Текст книги "Крестоносцы (СИ)"

Автор книги: Сергей Пилипенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

– Карету в заводь, лошадей в воду. Будем перебираться вплавь.

– Вплавь? – удивился слуга.

– Да, вплавь, – подтвердил ему Михаэл и направился вместе с графиней поближе к реке.

– Я боюсь – говорила она ему по дороге, – я еще ни разу не окуналась в воду.

– Да? – удивился юноша, – а я думал, что вы это умеете делать не хуже меня.

– Нет. Отец не разрешал мне ходить к реке. Боялся, чтобы не утопла, – оправдывалась она.

– Ну что ж, – скромно ответил ей Михаэл, – тогда, мне придется вас оберегать. Держитесь подле меня и ничего не бойтесь. Будете крепко держаться зa меня и за лошадь, плывущую рядом. Хорошо?

– Не знаю, – неуверенно отвечала Луиза, – все же мне немного страшновато об этом думать.

– А вы не думайте, – сказал Михаэл, – просто держитесь и все.

– Хорошо, – наконец, сказала она, понимая, что другого выхода нет, – а почему мы не переехали по тому мосту, -неожиданно спросила она, – который остался позади?

– Потому что, это не мост, а плот. К тому же, ветхий и древний. Он нас не выдержит. Я это знаю потому, что когда-то жил в этих местах, – объяснил он девушке, довольно странно смотревшей на него.

– А-а, – протянула Луиза, но тут же задала еще один вопрос, – а как же наши преследователи? Они не догадаются об этом?

– Возможно, и догадаются, – согласился с таким предположением Михаэл, – но вряд ли последуют вслед за нами. Ну, а если поедут по тому плоту, то, как говорят, это их дело.

– Но, зачем же тогда было топить карету? – снова спросила удивленно девушка.

– А затем, что вместе с нею, мы не переправимся на тот берег, – пояснил юноша, – к тому же, в карете драгоценности, вещи и прочее. Все это частью всплывет наружу и его понесет течением. Это и наведет на мысль, что вы погибли, либо где-то скрываетесь, что, собственно говоря, все равно, так как вы больше ни на что претендовать не будете. Верно ведь, вы отказываетесь от принадлежащих отцу вашему богатств? – и он с любопытством посмотрел на девушку.

– Да, – с сожалением и грустью отвечала она, – конечно же, я не поеду обратно прямо в лапы к тем, кто желал бы моей смерти.

– Ну, вот. Все стало на свои места, – уверенно говорил Михаэл, – возможно, кто-то и подумает о том, что вы остались живы, но уж наверняка подумает и о том, что вы больше никогда сюда не возвратитесь. Так что, мы на верном пути. Согласны?

– Да, – тихо ответила графиня, в последний раз бросая взгляд на карету, уже наполовину утопающую в воде, возле которой барахтались слуги, пытаясь еще глубже посадить ее на дно.

В конце концов, им это удалось, и вскоре на поверхности появились некоторые вещи, поднятые течением самой реки.

Карета опрокинулась на бок, да так ж застыла в ожидании своего будущего подъема.

Слуги оборвали часть упряжи лошадей, разбросав ее вокруг той же кареты, а также освободили четверку лошадей и отпустили вдоль побережья реки, тем самым давая понять другим, что лошади унеслись прочь с этого места.

Спустя еще минут десять все вошли в реку и окунулись в ее холодные воды. Держась за холки лошадей, они переправлялись на другую сторону.

Течение снесло гораздо дальше, но это было даже к лучшему, так как не оставляло видимых следов на противоположном берегу, к тому же, немного сокращало их путь.

Минут через тридцать они уже выходили на другой стороне реки: мокрые, но частью счастливые, ибо она сегодня подарила им жизнь и унесла следы их дальнейшего пути.

Беглецы вскочили на лошадей, и вскоре за ними поднялась пыль дороги, проходящей чуть поодаль этого берега реки. Отряд, посланный за ними и обнаруживший место происшествия, решил не испытывать свою судьбу и, покрутившись на месте, возвратился обратно в город, доложив обо всем кому следует.

