Текст книги "Полк рабочей Москвы"

Автор книги: Сергей Моисеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

* * *

Незадолго до отправки полка на фронт райком партии решил вручить нам полковое знамя. Шли оживленные споры о форме знамени, лозунге и рисунке на нем. Каждый день в комнату, где готовилась святыня части, заходили рабочие, красноармейцы, командиры, представители.

Но вот знамя готово. Рисунок и надпись на нем сделаны масляной краской. На одной стороне полотнища полное наименование полка: «38-й пехотный Рогожско-Симоновский советский полк». На другой – боевой призыв, одобренный полковым собранием: «На бой за власть Советов, за власть рабочих и крестьянской бедноты!» Полотнище пришлось сделать из сукна, так как другого материала, подходящего по цвету, не нашлось.

Вручение знамени происходило в чрезвычайно торжественной обстановке на Красной площади. При огромном стечении народа представители райсовета передали его окружному военному комиссару, тот мне, а я – командиру полка. [63]

А перед самой отправкой на фронт районные организации устроили для полка прощальный митинг-концерт. С напутственными речами выступали представители райкома, райсовета, заводов и фабрик. Потом состоялся концерт.

Красноармейцы не захотели остаться в долгу и в свою очередь организовали полковой вечер, пригласив на него представителей трудящихся района.

Здесь тоже много было произнесено взволнованных, горячих речей. Особенно проникновенно говорил старый большевик Свободин.

– Ваш полк – сын района. Он укомплектован нашими рабочими. За действиями полка на фронте будет с любовью следить все население района. В минуту опасности и тяжелых испытаний помните, что вы идете на смерть за счастье ваших семей, ваших детей... за счастье рабочего класса всего мира!..

Последним выступал я. В своей речи напомнил товарищам выступление Владимира Ильича в Прямиковском саду, еще раз рассказал о посещении делегацией полка раненого Ленина и от имени красноармейцев заверил представителей трудящихся района, что 38-й полк с честью выполнит свой воинской долг.

– Мы смело идем под знаменем нашей партии с начертанным на нем лозунгом: «На бой за власть Советов, за власть рабочих и крестьянской бедноты!..»

Долгими аплодисментами встретили присутствовавшие эти заключительные слова моего выступления.

После торжественной части начался самодеятельный концерт. На сцене появляется красноармеец и объявляет, что сейчас он покажет, как ходят различные военные.

Вызывая взрывы смеха, боец изображает Гусарского корнета, фланирующего по Невскому проспекту, ударницу женского батальона Керенского, гвардейского офицера. Скрываясь на мгновение за ширмой он появляется оттуда то с золотыми погонами и с длиннейшей саблей в блестящих металлических ножнах, волочащейся по полу, то с женскими кудрями, которые висят из-под военной фуражки с царской кокардой.

Но вот он выходит с винтовкой в руке, одетый в красноармейскую форму. Хорошо сшитая гимнастерка ладно сидит на его стройной фигуре. На голове фуражка с красной звездой. [64]

– А теперь посмотрите, как ходят красноармейцы 38-го полка.

Зал настораживается. Красноармеец на эстраде легко и ловко берет винтовку на плечо и, перемигнувшись с капельмейстером, лихо командует самому себе:

– Шагом марш!

Под звуки знакомого марша «Жизнь для победы» он размашисто шагает по сцене. Рука крепко и уверенно сжимает винтовку. Голова высоко поднята, глаза блестят.

Обойдя по эстраде несколько кругов, красноармеец остановился на середине, взял винтовку к ноге и стоял смирно, взволнованный и торжественный.

Из зала навстречу ему понеслись дружные аплодисменты и крики приветствий:

– Ура! Наш 38-й! Ура! Наш Рогожско-Симоновский полк! Ура! Ура!..

Многоголосое «ура» неслось из всех уголков зала.

Оркестр заиграл «Интернационал». Красноармеец на сцене взял винтовку «на караул» и неподвижно стоял перед нами, олицетворяя собой воинов нарождающейся Красной Армии.

Затем началась пляска. Русскую плясали почти все. Даже те, кто не умел, выходили в круг и топтались на месте.

– Вот ведь разбойники, что выделывают, – бормотал в восхищении Лапидус.

– Володька, уточкой! – кричали красноармейцы, и конюх обоза первого разряда потешно заковылял вдоль круга, присев на корточки. Он был широкоплеч, мал ростом и чем быстрее бежал в этой крайне неудобной позе, тем заметнее по-утиному переваливался с боку на бок, вызывая дружный хохот зрителей.

