Текст книги "За нейтральной полосой"

Автор книги: Сергей Самаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Но ближе к лицу рука не поднимается.

– Не хочешь сам – дай мне... Как у вас, у русских... С горя... – вспоминая русские народные привычки, говорит Абу Бакар. – Водку мне Аллах пить запрещает, так дай хоть порошок...

Открывается дверь, входит майор Паутов.

– Что? – спрашивает Разин.

– Допрашивали... Пора ехать...

Разин поднимает брови, спрашивая взглядом – куда ехать?

Паутов моргает глазами. Понятно, что сообщение не для всех предназначено.

– Дай... Дай хоть с ножа лизнуть...

Абу Бакар настаивает, почти умоляет, глаза его лихорадочно и почти истерично горят...

«Не терпится...» – понимает Разин.

3

В это время в другие районы Чечни, в горную часть республики, предвесенняя сырость еще не забралась. Здесь по ночам морозы основательнее, а при ветре это чувствуется особо. Тем не менее отдельная мобильная группа полковника Согрина, состоящая всего-то из трех человек – самого полковника и двух майоров, Сохно и Афанасьева, по прозвищу Кордебалет, – трое суток проводит на свежем воздухе. Спецназовцы отслеживают небольшую банду из двенадцати человек, прячущуюся в каменной пещере на каком-то склоне, но постоянно совершающую рейды в сторону горного селения. Регулярные рейды... Именно из-за этой регулярности и появилась возможность основательного слежения. Каждый день трое членов банды обязательно уходят около обеда и возвращаются в то же время на следующий день. И тут же уходит другая троица. Словно сменяют друг друга на посту. Такое челночное продвижение однажды заинтересовало постороннего наблюдателя, который оказался осведомителем районной милиции. Данные были переданы для оперативной разработки в штаб северо-кавказской группировки, потому что менты не в состоянии собственными силами произвести анализ странных действий боевиков. Нет у них для этого подготовленных специалистов.

В штабе группировки тоже не сразу бросили силы на уничтожение бандитов. Подобные времена канули в прошлое. Научились присматриваться, чтобы выполнить дело качественнее и, по возможности, локальную операцию развернуть в операцию масштабную, широкую, с охватом всех связей. Там тоже показалось несколько странным такое регулярное передвижение. Передали дело для проработки в спецназ ГРУ. Разведчики опять же проявили осторожность. Первоначально стали наводить справки... И выяснилось, к общему удивлению, что эту банду и бандой назвать трудно, потому что эти странные необщительные люди, появившись в горных местах в начале осени, ни разу не участвовали в какой-либо боевой операции, хотя ходят вооруженными и носят камуфлированные костюмы. Через селение как-то раз прошел большой отряд настоящих боевиков, матерых волков – уходил на зимовку подальше от обжитых мест и дорог. Вел с собой двенадцать пленников, которых, по мнению осведомителя, собирался обменять в Грузии. Все пленники – молодые ребята. С ними поговорить осведомителю не удалось – в селении отряд задержался ненадолго. Он углублялся в горы и не встретиться с первым отрядом никак не мог, потому что пользовался общей тропой. Должно быть, и встретился. Боевики приняли их за своих. Разошлись миром, хотя не все свои всегда миром расходятся.

Сведения слишком странные, чтобы на них не обратить внимание. Группе Согрина поставили задачу провести разведку минимальными силами и, если есть к тому основание, вызвать подкрепление для проведения войсковой операции.

Пошла обычная для разведчиков работа...

* * *

– У меня нос мерзнет, когда на них смотрю... – с мрачной улыбкой ворчит майор Сохно, наблюдая, как три боевика возвращаются в горы, к своей пещере. Идут цепочкой. У каждого на груди автомат, за плечами рюкзак. Маски «ночь» на лицах, словно боятся, что их сфотографируют. Но маски – это разведчикам понятно, хорошо защищают от встречного ветра, который стремится обжечь кожу не хуже твоего кипятка...