И действительно, это успокоило преследователей, и спустя небольшое время тот же отряд направился к дому богатого отца юной графини и выставил за порог того несчастного старца, бросая ему вслед одну примечательную фразу.

– Это принадлежит монастырю и святому епископству. Покойный был в здравом уме, когда говорил об этом. Так что, иди, старик, и больше не возвращайся, если не хочешь, конечно, попробовать святого причастия нашего, – и чин, это говоривший, широко и громко рассмеялся вслед уносящему ноги старику, а потом спустя еще минуту добавил, жестко сузив глаза при этом, – может, я и испытал бы тебя, но не хочу омрачить дни свои твоей собачьей кровью. Так что, иди и больше не попадайся мне на глаза.

Сказав это, человек закрыл за собой дверь, и вскоре даже наружу донеслось щелканье замков на крышках сундуков, а затем перезвон монет, ударяющихся друг о друга при пересчете.

Старик, подкравшись с другой стороны дома, услышав это, тихо произнес:

– Святая церковь заживо хоронит и омрачает себя чьей-то невинной кровью. Боже, куда подевались наши души? Неужто, ты оставишь нас в этой беде?

Старец в последний раз посмотрел на дом и тут же умер от внезапно нахлынувшего какого-то внутреннего удушья.

Тело его грохнулось о землю и вызвало этим небольшой шум.

Чья-то голова просунулась сверху через окно и посмотрела по сторонам.

– Кто там? – сурово и чинно проговорил чей-то голос.

– А, это тот старик. Упал или умер, не знаю, – ответил ему другой.

– Ну и, пусть, с ним, – отвечал так же сурово спрашивающий, – он заслужил это. Бог не осудит нас. На святые нужды берем деньги эти. Воздадим богу нашему по его делам, – говорил дальше человек, не прерывая при этом своего счета денег и не отводя глаз от них.

– Поделом ему, – завторил второй и тут же закрыл окно за собой.

Тело же продолжало лежать и дальше до тех пор, пока от него не начал выделяться небольшой запах.

– В комнатах же горел свет и слышался трезвон золотых монет. Никому не было дела до человека, хотя

он и не был им по-настоящему, но все же понял это перед кончиной своей.

Понял и умер. Понял, ибо до него дошло что-то такое, которое не понимали и не хотели понять остальные.

И только к утру тело бедного старика унесли какие-то люди в темных одеждах и каких-то высоких колпаках на голове.

Бросив его в какую-то яму неподалеку, они быстро забросали землей, и ушли от этого места, даже не заставив себя исполнить какую-то молитву, упроченную когда-то самим богом их на земле.

И то было первое после столь долгого молчания, что самому богу вовсе не понравилось. Но он стерпел и обождал еще немного. Пока еще было время исправления, но, увы, этого не произошло.

И тогда, громыхнуло снаружи, да так сильно, что хоронившие припали к самой земле.

И тогда, вспыхнула молния и ударила именно в то самое место. И остался только дым от былых семи тел.

Лишь на секунду этого остановился звон монет, но затем снова продолжился вновь.

Человек, так сурово обо всем спрашивающий и уже почти сутки считающий дань свою, не понял своего греха, содеянного другими руками и душами.

И то был уже не просто грех. Это была сила окаянная и сила нечистивая, ибо то был уже не человек, а сущий дьявол в его подобии.

Но не стал бог наказывать его сейчас, ибо готовил ему участь совершенно иную, ибо знал он, что человек этот обратится к нему, и что опоясает сам себя веревкой за все им содеянное и совершенное другими по его указке.

И смотрел бог на это издалека и качал своею головою.

– Люди захотели бога, и они его получили, – говорил он сам себе, – люди захотели умертвить и освятить его еще при жизни – и они сделали это. Люди соблазняли его разными искушениями, но он не поддался на это. Люди затворяли его в каменном и другом изваянии, но он

не пристал к этому сам, ибо знал, что те люди – это еще не люди. Это просто сиречь божья, и его же подать.

Ибо знал он и другое. Что сам он вечен и будет чтить себя таким во благо дел всяких разных добрых и хороших, ради самих людей, ибо для этого он и есть бог на земле, хотя и рожден был, как человек.

