Текст книги "Зомбированный город"

Автор книги: Сергей Самаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Сергей Самаров
Зомбированный город

Пролог

Волны были свинцового цвета. Казалось, колышется гигантское море свинца. С палубы чудилось, что по этой поверхности человек запросто может пройти. Возможно, это лучи солнца, пробиваясь сквозь разрывы в тучах близко к горизонту, создавали такой эффект, но воды такого цвета моряки не встречали даже в северных широтах, не говоря уже о морях, разделяющих Японию и Китай.

Впрочем, рыбаки с трех японских рыболовных шхун в северных широтах не плавали и цвета тех вод не знали. Они все были жителями южных японских островов. А вот на неподалеку от них расположившемся на безъякорной стоянке американском эсминце «Аризона», входящем в состав Седьмого флота США[1]1
  Седьмой флот США – флот так называемого Азиатско-Тихоокеанского региона.


[Закрыть], моряки всякое море повидали, и им было с чем сравнивать. На эсминце была объявлена боевая готовность «зеленого цвета»[2]2
  Боевая готовность «зеленого цвета» – во флоте США боевая готовность личного состава делится на три категории: «желтая», «зеленая» и самая высшая – «красная».


[Закрыть], и все моряки заняли свои посты. И даже морская пехота вышла на палубу, готовая за минуты погрузиться в вертолеты, если будет такая команда. Боевая готовность была вызвана приближением к островам, из-за которых уже многие годы ведется территориальный спор между Японией и Китаем, трех китайских скоростных ракетных катеров. Соединенные Штаты, хотя и являются официальным союзником Японии, никак не пытались вмешаться в разрешение спора, однако пообещали, в случае возникновения вооруженного конфликта, оказать Японии поддержку военной силой. Только после этого Китай слегка успокоился, а Япония, напротив, разозлилась. Произошло несколько захватов китайских рыболовных судов вместе с экипажами, промышлявших рядом со спорными островами. В ответ китайская сторона, чтобы не «уронить лицо», стала время от времени посылать в эти воды свои ракетные катера. Был произведен ответный захват японских рыболовных шхун. И только после этого командование Седьмого флота США выставило к островам свой эсминец «Аризона». Якобы для предотвращения вооруженного конфликта.

Между эсминцем и ближайшим островом была дистанция в пять старых американских кабельтовых[3]3
  Кабельтов – морская мера длины. Международный кабельтов – 185,2 метра, американский кабельтов (старый американский, как его иногда называют, потому что в гражданском флоте США уже применяется международный кабельтов) – 219,456 метра.


[Закрыть], примерно посредине между эсминцем и островом расположились одна в фарватер другой три японские рыболовные шхуны. Китайские катера, очевидно, намеревались пройти между островом и шхунами, пользуясь своей малой посадкой. Они так и шли, не сбавляя скорости и не опасаясь того, что винты катеров могут зацепиться за рыболовные тралы. Впрочем, что выдержит, винт или трал, сомнений не вызывало. Китайцы намеренно желали повредить рыбакам снасти. Но это были не боевые действия, и потому американский эсминец не вмешивался в ситуацию. Американцы не брали на себя добровольную миссию по охране территориальных вод Японии, тем более территориальные воды вокруг спорных островов тоже были спорными.

Однако то, что увидели американские военные моряки, было им совершенно непонятно. Катера пролетели мимо шхун на полной скорости. Судя по тому, как вдруг задергалась всем корпусом средняя из шхун, ее трал все-таки был зацеплен винтами катера. Но катер даже не снизил скорости. Мощь двигателя позволяла это. А сами японские моряки вдруг, ни с того ни с сего, стали прыгать через другой борт в ледяную свинцового цвета воду. Не снимая тяжелых резиновых сапог, не скидывая с себя зюйдвестки, просто прыгали один за другим. Таких ныряльщиков оказалось много. Почти все японцы покинули свои суда, но вынырнуло, как оказалось, не больше десятка. И совершенно неясно было, что привело рыбаков в такое паническое состояние, что толкнуло их на отчаянное самоубийство, вызванное, похоже, не тяжелыми раздумьями, а исключительным влиянием момента.

