтобы ты был в курсе…

– Сейчас мой человек проверит посылку, – сказал глава СБ, – после чего принесет ее в ваш кабинет.

– Какие будут указания? – спросил юрист. – Мне возвращаться в офис?

– Свободен пока, – отрывисто бросил Гуревич. – Если понадобишься, тебе перезвонят.

Он дал отбой и положил сотовый на стол, после чего вновь взял трубку телефона, чтобы переговорить с главой «деловой разведки» компании, который звонил ему по межгороду из Кёнига. – Ну так что у тебя там, Саныч? Какие новости?

– Пока ничего утешительного, – доложил Саныч. – Сотрудничающая с нами милиция перетряхивает весь местный криминалитет… Много чего нараскрывали… но к нам все это не имеет отношения. Здешние нелегальные бордели и наркоманские притоны уже по второму или третьему разу шмонают!.. Морги, кладбища, больницы – все это хозяйство инспектируется ежедневно!.. У меня были контакты с местными сотрудниками Федеральной погранслужбы и таможенниками, но по этой линии новостей тоже пока нет… Да, вот еще что…

– Слушаю, Саныч.

– Про результаты посещения областного архива я уже докладывал… Соответственно, и списочек вам переслал с перечнем книг, материалов и архивных документов, которые брала в читальном зале для ознакомления Юлия Аркадьевна…

– Да, я этот список уже просмотрел. И что? Разве это дает какой-то ключ к разгадке?

– Сегодня я опять наведался в архив. И хорошо, что пошел… Сегодня вышла на работу сотрудница, которая с пятницы была на больничном. Как выяснилось из нашего разговора, именно она выдала Юлии Аркадьевне… это было в четверг, где-то около полудня… папку с бумагами, которые Поплавская отксерила в ее присутствии и с ее согласия… Соответственно, и в перечне, который я вам переслал, упоминание об этом архивном документе отсутствует, поскольку я сам узнал о его существовании только сегодня.

– Минутку, Саныч…

Гуревич, продолжая держать трубку возле уха, бросил взгляд в сторону Наймана.

– О том, что Юля в тот день была в архиве, я уже говорил, – нервно пожав плечами, сказал тот. – Но она мне ничего не рассказывала о том, что копировала в архиве какие-то бумаги… Так что я понятия не имею, о чем идет речь…

– Саныч, а что это за бумаги? – произнес в трубку Гуревич. – Может, это все выеденного яйца не стоит?

– Может, и так, – спокойным тоном ответил глава разведки. – В папке хранится тетрадка довольно потрепанного вида. Я думаю, это была общая тетрадь… возможно, довоенного еще образца… Обложка отсутствует, заменена… вернее сказать, вместо нее сейчас самодельный коленкоровый переплет. Предположительно, в тетрадке было сорок восемь листов, но почти половина вырвана. Остальные листы прошнурованы и пронумерованы. На вклейке есть штампик конторы…

– Какой еще конторы? – переспросил Гуревич. – Давай покороче, Саныч, потому что мне вот-вот должны какую-то бандерольку принести… Не уверен пока, но это может быть весточка касательно нашей Юли.

– Если совсем коротко, то тетрадь эта содержит записи на языке идиш…

– Ну и о чем там написано в той тетрадке? – поинтересовался Гуревич.

– Не могу знать, Михаил Аркадич, – в голосе Саныча, как почудилось Гуревичу, прозвучала легкая ирония. – Идишу я не обучен… Прозвонил в местную общину, но там не уверены, что смогут быстро обеспечить качественный перевод. Тем более что в ряде мест качество записей оставляет желать лучшего.

Гуревич несколько озадаченно посмотрел на Бориса Наймана. Тот лишь развел руками: для них обоих родным был русский, ну и плюс еще английский, без которого в их бизнесе нынче никуда, и немного – латынь. Откуда, спрашивается, они могут знать идиш?.. А вот Поплавская специально изучает – не хочется говорить о Юле в прошедшем времени – культуру идиш, и, наверное, таки способна читать и разговаривать на этом полузабытом наречии.