– Это у тебя оттого, что ты из-под снега свой нос слишком далеко высовываешь?.. – смеется Кордебалет. – Смотри, отморозишь самый кончик, он у тебя как светофор станет... Тогда уж сразу обнаружат... Придется тебя на пенсию списывать... А комиссия, сам знаешь, начнет придираться, не поверит в слова, посчитает красный нос последствием излишнего увлечения... Потрепят тебе нервы и без пенсии оставят...

– Нам пока на мороз грех жаловаться... – говорит Согрин вполне серьезно и довольно.

За эти дни, проведенные в горах, они, в самом деле, во множестве строят себе самые теплые убежища, из тех, что можно наспех построить в таких условиях. Пользуются возможностью – нынешняя зима на Кавказе выдалась снежная, склоны местами покрыты толстым настом, а в любой расщелине очень легко вырыть в снегу пещерку, защищающую от ветра и ночного мороза. Таких пещерок вырыто уже несколько. Все по ходу передвижения троек боевиков. Согрин решил отследить весь их путь частями. Куда ходят и зачем? Почему ровно на сутки? Первоначальное предположение, что боевики навещают селение, не подтвердилось. Группа потеряла день, поджидая их там, и не дождалась. Но отправляются именно в этом направлении. Значит, где-то сворачивают в сторону. И делают это где-то неподалеку от селения, иначе их не увидел бы местный житель-осведомитель. Координаты самого осведомителя менты, как случается часто, не дали. Не захотели «светить» того контактами с федералами. Понимают, что это может осведомителю дорого обойтись. Односельчане не любят русских, а боевиков всех мастей традиционно поддерживают. Горные районы населены не мирными чеченцами, а воинственными ичкерийцами[9]9
  Традиционно жители долинных районов Чечни называются чеченцами, а жители горных районов – ичкерийцами. Ичкерийцы более бедные и исторически жили больше разбоем, чем мирным промыслом. Потому воинственность у них в крови.


[Закрыть].

– Вам не кажется, что вид у них усталый? – спрашивает полковник, не отрываясь от бинокля.

Майоры поднимают свои бинокли. Смотрят долго.

– Ты хочешь сказать, что они ходят каким-то маршрутом целые сутки?

– Я не хочу этого сказать... – отвечает Согрин. – Я говорю только то, что они не на отдых ходили... Ночь наверняка не спали... Зевают все трое, сколько их наблюдаю... Видно, как маски натягиваются... Это может быть только от зевоты...

Тропа извивается между уступами и большими камнями-валунами, похожими на скалы. Тройка боевиков скрывается за поворотом.

– На склон... – командует полковник. – Против вчерашнего на два километра вперед... Пожалуй, сегодня этого должно хватить...

Их передвижение стремительно. И скрытно. Разведчикам следует идти такими местами, где трудно увидеть со стороны тропы оставленные следы. А это возможно только на более высоком склоне, где ветер сдувает снег с камней. Поднимаются туда среди кустарника. Среди кустарника снег, конечно, лежит – застрял, но тоже не заметишь его издали. А дальше – камни. По ним – короткий и стремительный марш-бросок на опережение группы, которая вскоре выйдет на смену первой. И занять место впереди предыдущего, подготовить его для наблюдения. То есть найти расщелину, засыпанную снегом, и вырыть там пещерку.

И все так, чтобы не попасть на глаза случайному постороннему человеку. Казалось бы, откуда взяться в этих необжитых горах постороннему человеку, что ему здесь делать. Но ведь точно так думали и боевики. Однако попали на глаза ментовскому осведомителю... И потому спецназовцы сами внимательно следят за окрестностями, чтобы не попасть на глаза осведомителю боевиков. Если кто-то случайный покажется, они обязаны обнаружить его раньше, чем он обнаружит их.

* * *

– Плывут мои кораблики... – усмехается майор Сохно. – Где их пристань? Пристань где? Доложить попрошу...

Боевики идут раскачиваясь, словно у всех походка одинаковая. Ветер дует им в спину, раздувает одежду, вытягивает вперед капюшоны, как бушпритные паруса, в подступающих сумерках делая самих боевиков похожими на призраки экзотических кораблей.