С американского эсминца срочно спустили спасательный мотобот, и на полной скорости команда мотобота устремилась в сторону торчащих над водой коротко стриженных голов. Однако, когда бот добрался до места, над поверхностью уже виднелось только три головы. Двоих вытащили, подплыли на веслах к третьему, но японец испуганно посмотрел на спасателей глазами, горящими от ужаса, и нырнул под бот. И больше уже не выныривал, и его не смогли выловить даже двумя баграми, хотя пытались несколько минут…

Рапорт о происшествии ушел в штаб Седьмого флота в японский порт Йокосука[4]4
  Йокосука – центральный город в японском регионе Канто, расположенном в префектуре Канагава, в семидесяти километрах к югу от Токио.


[Закрыть] срочной шифротелеграммой. Ответ пришел в течение часа, но уже не из штаба флота, а из Госдепартамента США[5]5
  Госдепартамент США – главная функция – министерство иностранных дел, параллельно выполняет еще целый ряд дополнительных функций, не всегда связанных друг с другом.


[Закрыть]. Какое отношение к происшествию имел Госдепартамент, было непонятно. Но приказ категоричен: законсервировать и задержать японские рыболовецкие суда до прибытия бригады экспертов лаборатории ЦРУ. Поместить в лазарет спасенных японских моряков и ни в коем случае не выпускать до полного обследования экспертной научно-медицинской бригадой. За выполнение приказа отвечал лично командир эсминца «Аризона» коммандер[6]6
  Коммандер – американское офицерское флотское звание, соответствует российскому капитану второго ранга.


[Закрыть] Лаудруп.

Мало того что само происшествие было странным, но еще более странной была реакция на рапорт. Командир эсминца коммандер Эрик Лаудруп, впрочем, свою службу знал и решил все выполнить в точности. Сухой грубоватый педант, он никогда и ни по какому поводу не выказывал публично своего удивления. Но работу свою всегда выполнял в точности, как ему говорилось. Не изменил он устоявшимся привычкам и в этот раз. Он выслал два мотобота для постановки на якорь рыболовецких судов и запретил матросам что-либо трогать на борту. Для устрашения коммандер сразу придумал байку, в которую сам поверил, потому что ничего другого ему на ум не пришло:

– Китайцы применили какое-то новое психотронное оружие. Если будете что-то трогать, рискуете подвергнуться облучению. Сразу нырнете, вслед за японцами. Только и исключительно – шхуны на якорь, и возвращаетесь. Иначе я сам вас в воду сброшу…

Лаудруп посмотрел за борт. Вода даже внешне выглядела отвратительно холодной, и не боялся ее, наверное, он один, потомок, как сам говорил, датских викингов. А викинги никогда ледяной воды не пугались и без страха правили своими драккарами даже среди ледяной шуги.

На одной шхуне все было выполнено согласно приказу и в один момент. Предупреждение коммандера подействовало и лишило матросов желания проявлять любопытство. Только с двух других шхун матросы выходили на связь с коммандером и запрашивали инструкции по поведению. На средней – за рацией остался радист, который явно сошел с ума, не давался в руки военным морякам и не позволял снять с себя наушники. На второй – капитан и, кажется, владелец застрелился сам и застрелил двух находящихся в рубке людей, видимо, матросов. Лаудруп приказал связать сумасшедшего радиста и доставить в лазарет, а убитых оставить на месте до разбирательства, которое будут проводить специалисты.