– Я это к чему говорю, Аркадич! – вновь напомнил о себе Сергей Александрович. – Если Юля отксерила в архиве копии этих записей – а так оно и было, – то куда, спрашивается, они могли подеваться?

– Да, и в самом деле?..

– В общину она не приносила копии этих записей, я спрашивал. Сейчас мой помощник заканчивает сканировать этот документ…

– Добро, Саныч, я все понял, – торопливо произнес Гуревич. – Перешли нам это дело сюда, а мы тут, в Москве, организуем перевод! И не уходи пока со связи… Нам тут какую-то странную бандероль прислали…

Сотрудник службы безопасности, только что вошедший в кабинет, передал пакет, доставленный курьером сети экспресс-почты «Ю Эйч Пи Эс», своему начальнику. На его руках красовались телесного цвета резиновые перчатки, и пару точно таких же перчаток он передал Демченко.

Найман в этот момент достал из кармана носовой платок и промокнул невесть от чего выступившую на лбу испарину. Гуревич же неотрывно смотрел на пакет, который особист пока не спешил выкладывать перед ним на стол.

– Просветили? – спросил Демченко у своего сотрудника. – Все хорошенько проверили? Ну и что там?

– Внутри фирменного – два конверта, один вложен в другой. В одном находится портативная видеокассета, в другом – письмо или записка, отпечатанная на одном листе…

Особист, взглянув на данные, записанные крупными печатными буквами в графе «Отправитель», скептически покачал головой: в качестве отправителя значился некий Бочаров И. С. – личность явно вымышленная, – а вместо домашнего адреса или же адреса юридического лица стоял почтовый индекс одного из столичных отделений связи и номер абонентского ящика…

Подойдя к столу, он выложил на глянцевую столешницу тощий пакет из коричневатой крафтовой бумаги, на котором было написано печатными буквами то, о чем уже сообщил старший юрист компании, причем обратный адрес, пусть даже липовый, на нем вообще не был проставлен.

– Разрешите, Михаил Аркадьич? – сказал Демченко, натягивая на руки пару тонких эластичных перчаток. – Чтобы «пальчики» не оставлять.

…Внутри бандерольки оказалась набранная на компьютере записка с требованием выплатить пока что не указанному конкретно лицу двадцать пять миллионов долларов США за освобождение Юлии Поплавской. А также видеокассета, призванная служить доказательством, что девушка действительно находится сейчас целиком во власти похитителей.

Глава 15
ПОПАЛАСЬ ГОЛУБКА В ЯСТРЕБИНЫЕ КОГТИ

Когда за дверью ее узилища послышались шаркающие шаги надсмотрщика, а следом и скрежет отпираемой двери, Юля сначала подняла голову, а затем уселась на топчане, который вот уже несколько суток служит ей постелью.

Тут же тонко звякнула цепочка, крепящаяся к браслету на ее правой руке, живо напомнив о том, в каком незавидном положении она нынче находится.

В коридоре – или что там было за этой дверью – выключили дежурный свет. В помещении, которое Юля про себя уже успела окрестить «камерой», царила темень, поэтому сторож, отперев дверь, тут же включил фонарик, направив его на узницу.

Сторожем был старик. Юля не знала, сколько ему лет. Когда он заходил в камеру, луч фонаря сначала светил ей прямо в лицо – она тут же закрывала глаза или отворачивала голову, – а потом шарил по всему помещению, площадь которого составляла примерно десять квадратов, освещая поочередно топчан с немудреными «постельными принадлежностями» – матрац, подушка без наволочки, клочковатое ватное одеяло и поверх его кожушок, пахнущий псиной, – ведро с крышкой, призванное служить парашей, эмалированное ведро с чистой водой в другом углу камеры и прямо на полу, у топчана, две алюминиевые миски, одна с какой-то давно остывшей похлебкой, в другой порезанный ломтями ржаной хлеб.

Но хотя Юля так ни разу и не смогла его толком разглядеть, вот по этой его шаркающей походке, по темному сутуловатому силуэту, по его медлительным движениям, сопровождаемым то кхеканьем, то покряхтыванием, как будто у него болят суставы, вот по всей совокупности этих доступных ее наблюдению признаков она и сделала вывод, что сторож ее уже пожилой человек и что ему, наверное, за семьдесят.