Сомкнул бог уста, а отец его посмотрел на сына с печалью.

– Спустись на землю, сынок, еще раз и попытайся понять их, и восприми горечь ихню, яко свою боль, наружно и внутренне идущу.

 – Хорошо, Отец мой, – отвечал сын божий, – я опущусь. Только поддержи меня громогласно и не дай свершиться людскому безрассудству. Пусть, они обретут веру вторично, и я молю сам тебя об том и успокаиваюсь вечно.

– Поддержу, сын мой, – отвечал ему Отец, – но памятуй об одном. Люди исказят тебя и слова твои доречно обустроят. Нe бойся, но помни все же это.

– Буду помнить.

– И помни, и знай одно. Я всегда с тобою, и что бы не произошло – ты будешь здесь рядом со мною. Веришь мне?

– Верю, Отец мой, – отвечал сын, склонив голову немного вниз.

– Тогда, иди, – отпускал его Отец, – и иди внутренне, но не наружно.

– Иду, – отвечал бог ему и опускался вниз на грешную землю.

А она уже ждала его и даже торопила чуть-чуть, ибо хотелось земле той повзрослеть больше и лицезреть больше добра, нежели людского злa.

ИСПОВЕДЬ ГРЕХА

К вечеру беглецы добрались до нужного им места и обустроились на ночлег, пользуясь гостеприимностью хозяина, предоставившего все это.

Слуги также были обустроены, а лошади всех накормлены и поставлены в стойло.

Дом этот издавна был известен Михаэлю, но жизнь до этого случая пока не сводила их вместе.

Теперь же, спустя много лет, он несколько изменился и уже больше был похож на дом богатого человека, нежели на тот, который юноша помнил.

Сам хозяин, то бишь Пиларет, едва признал в нем того мальчика, у которого когда-то чему-то обучался.

Зa. последние годы он сильно изменился. Еще больше постарел, борода его стала совсем седой, а плечи – более сгорблены.

– Видишь, – жаловался он Михаэлю, – во что превратил ты меня своими ученостями. Хирею вместе с этим старым домом. Хотя я и сам не узнаю его сейчас. Все это, – и он обвел руками вокруг, – принесли сами люди и обустроили также. Сам я только занимаюсь тем, что исцеляю, да возвожу молитвы к богу нашему.

– Кто же хозяйничает? – поинтересовался Михаэл.

– Женщина одна, – ответил старик, – пристала ко мне: мол, помогать буду, по дому хозяйничать. Я и согласился. Что одному-то со всем управляться. Да, и некогда мне вовсе заниматься хозяйством. Ну, а ты, как же? – обратился старик к юноше.

– Я вот собрался в город, – ответил Михаэл, – да, немного не получилось.

– Отчего ж так? – сердобольно вымолвил Пиларет.

– Случилось не предвиденное мною.

– Как так? – удивился старик.

– Да, вот так все и произошло, – ответил Михаэл, рассказывая о своих злоключениях.

– И куда же вы теперь? – участливо поинтересовался Пиларет и тут же предложил. – Если нужно, то живите у меня. Места всем хватит. Да, и человек я старый уж больно. Пора бы мне передавать дело свое в руки более молодому. Чувствую, что силы уже не те.

– Нет, – покачал головой Михаэл, – мне, да и вот графине также нужно в город. Тем более, от этого зависит многое в моей жизни. Так что, остаться не могу. Подыщи себе кого-нибудь из тех, кого знаешь. Они и переймут дело это. Только не бери в ученики никого. Особо тех, кто очень просит. Выбери сам и постепенно передай все. За ночлег спасибо, а поутру мы поедем дальше .Думаю, погоня к этому времени прекратится.

– Ох-хо-хо, – вздохнул протяжно Пиларет, – совсем непонятное творится что-то. Даже церковь святая уже не защищает нас. Что же делать-то будем дальше? – и старик снова протяжно вздохнул.

– Не знаю пока, – отвечал ему Михаэл, – но думаю, делом своим и умением исправим ошибку эту.