Мотоботы, выполнив задание, вернулись, а шхуны так на якоре и ждали осмотра. Два спасенных рыбака и сумасшедший радист были помещены в лазарет. Радиста пришлось привязать к койке, но наушники он не давал снимать. Так его в них и оставили, чтобы не визжал, как недорезанная свинья. Через три часа коммандер Лаудруп заглянул в лазарет, чтобы поговорить с судовым врачом. Врач в сомнении покачал головой. У одного из рыбаков началась после купания сильнейшая горячка. Выпускать его было нельзя ни при каких условиях. Да он и сам не рвался, лежал без движений и пытался дышать полной грудью, что у него, видимо, вызывало боль. А второй оказался крепким парнем, даже насморк после купания не заработал, желал как можно быстрее вернуться на свою шхуну, а потом отправиться домой. О том, что на шхуне никого больше нет, рыбаку не сообщили. А сам он ничего не помнил о случившемся. Помнил только, что его вытащили американские матросы. А что до этого произошло, почему он оказался в воде – это в памяти рыбака не сохранилось. Думал, что просто по неосторожности упал за борт.

Коммандер Лаудруп на всякий случай отправил в штаб Седьмого флота еще одну шифротелеграмму, в которой добавил подробности о случившемся, описал состояние спасенных и попросил сообщить о происшествии японским властям, чтобы ему потом не предъявили обвинений в сокрытии происшествия. На эту «шифровку» ответил старший офицер разведдепартамента флота. Сообщил, что сообщение уже передано японским властям и около часа назад к островам вышел полицейский катер. Прибудет, вероятно, только ночью. Катер старый и тихоходный. Что касается всего остального, Лаудрупу предложили терпеливо ждать и предупредили, что при попытке приближения тех китайских военных катеров к эсминцу экипаж обязан открыть огонь на поражение.

Ждать… Сколько же придется ждать? Когда прибудут обещанные специалисты-эксперты, известно не было. Они должны были прибыть не из Йокосуки, а из США. А это не близкий путь. И как они на борт поднимутся? Принимать на свой борт вертолеты эсминец еще мог, если перед этим поднять в воздух хотя бы один из двух своих палубных вертолетов и освободить площадку, а вот самолеты – нет. И до ближайшего авианосца было более полутора суток хода с крейсерской скоростью. Как будут добираться эксперты? Но скоро пришла радиограмма о том, что бригады экспертов вылетели на гидроплане. Командира эсминца «Аризона» просили обеспечить снятие бригад с борта гидроплана своими подручными плавсредствами и обеспечить им пребывание на эсминце. Ни первое, ни второе сомнений не вызывало. Если самолет приводнится, мотоботы легко снимут пассажиров. И разместить их есть где. Экипаж прилично недоукомплектован до нормы, и свободные каюты имеются. Причем хорошие каюты, офицерские – это не тесные матросские кубрики. Вопрос стоял только лишь о том, сможет ли гидроплан совершить посадку на неспокойное море – решение этого вопроса командир эсминца оставил на усмотрение пилотов гидроплана, лучше знающих способности своей машины и собственные обученность и навыки. Сам же приказал держать наготове два мотобота и следить за воздухом.

За воздухом следили радары и издали обнаружили приближение самолета. Гидроплан прилетел только вечером. Хорошо еще, что успел до наступления темноты. Он долго кружил над «Аризоной» и водной поверхностью, не решаясь на приводнение из-за высокой волны. Наконец, пилот набрался храбрости и удачно посадил гидроплан лыжами-понтонами на волну. Причем даже сумел какое-то время покататься по волне, подбираясь ближе к эсминцу.

Чтобы эксперты не надумали купаться, подобно японцам, командир эсминца «Аризона» поторопился выслать мотоботы. Высадка из гидроплана и доставка на эсминец прошла без задержки, слаженно и быстро. Сказалась выучка матросов, которой коммандер всегда гордился. Он любил учить матросов, за что в спину ему часто раздавался недовольный шепот.

Экспертных бригад, как понял Лаудруп, было две. Одна – медицинская, сразу же осевшая в лазарете, а вторая, составленная из специалистов по радиоэлектронике, которые не направились сразу к японским рыболовецким шхунам, как думал командир «Аризоны», приготовивший мотобот, а занялись исследованием записей приборов самого эсминца. Ни одну, ни другую бригаду приготовленные им каюты пока не интересовали. Эксперты торопились начать работу и надолго застревать на эсминце не собирались. Это Лаудрупа устраивало, тем более что в медицинской бригаде была рыжеволосая женщина. А женщина на корабле, да еще рыжая, – это к большому несчастью. Но уделять женщине внимание капитан эсминца не мог. В лазарет его не пустили. Лаудруп стал готовить вторую бригаду к отправке на шхуны. Впрочем, анализ записей приборов не занял много времени. Мало понимая в электронике, коммандер ждал специалистов на палубе.