Сменная группа даже не доходит до нового места наблюдения, как отмечают разведчики, рассматривающие боевиков издали, с противоположного склона.

– Где-то, похоже, рядом... – полковник Согрин отвечает на вопрос Сохно.

Так и должно уже быть, потому что до селения осталось только три километра тропы. Каменный язык извиваясь спускается по склону. Прямо с тропы боевики перебираются на этот язык и уже по камням забираются вверх.

И вдруг пропадают из поля зрения... Не сворачивают в сторону, а просто пропадают... Причем замыкающий еще успевает оглядеть окрестности, потом шагает за камень и из-за него не выходит.

– Пещера... – говорит Сохно.

Полковник разворачивает карту, насколько можно ее развернуть в тесноте маленького убежища, и наносит на нее значок.

Они выжидают еще час. На всякий случай. Наблюдают по одному. Двое в это время отдыхают. Наконец Согрин смотрит на часы:

– Пора...

Теперь обратная дорога, тот же путь в противоположную сторону, только удлиненный на пару километров. До нужного места они добираются уже в темноте и торопливо, хотя с ответственностью и качеством, вырывают новое убежище. Здесь отдых до середины следующего дня. Один опять – на случай – дежурит, двое спят. Смена через два часа.

– Продуктов осталось на двое суток, – констатирует Кордебалет.

– Как раз успеем...

* * *

Примерное время приближения очередной троицы боевиков спецназовцы знают. И потому встречают их с биноклями в руках. Все происходит точно так же, как накануне, исключая маленькую особенность. Теперь в поле зрения попадают не шестеро, а сразу девять по-походному одетых боевиков. Возвращающуюся троицу встречают две тройки, которые тащат двое саней с грузом. Это уже что-то новое.

– Интересно... – сам себе говорит Сохно.

Сани самодельные, больше похожи на волокуши, с той только разницей, что имеют хоть низкие, но полозья, сделанные из толстых гнутых веток. Несомненно, среди этой шестерки командир. Видно, как держится он с другими и как другие держатся с ним.

– Разделились пополам... Сам бог велит наказать их за неосторожность. Куда идут шестеро – мы знаем... Куда пойдут трое – узнаем... – прикидывает Сохно.

– Шестеро с двумя санями... – осторожничает Кордебалет. – Это нонсенс... Они могут пойти в другую сторону... И мы их потеряем... Если следить за ними, потеряем возвращающихся... Времени у нас в обрез. Питание на два дня плюс три дня без питания... Больше при такой погоде не протянуть. А если они за это время не вернутся?

– Пятьдесят на пятьдесят... – полковник все еще сомневается. Но он привык обсуждать в своей маленькой группе все вопросы сообща.

– Пятьдесят на пятьдесят? Едва ли... – не соглашается Сохно. – График они не нарушали. Почему должны нарушать его сейчас? Трое обязательно должны пойти в первую пещеру. Допускаю, что трое могут пойти в сторону. Но тогда у них были бы только одни сани. Для троих тащить двое саней по такой тропе сложно. Скорее... Восемьдесят на двадцать. И даже в этом случае стоит рискнуть...

– Стоит, – теперь уже решительно соглашается Согрин. – Эти обязательно вернутся... В любом случае первую пещеру мы знаем, сегодня обязательно должны узнать вторую...

– И нет смысла вызывать подкрепление... – уточняет Сохно. – Они разделились...

Кордебалет плечами пожимает. Он не решил окончательно. Но и решает здесь не он. Поэтому невозражение принимается командиром за согласие.

Боевики расстаются. Шестеро продолжают тащить сани. Трое усталой походкой, раскачиваясь, как накануне вечером, бредут дальше. Спецназовцы пропускают их мимо себя и выбираются из своей пещерки. Камуфлированные костюмы боевиков на чистом снегу видны хорошо. Разведчики – в белых маскхалатах. Их заметить труднее. Потому они и покидают убежище так смело, но на противоположный склон пока переходить не спешат. Ведут преследование издалека. Передвигаются, стараясь перебегать от камня к камню, но не забывают и по сторонам посматривать. И держат дистанцию строго. Чтобы и самим не высунуться, и бандитов не потерять. Такое преследование всегда утомительно. Благо идти приходится недалеко...