– Дай-то бог, – произнес старик и трижды перекрестился при этом.

–   Ну, хорошо, – продолжил он, – ложитесь отдыхать, а я тут постерегу немного.

– От кого? – удивился Михаэл.

– Да, бродит тут нечисть всякая, – уклонился немного от прямого ответа старик, – так и норовит что-либо подстроить, либо разузнать о чем.

– А-а, тогда, понятно, – успокоился почему-то Михаэл и направился к месту своего отдыха.

– Да, я и позабыл совсем, – произнес вслед ему Пиларет.

– О чем позабыл? – поинтересовался юноша, обратившись к нему лицом.

– Приходил тут недавно человек один, – как-то неуверенно произнес он.

– Ну и что?..

– Так просил он крест святой. Помнишь, тот, который не велел никому передавать.

– Да, помню. И что же?

– Я не отдал ему, – неохотно ответил старик, – но вот креста на следующий день не оказалось. Своровал, наверное, кто-то, пока я с господом беседовал.

– Ничего, – успокоил его Михаэл, – он сам принесет его сюда и еще просить будет о том, чтобы его забрали обратно.

– Как так? – удивился старик.

– А помнишь, я говорил, что силу он великую имеет?

– Да, помню.

– Ну, так вот. Сила эта и заставит его принести. Вот увидишь, не сомневайся в этом.

 – Хорошо, если так, – покачал головой старик, – я уж весь испереживался здесь. Но не прятать же крест этот от глаз людских? – как бы оправдываясь, отвечал ему Пиларет.

– И не надо, – успокоил его Михаэл, – подожди немного. Крест святой сам собой образуется в доме этом.

– Вот я и жду, – огорченно говорил старик, направляясь ко входной двери.

– Доброй ночи, – пожелал ему вслед юноша, снова оборачиваясь и отправляясь к месту отдыха.

– Доброй ночи, – ответил Пиларет, уже выходя за дверь.

 Так они в этот вечер и расстались, совсем еще даже не подозревая о том, что день следующий изменит их жизнь очень сильно и напрямую свяжет между собой в будущем.

Отдыхал Михаэл, отдыхала юная графиня, и отдыхали ее слуги. Только старик охранял их сон где-то снаружи дома, да и то недолго.

Побродив вокруг и осмотрев, убеждаясь, что все в порядке, Пиларет направился такие внутрь, плотно закрыв за собой дверь и задвинув засов.

После этого перекрестил ее трижды и направился в свою комнату.

Вскоре в доме наступила тишина. И только слышался иногда чей-то тревожный ночной храп, да где-то под полами тихо шуршали мыши, избегая какой встречи с бродившей по дому кошкой.

Сила божья опускалась все ближе и ближе к земле. Наконец, она достигла цели и распространилась внутрь живого спящего человека.

Что-то больно кольнуло его в сердце, и он даже тихо застонал во сне, но все же не проснулся и продолжал отдыхать.

И приснился ему в тот момент сон, уносящий куда-то его далеко-далеко в страну чьих-то предков и совсем непонятную для него самого.

Будто сидит он и видит перед собой бога ихнего всевышнего и обещает бог ему помочь во всем. Что-то говорит ему о предках его и остальных, а также заключает его в какие-то тесные рамки в свете необычном.

После чего наступает тьма большая, а затем свет воспроизводится вновь. Бог слышит его и разговаривает с ним, как простой человек и объясняет что то такое.

Но понять пока то сам Михаэл не мог, хотя и думал над этим во сне. И видит он далее себя, уносящимся куда-то, и видит он потом себя же в огне света огромного.

Свет тот испугал юношу, и он проснулся на этом, немного в поту и дробном холоде, пробегающем по его телу.

 – Что это со мной, – подумалось ему в ту минуту, но глаза, снова закрылись, и он продолжал спать дальше.

И снился сон ему дальше, но уже другой и совсем не о том. Как будто летит он между гор и расщелин огромных и видит море совсем рядом. Видит какие-то тела людские, в огне горящие и дымящиеся.

