Текст книги "Полк рабочей Москвы"

Автор книги: Сергей Моисеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Сергей Измаилович Моисеев

В дни Октября

В 1917 году я находился в Париже в политической эмиграции и стремился любыми путями скорей вернуться в Россию. Наконец, мне это удалось. Я попал на пароход, шедший из Франции в Мурманск с вооружением для русской армии.

С невероятным трудом добрался из Мурманска в Петроград, встретился с Надеждой Константиновной Крупской, с ее помощью быстро вошел в курс событий. Побывал в некоторых воинских частях, выступал на митингах и по указанию Владимира Ильича Ленина выехал в Москву. Это тоже было трудно. Регулярное железнодорожное сообщение между Петроградом и Москвой оказалось прерванным. Ехал то в вагоне, то на паровозе и даже на дрезине.

Но вот и Москва. Наступают сумерки. По безлюдным переулкам пробираюсь в Замоскворечье. Откуда-то доносится ружейная и пулеметная стрельба. Она то ослабевает, то усиливается. Время от времени ухают разрывы артиллерийских снарядов. Полыхает зарево большого пожара.

Фонари на улицах не горят. Лишь кое-где одиноко светятся окна в жилых домах.

Московское вооруженное восстание семнадцатого года в полном разгаре. Красная гвардия и восставшие солдаты оттеснили юнкеров с окраин к центру. Замоскворецкий район полностью в руках восставших, но враг продолжает держать его под обстрелом.

Вестибюль большого каменного здания Коммерческого института (близ Большой Серпуховской улицы в переулке Щипок) едва освещен. Широкая парадная лестница ведет наверх. Там, в одной из комнат второго этажа, помещается Партийный боевой центр московских большевиков. [4]

В комнате многолюдно. Кроме членов партийного центра, здесь – представители с заводов и фабрик.

В двух шагах от входной двери – огромный, давно не чищенный самовар. На столе – стаканы и кружки с недопитым чаем, хлеб, колбаса, нарезанная крупными кусками, на обрывке газеты – пиленый сахар. Большая электрическая лампа затенена, чтобы яркий свет не привлекал внимания к дому. На деревянном диване, укрывшись потертым ватным пальто, кто-то крепко спит, подложив под голову руку.

Большинство из присутствующих мне знакомо – это старые большевики-подпольщики. Многие из них бывали в тюрьмах и ссылках, совершали побеги, познали горечь эмиграции, трудную жизнь на нелегальном положении в России. Железные люди! Во имя партии, для блага народа они готовы на все.

Ленинская идея вооруженного восстания для них особенно близка. Еще в подполье они готовились к решающим битвам, призывали к этому трудовой народ России. И вот сейчас именно большевики-подпольщики, рядовые ленинской гвардии, возглавляют восстание.

По лицам не определишь, что люди устали до предела, что вот уже которые сутки подряд они спят урывками. Наоборот, настроение у всех приподнятое. Никакая усталость не в состоянии скрыть этой большой радости победы в схватке с многовековым врагом.

Вот в комнату поспешно входит Влас Лихачев. Он наскоро жмет руки товарищам и, нагнувшись к Камскому [1]1
  Камский – партийная кличка старого большевика Владимирского.


[Закрыть], что-то говорит ему.

Я невольно любуюсь Камским. Широкий в плечах, спокойный, он производит впечатление человека необычайной физической силы, напоминает могучего лесоруба.

Многие из находящихся в комнате лично знали Ленина. Это знакомство окрыляло их, придавало силы.

В два часа ночи в комнату вошел статный высокий старик в черном драповом пальто, в перчатках, плотно облегающих руки. Это профессор астрономии Штернберг. Он сразу завладел вниманием Камского.

– Я только что обошел боевые позиции Замоскворецкого [5] района, – говорит Штернберг. – Чтобы враг не захватил переправу через реку, нужны саперы. Сейчас переправа у нас, но если юнкера бросятся в контратаку, то отстоять ее будет очень трудно. Для обороны там нужно оборудовать окопы, а наши ребята выкопали глубоченную канаву и очень довольны. Это, говорят, красногвардейская траншея. Да ведь из нее и стрелять-то неудобно – до того глубока. Она хороша разве для таких вот, как я. К тому же – траншея прямая и широкая. Попади в нее снаряд – каша будет!