– Часовой... – говорит Сохно и падает лицом в снег.

Еще не видя часового бандитов, полковник с майором повторяют действия ведущего. Без движений лежат около минуты.

– Не видит... – сообщает наконец Сохно. – Дальше собственного носа не видит...

Только тогда поднимаются головы и бинокли подносятся к глазам.

Часовой встречает прибывших рядом с большим камнем. Подпрыгивает, перебирает ногами – замерз. Значит, стоит давно, скоро его должны менять. Еще достаточно светло, чтобы рассмотреть даже в бинокль – площадка перед камнем основательно утоптана. Значит, здесь постоянный пост. И пещера, следовательно, где-то рядом.

Так и вышло. Обменявшись с часовым коротким разговором, троица сворачивает за камень и исчезает из глаз разведчиков. Значит, вход близко. Это оплошность. Часового следует выставлять дальше от пещеры. Но у боевиков нет настоящей школы. Они учатся на опыте, если выживают. Сейчас спецназовцы как раз готовы преподнести им урок.

– Шурик... «Винторез»... – коротко командует Согрин.

Кордебалет снимает с плеча винтовку, чехол с оптического прицела и готовится, занимает удобную позицию за камнем.

– Скоро смена часового. По выстрелу на каждого... Мы – вперед... Включи «подснежник»...

Шурик включает коротковолновую рацию, подправляет микрофон и прикладывается глазом к окуляру оптического прицела. Дистанция метров в сто пятьдесят. Это не великая проблема для стрельбы из «оптики» – снять двух близко стоящих боевиков. Кордебалет даже не кивает, он уже готов к выполнению. А полковник с Сохно пользуются тем, что часовой отвернулся, провожая взглядом товарищей, и быстро спускаются со склона.

– Туда... Туда...

– Здесь удобнее... Там камни посыплются...

– Не посыплются, они сырые, смерзлись...

Переговоры товарищей, доносящиеся из наушника, не мешают и не отвлекают. Если бы Кордебалет следил не за часовым и площадкой перед камнем, он увидел бы еще, как полковник с майором поднялись до тропинки, а потом начали забираться по камням выше. Но не удивился бы тому, как быстро они пропали из поля зрения, потому что сам умеет делать точно так же. А уж если они пропали из его поля зрения, то в поле зрения боевиков, успокоенных долгой безмятежной жизнью, они и не попадут. Перебираться скрытно разведчики умеют...

Только через полчаса, оторвавшись от прицела и рассматривая цель невооруженным глазом, Кордебалет замечает движение на пару десятков метров выше камня, возле которого по-прежнему подпрыгивает часовой – ноги греет. Шурик и сам уже слегка замерз, дожидаясь смены часовых, и мысленно торопит последних. Наконец из-за камня появляется коренастый боевик, напяливший на себя, видимо, пару камуфлированных бушлатов. Не любит мороз, который крепчает по мере того, как солнце скрывается за склоном ближнего хребта. Прицел сначала выбирает нового. В старого Кордебалет даже не целится. Он просто нажимает на спусковой крючок, чуть переводит прицел в сторону и нажимает снова.

Только после этого рассматривает плоды своего труда. Оба боевика на площадке. Старый, которому пуля угодила в затылок, лежит лицом вниз, неестественно вывернув руки. Новому пуля вошла в горло, и он еще жив, тянется рукой к торчащему из сугроба автомату. Но ранение удачное – с таким не закричишь, не поднимешь тревогу. Третья пуля успокаивает его окончательно.

– Рапсодия. Я Прыгун. Двое часовых... Дело сделано... Путь свободен...

Кордебалет поднимается в полный рост и видит, как тоже в полный рост поднялись на склоне выше площадки Согрин и Сохно.

– Я Рапсодия. Прыгун, выходи на тропу.