Потом проносится он над самим морем, чуть-чуть задевая его взрастающую волну, и видит дальше, как море то одолевает берег людской и скрывает их тела под бездной воды, гася пламя костров и унося с собой все останки живого и мертвого.

И снова юноша просыпается в поту к устремляет взгляд свой в потолок, думая о сне своем настоящем, но та же сила уносит дальше его, и глаза закрываются вновь.

И видит Михаэл сон дальше. Видит, как взмывает он над всем тем же в небо и оставляет после себя внизу ту огромную бездну морской воды. А дальше, море само отступает и ничего уже после не оставляет.

Видит далее юноша, как покидает он землю и уносится в небо, где снова встречается с богом и говорит ему что-то. Дальше все это сливается в ярком свете и уже больше ничего не рассмотреть.

Михаэл в который раз проснулся и осмотрелся по сторонам, а затем прислушался. Все было тихо, и только луна светила в окно, отдавая свой свет всему земному.

Юноша встал и подошел к окну.

Так же, как в детстве, он подставил свои руки этому свету, идущему с небес, и обдал свое лицо этим.

В тот же миг он почувствовал силу, прибывающую откуда-то изнутри, и руки его самопроизвольно разошлись в стороны. Что-то заставило стать его на колени и вслух помолиться.

Затем то же подняло на ноги и уложило обратно в постель.

– Спи. Пока до утра еще далеко, – послышалось внутри его головы, и глаза мгновенно, словно по приказу, закрылись.

– Кто это? – прозвучал уже его вопрос, слышащийся как бы со стороны.

– Это сила божья в тебя вошла, – отвечал ему глас, – и повинуйся ей, ибо жизнь твоя вся связана с этим.

– Что делать мне? – спросил Михаэл еще раз.

– Спать, – тихо ответил голос и исчез вовсе.

– Спать – значит, спать, – решил юноша и тут же совсем спокойно уснул.

И только руки его еще долго почему-то шевелились, а иногда поднимались вверх, как бы желая приблизиться к небесам, находясь здесь на земле.

Юноша спал и не сомневался в силе, к ему взошедшей.И знал он уже тогда, что она не отступит и будет сопровождать его повсюду, ибо сила эта была божьей и очень великой, и бог ею творил, воистину, чудеса на земле.

Но знал он также и то, что сила сия дается неспроста, ибо значит, нужна она здесь на земле и требуется самим людям.

Спал Михаэл, спала графиня, слуги ее, спал одинокий старик, которому помогала такая же одинокая женщина, усмотрев в деле его что-то и для себя лично, и пока была невостребованной сила божья, ниспосланная на землю вторично в виде души той, которая увековечилась в памяти людской христианской, но которая не обрела покой, глядя на их сверху и глядя на сотворенные другими дела.

Она ожидала своего восхождения и готовила силу уверования в очередной раз, памятуя о главном божьем завете.

Показная сила – такая же ложь, как и отсутствие ее вовсе в подобном.

Только другое способно отобразить чудеса, творимые ею на земле. Это обычная правда, ударяющая каждому в лицо, ибо оно всегда  подставное, а не живоидущее изнутри его же.

И это святая правда, исповедующая веру в бога и то, что дополняет каждого – его душу, стремящуюся наружу и желающую исповедовать саму себя каждый раз, когда человеку становится просто горестно и совестно.

Все же остальное, творимое просто так – всегда недоверчиво и лживо. В равной степени однозначно с показностью творимых чудес.

Потому бог, вторично опустив эту силу, не стал придавать ей большой вес, а дал рассмотреть в ней людям большее, и им на тот момент нужное.

Своей же силой он мог воспользоваться всегда и всеоружно ею действовал, если считал в том такую необходимость. Но бог очень терпелив и велел делать это каждому, хотя не каждый это и сотворял на земле.

Но так уж повелось тогда и сейчас тоже, что человек – это извечно подданный сути лжи всякой, и наружно хоть и прекрасен, все же очень опасен для любого живого.

И бог дал еще раз шанс людям выжить в том мире и захотел помочь им вторично, хотя до этого помогал не раз.

Речь идет ведь о самой большой помощи – помощи придания силы ума многим.