– Когда тут еще настоящие окопы рыть, без них обойдемся, – возражает кто-то профессору.

– А зачем же попусту увеличивать жертвы? – живо откликается Штернберг. – Ведь если юнкера будут атаковать мост, то дело может кончиться плохо.

– Пусть только сунутся! – стукнув об пол винтовкой, выкрикивает молодой рабочий.

– Ну, как убедишь таких, когда они только и ждут встречи с юнкерами! – смеется профессор.

Штернберг – человек науки, казалось бы далеко стоящей от политики, от революции. Но в его обсерватории, в телескопах, направленных на звездное небо, хранились разработанные партией планы подготовки восстания, важнейшие партийные документы.

В штабе Партийного боевого центра деятельность не затихает круглые сутки. Одни являются сюда за приказом, другие просят оказать содействие в получении оружия, третьи заходят, чтобы сообщить о настроениях рабочих.

Каждое утро здесь бывают представители районных партийных комитетов, круглые сутки поступает информация от специальных связных – преданных партии большевичек. Вот и сейчас две из них сидят у самовара, отдыхая перед тем, как вновь двинуться в Сокольники, Лефортово. Симоновку. Дело у них очень опасное и ответственное. Но они веселы, шутят, хотя и устали. Иногда, побывав, например, в Бутырском районе и передав устно (ведь никаких записок с собой брать нельзя) распоряжение Партийного боевого центра, они сразу же отправляются в Замоскворечье, чтобы через каких-нибудь полчаса вновь шагать куда-нибудь в Бауманский или Рогожский районы.

Нужно представить себе Москву в те дни, чтобы понять, [6] с какими трудностями это было сопряжено. На улицах пустынно. Тишина словно подкарауливает: как знать, что ожидает тебя за углам ближайшей улицы или в подъезде любого дома?

Отправляясь в опасный путь ночью, связистка в любой момент может услышать окрик: «Стой, кто идет?» Что отвечать тогда? Разве определить, кто останавливает, свои или юнкера-белогвардейцы? Если бы это было днем, то и по одежде и по лицу встречных можно было бы сразу догадаться. Но в темноте разобраться трудно. Помогали в этих случаях только выработанные годами навыки подпольной работы.

На второй день пребывания в боевом центре, ознакомившись с обстановкой, партийными решениями и указаниями Ленина о вооруженном восстании, я обратился к Камскому с просьбой поручить мне конкретное дело. Оно нашлось сразу. Камский вручил бумажку размером с ладонь ребенка, в которой удостоверялось, что я назначаюсь на партийную боевую работу в Рогожский район – один из пролетарских районов Москвы.

– Население там, – сказал Камский, – всей душой на стороне восставших. Все рабочие вместе с семьями, не исключая детворы, считают себя участниками восстания.

Под вечер я пришел на Таганскую площадь. Здесь было тихо и безлюдно. Только по Воронцовской улице шагал красногвардейский патруль.

Центр руководства восстанием в Рогожском районе помещался в доме № 24 на Большой Алексеевской улице (теперь Большая Коммунистическая). Улица была изрыта траншеями, во многих местах перегорожена проволочными заграждениями.

В этом небольшом двухэтажном доме с мезонином находились: районный комитет партии, районный военно-революционный комитет, профсоюзы и районный штаб Красной гвардии.

Обширная комната нижнего этажа и сени заполнены людьми. Это – красногвардейский резерв района – рабочие с ближайших фабрик и заводов, много молодежи. Картина чрезвычайно пестрая. Красногвардейцы одеты в полушубки и потертые пальто. У одного – полицейская шашка, у другого – револьвер за поясом, у многих – [7] охотничьи ружья и винтовки самых разнообразных систем и калибров. Лица серьезные, спокойные.