– И что скажете? – задал естественный для командира вопрос.

– У вас на борту с людьми ничего странного не происходило? – прозвучал встречный вопрос.

– Если бы произошло что-то из ряда вон выходящее, я бы доложил.

– А если не «из ряда вон», а просто что-то нелогичное? Это тоже возможно. Например, самый вежливый член экипажа вдруг разразился руганью.

– Вы встречали когда-нибудь вежливых матросов? Я лично за свою жизнь не встречал. А вообще, что касается странностей и нелогичностей… Мне ничего не докладывали. Скоро ужин. Я задам вопрос в кают-компании. Пока ничего сообщить не могу. А что-то должно было быть? Я бы хотел знать конкретно, что именно.

– До эсминца дошла слабая волна радиосигнала непонятного характера. Ослабленная волна, я бы так сказал. Но это могло быть что угодно. Это могло быть даже атмосферное явление, а вовсе не направленная атака. Какая-нибудь вспышка на солнце, на которую среагировали приборы. Но это касается только эсминца. Со шхунами будем разбираться. Кстати, мы не посмотрели данные. В то время поблизости не пролетали самолеты?

– Нет. Если бы наши локаторы засекли самолет, мне бы сразу доложили.

– Нам нужно осмотреть шхуны. Правда, уже темнеет…

– Ночью прибудет, как обещал, японский полицейский катер.

– Тем более нам нужно осмотреть. До прибытия полиции.

– Могу вас туда отправить. В чем проблема?

– В освещении.

– Мои прожектора туда не достанут. Почти полмили… Подойти ближе со своей посадкой не могу. Сяду на мель. Но на шхунах, думаю, есть свое освещение. Рыбаки же и ночами работают. Вам выделить электрика, чтобы посмотрел?

– Спасибо, мистер Лаудруп. У нас есть свой специалист. Он у нас без электричества заставит лампочку светиться…

Во время ужина коммандер опросил младших командиров относительно поведения экипажа. Единственное, что смог узнать, примерно в то же время, когда японские рыбаки пытались донырнуть до дна, многих матросов охватило необъяснимое раздражение.

– Может быть, остатки радиоизлучения все же сюда проникли, – сказал один из экспертов.

После ужина обе бригады специалистов стали собираться. Встал вопрос, как их отправить. Гидроплан в действительности является только самолетом, и ни в коем случае нельзя его считать плавсредством. Это понимали и пилоты и не желали ночевать в море при такой сильной волне. Пилоты не знали, насколько могут задержаться эксперты, и потому гидроплан взлетел и удалился куда-то в сторону Тихого океана. Где ему дадут посадку, это, по большому счету, Лаудрупа мало интересовало. Однако специалистам-экспертам командир эсминца сразу сказал, что не берется доставить их, куда им потребуется, корабельным ходом, разве что вертолетом или даже двумя, имеющимися на борту. Возвращение восвояси специалистов волновало мало. Они легко согласились и на вертолет, чтобы не ждать возвращения гидроплана, связались с кем-то из своего руководства по телефону спутниковой связи, и им определили место, куда их должен доставить вертолет. Вылет назначили на время окончания специалистами всех работ. А осталось им сделать мало. Бригада электронщиков уже завершила осмотр шхун. Только медицинская бригада снимала в лазарете электроэнцефалограммы с рыбаков. А это процесс не длительный, хотя с привязанным сумасшедшим радистом пришлось повозиться. Радист старался укусить любого, кто протягивал руку к его голове, а рыжую женщину даже укусил за палец.

Лаудруп снова запросил штаб Седьмого флота по поводу японцев в своем лазарете и получил приказ передать их на полицейский катер. Относительно рыболовецких судов в запросе тоже была соответствующая строчка. Но по этому поводу сказано ничего не было. И командир эсминца решил, что, поскольку суда являются собственностью Японии, американские военно-морские силы не имеют права на них претендовать. Тем более в водах, которые Япония считает своими территориальными.