А это дает шанс выжить всему окружающему, в том числе, и

самим людям.

Мудр бог, ибо бог – это и есть сама мудрость, которая включает в себя и терпение, и все остальное вместе взятое или пораздельно.

До утра еще оставалось немного, и петухи запели свою первую песню.

Какая-то темная масса, волочащаяся по земле, как огромная волна, отступила от дома подальше и обратилась в суть.

Суть их всех вместе взятых, в суть нечеловеческого существования.

Это и был дьявол, первоначально изгнанный одиноким стариком, и образующий потом единородное поле такого же, ибо все, что находилось внутри кого-то, опускалось тут же, не совладая собой и присоединялось к остальному.

Масса эта отошла дальше вглубь дороги, а затем обратилась в бегство. Ей нужно было успеть до утра обрести нового хозяина, пожелавшего стать ей опорой и обрести для нее тело.

И добежав до дома того, где до тех пор звенели деньги, эта суть нашла такого человека.

И он также почувствовал какой-то укол в сердце, но не стал заботиться об этом и продолжал пересчитывать сокровища, добытые в поте лица других, ему не подчиненных какой-либо властью, но, как он считал, действием своим и образом жизни всякой не соответствующих его вере.

Человек почувствовал что-то только тогда, когда позади стоящий erо усмотрел это и ужаснулся увиденного, а дальше начал отступать назад.

Первый обернулся и спокойным голосом сказал:

– Не бойся меня. Иди сюда ближе. Я поделюсь с тобой своей силой, будем навечно прикованы друг к другу клятвой какою.

– Н-нет, н-нет, – мямлил про себя другой, отступая дальше к двери и дрожа губами и сердцем.

– Тогда, умри, – прозвучал голос первого, очень спокойный и в то же время обдающий холодом и смертью.

– Н-нет, н-нет – снова задрожал губами и почти закричал второй, упершись руками и спиной в дверь, не зная, как ее открыть.

– Что? Нe хочешь? – зазвучал тот же голос. – Тогда, пойди ко мне, – требовательно прозвучало вторично.

Человек с трудом оторвался от двери и, все так же дрожа губами и сердцем, сделал шаг навстречу  приобретшему свое лицо и человеческое уподобие дьяволу.

– Не бойся меня, не бойся, – почти ласково зазвучал тот же металлически спокойный голос, – иди ближе и прикоснись ко мне рукой. Сила моя огромна и с нею ничто не справится.

Второй немного осмелел и сделал еще два шага навстречу.

Внезапно, что-то ухватило его за горло и начало душить так, словно это была веревка. Человек испугался, но сила та его не отпускала, и спустя секунды он был уже мертв, безнадежно вытаращив свои глаза в потолок.

Лицо дьявола приблизилось и дохнуло холодом омрачения. И душа второго перекочевала в тело первого, ибо была так же нечиста и так же порочна в чреве ненасытности своем.

Дьявол же усмотрел в этом нечто большее и почувствовал свою силу возросшей.

– Вот оно, – тихо сказал он, осматривая углы комнаты вокруг себя, – это чудо и сила его. И я обрел себе это. Я силен и буду еще более таков. Только надо позаботиться о себе, яко о ближнем своем, – и дьявол засмеялся громко во всеуслышание.

И эхо этого смеха донеслось повсюду, и во всех домах загорелся свет.

Люди испугались, и они не знали, что это такое. Но это было только начало их повсеместных бед.

 С той минуты во чревах людских сила душ их поделилась надвое: на хорошую часть ее и плохую.

И с этой же минуты дьявол обретал свою власть на земле, ибо каждый  на себе нес часть и его души собственной.

Так появилась на свет сила дьявольская, вовлеченная в тело людское и облаченная в одежды его.

Но хуже всего этого было то, что сила эта была облачена в рясы святого призрака, ибо это действительно был только призрак когда-то существовавшего человека, ибо это уже была вовсе не святость, а святопоклонничество в лице одержимого дьяволом.

И крест, висевший на шее у этого существа, только оскорблял веру и делал ее непристойной в глазах верующих.

Но, кто знал о том тогда?