Второй этаж тоже переполнен людьми. Многие пришли сюда после того, как узнали, что началась запись в Красную гвардию и раздается оружие. В самой большой комнате под аккомпанемент стрельбы, доносящейся с улицы, проводится совещание. Но вот слышится шум отодвигаемых стульев: красногвардейцы уходят на смену товарищам, находящимся на улицах.

Военно-революционный комитет собирается по нескольку раз в сутки. На его совещаниях не произносятся длинные речи, нет докладов, информация сжата до предела: «юнкера заняли такой-то квартал или выбиты из такого-то пункта», «в таком-то месте усилилась перестрелка», «в такой-то срок надо обеспечить довольствием дежурных красноармейцев».

Время от времени кому-нибудь из красногвардейских командиров тихо передается устный приказ, и он уходит со своим отрядом. А вместо ушедших к дому № 24 с заводов и фабрик прибывают все новые и новые группы красногвардейцев.

Вот трамвайщики Золоторожского парка. Рабочие одеты в казенную форменную одежду, схожую с военной, поэтому отрад больше, чем другие, напоминает воинскую часть. Среди золоторожцев много бывших солдат, унтер-офицеров. На скорую руку они подучили владеть оружием тех, кто до этого не служил в армии.

Командует отрядом рабочий Золоторожского парка большевик Афоничев. Он с любовью смотрит на красногвардейцев, готовых двинуться в бой.

На левом фланге стоит невысокий, но крепкий подтянутый рабочий Хорохорин с лихо надетой набекрень форменной золоторожской шапочкой. По тому как Хорохорин держит винтовку, по выправке сразу видно, что он не один год провел в казарме, где от солдата добивались «молодецкого вида». Умение владеть оружием, приобретенное ранее, дает ему теперь глубокое удовлетворение.

Хотя в Рогожском районе сегодня относительно спокойно, с других концов Москвы сюда доносится отдаленный гул перестрелки. Враг еще не подавлен. Не случайно то и дело уходят в ночную темноту отряды. Их посылают в распоряжение Общемосковского военно-революционного комитета. У красногвардейцев Рогожской заставы есть [8] уже опыт уличных боев. Совместно с вооруженными рабочими Бауманского и Сокольнического районов они участвовали в атаке Крутицких казарм, захваченных юнкерами, штурмом брали Алексеевское военное училище.

В последние дни октября и начале ноября бои не затихали ни на один час.

Наш район получил из Общемосковского большевистского центра боевой приказ очистить от юнкеров Варварскую площадь [2]2
  Ныне площадь Ногина.


[Закрыть], продвинуться в Китай-город через Варварские ворота и далее к Кремлю.

С заводов Гужона, АМО, «Колючка» и других предприятий прибывали рабочие-красногвардейцы. В ночь на 2 ноября отряды Рогожского района двинулись к центру. На Солянке сделали остановку. В ночной чайной красногвардейцам выдавали по калачу и кружке чаю. Чайная очень тесна. Рабочие в ней не задерживаются: выпьют чай и сразу выходят на улицу, чтобы освободить место для других товарищей.

На рассвете мы находились у здания Воспитательного дома (Академия медицинских наук СССР). Сюда со стороны Варварских ворот доносилась сильная стрельба. Мы бегом бросились к Китай-городской стене. Ленинская идея о том, что «презрение к смерти должно распространиться в массы и обеспечить победу», охватывала революционных рабочих. И хотя они не были обучены военному делу, плохо владели оружием – большинство из них только на улицах Москвы научились заряжать винтовки, – юнкера не выдерживали нашего натиска и отступали.

Отряд наш оказался на Варварке [3]3
  Улица Степана Разина.


[Закрыть]. Осторожный командир отряда Павлычев решил на время приостановить движение. Предстояло разведать, не оставил ли враг вооруженных засад. Однако красногвардейцы были нетерпеливы. Отовсюду неслись возгласы:

– Нечего задерживаться!.. Эй, чего там! Отдыхать позже будем!..

