Текст книги "Жестокий рикошет"

Автор книги: Сергей Самаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Главная сложность состояла в том, что я не знал расстояния до следующего заслона. Вспоминая перекличку «кукушек», единственное, что я смог определить, это разброс постов в пределах полутора сотен метров. Полторы сотни метров в длину и от двадцати до сорока метров в разных местах ширина «зеленки», и люди при этом песен не поют и, может быть, прячутся – как найти бандитов? Задача сложная. Но вполне выполнимая. Выполнимая хотя бы частично~

Сто пятьдесят на три делится легко. И потому я, приняв каждый участок за пятидесятиметровый, первые двадцать пять метров прошел почти свободно. Но дальше решил уже подстраховаться, сначала перешел на «гусиный шаг», а потом и вообще пополз. Отдохнувшие было колени и локти снова напомнили о себе. Но я только на тренировках больше проползал и потому знал, что скоро эта боль станет привычной, перестанет донимать и на нее вообще можно будет не обращать внимания. А не обращать на нее внимания необходимо, потому что боль, как любой отвлекающий фактор, мешает сосредоточиться. Я сосредоточил внимание на окружающем, и боль в самом деле сначала только отступила, а потом и совсем ушла. И вовремя, потому что я довольно быстро наткнулся на первый пост. Правда, приблизиться к нему не поспешил, потому что там тихо разговаривали двое бандитов – один в камуфлированной косынке, второй в меховой национальной шапке, какую носят горцы. Как только у него голова в такой лохматой шапке не сварится~ Но если к последней линии заслона я подходил сзади, то с этими оказался, по сути дела, лицом к лицу, что мне, естественно, не слишком понравилось. Должно быть, бандиты считали, что я нахожусь где-то посредине между двух линий. И я, передвигаясь буквально по сантиметру, начал смещаться в сторону. Смещаться мне можно было только вправо, в глубину «зеленки», потому что слева через три метра шел уже каменистый и всем взглядам открытый берег ручья. Берег с бандитского поста просматривался слишком хорошо, чтобы можно было рисковать и совершать обход там. Случайный поворот головы, и обязательно заметят. И потому я выбрал место обхода правее. Но там почти сразу наткнулся еще на один пост. Что-то слишком близко от первого, как мне показалось, но не я, к сожалению, посты расставлял. Сместившись еще правее, я оказался против третьего поста, а потом и против четвертого, расположенного почти вплотную к отвесной скале, – здесь сообразили сразу и под скалой проход перекрыть. Итого, вторая линия заслона состояла из пяти человек, что уже говорило о серьезности намерений перехватить беглеца. Но это вовсе не значило, что им обязательно удастся этого беглеца перехватить, как мне почему-то показалось. Но я хорошо понимал и психологию бандитов, впрочем, в подобной ситуации не имеет значения, кто перед тобой, простой бандит или подготовленный солдат противника. Психология для всех одна. И чем больше бойцов выставлено в заслон, тем менее внимателен и насторожен каждый из них. Людям вообще свойственно надеяться на того, кто рядом с ними. А это не всегда бывает правильно, поскольку полностью и стопроцентно надеяться можно только на самого себя. А когда каждый на самого себя надеется, то в целом из любой группы получается сильная боевая единица. Эту теорию нам преподавали наши командиры с первых дней службы. И сейчас пришло время применить теорию на практике.

Теоретически самым слабым звеном в цепи должен стать промежуток между первыми двумя постами. Во-первых, на одном посту сразу два человека, во-вторых, на другом посту бандит знает, что рядом два человека, и тоже на них надеется. Когда каждый надеется на другого, можно быть уверенным, что все они друг друга благополучно подведут. И я, слегка «осадив назад», вернулся почти к той самой точке, с которой увидел первый пост. Там присмотрелся. И выбрал себе позицию, с которой можно начать движение. Мне присматриваться было чуть проще, чем бандитам, поскольку я находился на более высокой точке и вперед видел относительно далеко. И сразу определил, что, пробираясь между первым и вторым постами, мне придется в ползании демонстрировать слалом. Впрочем, это даже не слалом, а бобслей, потому что словно специально для меня природой была подготовлена трасса – узкая низинка, извиваясь, как обычно извивается ручей, шла туда, куда мне нужно было попасть, – за спины бандитам. Может быть, весной это и в самом деле был ручей, текущий параллельно основному, более широкому. Об этом и камушки говорили, разложенные течением по дну в только одной природе понятном порядке.