И кто знает об этом сейчас доподлинно?! Обернитесь и посмотрите, чья тень за вами стоит. Может, это тень прошлого вашего, а может, и настоящего. Спросите об этом сами себя, и вы узнаете, чья это тень.

То ли святой истинной правды, то ли одержимой дьяволом святопоклонной горы преподношений в виде какого-нибудь наружного атрибута веры или чего-то еще.

Оглянитесь назад, и вы увидите эту тень за собой, и вы поймете что-то, а может, и кого-то, упорно смотрящего вперед и пожелавшего устоять в вере своей и всех истинной и правдосвященной для каждого.

И видел бог, как образовался дьявол, и видел в кого он обратился.

И смотрел он с небес на землю нашу и думал: кто же победит в этой неравной борьбе. Сила общая божья, либо сила дьявольской хитронаружной натуры?

И опять качал бог головой, но все же верил, что когда-нибудь день такой настанет, и люди обретут дополнительную в себе веру.

А пока, это только уроки, им посылаемые внутрь среды, дабы сердца их гореть добром стали и жизнь эта не прекратилась вовсе.

Наступало утро. Вставало солнце и озаряло своим лучистым огнем верхушки деревьев, окружающих тот дом, в который сила божья вошла и воплотилась в человека.

Человек этот проснулся и долго смотрел в окно, наблюдая за приближением солнечного теплого луча к нему.

Наконец, лучи достали и его самого, и человек улыбнулся, ибо чувствовал уже в себе силу незримую, и чувствовал свою победу в предстоящей настоящей борьбе.

То было то самое первое утро, когда человек превращался уже в совершенно другого человека, ведающего, зачем он живет на земле и что ему нужно сделать здесь, дабы обогатить ее и сделать более счастливыми и радостными других людей.

То было то же утро, что когда-то дало земле первого святого человека. И то было оно же, которое давало понять другим, что сила божья непримирима со зловредностью людской; и неисчерпаемо богата своей терпеливостью, в ожидании, воистину, человеческого чуда.

Михаэл полностью проникся этим светом и воплотил тепло его себе, ибо в свете этом он узрел самого себя и других также и неожиданно вслух сказал это.

– И вижу свет я, издалека идущий, и вижу в нем я всех и себя также. И знаю я, что свет этот – наше будущее, и верю я в это, и на том стою на земле нашей.

Сказав так, Михаэл оделся и пошел умыть лицо свое и озарить его еще большим теплом.

На пороге дома он повстречал Пиларета, идущего откуда-то ему навстречу.

– День добрый, – поздоровался старик, радостно улыбаясь юноше в лицо.

– День добрый, – также ответил Михаэл, слегка улыбаясь и пропуская его пройти вперед себя.

– Я вот, что спешу сообщить, – так же радостно говорил старик, – крест святой отыскался.

 – И, где же он был? – поинтересовался юноша.

 – Да, вот здесь, почти рядом с крыльцом, – удивился Пиларет, протягивая сам крест, так давно ему знакомый.

 – И, что же, никого не было рядом? – удивленно спросил юноша.

– Нет, – немного подумав, ответил старик.

– Ну, что же, значит, никому не причинит вреда, а только добро одно, – ответил Михаэл, выходя из дома и направляясь к небольшому колодцу.

 – Дай-то бог, – радостно отвечал Пиларет, прижимая крест к груди, – и дай бог, чтобы никто его больше не забирал, – и с этими словами старик вошел в дом.

К этому времени проснулись и все остальные, и через некоторое время дом наполнился шумом человеческих речей и общей ходьбы.

Луиза вышла из дома и немного сощурила глаза. Такое яркое солнце не всегда так часто бывает.

– Доброе утро, графиня, – поздоровался с ней Михаэл, обращаясь к ней по-прежнему на "вы" и весьма почтительно.

– Доброе утро, – ответила, улыбнувшись, она и направилась к тому же колодцу.

А спустя два часа они, попрощавшись со стариком и всем его домом, уже направлялись по дороге, известной самой графине и слугам, ее сопровождавшим.