Задние ряды напирали. Вековая ненависть к врагу влекла людей вперед, в бой, к победе.

Одна группа ринулась дальше по Варварке, в то [9] время как другая опускалась ниже, охватывая Зарядье. Юнкера, отстреливаясь, отходили.

В разгар боя на улицах появились молодые работницы. Девушки принесли красногвардейцам патроны. У некоторых на плечах санитарные сумки.

– Кому австрийские? Кому русские, французские? – слышались девичьи голоса.

Вдруг один из бойцов упал на тротуар. К нему сразу бросилось несколько девушек с перевязочными пакетами.

– Давай скорее сделаем перевязку! – обращается одна из них к красногвардейцу. Но молодой рабочий молчит, он ранен в голову и уже лишился сознания. Темное кровавое пятно на мостовой с каждой секундой увеличивается в размерах.

А отряд уже вступил на Красную площадь, достиг храма Василия Блаженного. Купола храма как будто колышутся в свете осеннего утра.

Красногвардейские отряды теперь уже всех районов теснят юнкеров, прижимая их к Кремлю; там, за кремлевскими стенами, сосредоточены основные силы контрреволюции.

Юнкера продолжают отстреливаться, но огонь их слабеет с каждой минутой. Они уже не в силах сопротивляться.

– А, черти полосатые! – выкрикивает Калвин – высокий, здоровый, краснощекий рабочий. У него голубые глаза, маленькая русая бородка. В нем ничто не напоминает сражающегося человека. В бою улыбается, шутит, шепчет какие-то иронические слова, обращенные к юнкерам, отступающим к Кремлю.

– Ага, миленькие, вот сейчас, сейчас вы получите! – он покрякивает и покашливает, словно на полке в жаркой бане на него капает горячая вода с распаренного веника. Калнин спешит, обгоняет идущих рядом, и я теряю его из виду.

В Кремль врываются красногвардейцы. Через Спасские ворота вошли туда и мы – рогожцы.

Вместе с нами – старый рабочий большевик Гавриил Михайлов – слесарь с завода АМО. Жилистыми руками он крепко держит винтовку. Внешне старик спокоен, но молодой блеск глаз выдает его волнение. Рядом с ним два сына, тоже рабочие. Он зорко осматривает вступающую в Кремль молодежь. [10]

– Народ – сила! Всем миром навалились и враз победили!..

Радостно была встречена победа революции в рабочих районах. Трудовой народ ликовал, разделавшись с ненавистным строем и захватив власть в свои руки. Чаще всего в эти дни упоминалось имя Ленина. О нем говорили с огромной любовью, с глубокой верой в силу его идей.

Соберутся бывало рабочие на собрание, еще и президиум не изберут, и начинают дружно, с упоением скандировать:

– Да здравствует Ленин!.. Да здравствует Ленин!.. Да здравствует мировая революция!..

Вечером 8 ноября в Рогожском районе проходило первое собрание победивших рабочих. Зал во втором этаже дома № 24 на Большой Алексеевской переполнен. Воздух спертый. Но взволнованные люди не замечают ни духоты, ни тесноты. Все охвачены радостным чувством победы.

Даже по одежде и головным уборам присутствующих можно судить, что здесь собрался простой трудовой народ. Больше всего – картузов и шерстяных платков. Но видны и военные папахи, фуражки. Это пришли солдаты из 85-го запасного полка, занимавшего Астраханские казармы. Многие красногвардейцы с винтовками.

Почти каждый оратор перед выступлением просит извинить его, заявляет, что произносить речи он не мастер, раньше не приходилось. Но его подбадривают аплодисментами, дружественными возгласами:

– Давай, говори, разберемся!..

Ораторы попросту, по-рабочему высказывают то, что у них на сердце. Они говорят о значении пролетарской революции, требуют быстрее разрушить остатки старого и создать новый строй.

Вот степенно встает и просит слова пожилой рабочий с окладистой темно-русой бородой.

– Да здравствует великий вождь рабочего класса товарищ Ленин! – восклицает он, и в зале вспыхивает буря аплодисментов.