Еще раз осмотревшись, я двинулся по трассе для бобслея, за неимением саней, на своем животе, отталкиваясь от земли коленями и предплечьями. В отличие от спортивного состязания никто не засекал время прохождения трассы, а «болельщикам» мне было лучше бы не показываться. И потому я часто замирал и прислушивался. С первого поста время от времени слышались слова, произнесенные полушепотом. Не зная языка, я все же мог почувствовать интонацию. Интонация была спокойная. О том, что я проползаю в четырех метрах, никто не догадывался. Да бандиты и не смотрели в мою сторону, их интересовал край «зеленки» и заросли впереди, но и туда они, как я видел раньше, не смотрели, а только бросали взгляды, словно предполагали, будто я буду идти в полный рост и песенку насвистывать.

Но, похоже, они видели, как я шел в полный рост по противоположному склону. И не думали, что я изменю манеру движения, переместившись со склона в «зеленку». Они не ощущали естественных причин для такого изменения, потому что не сталкивались со спецназом ГРУ в боевой обстановке. Они думали, что сталкивались. Захватили одиннадцать человек. Наверное, восьмерых до нас захватили так же легко, как и нас. И излишне и опасно самоутвердились. Они плохо понимают, что такое боевая обстановка. Но я это понимаю. И готов убедить их в своей правоте.

Одиночный пост справа меня мало беспокоил. Я рассмотрел бандита, что сидел там и ковырял в носу. Ему меня вообще не видно. А уж чтобы меня было не слышно, я об этом заботился каждую секунду своего маршрута. Так я прополз за спины всем боевикам второго заслона. И сразу начал сдвигаться в сторону скал, чтобы начать работать уже привычно оттуда. И легко нашел пост с одиночным бандитом. Тот сидел даже не в кустах, не лежал, а именно сидел на камне и читал письмо. И при этом, очевидно раздумывая, время от времени почесывал коротко стриженный затылок. Удар лопаткой в этот затылок заставил его почесывания прекратить. Провизией я уже был обеспечен, но обыск все равно провел, оружие и патроны спрятал и позаимствовал только вместе с кожаными ножнами большой нож, способный стать боевым, несмотря на свои великоватые размеры и тяжесть. Боевой нож должен иметь более легкое лезвие, чтобы им можно было просто и точно управлять. Но за неимением оного можно было и этим обойтись.

* * *

Поскольку расположение постов в отличие от первого случая я узнал заранее, я уже пошел к следующему посту смелее. И излишне расслабился, потому что вовремя под ноги не посмотрел, и ветка под подошвой хрустнула. Но меня никто не окликнул. Ветка хрустнула в том направлении, где я, как считали бандиты, быть не мог. И никого, кажется, не насторожила. Это опять подтвердило, что бандиты просто не понимают, что такое спецназ ГРУ.

Я работал~ Два поста я прошел без задержки, и не возникло никакого шума, что насторожил бы соседние посты. На этих постах я сумел найти четыре перевязочных пакета, по два у каждого из бандитов. Я чувствовал, что рана на ноге от нагрузки кровоточила и скоро необходимо будет сделать перевязку. Так что пакеты оказались мне кстати.

Остался только крайний пост, где сидели двое. С двумя справиться сложнее. Но меня смущало не то, что они могут оказать сопротивление. С ними я справлюсь, поскольку, когда меня заметят, я останусь с последним бандитом один на один. Меня смущала возможность второго поднять крик, от которого может насторожиться третья линия «кукушек». А я намеревался и третью линию пройти так же тихо. Почему же не пройти, если рука еще не устала бить настолько, что удар может оказаться слабым, а лопатка пока не затупилась.