Он свою задачу понимает сам и быстро спускается, а потом и поднимается к тропе. Ему идти прямо. Там, где обычно ходят боевики. И передвигаться как можно быстрее, с перебежками. Скоро хватятся невернувшегося часового, что-то заподозрят. Это, должно быть, и будет момент атаки. Надо подоспеть вовремя, чтобы использовать «винторез» с его способностью к бесшумной стрельбе. У Согрина «калаш», у Сохно привычные два «стечкина». А шум, возможно, пока поднимать не следует. Звук выстрела далеко разнесется по долине, а шестеро с санками не успели еще уйти далеко.

Но Согрин с Сохно спускаются раньше, чем успевает дойти Кордебалет. К его приходу они уже стоят возле устья пещеры, а в стороне валяется лицом вниз третий боевик. Большая лужа крови красноречиво говорит, что Сохно привычно рубанул тяжелым ножом в сонную артерию – он владеет этим скользящим ударом мастерски и снимает часового без звука. Теперь их осталось трое на трое.

– Остальные, думается, спать легли... Пообедать успели и завалились... – доносится в наушник шепот Сохно.

Согрин кивает и вытаскивает свой нож, чешет отросшую за несколько дней щетину на подбородке – словно остроту пробует. Кордебалет понимает, что требуется от него... Он снимает с плеч ранец с рацией, чтобы не мешал передвигаться предельно быстро, и тоже готовит нож...

ГЛАВА 2

1

Первый вопрос, который предстоит решить Доктору Смерть на месте самостоятельно, он начинает решать с самого утра, хотя с вечера еще дал задание своим волонтерам. А утром по телефону запросил все данные по погибшим за последние месяцы наркоманам, отрабатывая первую версию, возникшую в голове. Естественно, по наркоманам, погибшим не в дорожно-транспортных происшествиях, а в результате пагубного пристрастия. И только потом уже, дав время на подготовку материалов, сам выехал знакомиться с данными.

Доктора уже ждут.

– За какой срок? – просит его уточнить майор из отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков областного МВД, сонно отводя в сторону ленивый взгляд.

– Давайте сразу за полгода. Меня интересуют случаи одновременной гибели нескольких человек. Остальное, пожалуй, можно пока не трогать.

– Позавчерашний случай вы знаете?

– Конечно. Именно потому и интересуюсь...

Майор вздыхает, лезет в сейф и вытаскивает папку. Но пока не раскрывает. Он вообще очень медлительный, толстый и вздыхает часто. Должно быть, надеется, что его пожалеют и не заставят работать больше, чем он сам хочет. А сам он не хочет работать вообще. Это Доктор знает, потому что не в первый раз встречается с этим майором.

– Вот сегодня, кстати, двое...

– Стандарт?

Майор закатывает круглые глаза, непонятно что этим изображая.

– Да... Передозировка...

– Рицина нет?

Теперь глазные яблоки совершают какой-то странный оборот. И тоже непонятно, по какому поводу. Может быть, что-то подчеркивая, может быть, сами по себе гуляют.

– Я специально запросил полчаса назад. Сказали – нет... Обычное... Как вы говорите, стандарт...

У Доктора по этому поводу есть собственные подозрения, и он желает все выяснить до конца.

– Экспертиза всегда производит вскрытие? Положа руку на сердце... Как считаете?

Новое вращение глаз совершается в разные стороны. Как майору такое удается – остается только удивляться... У Доктора появляется предположение, что или он сам наглотался наркоты и потому видит что-то несусветное, или наркоты наглотался мент и что-то несусветное изображает.

– Теперь – всегда... Строгое указание...

– Понятно... Значит, сегодня – всегда... А раньше?

Доктор, чтобы не сбиваться с мысли, прекращает наблюдение за странными вращениями глазных яблок.

– Раньше... Говорили, что производят. На самом же деле... Я сомневаюсь. Наркоман и есть наркоман. Кто на этих гнилых придурков внимание обращает. Диагноз один и тот же. Автоматом, думаю, ставили. Вы же сами, кажется, бывший врач. Знаете эту систему. Начальство тоже что-то знает. Иначе просто не было бы необходимости давать указание. Вчера начальство разослало циркулярно категоричную бумагу.