Оратор хочет сказать еще что-то, но с места вскакивает работница, одетая в сильно потертую ватную куртку, и звонким голосом кричит:

– Да здравствует наш дорогой Владимир Ильич! Ура!.. [11]

Она поднимает обе руки высоко над головой и хлопает в ладоши. Лицо ее горит от возбуждения, платок сбивается с головы.

Все присутствующие поднимаются с мест. Возгласы «Ура Ильичу! Да здравствует Ленин! Ура!» сливаются в общий гул.

Десятки лет тихо простоял мещанский дом торговца Филатова на Большой Алексеевской, а сейчас все в нем гудит, трещит, грохочет.

– Долой буржуев! Долой золотопогонников!..

Кто-то запевает:

Вихри враждебные веют над нами...

Слова революционной песни подхватывают все, и она вырывается на улицу:

На бой кровавый, святой и правый

Марш, марш вперед, рабочий народ!..

Не успела стихнуть «Варшавянка», как бодрые, ликующие голоса запевают другую песню:

Мы кузнецы и дух наш молод...

Кто-то каблуками притопывает в такт, кто-то размашисто опускает поднятую руку, как бы ударяя молотом.

Пожилой рабочий с седеющей бородкой и воспаленными от бессонных ночей глазами улыбается счастливой улыбкой:

– Нет больше буржуев... Наша теперь власть, рабочая!..

С трудом успокоив ликующих красногвардейцев, председатель предоставляет слово новому оратору. Выступает Шелепин, слесарь Султанской фабрики Рогожского района, участник Московского вооруженного восстания. У него светло-русые волосы, продолговатое, худое лицо, серые глаза. Вид усталый: он мало отдыхал в эти боевые дни и ночи.

Шелепин говорит о великой победе рабочих просто, образно:

– Сколько народу гибло от проклятой жизни. Наша рабочая партия, большевики, Ленин указали нам путь. Пролетариат налег, пошел в атаку – и наша взяла.

– Какая гигантская сила – рабочий класс, – взволнованно шепчет, наклоняясь ко мне, председатель Ревкома Н. Н. Прямиков. [12]

Из-за стола президиума мы смотрим в переполненный зал. Рядом с отцами сидят подростки. На коленях у многих – дети.

Потом я невольно перевожу взгляд на волевое суровое лицо Прямикова и вспоминаю волнующий рассказ о жизни этого незаурядного человека – скромного рядового ленинской гвардии.

Председатель Революционного комитета Рогожского района, в прошлом высококвалифицированный металлист, был сослан царским правительством в Сибирь за политическую неблагонадежность. Из ссылки вернулся в Москву после Февральской революции.

В те дни в Москве, в том числе и в нашем Рогожском районе, появилось много вооруженных бандитов. Уголовники были теснейшим образом связаны с контрреволюционными элементами и вместе с ними стремились к свержению Советской власти.

Прямиков расправлялся с бандитами самыми решительными мерами. Ради дела революции не раз рисковал жизнью. Это создало ему широкую популярность и авторитет среди рабочих района.

Однажды в Ревком явился за помощью сильно встревоженный комиссар Андроньевского участка милиции Федоров и сообщил, что большая толпа проникла на склады, принадлежавшие раньше капиталистам Нобилю, Шибаеву и обществу «Мазут», и самовольно разбирает керосин.

– Действуйте решительно. Если возникнет крайняя необходимость, стреляйте, – приказал Прямиков представителю Ревкома, отправлявшемуся с отрядом красногвардейцев на место происшествия.

Но такой «крайней необходимости» не возникло. Пойти против красногвардейского отряда для члена любой рабочей семьи было немыслимо. Что же касается спекулянтов и мародеров, то они до смерти боялись вооруженных рабочих. Расхищение складов было приостановлено без применения оружия.

Несмотря на свою внешнюю суровость, Прямиков был внимательным и отзывчивым человеком.

Как-то раз один из работников Ревкома привел к нему бедно одетую старушку.