И к последнему посту я подбирался особенно тщательно, размышляя, каким образом мне провести атаку так, чтобы за короткое мгновение уничтожить двух противников. Я подкрадывался, я использовал каждое укрытие, чтобы присмотреться и перевести дыхание. Благо укрытий здесь, в «зеленке», позади поста, хватало, и, чтобы хорошо увидеть сквозь кусты, следовало высоко поднимать голову. Я не поднимал, я уже запомнил направление и строго его придерживался. И вышел позади поста.

Таким образом, скоро я оказался уже на расстоянии двух метров. Двое сидели ко мне спиной. Уже не разговаривали. По очертаниям спин я бы подумал, что там отец с сыном. По крайней мере, тот, что был в лохматой шапке, был узкоплечим и физически слабым, как подросток. Но это не должно было меня смущать. Этот подросток держал руки на стволе автомата и, не задумываясь, выстрелил бы в меня, имей такую возможность. Даже в меня не атакующего, а просто мирно идущего или даже убегающего. Когда подростки берут в руки оружие, они перестают быть подростками и становятся противниками. Особенно это касается горцев, каждый из которых мечтает стать воином.

Предстоящая короткая схватка большого тактического выбора не предоставляла. Удар на поражение, естественно, следовало наносить старшему противнику, во-первых, потому, что он опаснее, во-вторых, потому, что меховая шапка может смягчить удар лопаткой. И сразу после этого увеличить дистанцию со вторым, чтобы подготовиться ко второму удару. Лопатка – это не нож, и на короткой дистанции действовать лопаткой неудобно. Как дистанцию увеличить – с этим трудностей возникнуть не должно. Не самому следует отскакивать, а противника отбросить ударом, тогда он подготовиться не сумеет.

От задуманного до сделанного всего два шага. После первого шага я поднял лопатку, но противники уже начали оборачиваться. Это их спасти, конечно, не могло, потому что оборачивались они неторопливо, не ожидая атаки с этой стороны. А уже через мгновение я нанес без прыжка, из прямой стойки, удар лопаткой прямо в подставленный лоб. Но рассматривать последствия удара не стал и сразу ударил второго, который уже подниматься начал, ногой в грудь чуть ниже шеи, сбивая с ног и заставляя выронить автомат. Этот удар перебивает дыхание взрослому, а подростка просто «отключил». Подросток упал навзничь и руки разбросал. И шапка с него упала. Я шагнул вперед, чтобы теперь уже лопаткой ударить, и тут только увидел длинные волосы, увидел распахнувшуюся от моего удара рубаху и обнажившуюся женскую грудь.

Вот этого мне только и не хватало!~

Не убивать же, в самом-то деле, девку. Рука на нее не поднимется, хотя девка совсем не красавица. Но что делать с ней?