С места сорвался весельчак Бадеулин. Стоя на левой ноге, он правой выделывал самые замысловатые фигуры и громко приговаривал:

– Одна нога топотит, а другая не хотит!..

Концерт затянулся за полночь. Плясали сразу по нескольку десятков человек. Тех, кто сам не шел, тянули товарищи. Титова схватили в коридоре да так с караваем хлеба под мышкой и вытащили в круг.

– Ну, вся пролетария в пляс пошла! – восклицает [65] Михайлов, радуясь за молодежь, за боевое настроение красноармейцев, готовящихся к отправке на фронт.

Обступившие его рабочие одобрительно улыбаются.

– А пройдет немного лет, оправится пролетария, сколько она всяких делов произведет. Со всего мира на нее глядеть будут. Так и Владимир Ильич нам говорил, – вспоминает Михайлов.

Веселье тем временем разгорается сильнее и сильнее.

– Хорохорина! Хорохорина! – раздается сразу несколько голосов, и на площадку выходит, подправляя на ходу крепко затянутый пояс, конный разведчик из бывших красногвардейцев.

Начал он тихо, с расстановкой, выдвигая вперед то одну, то другую ногу. Вначале его движения были медлительны, но затем ускорились, стали увереннее, и вот он уже весь в вихре огненной пляски.

Из группы молодых работниц легонько вытолкнули стройную русоволосую девушку. Оказавшись на виду у всех, она зарделась, но быстро овладела собой и, плавно наклоняя гибкую фигуру то в одну, то в другую сторону, уверенно двинулась вдоль по кругу, навстречу Хорохорину.

Хорохорин, разгорячившись, пошел вприсядку. Вот он сдвинул бескозырку на затылок и в бешеном темпе понесся по кругу, подпевая:

Ходи изба, ходи печь,

Хозяину негде лечь.

Ходи изба, ходи сени.

Хозяина волки съели...

А в коридоре был открыт буфет. Здесь, за длинным столом, с огромным самоваром, хозяйничал Шелепин. На подносах лежали горы ломтей черного хлеба, обильно намазанные сливочным маслом, на тарелках пиленый сахар – редкостное угощение в то суровое, голодное время. Сливочное масло и сахар стали поступать в полк после того, как наша делегация посетила Владимира Ильича.

Готовясь к встрече с трудящимися района, красноармейцы единодушно высказались за то, чтобы масло и сахар не выдавать на кухню, а сохранить для угощения дорогих гостей.

Шелепин в роли гостеприимного хозяина просто великолепен. В полковой парикмахерской не пожалели на [66] главного распорядителя вечера духов и помады, доставленных в полк работницами фабрики Остроумова.

– Прошу вас, пожалуйста, к столу, – приветливо приглашает Шелепин гостей, входящих в буфет.

– Кушайте, кушайте, – угощают работниц красноармейцы, разливая чай и подавая хлеб с маслом.

Количество гостей у столов росло, но никто не проявлял жадности, хотя все были голодны. Ели не торопясь, уступая друг другу очередь. Все мы знали, что если бы черный хлеб с маслом выдавали где-нибудь в районной лавке, то километровая очередь выстроилась бы уже с ночи. Но здесь, в гостях, каждый старался соблюдать чувство достоинства и вполне понятную тактичность, тем более, что гости видели: сами-то красноармейцы почти ничего не едят и не пьют.

В буфете у стола я увидел ту веселую девушку, которая танцевала с Хорохориным. Ее звали Наташей. На вид ей было лет 25. По озорным серым глазам можно подумать, что она вот-вот разразится смехом.

– Здравствуйте, товарищ комиссар! – с улыбкой поздоровалась Наташа и шаловливым жестом, как во время пляски, расправила свою широчайшую юбку с пунцовыми цветами.

Оказалось, что вместе с полком уходил на фронт ее родной брат – рабочий одного из рогожских заводов.

Я разговорился с девушкой, спросил ее, как понравился ей вечер.

– И вечер замечательный, и полк замечательный! – восторженно ответила Наташа.

Впрочем, таково было общее мнение. Мне то и дело приходилось слышать:

– А полк-то какой! Вот это настоящий полк!..

Была и еще одна особенность этого незабываемого вечера: он больше напоминал чествование полка, чем прощание с ним.