Все специалисты закончили свои исследования до прибытия полицейского катера. Перед посадкой в вертолет коммандер Лаудруп все же решился и задал вопрос:

– Может, хотя бы в двух словах мне объяснят, что это было? Я не первый год плаваю, но такого сумасшествия еще не видел…

– А что здесь можно объяснить? – спросил встречно руководитель бригады электронщиков.

– Как хотя бы назвать то, свидетелями чего мы стали? Это было психотронное оружие?

– Забудьте лучше про психотронное оружие и не поминайте его нигде. Считайте это инфернальной атакой[7]7
  Инфернальный – идущий от дьявола. Инфернальная атака – атака со стороны сил ада.


[Закрыть]. Знаете, что это такое?

– Конечно. Я же верующий человек.

– Тогда молитесь, чтобы с вами и с верным вам эсминцем этого не произошло. Мы уже встречались с такой атакой, произведенной с воздуха. Несколько лет назад в Северной Африке. Мы встречались с такой атакой на суше, и даже несколько раз, и в разных местах. А теперь вот познакомились и на воде. Никто не знает, что это такое. И вы забудьте…

Двигатель вертолета уже начал чихать, и винты стали поднимать ветер. А вскоре специалисты улетели. Коммандер, подавив раздражение, старался оставаться невозмутимым и, чтобы наглядно продемонстрировать это, отправился спать, однако долго не мог уснуть, ворочался, потом уснул, а через четыре часа его разбудил вахтенный матрос. Прибыл японский полицейский катер. Командиру эсминца не слишком хотелось стать официальным лицом во всей этой истории, тем не менее полицейский следователь допрашивал Лаудрупа, используя при этом корабельного переводчика, поскольку полицейским, как объяснил сам следователь, вовсе не обязательно знать английский язык, так как они находятся в своей стране и в своей стране предпочитают говорить на родном языке. И вообще, как показалось Лаудрупу, полицейский был настроен подозрительно по отношению к американцам. И даже выказывал большую неприязнь, чем к китайцам. Более того, некоторые вопросы были поставлены так, будто китайцев вместе с их катерами здесь вообще не было, а рыбаки стали жертвой каких-то опытов американцев.

Такое отношение к представителям Соединенных Штатов, хотя оно и не ново и в определенных кругах известно, причем не только в одной Японии, могло вызвать ответную реакцию, и оно ее вызвало. Лаудруп стал отвечать односложно, если была такая возможность: «да» или «нет», и воздерживался от комментариев. А на прощание полицейский следователь, уже после подписания протокола допроса свидетеля, когда все вышли к трапу, а в полицейский катер были перегружены трое рыбаков из лазарета, задал через того же переводчика вопрос:

– Что это было? Как вы считаете? Просто как человек. Вы же все видели…

– Инфернальный случай…

Следователь термина не знал, и переводчик долго объяснял ему суть инфернальности. А для этого пришлось чуть ли не углубиться в истоки христианства. Лаудруп слушать это устал, козырнул и ушел в свою каюту…

Глава первая

Эту большую квартиру в Серебряном переулке с видом из окна на остатки кладки колокольни церкви Николы Явленного, которую московские власти обещают вскоре восстановить, и, если посмотреть из того же окна наискосок, на Арбат военный психотерапевт, профессор, полковник Игорь Илларионович Страхов купил совсем недавно благодаря гонорару за изданную в Китае книгу. Хотя в России все простые люди ругают сам Китай и низкокачественные китайские товары, заполонившие российский рынок, Игорю Илларионовичу китайцы ничего плохого не сделали и даже заплатили неслыханный по нынешним временам гонорар, и он к ним относился почти с симпатией. Таких гонораров не платят ни в России, ни в Европе, ни в США. Китай – страна большая, и тиражи книг там все еще так же велики, как когда-то были в Советском Союзе. Потому и гонорар большой. Так ему объяснили. Даже на научную литературу тиражи были намного больше, чем в той же России на разрекламированную популярную беллетристику. А кто же будет недоволен тем, что ему хорошо платят. Профессор был доволен. Хорошо заплатили, значит, есть за что…