Я, говоря честно, просто растерялся. И попытался привести ее в чувство. Посадил прямо, но она сидеть не хотела и опять падала на спину. Я наклонился и веко приподнял, надеясь, что не убил ее. Зрачок смотрел на меня жестко и со злобой. Это был не застывший зрачок, живой. Она уже, кажется, все поняла. И в сознание пришла. Я хотел было выпрямиться, я уже начал выпрямляться, чувствуя в ситуации какую-то опасность, и только тогда почувствовал, что мне в боку что-то мешает. Боль пришла только через мгновение, когда я осознал, что девка воткнула мне в бок нож – там, где бронежилет не застегивался из-за отсутствия липучки. Она, может быть, даже не видела сам просвет, но нечаянно попала прямо в него, и боль заставила меня на мгновение замереть в оцепенении. А девка не растерялась, она не отскочила, она просто отодвинулась в сторону и рукой уже поднимала упавший автомат. Я не думал, что мне делать, рука сама поднялась и опустилась вместе с лопаткой до того, как ствол поднимется на уровень моей груди. Я опередил ее, но чувствовал, что в боку мне что-то очень мешает. Смотреть туда не хотелось. Но я посмотрел. Нож так и торчал в боку, ушедший в глубину до половины, похоже, кривого лезвия. Воткнуть его по самую рукоятку у девки сил не хватило. Будь лезвие поуже, она воткнула бы, и тогда неизвестно еще, смог бы я нанести опережающий удар. Но лезвие было широким и кривым. Чтобы таким ножом нанести глубокую рану, сила нужна и бить нужно уметь, одновременно с ударом доворачивая кисть. Но и без того ранение сразу причинило мне больше неприятных ощущений, чем пуля, задевшая бедро. Но присутствие девки сразу навело на мысль, и я посмотрел на суконную сумку, висевшую у нее на боку. На сумке не было красного креста на белом фоне, но только открывая ее, я уже предполагал, что найду внутри. Так и оказалось – там была полевая аптечка. Как раз то, что мне очень требовалось. И обрабатывать рану необходимо было немедленно.

* * *

К ручью мне выбираться необходимости не было, потому что у последнего убитого бандита на ремне висела армейская фляга с водой. Вода была не ледяной, как из ручья, но и не теплой, и я позволил себе напиться, хотя и не так, чтобы живот раздуло. После этого осторожно, стараясь не тревожить рану, снял «разгрузку» и бронежилет, отыскал в походной аптечке пакет с марлевыми тампонами и вату, открыл пузырек, хлоргексидином и, пропитав тампон с ватой раствором, прикрыл рану и стал осторожно, по миллиметру, вытаскивать нож. Это было невыносимо больно, и зубы я стиснул до судороги в челюстях. Но так мучить себя было выше моих сил. Надо было сделать что-то кардинальное, и тогда я перевел дыхание, собрал в кулак волю и выдернул нож одним рывком. Может быть, я от боли и потерял на какое-то мгновение сознание. По крайней мере, мне так показалось. Бывает так, что сознание теряешь, но не успеваешь упасть, как снова в него приходишь. Тем не менее вторая рука с тампоном прижалась к ране. Остановить кровь тампон, конечно же, не мог. И я, недолго думая, сорвал рубашку с тела девки, потому что тянуться к телу парня было далеко, и тампон прижал рубашкой. Пусть она кровь впитывает.

При этом я осознавал свое опасное положение. Поблизости от меня находилась, насколько я понимал, еще и третья линия с точно такими же бандитами, поджидающими добычу. И кто-то из них мог не вытерпеть томительного ожидания и выдвинуться вперед, чтобы проверить положение дел. А я был в таком состоянии, что оказывать сопротивление мог бы с трудом. В голове был туман, во всем теле боль~ Хорошо, что в санитарной сумке оказался пузырек с нашатырным спиртом. Я обильно смочил ватку и, не жалея себя, приблизил ее к самому носу. И с трудом сдержался, чтобы не раскашляться и не расчихаться. А зрение сразу же потерял из-за выступивших слез. Нет, с нашатырным спиртом следовало быть осторожнее. Я отодвинул ватку чуть дальше, помахал ею перед лицом – резкий противный запах снова окутал меня, но в голове слегка прояснилось.

Можно было подумать о своем положении и о дальнейших действиях.

Рана в боку была довольно глубокой. Я посмотрел на окровавленное лезвие ножа, брошенного на камень. По крайней мере, сантиметров на пять-шесть лезвие в тело вошло. Может быть, задета селезенка. По идее, мне нужна была операция, но самостоятельно провести операцию я не мог. Внутреннее кровотечение при такой ширине лезвия неизбежно. Однако бороться с ним я не могу. Но могу попробовать зашить рану. В санитарной сумке я видел пластиковую упаковку с хирургическими иглами.