Опасность пока миновала, и путь, который спутники должны были проделать, не предвидел ничего такого.

Об этом поведал тот же голос, и юноша верил ему, как самому  себе, ибо знал – это глас божий.

Через две недели они пересекли границу, разделявшую одну часть людскую от другой, а спустя еще три – вторую.

Путешествие их долго не затягивалось, ибо помогала в этом сила божья, ведущая обоих к храму спасения собственных судеб.

Но была тут и другая сила. Сила обычной простой человеческой любви друг к другу. Их притягивало и звало к себе повеление юных сердец, и оба знали об этом, но не могли предаться этому чувству сполна, так как между ними стояли узы ее брака, заключенного венчанием в церкви, а также сила, ее исполнительной власти.

 Им требовалось доказать многое, и им же требовалось соединить свои сердца навечно.

 Но, как часто это бывает, одно отвергает второе. Потому чувства их выливались только в разговоре и от души идущих желаниях помочь друг другу или хоть как-то уберечь от тяжелой походной верховой езды.

К тому же, денег оставалось совсем мало, вследствие чего пришлось отпустить нескольких слуг, не пожелавших продолжать путешествие именно по этой причине.

Но до намеченной цели было еще далеко, и они потихоньку продвигались вперед.

Спустя два дня их покинули и остальные, указавшие ту же причину и увидавшие исхудавшие за долгое время путешествия кошельки.

Юные спутники остались вдвоем. Правда, у них еще оставались их лошади, но это мало радовало, ибо путь проходил по густой лесистой местности. И того, и гляди – на столь малочисленную группу вполне мог бы кто-либо напасть.

Но, слава богу, это миновало, и спустя два дня они уже выезжали из лесу на достаточно свободную от деревьев полосу земли.

– Фу-у, – облегченно вздохнула Луиза, когда густой темный лес остался позади, -я уж думала не вынесу этого, – честно призналась она, – я так боялась.

– Почему? – удивился немного Михаэл, – я ведь сказал до этого, что с нами ничего не случится.

– Знаете, – обратилась она к нему, как обычно, – я ведь, честно говоря, не совсем верила в это, – снова прямо ответила графиня.

– А я и знал это, – указал ей юноша, – просто понимаю, что верить, вот так просто, другому очень сложно.

– Почему же вы мне ничего не говорили? – даже обиделась Луиза от такого ответа.

– Потому что, знал, что этим не убедить вас, – объяснил просто Михаэл, – лишь конечный результат способен что-то доказать.

– Да, но ведь мы еще не добрались до нашей цели?

– Правильно, – согласился юноша, – но ведь и осталось совсем немного. Не правда ли?

– Да, – ответила юная графиня, – и я вот теперь подумываю, кем бы вас представить своему дому и всем рядом проживающим.

– Слугой, – ответил быстро Михаэл и нарочно склонил перед ней голову.

– Слугой? – удивилась она и засмеялась. – Нет, это не пойдет. Да и какой из вас слуга? Вы же ничего не умеете делать по дому.

– Почему же? – удивленно спросил юноша, – я ведь кое-что смыслю в приготовлении еды, уборке, чистке лошадей. Мне приходилось этим заниматься.

– Где? В монастыре?

– Да, и в нем также.

– Нет, все равно это не пойдет. Да и вид у вас не слуги. Сразу что-то домашние заподозрят.

 – Тогда, каким-нибудь камердинером, – предложил снова Михаэл, и ему самому почему-то стало от этого смешно.

 – Чего вы смеетесь?

– Просто представил себя в этой весьма уважающей себя должности, – и юноша снова рассмеялся.

Засмеялась и Луиза, представив то же.

Как-то не укладывалось в голове такое у обоих сразу, и они еще долго смеялись, подшучивая над этим. Но, в конце концов, разговор после приобрел весьма серьезный характер.

– Ну, а все-таки, – очень серьезно сказала графиня, – кем же вас представить?

– Духовником, – ответил просто юноша, глядя на нее.

– Духовником? – переспросила графиня, удивляясь этому слову, – а кто это?

– Это тот, кто исцеляет души людские, – откровенно ответил ей Михаэл.