– Послушайте… э-э-э… не знаю, как вас зовут… Почему вы все время молчите?! – с какими-то показавшимися ей чужими модуляциями в голосе произнесла Поплавская. – Вы что, не понимаете по-русски? Так я могу говорить на английском… немецком… да хоть на иврите! Или вам запрещают со мной разговаривать? Эй, я с вами, кажется, говорю!

Старик, не обращая на нее никакого внимания, делал свое дело: вынес в коридор «парашу», внес вместо нее в камеру другую, пустую емкость, затем убрал миску с остывшей похлебкой, на место которой поставил тарелку с жареной рыбой…

Все это время, пока она находилась в заточении, Юля ела только хлеб и пила воду. Правда, она не помнила толком, что с ней было в первые двое или трое суток. Ее чем-то укололи, оглушили каким-то мощным снотворным… едва-едва, как ей показалось, она выбралась из пропасти, на дне которой она без сновидений пробыла какое-то немалое, как подсказывало внутреннее ощущение, время…

Часы у нее отобрали.

Но что-то подсказывало ей, что в этой проклятой камере она пробыла от пяти до семи дней.

– Ах так! – сказала Юля, поняв, что старик и на этот раз не намерен вступать с ней в разговоры. – Ну все тогда… я объявляю сухую голодовку!

Когда удалились шаркающие шаги, Юля вновь осталась наедине со своими тяжелыми мыслями.

Она не первый день жила на свете, много читала, кое-что видела своими глазами, поэтому, даже не зная всех деталей и конечного замысла этих негодяев, что сейчас удерживают ее в неволе, она в целом понимала, что означает весь этот окружающий ее антураж.

Юля уже тысячу раз с горечью подумала о том, что сама подставилась под удар. Но даже сейчас она не до конца понимала, как такое могло произойти. «Неужели Миша прав, – думала она, – когда утверждает, что в наше время нельзя доверять никому, кроме самых-самых-самых близких людей?..»

Этот дед был первым, кого она увидела, когда очнулась в этом узилище. У нее после наркоза еще все плавало перед глазами, но она все равно напугалась так сильно, что у нее еще долго после его ухода тряслись поджилки и лязгали зубы… Да, она уже не раз пыталась с ним заговорить. А что толку? Он или не понимает по-русски, или вообще глухой… А может, ему такие инструкции дали, чтобы он не смел разговаривать со своей подопечной.

Старик появляется здесь два раза в сутки – хотя само понятие «сутки» для нее сейчас очень условно, – и Юля постановила для себя считать первое его появление «утром», а второе – «вечером».

Сейчас по ее внутреннему распорядку как раз и был «вечер».

Старик, наверное, все же был не совсем глухой, услышав-таки ее угрозу касательно «сухой голодовки». Потому что спустя короткое время в камеру к ней пожаловали какие-то двое людей, чье присутствие поблизости она ощущала все это время и кто, кажется, уже посещал ее здесь, когда она, одурманенная каким-то зельем, долго не могла прийти в себя.

У этих двоих была отнюдь не шаркающая походка и довольно молодые голоса.

В лицо ей впился ядовито-желтый луч мощного фонаря.

Юля, громыхнув цепочкой, повернулась на бок, лицом к ним.

– Почему меня здесь держат? – спросила она, не надеясь, впрочем, на ответ. – Может, кто-то объяснит мне, что происходит?!

– Заткнись! – прозвучал другой голос, принадлежащий, судя по всему, мужчине лет тридцати. – Слушай сюда! Надо есть! Надо пить! Иначе будет плохо.

– Да и так хуже некуда, – пробормотала Юля. – За что вы со мной… вот так?!

– Ты будешь есть, курва?

– Нет, не буду…

Она вся сжалась в нервный комок, подозревая, что ее сейчас начнут бить…

– Ну и подыхай тогда!..