Достал иглы, нашел и нитки, кажется шелковые, нашел даже ножницы. Резонно предположить, что в аптечке хранятся не нити для пришивания пуговиц и заплаток бандитам на драные штаны. Я отбросил в сторону окровавленную рубаху. Нечаянно попал на лицо парню-бандиту. Но убирать не стал. Какое мне дело до него и до его девки. Я снова обмыл рану хлоргексидином. Просто поливал струей из плоского пластикового пузырька. Потом приготовил иглу с ниткой и, сжав зубы, наложил себе первый шов. И сам заметил, как уменьшился поток крови, бегущей из раны. Сразу же. Это вдохновило и словно бы боль уменьшило~ Наверняка в санитарной сумке были какие-то анальгетики. Но я из болеутоляющего кроме парамедола ничего не нашел, поскольку в медицинских терминах не силен. А принимать парамедол и иметь дурную голову тогда, когда она должна быть чистой, – нет, сейчас не тот случай.

Я наложил еще три шва, аккуратно связывая и обрезая нитки ножницами. И словно бы даже лучше себя почувствовал. Хорошо, что нож вошел не в брюшину. Тогда могли бы и кишки вывалиться, а это в моем положении означало бы конец.

Ватный тампон я приклеил к боку пластырем. И сам тампон после этого тоже хлоргексидином пропитал. Пусть обеззараживает. И, как оказалось, вовремя закончил перевязку, потому что услышал голос. Кого-то звали.

Так и должно было быть. Слишком много времени прошло с тех пор, как я вошел в «зеленку». Я трижды должен был бы успеть напороться на посты. Бандиты поняли, что в ситуации произошли изменения. И пошли проверять. Но на зов никто не откликнулся. Тогда позвали с другого места. Оттуда же послышались еще несколько голосов.

Я стал торопливо напяливать на себя бронежилет и «разгрузку», потом встал и понял, как трудно будет мне передвигаться. Бок горел огнем при каждом повороте тела. Передвигаться прямо я мог, но вот обернуться, хотя бы для того чтобы осмотреться, я не говорю уже о том, чтобы отстреливаться, было больно. А бандиты приближались~

Я проверил автоматы санитарки и ее напарника. Оба были с «подствольниками», и гранатометы заряжены. Встречать меня готовились по полной программе, если не считать за программу отсутствие боевых навыков. Я опять воспользовался тем, что по уровню нахожусь выше, прикинул место, откуда слышались голоса, прикинул возможность группы передвигаться среди кустов, соблюдая меры осторожности, и поднял первый автомат, уперев рукоятку в плечо вместо приклада. Но – в правое плечо, поскольку нож вошел мне в левый бок, и лишний раз сотрясать рану мне не хотелось. Гранатомет ухнул, наверное, солидно, но из-за боли я этого звука вроде бы и не услышал, как ничего и не увидел. Но это длилось всего-то какую-то секунду. Я уже услышал, как граната взорвалась примерно там, куда я ее посылал, и теперь голоса зазвучали снова, возбужденные, чуть ли не истеричные. Наверное, я кого-то накрыл. Не дожидаясь дальнейшего развития событий, я поднял второй автомат и точно так же послал вторую гранату. В то же место.

И упал сам.

Был провал в памяти, и я не знаю, сколько пролежал без сознания. Болевой шок выключил сознание – словно предохранитель перегорел. Но в себя я пришел не оттого, что острая боль ушла, а оттого, что подсознание заставило сработать чувство самосохранения, и я ясно осознал, как опасно сейчас находиться здесь, рядом с убитыми мной боевиками, когда сюда наверняка крадутся другие. Я сначала поднял только голову, чтобы осмотреться, – это тоже чувство самосохранения сработало, потому что, вскочи я на ноги, во-первых, сразу боль по телу полоснет, что не даст возможности осмотреться, во-вторых, сам я сразу же стану мишенью. И я поднял голову. И сразу увидел двоих, что неумело ползли, высоко задрав куриные задницы.