Майор опять вздыхает, с видимым трудом разворачивает неуклюжее тело и вытаскивает из сейфа еще одну бумажку.

– Вот, и нам прислали копию, чтобы в курсе держать...

Само наличие такого документа подтверждает подозрения Доктора. Вскрытия погибших наркоманов не проводилось. Ставился стандартный диагноз: «передозировка наркотиков»...

– Сегодняшний случай – совместный?

– Нет. Даже в разных районах...

– А раньше? Совместные были? В одной компании.

– Три месяца назад... – майор наконец-то раскрывает свою папку и отыскивает нужную страницу сводки. – Сразу четыре человека. Диагноз тот же. Но... Я думаю... Всякое могло быть. В этот раз тестирование на рицин проводилось только потому, что... Сами понимаете. Сотрудники райотдела погибли. Могло быть и раньше такое. Сейчас уже трудно проверить...

– А если просто для информации?.. Без протокола поговорить с экспертами...

– Бесполезно. Не сознаются... Зачем им на себя лишнее «вешать».

– Эксгумация?

– А даст ли она хоть что-то? Время прошло... Что от трупа осталось?..

– Рицин трудно выводится... Оставляет характерные следы... Процесс гниения – это процесс переработки одного вида белка в другой. Рицин этому мешает. Давайте попробуем... Может оказаться, что тела сохранились даже лучше похороненных на месяц позже...

Доктор видит, что майору просто не хочется возиться с таким хлопотным вопросом. Но одновременно знает, что тому уже дано категоричное указание руководства оказывать всяческое содействие сотруднику Интерпола, более того, майор даже знает, что для проверки инцидента сегодня в город прибывает заместитель министра внутренних дел и у многих могут полететь погоны. В райотделе-то уж точно полетят, а может быть, и у кого-то повыше... И подставлять себя майор не рискует. И потому разворачивает папку так, чтобы документ оказался перед Доктором.

– Я позвоню прокурору. Нужна санкция. Придется делать. Вот акт экспертизы. Можете взять все данные. Сделать ксерокопию?

– Если вам не трудно.

Трудно майору подняться без вздоха со стула. Очень трудно. Он надеялся, что интерполовец откажется, если уж добился согласия на эксгумацию трупов. А теперь надо идти в канцелярию и снимать копию. Но он, зачем-то потоптавшись возле своего стола, идет, поленившись закрыть сейф даже при постороннем. Но скоро возвращается с копией.

Доктор кладет на стол свою визитную карточку с подписанным от руки номером сотового телефона.

– Я попрошу вас найти того эксперта, что подписал заключение. Потом позвоните мне. Я думаю, и вам, и вашему руководству будет лучше, если мы сделаем все сами до приезда заместителя министра, потому что он все равно заставит это сделать...

Доктор нашел слабое место. Подготовил удар и ударил. Майор быстро заморгал глазами и закивал:

– Конечно... Конечно... Как только назначу время, сразу позвоню вам...

* * *

Уже на выходе из областного управления, когда Доктор взялся рукой за большущую дверную ручку, в его кармане зазвенел мобильник. Доктор глянул на табло определителя. Это один из его волонтеров – Юра Алферов, которого они когда-то выручали из смертельно опасной переделки вместе с Дым Дымычем Сохатым[10]10
  Эпизод романа «Братство спецназа».


[Закрыть]. Юра, бывший сержант ВДВ, ветеран Афгана – человек, вращающийся в полууголовных кругах. Имеет множество знакомств и много полезной информации. Его невозможно заставить стать сексотом ментовки или ФСБ, но с Доктором он всегда сотрудничает с удовольствием из личной симпатии и уважения. И даже более того, как и сам Доктор, смотрит на закон закрытыми глазами, если это необходимо для дела.

– Привет. Слушаю тебя.

– Привет. Я включился в твое дело...

– И что? Есть новости? – Доктор разговаривает и смотрит на двух ментов, что ждут кого-то около внутреннего телефона. Менты старательно прислушиваются к его разговору.