Конечно, может быть, готовясь к проводам мужа на фронт, молодая упаковщица с чаеразвесочной фабрики украдкой и смахнула навернувшуюся слезу; может быть, седеющий кузнец при мысли об отъезде сына-красноармейца сильнее, чем всегда, с надсадой крякнул, бросая окурок махорочной самокрутки, – но этого старались не замечать.

15 октября 1918 года 38-й Рогожско-Симоновский полк [67] выехал на Царицынский фронт, в 10-ю армию, которой командовал К. Е. Ворошилов. По словам Щаденко, это была инициатива В. И. Ленина.

Из Москвы мы отправились на юг четырьмя эшелонами. По дороге я делал записи в своей тетради, сохранившейся у меня до сих пор.

Вот запись 17 октября 1918 года.

«Полк пока хорош. Видя наших красноармейцев, их настроение и порядок, я уверен, что все трудности они выдержат до конца, до победы.

Особенное чувство вызывает молодежь из недавно мобилизованных. Трогает ее искренняя готовность к подвигу.

Здесь много рабочих с заводов и фабрик Рогожского района, которые при мобилизации отказывались от медицинского осмотра.

В эшелоне чувствуется спокойная тихая бодрость, без бравады, без стремления к эффекту, и вместе с тем – уверенность в своем деле, в победе...»

В Козлове (теперь Мичуринск), где находился в то время штаб Южного фронта, эшелон простоял много часов. Несколько раз менялись распоряжения о дальнейшем следовании, пока, наконец, не был получен окончательный приказ: направиться в Царицын в распоряжение Ворошилова.

Эшелоны пошли на Саратов с тем, чтобы оттуда отправиться до места назначения по Волге.

Во время проезда по железной дороге, на одной из станций, в купе, занимаемое Логофетом, Лапидусом и мной, уверенно вошел человек в хорошо сшитом военном френче, с холеными руками и лицом скучающего интеллигента. Он, видимо, точно знал, что вошел в купе командира и комиссара 38-го полка, и очень вежливо попросил нашего разрешения проехать вместе до следующей станции.

Гость оказался ответственным работником Южснаба. Словоохотливый собеседник начал с комплиментов нашему полку, как «действительно регулярному». Дальше следовал пространный рассказ об организации дела снабжения, о том, что главной причиной плохого снабжения является отсутствие учета и ответственности. Он заявил нам, что в РСФСР запасы военного имущества, оставшегося от царского времени, настолько велики, что [68] их совершенно достаточно для изобильного снабжения всей действующей армии, однако в войсках нет дисциплины, никто не считает нужным учитывать имущество, тратят его самым нелепым образом и не желают отчитываться перед вышестоящими организациями. Он особенно упирал на то, что 10-я и, кажется, 11-я армии имеют в Москве свои «весьма своеобразные бюро», стараются получать все непосредственно через центр, минул фронтовую организацию, и «это, к величайшему сожалению, им во многом удается».

– Не поймешь, черт подери, этого франта, – сказал Логофет, когда непрошеный и порядочно надоевший гость простился с нами.

Только позднее нам стало понятно, что наш спутник поехал с нами и вел длинную беседу не случайно, а с определенной целью. Ему хотелось вызвать у нас предубеждение к командованию 10-й армии, с тем чтобы впоследствии, когда 38-й полк столкнется на фронте со многими недостатками снабжения, мы не винили Южснаб.

В Саратове нам пришлось присутствовать при выгрузке с двух пароходов раненых, доставленных из-под Царицына. Несмотря на физическую боль и лишения, раненые красноармейцы проявляли большую стойкость. Они с любовью и гордостью говорили о своих командирах и были преисполнены твердой уверенности в победу революции.

У раненых мы достали несколько номеров газеты «Солдат Революции», издававшейся Политотделом 10-й армии в Царицыне. Читая ее, мы почувствовали непосредственную близость фронта. Аншлаги газеты призывали к стойкости, храбрости, к победе над врагом.

38-й полк перегрузился с железнодорожных эшелонов на три пассажирских парохода и три баржи с буксирами. Нас предупредили, что путь до Царицына нельзя считать безопасным, поэтому на судах были приняты все меры на случай внезапного нападения противника. [69]

На Царицынском фронте

24 октября 1918 года мы подъехали к Царицыну. Незадолго до этого 10-я армия отбила натиск белогвардейцев на город и теперь сама готовилась к контрнаступлению.