– У этой женщины умер сын, единственный кормилец. Ей не на что его похоронить. Она просит помочь ей. [13]

Прямиков посмотрел на старушку и перевел свой тяжелый взгляд на ревкомовца.

– Вы разве не знаете, что у нас еще нет средств? Почему же вы сами не объяснили ей это.

Потом подошел к опечаленной женщине и сказал, словно извиняясь:

– Власть-то мы захватили, мамаша, а вот деньгами еще не запаслись. А впрочем, у меня есть личные, – спохватился Прямиков, достал из кармана старенький кошелек и, вынув оттуда несколько «керенок», протянул старушке.

Обаятельный это был человек. И как жаль, что очень скоро товарищ Прямиков погиб в одной из схваток с вооруженной бандой. [14]

На Украине

Постепенно вокруг Рогожского районного комитета партии и районного Совета объединялся боевой актив. Из рабочих, наиболее сроднившихся с военным делом, выделилось боевое красногвардейское ядро. Однако бойцам Красной гвардии предстояло пройти еще немало испытаний, прежде чем был создан рабочий Рогожско-Симоновский полк. Первым таким испытанием явилась поездка на Украину. Рогожские красногвардейцы в составе Московского межрайонного отряда оказали серьезную помощь украинскому трудовому народу в борьбе против буржуазно-помещичьей Рады.

Сводный отряд формировался в помещении бывшего Александровского военного училища. Позднее в этом белом двухэтажном доме на Арбатской площади размещался Военный Комиссариат Москвы, а в то время находился Центральный Штаб Красной гвардии.

Надо сказать, что, несмотря на трудность со снабжением, нам выдали новое обмундирование: шинели, шапки, шаровары, гимнастерки и обувь. Все радовались новеньким, только что с завода, трехлинейным винтовкам и патронным подсумкам с ременными поясами. Некоторые дополнительно получили наганы. Пулеметов не было, зато более чем достаточно имелось ручных гранат. Патронов получили с таким расчетом, чтобы не ощущать нужды в них хотя бы в первое время (в дальнейшем рассчитывали на снабжение за счет врага). [15]

В отряде насчитывалось около тысячи человек. Подразделение каждого района избирало себе командный состав. Жили красногвардейцы в железнодорожных составах порайонно. Районные подразделения напоминали роты в полку, хотя по численности бойцов они были укомплектованы далеко не одинаково.

Руководящий отрядный комитет избрали на общем собрании из участников Московского вооруженного восстания.

Избранными оказались Лапидус, позднее помощник политического комиссара 38-го полка, и Шеногин из Краснопресненского района, Сливинский – из Замоскворецкого, Терентьев – из Сущевского-Марьинского, Афоничев, Малышев и я – из Рогожского.

Вокруг комитета группировался актив, игравший большую роль в политической и хозяйственной жизни отряда. Среди активистов особенно выделялся член большевистской партии Петр Титов – рабочий с завода «Колючка».

Внешне Титов напоминал мешковатого крестьянского парня. Он казался меланхоличным, но в действительности был человеком неукротимой энергии, весь горел внутренним огнем. Никогда он не переоценивал себя, ясно понимал, что ему по плечу и что не под силу. Титов многое сделал для отряда на Украине и позднее в 38-м полку.

Вначале командиром нашего отряда был назначен бывший прапорщик, участник Московского вооруженного восстания, член большевистской партии Егоров. Его направил к нам Московский Центральный Штаб Красной гвардии. Но дней через 10–15 по прибытии на Украину Егоров принял командование над группой красногвардейских отрядов, в число которых входил и Московский, а во главе нашего отряда встал бывший старший унтер-офицер большевик Афоничев.

Из Москвы сводный отряд выехал в середине декабря. В Белгороде по просьбе местного совета мы обезоружили польский легион. Легионеры подчинились без единого выстрела, за их счет увеличили запасы патронов и, что особенно важно, обзавелись несколькими пулеметами.