Изначально профессор Страхов хотел купить квартиру попроще и в районе более дешевом, и даже деньги на покупку были отложены еще во времена, когда была жива жена, но что-то сорвалось с покупкой. Кажется, продавцу предложили выгодный вариант обмена, и он его предпочел. А тут этот гонорар подвалил. Дополнительно удачно продал старую квартиру, тоже, кстати, китайцу, только российскому гражданину, и так, благодаря стараниям китайцев, стал жить там, где жить никогда и не мечтал.

В квартире пока еще царил кавардак. Как въехали в нее, так все руки не доходят порядок навести. Кроме того, полковник заказал книжные стеллажи для своего кабинета, чтобы они подходили по размеру. Стеллажи не были еще готовы, и книги его обширной библиотеки лежали в разных углах связанными стопками. Порядок соблюдался только на письменном столе, за которым Игорь Илларионович работал. Если на столе был беспорядок, если даже лежал лишний лист бумаги, это отвлекало внимание и сбивало с мысли. И потому стол полковника Страхова всегда был чистым, без единой пылинки на стекле. А под стеклом только одна бумажка в половину стандартного листа формата А4 – номера нескольких нужных служебных телефонов – и фотография покойной жены. Жену профессор похоронил полгода назад и до сих пор не мог привыкнуть к одиночеству, которое не могла полностью скрасить дочь. Она и дома-то бывала не всегда. Часто только ночевать приходила.

В этот вечер дочь обещала привести своего друга, а тот еще какого-то своего друга или просто товарища, у которого были серьезные проблемы с психикой, причем проблемы, напрямую касающиеся работы профессора Страхова. Друг дочери, Борис, вертлявый и пронырливый журналист, считающий, что он знает все, но часто путающий, как почти все журналисты, вещи, обыденные для специалиста, профессору не нравился. Тем не менее это был выбор дочери, и Игорь Илларионович старался никоим образом не давить на Алину. В данном случае полковник вообще не мог понять, откуда Борису известны его работы и почему он уверен, что тот друг Бориса, или его товарищ, может быть, даже и плохо знакомый человек – за Борисом и это «не заржавеет»! – как раз является клиентом профессора. Во всей большой России мало кто знает, чем профессор занимается, поскольку главные дела Страхова являются государственной тайной. Даже в Российском национальном исследовательском медицинском университете имени Пирогова, где он еще и преподает и является руководителем исследовательской лаборатории, студенты полностью не осведомлены о тематике работ своего профессора, хотя кое-кто знает, что он руководит еще одной исследовательской лабораторией, и даже некоторые из студентов в той лаборатории помогают своему профессору. Однако и они не в курсе основных дел. Знают только свои конкретные участки исследований. Составить из разрозненных кусочков целый пирог может только один полковник Страхов. Но Борис, оказывается, все знает. Конечно, он это только декларирует с привычной журналистской наглостью. Это несколько смешило Игоря Илларионовича, но поговорить со своим «потенциальным клиентом» профессор согласился, думая, что если сам не сможет помочь человеку, то, по крайней мере, договорится с кем-то из знакомых специалистов, которые, возможно, и сумеют помочь.

Сейчас Алина заваривала зеленый чай. Заваривала так, как учил ее когда-то отец. Наверное, хотела сделать его добрее к своим друзьям. Но он и без того дочери ни в чем не отказывал. Ведь они остались только вдвоем, и это их сплотило, как думал профессор.

Чтобы встретить гостей, Игорь Илларионович оделся в военный мундир. Конечно, не в парадную, а в повседневную форму, которую носил обычно только на лекции в национальном исследовательском медицинском университете. Правда, там он на мундир надевал белый медицинский халат, дома халат был необязательным атрибутом. В исследовательских лабораториях можно было обходиться и без мундира. Особенно во второй, где носить мундир просто запрещалось внутренним распорядком, хотя там почти все были людьми не гражданскими.