Я положил автомат на камень, чтобы не придерживать его правой рукой, прижал приклад к левому плечу, потому что точно стрелять с правого плеча для меня проблематично, а правой рукой с силой зажал недавно зашитую рану. Увесистая мушка автомата легла в прорезь прицельной планки, нашла цель, я задержал дыхание и коротко нажал на спусковой крючок. И тут же отыскал в прицел второго, ползущего в двух метрах позади. Еще один одиночный выстрел завершил жизненный путь бандита. Но я при этом прекрасно понимал, что двое бандитов – это не весь личный состав, что против меня выставлен. И тут же получил подтверждение. Откуда-то со стороны раздались несколько автоматных очередей. Неприцельных. Стреляли оттуда, откуда меня видеть не могли, и стреляли непонятно в кого, скорее всего, просто для острастки, чтобы запугать меня и себя подбодрить. С плохими бойцами это бывает. По одиночным выстрелам они меня определили. Я вообще ни разу не слышал, чтобы бандиты стреляли одиночными. Они любят длинные очереди. И поняли, что стреляют не в меня, а я стреляю.

А я тем временем присел за кустом и сильнее правой рукой рану придавил. Старый и мудрый принцип «боль побеждается болью» всегда работает. Я надавил, и боль стала слабее. Только после этого я начал соображать, как и куда мне выходить.

Очевидно было, что уходить я должен в ту сторону, откуда пришел, и уходить не по открытому месту, а через «зеленку». Подобное поведение настолько естественно, что ничего другого в голову бандитам и прийти не могло. В более здоровом состоянии я и сам выбрал бы этот вариант и уходил бы, оставляя за собой растяжки и выставляя засады на единичный одиночный выстрел, чтобы предельно затормозить преследование и нанести ему максимальный урон. Но сейчас вся левая сторона тела у меня ныла так, что я стискивал зубы, чтобы не стонать. Даже ночное ранение в бедро по касательной неожиданно напомнило о себе ноющей и саднящей болью. А рана в боку создавала такое впечатление, что мне в тело воткнули не короткий нож, а по крайней мере саблю и лезвие обломали, оставив большую часть стали у меня в организме.

Но уходить было пора, и я принял решение, как мне уходить, сообразуясь со своими физическими возможностями. Однако перед уходом я вытащил из подсумка убитого бандита две гранаты. Первую, тяжело преодолев ползком три метра, выставил в проходе между кустами, которым и сам пользовался, подкрадываясь к противнику. «Выставил» в данном случае имеет свое название – я «посадил картошку». Делается это просто: снимается кольцо с гранаты, а чека вдавливается в землю там, где о гранату могут споткнуться. Когда споткнутся, граната высвободится из-под земли, щелкнет чека, и последует взрыв. Метод простой и давно опробованный. Вторую гранату с сорванным кольцом я уложил под обнаженное по пояс тело санитарки, завернув предварительно в ее окровавленную разорванную рубашку. Рубашку наверняка попытаются вытащить, чтобы прикрыть тело. Щепетильность естественная, но она будет для бандитов губительной. А я не в том положении, чтобы в ответ проявлять щепетильность. Передо мной задача сложная – выжить. Не знаю, насколько мне удастся победить. После второго ранения моя задача сильно осложнилась, но выжить я постараюсь, хотя и это тоже сложно.

И только после этого, еще раз осмотревшись, я дал, не глядя и не прижимая автомат к плечу, несколько хлестких коротких очередей по дальним деревьям и кустам, освобождая рожок автомата и показывая, где я нахожусь. Сменил рожок на сдвоенный и быстро, стараясь не думать о боли, а в действительности просто пересиливая ее, сместился к самому краю «зеленки», где на пригорке среди крупных камней были наиболее густые кусты под двумя высокими елями. Но сместился я не от поста на дороге, не назад, а вперед метров на двадцать, то есть совсем не в ту сторону, куда должен был бы уходить по логике. В моем поведении была своя антилогика, но понять ее трудно и не каждому дано.

Кроме как на антилогику мне не на что было больше рассчитывать.