– Кое-что есть... Приезжай ко мне на старую квартиру... – коротко сообщает Юра. – У меня в гостях один из этих скинов, что азеров трясли. Хороший добродушный мальчишка... С ним можно откровенно поговорить... Даже сильно бить необязательно... Адрес помнишь?

– Помню... Еду...

Он убирает трубку и останавливается прямо против любопытных ментов:

– Вам что, рассказать, кто звонил?

– Что? – рассеянно спрашивает старший лейтенант.

– А ни хрена!.. – рявкает Доктор. – Не люблю, когда уши растопыривают... Оторвать могу...

Он выходит, оставив ментов в растерянности, и старается хлопнуть дверью, но дверь слишком тяжелая, закрывается медленно. Такой не хлопнешь, даже имея лосиную силу Доктора.

Доктор оставил свой «Мерседес-500» на стоянке в Москве, потому что рассчитывал обернуться за два дня, как получалось у него обычно, и теперь вынужденно пользуется в городе «девяткой» жены, в которой чувствует себя человеком, сидящим на корточках. Машина явно не предназначена для его двухметрового роста, и езда в ней утомляет. Тем не менее приходится пристраиваться, сдвинув сиденье до предела в заднее положение и едва не сломав его. Через полчаса он уже в старом отдаленном районе города, среди двух– и трехэтажных кирпичных домов, построенных когда-то пленными немцами. Довольно добротные строения, выдержавшие советские и даже постсоветские коммунальные издевательства.

Дома похожи один на другой. Понадеявшись на свою память, Доктор сначала въезжает в другой двор, но вовремя вспоминает, что в соседнем точно таком же доме должно быть кафе с каким-то пельменным названием. Здесь такого заведения без бинокля не просматривается. Тогда он отыскивает через квартал само кафе, а потом уже и нужный дом.

Должно быть, его ждут у окна. Шагов навстречу не слышно. Дверь на звонок сразу открывает незнакомый парень уголовного типа. Распахивает ее пошире, пропуская Доктора. Парень даже не спрашивает имени.

– Юрий Василич, – говорит в комнату, – так я пошел...

– Иди... – раздается из комнаты знакомый голос.

Доктор провожает парня взглядом, закрывает за ним дверь и проходит в квартиру. Юра сидит на подоконнике, поигрывая пистолетом – на пальце крутит по-ковбойски. Получается это у него довольно ловко. Доктор тридцать лет имеет дело с оружием, а так не умеет. Впрочем, с пистолетом понятно, на его пальце пистолет крутить – то же самое, что крутить его на бревне.

– Привет, шеф... – Юра курит сигареты «Parliament» – признак респектабельности – и улыбается.

В этот приезд они с Доктором не встречались. Только общались по телефону.

– Привет, ковбой...

Такое обращение тоже не случайно. Ростом волонтера бог обидел, и он всегда носит высокие каблуки, чтобы казаться солиднее. Высокие каблуки на обуви – ковбойский стиль, хотя они и лишены шпор.

Доктор пожимает Юре руку и оборачивается к «виновнику» такого срочного вызова.

Посреди комнаты на стуле сидит крепкий бритоголовый парень. Выражение лица не кричит о высоком интеллекте. Ноги привязаны скотчем к ножкам стула. Руки таким же скотчем стянуты за спинкой. На лбу пара основательных ссадин. На куртке видны отпечатки чьих-то не слишком чистых башмаков. На вид слегка испуган. Парню от силы восемнадцать лет, он считал себя достаточно крутым, а оказалось, что и постоять за себя не сумел: вломили, увезли, связали...

– Это и есть тот самый молодой убийца?

Доктор смотрит холодно, без проявления эмоций. Встречный взгляд парня испуганно взлетает. Ждет уточнения. Он еще не слышал об убийстве. Рассчитывал, что привлечь его могут, самое большее, «по хулиганке». Плевая статья... Только авторитета добавит. Ну, могут еще приписать разжигание межнациональной розни... Статья еще более плевая...

– Он самый... – подтверждает Юра. – Что, тот азер уже «крякнул»?..