Как только пароходы и баржи пришвартовались к пристаням, красноармейцы сразу начали выгрузку полкового имущества.

На другой день полк направился в отведенные для него так называемые «студенческие казармы». По дороге предстояло пройти мимо штаба 10-й армии, и товарищ Ворошилов намеревался сделать нам смотр.

Роты выстроились вдоль набережной.

Логофет на ходу успевает осмотреть каждого красноармейца. Его лицо сурово, почти грозно, но все знают, что сейчас он переживает счастливую минуту.

Кивком головы Логофет подзывает одного из ротных командиров. Тот подбегает, держа руку под козырек.

– Что прикажете, товарищ командир?

– Как у вас люди одеты? – Логофет показывает на красноармейца, у которого плохо заправленная шинель оттопыривается складками.

Ротный смущенно дает объяснения.

Выслушав его, Логофет вскакивает в седло и рысью едет в голову полка, к знамени.

– Равняйсь! – слышно по рядам...

Логофет приподнимается на стременах и громко произносит:

– Слушай мою команду! [70]

Удивительное впечатление производили обыкновенные эти слова. Они воспринимались сильнее, чем команда «смирно». Тишина на берегу наступает такая, что слышен крик чаек, летающих над Волгой.

Проходим маршем мимо штаба 10-й армии. Он украшен красными флагами, но к древкам прикреплены черные траурные ленты – в память о погибшем юном герое царицынской обороны Коле Рудневе.

На балконе второго этажа рядом с красным знаменем стоит товарищ Ворошилов, внимательно всматриваясь в колонны 38-го полка.

Красноармейцы шагают бодро, лица их воодушевлены: ведь они вступают в действующую армию, они уже на фронте!

Марширует наш полк действительно хорошо. С точки зрения специальной парадной выправки он, конечно, уступал старым полкам царской армии, но в марше рогожско-симоновцев было то, чего не в силах дать никакая муштра самой изощренной военной машины эксплуататорских классов. В марше 38-го полка чувствовалась одухотворенность, торжественность, в нем был революционный пафос рабочего класса, строящего свою собственную регулярную армию.

Когда полк прошел мимо штаба, нас догнал порученец товарища Ворошилова и пригласил комсостав полка к командарму.

В штабе мы встретились не только с Ворошиловым, но и с комиссаром армии Щаденко и начальником политотдела редактором газеты «Солдат Революции» Магидовым.

От полка присутствовали Логофет, Лапидус, я и еще два товарища из числа старших командиров.

Беседа продолжалась не менее трех часов и проходила в непринужденной, товарищеской обстановке.

С первых же слов Ворошилова стало ясно, что он уже многое знает о полке. Командарм задавал много вопросов, касающихся и военной подготовки, и политико-морального состояния личного состава. Поинтересовался он и бытовыми нуждами красноармейцев.

Из этой беседы мы многое узнали о 10-й армии, о той огромной работе, которая проводилась по переформированию армии, о легендарном переходе от Луганска до Царицына. [71]

Большую ценность для нас имели практические советы Ворошилова о методах борьбы с белоказацкой конницей. Эти советы стали предметом самого тщательного изучения не только на специальных собеседованиях с красноармейцами, но и на тактических занятиях в подразделениях.

Запомнились мне и рассказы Магидова о газете «Солдат Революции», о политической работе в армии. Кстати, в день нашего прибытия армейская газета опубликовала приветствие полку рабочей Москвы и объявление о том, что на днях в честь нашего приезда будет устроен концерт-митинг.

В расположение полка мы приехали уже вечером, когда были зажжены огни. Логофет тотчас же вызвал к себе командиров и рассказал им о беседе в штабе армии.

Вскоре состоялся концерт-митинг для нашего полка, о чем объявляла армейская газета. Перед концертом выступали ораторы. Среди них были красноармейцы 38-го полка. Выступил с хорошей речью, полной революционного оптимизма, и старик Михайлов. Он говорил о близкой победе рабочего класса, о светлом будущем Советской России, о счастливом грядущем, за которое мы идем в последний решительный бой.

Затем слово предоставили Логофету. Это была настоящая командирская речь. Он говорил о боевой готовности полка, о смелости и дисциплине, о решительности и отваге. Призвал красноармейцев быть беспощадными к врагам революции, и, когда произнес слова: «...Может быть, уже завтра мы вступим в бой!..», речь его прервали неистовые аплодисменты и восторженные крики.

– Ура! Ура!..