Звонок в дверь раздался на полчаса позже обещанного времени. Что журналисты вообще народ необязательный, это Игорь Илларионович хорошо знал. И потому особо не волновался. Волновалась только Алина, но ее волнение было понятным, она просто боялась, что опоздание может не понравиться отцу. Ее он с детства приучал уважать чужое время. Она еще в школе училась, собиралась как-то в школу не торопясь. На замечание отца Алина сказала:

– А-а… Первым уроком литература. Можно опаздывать…

– Опаздывать нельзя никогда, – Игорь Илларионович был категоричен. – Представь, что вы к экзамену готовитесь, а учитель на половину урока опаздывает и не успевает вам дать знания.

– Сейчас же не экзамен.

– Опаздывать нельзя никогда. И никуда…

Это в память Алины запало, и она старалась с тех пор уважать чужое время, как свое. Алина к отцу всегда относилась с уважением.

Дверь открывать пошла она. О чем разговаривали в коридоре, профессор не слышал, но через пару минут Алина поскреблась в дверь. Она всегда скреблась, как мышка, а не стучала.

– Да-да, я жду… – сказал Игорь Илларионович.

Вошли Борис и мужчина средних лет, за ними Алина. Уже по испуганному взгляду, который мужчина бросил по углам кабинета, Игорь Илларионович понял, что нервы у него расшатаны основательно.

– Вот, папа… – сказала Алина, словно объясняя отцу, кто пришел.

– Да, пусть проходит. Место, куда сесть, есть…

Мужчина несмело шагнул к столу. Борис последовал за ним, намереваясь, видимо, присутствовать при беседе.

– Боря, у вас тоже проблемы со здоровьем? – спросил Игорь Илларионович.

– Нет. Я просто хотел…

Он просто хотел удовлетворить свое любопытство, понял профессор.

– Помогите, пожалуйста, Алине на кухне…

Борис вышел, состроив кислую мину. Вышел откровенно неохотно.

– Итак, вас зовут… – приступил профессор Страхов к беседе.

– Тезка ваш. Игорь…

– А отца своего вы помните?

– Конечно. Он, слава богу, еще жив и здоров.

– Тогда и отчество, пожалуйста.

– Игорь Владимирович.

– Вы чем, Игорь Владимирович, занимаетесь?

Последовала долгая артистическая пауза.

– Я – артист. Работаю в театре-студии…

Это было произнесено с типичным актерским пафосом. Словно бы с желанием удивить человека и подчеркнуть перед ним свою значимость. Игорь Илларионович несколько раз встречался с артистами, и даже с известными, носящими звания, и, кроме амбиций и высокого мнения о себе, больше ничего в них не увидел. Ни интеллекта, ни простой человечности, ни ума. Может быть, ему просто не везло на такие встречи. Но пафосные амбиции сразу отталкивали его от желания помочь человеку. Тем не менее как врач он был обязан помогать. Даже переборов собственные симпатии и антипатии.

– Дважды, кстати, снимался в сериалах. Может быть, вы видели…

– Извините, я не смотрю сериалы. Я вообще телевизор не смотрю.

– Мне просто показалось, что вы меня узнали.

А в этой фразе даже надежда присутствовала.

– Следующий мой вопрос традиционен, – Игорь Илларионович не хотел далеко отступать от дела. – На что жалуетесь? Что беспокоит? Что привело ко мне? И почему именно ко мне?