– Подождите… минуту, – быстро произнесла Юля, запаниковав. – Верните мне, пожалуйста, мой рюкзачок! Еще принесите свечку… фонарь… или какую-нибудь керосиновую лампу… Тогда… наверное… я не буду устраивать голодовок.

– Курва! – сказал грубый голос. – Много хочешь…

– Может, и принесем, – сказал другой. – Надо кушать! Иначе будем наказывать!

Хотя эти двое говорили короткими рублеными фразами, ей показалось, что по-русски они говорят с акцентом.

– Мясного и молочного мне не носите, – сказала Юля. – Этого я есть не буду, хоть режьте меня. Хлеб, овощи, фрукты… Но сначала верните мне вещи! И какое-нибудь освещение устройте… Я не могу долго находиться в кромешной темноте! Я тут с вами просто с ума сойду!!!

Она едва удержалась, чтобы не впасть в форменную истерику.

– Здесь тебе не базар, чтобы торговаться, и не магазин с кошерной пищей…

Сказав это, они убрались из камеры.

Глава 16
БАРСКАЯ ПРОСЬБА – СТРОГИЙ ПРИКАЗ

Утром следующего дня Стас отвез свою кошку Гертруду Францевну одной знакомой, попросив подержать ее у себя ближайшие двое или трое суток. Надо сказать, что животина эта редкой породы тайский бобтейл будет поумнее некоторых людей. Когда приставы у него на квартире описывали мебель, Стасу пришлось закрыть Гертруду Францевну в кладовке – иначе она выцарапала бы кому-нибудь из них глаза, – но и сидя там, взаперти, она шипела и подвывала, как какой-нибудь кугуар…

В половине девятого он позвонил Семеновой, чтобы выяснить, как у нее обстоят дела и какие на сегодня имеются планы. Та сказала, что до обеда «соколы» могут заниматься своими делами, а там будет видно. У Стаса еще вчера, когда они поздно вечером вернулись в Вильнюс, возникло ощущение, что что-то случилось (инцидент на хуторе, понятно, не в счет). Но сам он расспрашивать Семенову не стал, поскольку, во-первых, не любил лезть в чужие дела, а во-вторых, ему сейчас платят деньги не за то, чтобы он попусту болтал языком.

В девять он приехал в офис. Слон и Мышка уже были на месте. Ирма купила два новых телефонных аппарата и подсоединила их взамен тех, что забрали приставы. Слон привез микроавтобусом с полдюжины стульев и новый офисный стол, так что их контора вновь приняла более или менее цивилизованный вид.

Пока Ирма варила кофе, Стас углубился в чтение «досье», которое Мышка по его просьбе составила на владельцев компании «Росфармаком» (у себя дома на компьютере она скачала из Интернета «избранное» на эту тему, а также распечатала некоторые материалы, взятые непосредственно с сайта этого российского фармацевтического гиганта).

По оценкам финансовых аналитиков российских СМИ, личное состояние Аркадия Гуревича составляет от девятисот миллионов долларов США до миллиарда с небольшим хвостиком. Сын Михаил, если можно только доверять этим данным, примерно в два раза беднее своего отца и основателя компании, но, с другой стороны, пятьсот миллионов баксов – это тоже кругленькая сумма…

В одной из газетных заметок нашлось упоминание о том, что Михаил Гуревич женат на родной сестре одного из известнейших российских нефтяных олигархов. Стасу в этой связи вспомнился один забавный анекдот, тот самый, где говорится про объявление в газете: «Бедный несчастный еврей ищет бедную несчастную еврейку для создания богатой и счастливой семьи»…

Он начал знакомиться с перечнем фирм и предприятий, которые предположительно входят в фармацевтическую империю Гуревичей, но от этого занятия его оторвал оживший вдруг телефонный аппарат.

– Стас, это вас, – держа трубку чуть на отлете, сказала Ирма. – Говорят, из Департамента госбезопасности.

Стас подошел к телефону.

– Нестеров у аппарата.

– Стас, это один старый знакомый тебя беспокоит, – послышался в трубке голос старшего инспектора ДГБ Монкайтиса. – Вы как там с Мажонасом, скрипите еще потихоньку?