– Даешь, на фронт!..

– Смерть белогвардейцам! – кричали красноармейцы.

Я стоял у кулис, всматриваясь в зал, и у меня невольно вырвалось:

– Молодцы, ребята!

– Да, действительно молодцы, – раздался рядом со мной чей-то голос. Я оглянулся и увидел Ворошилова.

Он быстрым шагом подошел к рампе и, высоко подняв руки, принялся аплодировать полку, весело глядя на возбужденную массу наших бойцов. [72]

Красноармейцы знали Ворошилова. Они поднялись с мест, махали в воздухе фуражками, стучали прикладами винтовок об пол.

В тот же день 38-й Рогожско-Симоновский советский полк приказом по 10-й армии был зачислен в Коммунистическую дивизию. Она состояла сплошь из рабочих, совершивших под командованием К. Е. Ворошилова героический поход от Луганска до Царицына.

Через некоторое время после прибытия 38-го полка в Царицын был получен приказ начальника Коммунистической дивизии о нашем выступлении на позиции. Эта весть еще больше подняла боевой дух красноармейцев. Все работали с необычайным рвением.

* * *

Холодное осеннее утро. На улице вытянулся огромный обоз. Выстроен полк. Выносится знамя. Оно развернуто, и цвет его ярко-алый, как кровь. Рядом со знаменосцем в качестве ассистентов, с шашками наголо, идут молодые, красивые помощники командиров рот.

– Полк, смирно! – командует Логофет.

Шеренги встрепенулись и замерли.

– Под знамя, слушай, на караул!..

Сверкнули штыки и замерли. Оркестр играет «Интернационал».

Сегодня вид у красноармейцев иной, чем на параде: лица сосредоточены и серьезны.

Вокзал Грязе-Царицынской железной дороги. Спешная погрузка. Трещат повозки, слышатся окрики коноводов.

Ночь провели в эшелоне. В некоторых вагонах разложены маленькие костры (для этого красноармейцы насыпали на пол землю и подложили железные листы). А в других бойцы дремлют без огня. Когда их пробирает холод, они пляшут по вагону и снова дремлют.

Добрались до разъезда Паншин, быстро разгрузились. Железнодорожные составы ушли, а полк, выслав дозоры, отправился походным порядком в станицу Качалинскую. По дороге нас догнал всадник с винтовкой за плечами. Он оказался помощником командира кавалерийской бригады Коммунистической дивизии, в состав которой перешел наш полк. [73]

В походе Логофет строго держал красноармейцев, Сам достаточно потянувший лямку пехотинца, он хорошо знал, что порядок в походе сохраняет нравственные и физические силы бойцов.

В Качалинскую вошли вечером 2 ноября. Станица богатая: большие чистые дома, много двухэтажных. Все дышит довольством. Несмотря на то, что станица уже седьмой раз переходит из рук в руки, у казаков все еще можно свободно купить свинину, гусей, молоко, хлеб.

Поздно вечером в штаб полка зашел командир бригады Савицкий – молодой человек с открытым смелым лицом. Как и другие командиры 10-й армии, он был приветлив и радушен, рассказал много важного о повадках врага.

Савицкий поинтересовался, все ли благополучно было в пути. Он и впоследствии часто бывал у нас и говорил, что полюбил полк москвичей, видит в нем новое регулярное формирование Красной Армии.

С начальником дивизии Мазуровым мы виделись в этот раз лишь мельком. Оба они, комбриг и начдив, были отважные люди, лично участвовали во всех серьезных боевых операциях подчиненных им частей. Особенно много рассказывали о храбрости и спокойствии в бою Мазурова.

Вообще следует сказать, что личное участие высших начальников в серьезных боях было, видимо, твердо установившейся традицией 10-й армии.

На другой день. 3 ноября, полк походным порядком прибыл в станицу Иловлинскую, расположенную приблизительно километрах в 75 севернее Царицына. Отсюда до сторожевых застав противника было всего километров 15.

Логофет составил приказ по полку, выработанный на основе тех указаний, которые товарищ Ворошилов дал нам во время беседы в штабе армия.

В первых же стычках с белогвардейцами, и особенно в бою под Логом, личный состав полка оценил ворошиловский совет, сущность которого красноармейцы сами сформулировали коротко и ясно: «Подпусти врага поближе!»