– Все. Все мое теперешнее состояние. Может быть, я просто переработал, переутомился, когда готовили новый спектакль. Но состояние сейчас такое… Я просто затрудняюсь его как-то охарактеризовать… В голове постоянно голоса какие-то слышатся. Кто-то что-то мне приказывает, я делаю глупости, которых никогда раньше не делал, и сразу забываю об этом. А потом, когда все выплывает, вспоминаю очень смутно и не могу понять, как я это сделал. И все внутри ломается. Я чувствую себя так, словно во мне живет кто-то посторонний и управляет мной. Недавно в спектакле, при трагической сцене, я вдруг дико расхохотался. Хорошо, что и зрители, и наш режиссер приняли это за изображение истерики, нервного срыва. Это посчитали находкой. А я с такими находками постоянно живу на грани самоубийства. Я не хочу так жить, не хочу. Мне плохо от этой жизни. Я хочу быть самим собой. У меня есть собственная личность, которая борется с другой личностью, что во мне поселилась. А иногда мне хочется кого-нибудь убить. Не кого-то конкретного. А просто так – первого встречного. И мне стоит большого труда погасить в себе эти желания. И еще… Я постоянно боюсь. Абсолютно всего. Боюсь входить в дверь. Лифт наводит на меня ужас. Мне кажется, что от каждого нового человека исходит угроза. И от вас тоже…

– Вы, видимо, не расслышали часть моего вопроса. Что привело ко мне? И почему именно ко мне? Почему в простую поликлинику не обратились?

– Чтобы в «психушку» уложили? Извините, не хочу. Оттуда здоровыми не выходят. Знавал отдельных людей, кто туда попадал. После этой больницы человек становится конченым. А тут Борис посоветовал. Обещал с вами познакомить.

– Понятно. Вы пьете? – спросил профессор откровенно, видя мутные, с красными прожилками на белках, глаза актера.

– Не то чтобы трезвенник, но только изредка себе позволяю. В последнее время вообще стараюсь не потреблять. Иначе я теряю контроль над собой. Не то состояние, чтобы можно было себе позволить спиртное. И вообще, какая-то бабья истеричность во мне появилась.

– Семья у вас есть?

– Я разведен. Уже давно.

– Один живете?

– Один.

– Да, одному бывает трудно справиться со своими проблемами.

– Может, это счастье, что я один. Меня все раздражают. Будь у меня дома жена, я мог бы легко сорваться, и… И натворить бед…

Игорь Илларионович думал почти минуту. Пациент молчал.

– Ну что, будь вы человек посторонний, я бы посоветовал вам все же обратиться к участковому психиатру. Я все-таки не психиатр, я только психотерапевт. И ваш случай – не совсем мой профиль. Но поскольку вы, как я понимаю, хороший знакомый моих, так сказать, знакомых… Да, так вот… И как часто вы слышите голоса, чьи-то приказы?

– В день бывает по нескольку раз. Особенно вечером, после спектакля. Вот после репетиции не так. После репетиции я спокойнее. А после спектакля возбуждение долго не проходит, возвращаюсь домой, завариваю кофе, сажусь перед телевизором, и тут начинается…

– Какие каналы смотрите?

– У нас дом обслуживают целых три кабельных оператора. Их, в основном, и смотрю. Еще спутниковые. После спектакля обычно часов до трех ночи сижу. Спать даже не пробую. Знаю, что уснуть не смогу. Просто тупо сижу и смотрю в телевизор. Иногда даже не понимаю, что смотрю.

– Принимаете какие-нибудь препараты? Транквилизаторы или еще что-то?

– Нет. Я вообще противник всяких медикаментозных способов лечения.

– А если без них нельзя?

– Потому к вам и пришел. Вы же не работаете на аптеки, как большинство современных врачей. По крайней мере, вас трудно в этом заподозрить. Вы не ведете официального приема больных, и это уже многое значит.

– Да, к сожалению, о врачах в последние годы приходится слышать много плохого.

– И очень мало хорошего. Врачи равнодушны к больным. Они не воспринимают пришедших к ним людей как больных.

– Наверное, это так. Но, по большому счету, даже обвинять врачей в этом сложно. Один день приема в поликлинике, грубо говоря, один день чужой боли. Вы понимаете, что это такое для восприимчивого, эмпатичного человека? Ни один самый здоровый организм не выдержит такой нагрузки. И равнодушие врачей – это способ их самозащиты. Точно так же, как у полицейских. Их равнодушие – это тоже способ самозащиты, самосохранения. Болеть и переживать за всех ежедневно – просто опасно. Поэтому простите уж врачей и полицейских.