Веселой толпой в несколько сот человек, без всякого строя, возвращались мы из Белгорода к теплушкам после первой, так легко доставшейся нам победы. Стояла морозная лунная ночь. Большинство из нас было еще [16] не обстреляно и слишком беспечно. Только товарищи, служившие раньше в армии, держались осмотрительнее. Одним из таких был рабочий Золоторожского трамвайного парка, в прошлом старший унтер-офицер царской армии, Павлов. Он все время оставался начеку, опасаясь как бы в незнакомом городе не случилось какого-либо происшествия.

По промерзлым улицам двигались подводы с патронными ящиками, тарахтели колесами станковые пулеметы. Шутники даже пробовали садиться на них верхом. Кто-то острил:

– Ну, «максимки», вы панам служили, теперь поработайте на нас!..

В колонне то и дело раздавались взрывы дружного веселого смеха.

Павлов только головой качал. К счастью, все обошлось благополучно, и из Белгорода мы выехали спокойно.

В Харькове получили первый серьезный боевой приказ: выбить противника с узловой железнодорожной станции Лозовая и, заняв ее, ожидать дальнейших распоряжений. Нам и на этот раз не удалось сразиться: враг отступил, и Лозовую мы заняли без боя.

На Лозовой наш отряд находился несколько дней. Один за другим к нему присоединялись новые отряды рабочих-красногвардейцев из других индустриальных центров. Помню, первыми пришли шахтеры из Никитовки под командованием Жлобы.

Скоро из пролетарских отрядов выросло красногвардейское соединение, получившее название «Первая революционная украинская армия». В ее составе московский отряд участвовал во многих боях, устанавливал власть Советов в Павлограде, Ромодане, Синельниково, Полтаве, Екатеринославе, Константинограде, Киеве и других городах.

К моменту прибытия на Украину бойцы наших отрядов в большинстве своем совершенно не знали военного дела, даже построиться не могли без сутолоки. Если бы такая необученная часть принадлежала к буржуазной армии, то в сражении она представляла бы беспомощное скопище людей, обреченное на уничтожение. Но красногвардейские отряды, даже необученные, но воодушевленные великой идеей революции, сражались храбро, [17] инициативно и били белых, несмотря на их несомненно более высокую военную выучку и опыт.

Красногвардейцы считали себя большевиками и шли в бой со страстным призывом «Вся власть Советам». Этот боевой, большевистский лозунг поднимал на борьбу всех трудящихся, прокладывал красногвардейцам путь к победе.

На территории, где хозяйничала Рада, помещики полностью владели своими прежними имениями, многие, продолжая оставаться в усадьбах, держали свою вооруженную охрану. Мы помогали крестьянам-беднякам из окружающих Лозовую сел захватывать помещичьи земли, машины, окот...

Непосредственные боевые действия Первой революционной украинской армии начались в конце декабря 1917 г. с освобождения Павлограда.

Вооруженные силы контрреволюции, как правило, концентрировались в городах и других населенных пунктах, расположенных вблизи железнодорожных станций. Недаром боевые действия того времени кто-то метко назвал «войной на колесах».

Чаще всего бои происходили на улицах населенных пунктов. Нам это благоприятствовало. Уличная борьба лишала белых превосходства, которое они имели бы благодаря более высокой боевой выучке и лучшему вооружению в полевом бою; с другой стороны, в уличной борьбе намного возрастало значение личной инициативы – качества очень характерного для бойца Красной гвардии. Принимался в расчет и тот факт, что на улицах городов и пролетарских поселков красногвардейцы получали широкую поддержку со стороны рабочего населения.

Красногвардейцы рвались вперед, не хотели терять ни одного лишнего дня. Стоило только закончить боевые действия в каком-либо пункте, как они уже не давали проходу членам отрядного комитета:

– Когда же дальше?..

– Мы что, отдыхать сюда приехали?..

Победа, одержанная революцией в Петрограде, в Москве и других городах, вдохновляла Красную гвардию на быстрейшее установление Советской власти по всей стране. [18]

Успеху способствовало и то, что, предпринимая боевые действия, мы заранее согласовывали их с местными большевиками.