– После третьей операции на мозге... Эти козлы его велосипедной цепью огрели... Перелом черепа в трех местах, прострел в лобовую кость, трещина лобовой кости, растечение мозговой жидкости. С таким не всегда выживают... – Доктор легко координирует психологическое давление.

Он умеет это делать, знает теорию и неоднократно применял систему на практике. После первого, незначительного психологического удара, нанесенного как бы случайно, почти нехотя, следует дать надежду на спасение, а потом нанести более сильный удар. Такое чередование «кнута и пряника» действует почти безотказно на людей, не имеющих специальной подготовки или особого эмоционального настроя. У парня нет ни того ни другого. Вытатуированная на голой крепкой шее посолонь[11]11
  Посолонь – сакральный ведический знак, соответствующий символу круговорота Земли вокруг Солнца, неизменности смены суток и времен года. Безграмотно идентифицировать посолонь и фашистскую свастику, хотя они имеют сходное начертание.


[Закрыть] вовсе не говорит об идейности. Доктор хорошо знает, кто такие скинхеды, и их неизменно низкий интеллектуальный уровень.

– Туда ему и дорога... – Юра проходил обучение у Доктора и легко вливается в допрос, выполняя как раз нужную сейчас функцию. Протянул «пряник»...

– С этим я соглашусь... – кивает Доктор. – Но сегодня ночью прилетела бригада спецов-боевиков из Баку... Разыскивают этого вот и его друзей... Среди них бывшие опера азербайджанского КГБ, опытные разыскники. Город перевернут... Найдут... А если этот не будет говорить со мной достаточно открыто, я сам позвоню... Отдадим его им... Они умеют допрашивать... По кусочку кожу снимать будут. По дециметру в час...

Так Доктор заносит над плечом «кнут», пугая ударом с размаха.

– Что надо-то?.. – Скин сам идет навстречу вопросам, не дожидаясь удара, – быстро сломался, квашеный...

– Надо только сказать, почему вы выбрали именно этого азера и его жену. Вопрос выбора – вот почти единственное, что меня интересует...

Парень долго соображает:

– Ну... Жил он в нашем районе... Квартиру купил... Богатый...

– Что еще вы про него знаете?

– Кафе у него свое... Наркотой там торговал...

– Это уже ближе к теме... Что определило ваш выбор? Азеров в городе полно. А вы выбрали именно этого... Обрати внимание, я даже не спрашиваю ни твоего имени, ни имени тех, кто был с тобой... Мне это неинтересно. Мне важен принцип. Принцип выбора... Важно все, что вы знаете об этом человеке... Может быть, и о его жене...

– Да ничего не знаем... Пусть у себя в Баку наркоту толкает... Нечего наших парней травить...

– Да, – соглашается Доктор. – Это причина... Вы знали, что было зашито в шубе его жены?

– Откуда? Мы не мерили... Сняли шубу, за угол зашли, там бомжиха навстречу... Приодели ее... Для смеха... И дали пинка, чтоб проваливала... Мы вообще-то бомжей тоже не балуем...

– А мужская дубленка?

– В мусорный контейнер бросили... Еще какой-нибудь козляк подберет...

– У дубленки тоже была подкладка?

– Нет вроде... Обыкновенная дубленка...

Большего, чувствует Доктор, с этого молодца взять невозможно. Они бьют иностранцев только по национальному признаку, не понимая, что и русских в том же Азербайджане обрекают на подобную участь. Бьют не за что-то, а только за иной цвет волос, кожи, глаз... Подонки, но их наказывать за это бесполезно, потому что наказывать следует того, кто создает такую ситуацию. А создают ее продажные чиновники, в том числе и менты...

– Ладно, отпусти этого мудака... – командует Доктор. – Его все равно найдут и «грохнут»...

Юра спрыгивает с подоконника, вытаскивает из кармана нож и разрезает скотч.

– Смотри, братан, – предупреждает он, – эту квартиру забудь... Иначе я с тобой обойдусь хуже, чем залетные азеры... Я знаю, где тебя искать... Из-под маминой кровати вытащу...