Увидят бывало наши бойцы, что против них движется белоказацкая конница, и вот бежит по цепи передаваемое от соседа к соседу озорное, предостерегающее:

– Подпусти поближе!.. [74]

– Ах, анафемы, – шепчет тогда Логофет, радуясь за полк, и улыбается своей застенчивой улыбкой.

Переждав, чтобы эта самопроизвольно родившаяся, но вполне правильная команда облетела полк, он отдает свою:

– Передай по цепи: без команды не стрелять, приготовиться к пальбе залпами.

В эти дни ворошиловская армия, отбив вторую попытку белых окружить Царицын, начинала наступление в северном и северо-западном направлении от Царицына силами десяти дивизий.

Эти боевые действия являлись частью широкого наступления войск Южного фронта. Его предполагалось осуществить также силами 9-й и 8-й армий, действовавших правее 10-й армии.

В директиве командюжа от 1 ноября 1918 года говорилось:

«Главнейшим операционным направлением признаю линию Поворино-Царицынской ж. д., и в этом направлении должен быть нанесен противнику сокрушительный удар со стороны как Поворино (главной ударной группой), так и со стороны Царицына». [5]5
  В. А. Меликов.«Героическая оборона Царицына». Воениздат, М., 1940 г., стр. 247.


[Закрыть]

В полосе наступления 10-й армии основной ударной силой была Коммунистическая дивизия. Ей предстояло пробиться по Поворино-Царицынской ж. д. с задачей овладеть районом Арчеды и тем самым выйти в тыл белоказакам, прорвавшимся в направлении на Красный Яр (пристань на правом берегу Волги, где был тогда стык 10-й и 9-й армий).

Овладение Поворино-Царицынской железнодорожной линией имело очень большое военное и политическое значение, так как давало возможность возобновить прерванное в то время сообщение между Царицыном и Москвой. Раньше по этой дороге была широко организована отправка специальных маршрутных поездов с хлебом, мясом и другими продуктами для голодающего населения Москвы, Петрограда, Иваново-Вознесенека.

Вполне понятно, что для московских пролетариев, организованных в 38-й полк, цель операции была особенно близка и в немалой степени способствовала общему, подъему. [75]

На полустанке Белушкино полк должен был сбить передовые заставы неприятеля и далее, преодолевая возможное сопротивление противника, продолжать наступление до железнодорожной станции Лог и хутора того же названия, где находились укрепленные позиции белых.

Раннее утро. На траве седеет иней. Роты одна за другой вытягиваются из станицы. Лица у всех решительные, строгие, каждая команда выполняется четко, без промедления.

У старика Гавриила Михайлова даже выпрямилась спина, согнутая долгой тяжелой работой. Он испытующе поглядывает на красноармейцев, как бы проверяя их готовность к бою.

В безукоризненном строю проходит полковая инструкторская школа во главе со своим начальником Янчуковым. Я невольно залюбовался прекрасной выправкой инструкторов, подтянутых, как на параде. Среди них выделяется тонкой фигуркой наш старый знакомый доброволец Лю Сен-ею. А рядом с ним – Титов. Ему как. будто даже неловко среди этих стройных военных людей.

Несколько командиров подразделений окружили Логофета. Он коротко дает им последние указания.

– Будет исполнено, товарищ командир.

– Так точно, понятно.

– Слушаюсь, товарищ Логофет, – то и дело раздается из этой группы.

Логофет волнуется. Все свои знания отдал он полку и теперь тревожится, сумеет ли хорошо организовать бой, достигнуть в решающую минуту успеха. Старается подыскать нужные слова, инструктируя командиров. И они понимают его состояние, всем своим видом подчеркивают готовность выполнить любой приказ.

Логофет сделал знак начальнику конных разведчиков, и минуты через три те уже скрылись за пригорком, умчались в сторону хутора Лог.

Двинулись вперед и дозоры для охраны полка в пути справа и слева. Состав дозоров тщательно подобран из солдат-фронтовиков; начальники – бывшие унтер-офицеры.

Осенний воздух прозрачен и свеж. Вокруг бескрайняя степь. [76]

Пройдя километров пятнадцать, останавливаемся на привал для обеда.

Впереди, на расстоянии каких-нибудь 500 метров, виднеются позиции наших войск, а дальше по направлению к Логу – сторожевые заставы противника.

Где-то справа изредка ухают артиллерийские выстрелы и громыхают разрывы снарядов.

Полки Коммунистической дивизии, расступившись влево и вправо, освобождают место для рогожско-симоновцев. [77]