– Не дождетесь, – усмехнулся в трубку Нестеров. – Вопреки всему наша фирма процветает. Скоро заработаем первый «лимон». А там, глядишь, и в миллиардеры со Слоном подадимся…

– А я слышал, Стас, что твою лавочку вот-вот закроют.

– Человеку, работающему в таком ведомстве, негоже питаться дешевыми слухами… Феликс, у тебя есть ко мне какое-то дело? Или ты заскучал на казенной службе и решил потрепаться по телефону с кем-нибудь из знакомых?

– Да, – сказал Монкайтис. – То есть у меня к тебе разговор. Надо встретиться, кое-что обсудить.

– Когда?

– Сегодня. Желательно прямо сейчас. Я бы мог тебя вызвать к себе в контору, но думаю, что пока можно ограничиться… беседой в неформальной обстановке. Что, если нам встретиться ровно через час на том месте, где мы говорили в прошлый раз?

Стас на короткое время задумался. Конечно, он мог бы сейчас послать Феликса к черту. Этот субъект своей назойливостью иногда действовал ему на нервы. Но с другой стороны, любопытно было бы все же узнать, чего от него хочет этот литовский гэбист.

Кстати, Семенова, занимающаяся какими-то своими делами, раньше полудня вряд ли даст о себе знать.

– Ладно, дружище, – бросил в трубку Нестеров. – Встречаемся ровно через час.

Они устроились в небольшом кафетерии, расположенном на одной из тихих улочек Старого Вильнюса.

Заказали по чашке кофе по-турецки и свежие, еще теплые рогалики с повидлом.

Стас, придвинув к себе пепельницу, закурил. С Монкайтисом он был знаком уже более десяти лет. Они вместе, в один год – в девяностом году уже прошлого столетия – поступили в Высшую школу милиции, которую вскоре власти переименовали в Полицейскую академию. По окончании этого заведения их пути-дорожки разошлись: Стас служил в МВД, в Департаменте по расследованию оргпреступности, а потом ушел в охранный бизнес, а Феликс сразу подался в ДГБ, откуда в то время нещадно изгоняли кагэбистов и где ощущался большой кадровый голод.

Так вот: хотя они однокашники, особой приязни друг к другу они не выказывают. Феликс патриот своего дела, всегда бдит на страже государственных интересов и – по слухам – взяток не берет. Стас же относится к разряду людей, кого невозможно склонить к «добровольному сотрудничеству». Поэтому если они и бывают полезны друг другу, то только в тех случаях, когда обмен информацией не вредит служебному положению одного и жизненным принципам – другого.

– Так что у тебя за конфликт с Ричи? – спросил Феликс, беря с тарелочки хрусткий пахучий рогалик. – Из-за чего это вы вдруг поцапались?

Стас бросил на него чуточку удивленный взгляд:

– Откуда ты это взял?

– Работа у меня такая… все знать.

– Да? Значит, тебе все известно. Зачем тогда спрашиваешь?

– Я это к тому, что, может, тебе какая-нибудь помощь нужна?

– Мне? – Чашка с кофе замерла в руке у Стаса. – От твоей конторы? Спасибо… но мы уж как-нибудь сами справимся. А если тебя интересуют подробности той истории, то спроси у самого Ричи.

– А что за конфликт у тебя с владельцами КРЦ? Я слышал, вы судитесь?

– Судимся… Но если мы оттуда уйдем, то заведение откроется на следующий день и туда сразу же валом пойдут наркотики. Феликс, я вижу, ты интересуешься ночными клубами, дискотеками и наркотрафиком? Это же не ваша компетенция?

– В нашей компетенции все, что может нанести урон национальной безопасности…

– Ну, ну… – хмыкнув, сказал Стас. – Ты вызвонил меня именно за этим? Чтобы поговорить про вильнюсские бордели и про то, что такие сутенеры, как Ричи, эксплуатируют малолеток и открывают двери своих заведений для наркоты?

Феликс, подозвав паренька-официанта, заказал себе еще одну чашку кофе.