Так было, например, при освобождении Екатеринославля. Екатеринославские большевики обратились к нам с просьбой оказать помощь в проведении подготовленного ими вооруженного восстания. Делегат екатеринославцев рабочий-большевик Аллилуев с риском для жизни пробрался через петлюровские кордоны.

Узкое совещание комитета Московского отряда проходило в вагоне. Вместе с Аллилуевым мы обсуждали, как лучше объединить боевые действия украинских красногвардейцев и нашего отряда. Аллилуев, несмотря на молодость, был уже опытным бойцом. Лет двадцати трех, с худым лицом и темно-русыми волосами, он горячо убеждал нас в необходимости скорее начать вооруженное восстание в Екатеринославле.

Вечером того же дня Аллилуев уехал. Вместе с ним в качестве представителя Первой революционной украинской армии направился и я.

Вооруженное восстание в Екатериноелавле началось через два дня. Нашими совместными усилиями белые были разбиты, и 10 января 1918 года большевики провозгласили в городе Советскую власть.

Один эпизод из боевых действий в Екатериноелавле ярко запечатлелся в моей памяти. Человек восемьдесят вооруженных офицеров засели на чердаке почтамта. Они хорошо забаррикадировались, устроили амбразуры, защищенные мешками с землей. Выбить оттуда белогвардейцев поручили нашему Московскому отряду. Обе стороны вели редкую перестрелку. Враг был почти неуязвим для ружейного огня, и поэтому осаду требовалось вести очень осторожно, чтобы избежать лишних жертв.

Павлов и Соколов – рабочие Золоторожского трамвайного парка, под руководством которых шла осада почтамта, – убеждали бойцов пользоваться укрытиями. Но многие красногвардейцы словно не хотели понимать, что осторожность в бою – это не трусость.

Вот один из бойцов твердой походкой вышел на тротуар, прямо против офицерских бойниц. Ему лет двадцать пять, из-под шапки выбиваются пряди русых, слегка волнистых волос. [19]

– Умрешь ни за что!.. Стреляй из-за ворот, – кричит сдавленным голосом Павлов, впиваясь в него напряженным взглядом.

Красногвардеец закладывает обойму, щелкает затвором и бросает, не оглядываясь на Павлова:

– Оставь!

Он целится со спокойной уверенностью. Один за другим гремят выстрелы. Движения бойца неторопливы, сильные ноги в высоких сапогах прочно уперлись в тротуар. Ветер колышет толстый шерстяной шарф на шее.

Молодой рабочий, стоя открыто, вызывает на поединок сразу несколько десятков профессиональных стрелков – офицеров.

– Эх, гады! – роняет он между выстрелами с презрением.

Но вот раздался ответный офицерский залп с крыши почтамта, и рабочий упал, сраженный пулей.

Сознавал ли этот безрассудно смелый боец всю опасность своего положения? Чем был вызван этот поступок? Видимо, охваченный ненавистью к врагам, желая ускорить победу, он личным примером бесстрашия стремился воодушевить своих товарищей.

Неподалеку от меня стоял пожилой черноусый красногвардеец. Он с укором посмотрел на молодых бойцов, как будто именно они были виновны в гибели товарища. Потом вскинул винтовку и сказал, ни к кому не обращаясь:

– И умирать с толком надо.

Окружающие поняли его: незачем рисковать напрасно. Почтамт был блокирован, и осажденные офицеры сдались.

А сколько мужества, отваги проявили красногвардейцы в бою под Крутами. В моей памяти хорошо запечатлелись те горячие дни.

Задача взять Круты – узловую станцию между Бахмачом и Нежином – была возложена на Московский и Тверской красногвардейские отряды. Здесь многим довелось проверить свою стойкость под огнем врага.

Вытянувшись длинной вереницей теплушек, наш состав медленно приближался к станции Круты. Около открытых дверей вагонов толпились красногвардейцы с винтовками в руках, готовые каждую минуту начать перестрелку с противником. Впереди – бронированный вагон. [20] Установленное на нем трехдюймовое орудие вело редкий огонь.