– Конечно же, нет, – сказал он, доставая пачку сигарет. – Над чем вы сейчас работаете, Стас?

– Сформулируй вопрос более конкретно.

– Ладно, спрошу прямо: кто ваш нынешний клиент?

– Без комментариев, – сухо сказал Стас.

– Это иностранное лицо?

Стас криво усмехнулся:

– Ты знаешь, что я на такие вопросы не отвечаю и имею на это, кстати говоря, полное право.

Монкайтис взял у официанта с подноса кофе и на его вопрос: «Еще будем что-нибудь заказывать?» отрицательно покачал головой.

– А мы, Нестеров, имеем право вызвать тебя повесткой в наше ведомство и учинить тебе допрос.

– Вызывайте, – пожав плечами, сказал Стас. – Я приду к вам со своим адвокатом, и тогда вы сможете – в его присутствии – задать мне свои вопросы.

Другой, наверное, рассердился бы, но Феликс не таков: он человек спокойный, выдержанный, короче, тертый калач.

– Твою клиентку зовут Семенова, – сказал гэбист. – Во вторник вы с Мажонасом встречали ее в аэропорту. Что ты знаешь об этой русской, Стас?

– Ничего, кроме ее паспортных данных, – усмехнулся Нестеров. – И еще того, что она не проходит по базам данных в качестве правонарушителя.

– А ты знаешь, на кого она… предположительно, скажем так… работает? Опять молчишь?.. Между прочим, есть люди, которые настойчиво пытаются лишить вас с Мажонасом лицензии. Ну и кто тебе поможет, Стас, от них отбиться?

– Неужели твоя контора, Феликс? – делано удивился Нестеров. – Наверное, не задаром?

– Напрасно иронизируешь, – чуток нахмурив брови, заметил гэбист. – Кое-что я уже сделал для тебя, причем именно что задаром. Вышел на начальство и попросил подать запрос в полицию касательно тех мероприятий, что проводились в вашем офисе в понедельник. Это во-первых. Теперь второе. Если вы с Мажонасом будете вести себя разумно, все ваши конфликты можно будет быстро погасить. Мы дадим ясный сигнал кому надо, чтобы вас больше не трогали, чтобы держались от твоей фирмы на определенной дистанции. Постараемся все устроить так, чтобы изъятые у вас оружие и спецтехнику вернули вам… если и не сегодня, то в ближайшие два или три дня.

Стас на короткое время задумался. Он знал, что Феликс не блефует. Его начальство действительно способно надавить на полицейский департамент, в котором служит Ровер. А уж про Ричи тут даже нечего говорить. Но какова будет цена?

– Ну и какова цена? – спросил он вслух.

– Сейчас идут важные переговоры между двумя компаниями, российской и нашей, литовской, – после небольшой паузы сказал Монкайтис. – Это большой бизнес… все происходящее на рынке лекарственных препаратов напрямую затрагивает сферу национальной безопасности.

– А я тут при чем? Я не аптекарь.

– Хотелось бы, Нестеров, чтобы ты делился с нами информацией касательно твоих новых клиентов, – пропустив его реплику мимо ушей, сказал гэбист. – Мы также хотели бы знать причину появления здесь той Семеновой и то, чем она намерена здесь заниматься. Если будут какие-то контакты с местной еврейской общиной, то… да, такие вещи – строго между нами! – нас тоже интересуют… Ты же наш, Нестеров! Крайне необходимо, чтобы ты в данном случае работал не только на своих клиентов, но и на Литовское государство, чьим гражданином ты являешься! И вот что еще…

– Ого… – взглянув на часы, сказал Стас. – Засиделся я тут… Мне, между прочим, казенную зарплату не выдают! Самому приходится крутиться… Так что извини, Феликс, но мне пора идти.

– Хорошенько все обдумай, Нестеров, – с легким раздражением сказал сотрудник литовской госбезопасности. – Нужно чаще встречаться! Тогда, возможно, у тебя в конторе не будут проводить по два обыска ежедневно.

Они надели плащи и молча расстались, расплатившись, по обыкновению, каждый за свой заказ…