Текст книги "Империя Рюриковичей (V-XVI вв.). Русская экспансия"

Автор книги: Сергей Максимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Второй визит в Константинополь

Новгородская летопись повествует, что в 854 г. русы организовали крупный военно-морской рейд на Царьград. На столицу ромеев устремилось «бещислено кораблей»; русы сотворили в Империи много зла и убили великое множество христиан¹¹⁹.

От дальнейших страданий греков спас мощный шторм. Черное море накрыло варваров шквалом ветра и дождя, большинство их утлых судов перевернулось и затонуло, а волны поглотили души кровожадных пиратов. В итоге, как написал новгородский летописец, которому русы откровенно не нравились, «братия сии изгибоша»¹²⁰.

Более точная датировка относит это, второе по счету, нападение русов на Византию к 860 г., и мы уже упоминали о нем в связи с действиями в Киеве варяжского князя Аскольда.

Вот как описывает произошедшее «Брюссельская хроника» XI в.: 18 июня 860 г. в царствование императора Михаила в Византию прибыло 200 кораблей, с которых на берег сошло около 8 тысяч бойцов¹²¹. Армия Михаила воевала в тот момент в Малой Азии, и русы надеялись этим воспользоваться. Их коварный набег стал для ромеев горьким и неприятным сюрпризом.

Патриарх Фотий, наблюдавший этот кошмар собственными глазами, вторя Георгию Амастридскому, писал: «Горе мне, что вижу народ жестокий и дикий безнаказанно обступившим город и грабящим пригороды, все губящим, все уничтожающим – поля, жилища, стада, скот, жен, детей, стариков, юношей, – все предающим мечу, не слушая никаких воплей, никого не щадя. Погибель всеобщая!»¹²²

Фотий называет русов жестокими варварами¹²³, ранее неприметным, низменным племенем людей рабского достоинства, излившим на пригороды Константинополя потоки кровавой ненависти¹²⁴. Как писал константинопольский патриарх, русы разграбили окрестности, «разорили предместья, свирепо перебили схваченных и безнаказанно окружили весь город»¹²⁵. Фотий укорял русов в том, что они воспользовались нападением на Византию, чтобы прославиться на весь мир. Русы Аскольда (а это были именно они) даже переход в христианскую веру обставили так, что император Василий Македонянин, для того чтобы склонить «свирепых варваров» к Христу, вынужден был дать им обильные подношения золотом, серебром, шелковыми одеяниями и тому подобной роскошью¹²⁶.

Совершив тягчайший акт насилия над Империей и получив от ее царя богатые дары в качестве откупа, русы сделались известными и взошли, как писал Фотий, «на вершину блеска и богатства»¹²⁷. Варвары и «кочевники» вдруг стали если не политической величиной, то уж точно опасной силой, которую цивилизованному миру пришлось принимать в расчет.

Однако русы пока не спешили использовать свое уникальное положение. В отличие от славян VI–VII вв. они не собирались селиться на греческой земле. По возвращении в Киев Аскольдова русь занялась сугубо внутренними делами. Русы меняли старых богов на новых, воевали и облагали данью славян, вступали в конфликты с такими же, как они, искателями приключений.

Во второй половине IX – начале Х в. по Восточно-Европейской равнине бродило множество варяго-русских дружин. Аскольд, Рюрик, Олег или Игорь, как справедливо писал историк Р.Г. Скрынников, были только некоторыми из их предводителей¹²⁸. Когда древнерусские книжники сочиняли свои летописи, русь уже управлялась одной династией, и всем казалось, что это было всегда. Само собой разумеющимся считалось, что Рюрик, Олег и Игорь были родственниками, а Аскольд (и Дир) боярами из ближнего круга Рюрика¹²⁹.

На самом же деле ранняя русь делилась на множество самостоятельных враждующих группировок, которые при необходимости могли объединяться в большие военизированные отряды. Олег в договоре с Византией от 907 г. требовал выплатить дань подчиненным ему «князьям», владевшим городами Киевской Руси¹³⁰.

Из этого, между прочим, следует, что людей княжеского достоинства среди русов хватало, и у прямой родни Рюрика (я имею в виду Игоря) не было полной уверенности в том, что они смогут укоренить свою династию на киевском троне.

Сугубо деловые отношения

В средние века Византия была одним из главных центров притяжения для таких народов, как русь. Благодаря византийской дани и награбленным в Империи богатствам «кочующие», как называл их Фотий, русы получили высокий социальный статус и стали задумываться об оседлой жизни. Это доказывает пример Аскольда и его друзей, укрепившихся в Киеве.

Кроме денег и материального богатства русам нужна была власть, ибо они считали себя достойными господства. Киев нравился им своей близостью к византийской «кормилице». Славяне же как нельзя лучше подходили на роль беззащитной жертвы: их было много и они были разрознены.

То, что в 882 г. Аскольда сменил в Киеве конунг Олег, в этом смысле мало что изменило: просто одна команда «находников» вытеснила другую. Византия теперь оказалась под постоянным присмотром русов, которые, с одной стороны, вступали с ней в оживленную торговлю, а с другой, регулярными походами напоминали о даннических обязательствах.

Принято считать, что контакты русов с Константинополем в основном имели торговый характер. Но стоит ли выдавать желаемое за действительное! Великий киевский князь и его русская дружина получали из Византии богатую дань. Империя ромеев являлась самым крупным поставщиком драгоценного оброка, доставлявшегося золотом и тончайшими шелками.

Дань, собранную у славян, еще нужно было продать, а константинопольская сама просилась в сундуки. Так что торговля торговлей, а взимание дани стало частью политики «русского» Киева в отношении Византии, и русы, пока оставались язычниками, часто хаживали в гости к грекам на военных кораблях.

С 882 г. место Аскольда в Киеве занял конунг Олег – выдающийся деятель своей эпохи и азартный воин-авантюрист. В 907 г. Олег собрал вместе всю «Великую Скуфь»: варягов, славян, чудь, кривичей, мерю, древлян, радимичей, полян, северян, вятичей, хорватов, дулебов и тиверцев¹³¹. С гигантским войском численностью около 80 тысяч человек он вторгся в пригороды Константинополя и после целого ряда бесчинств, грабежей, насилия и убийств заставил греков капитулировать. На переговорах Олег, как типичный представитель ранней руси, потребовал выкуп за город, дань за победу и торговый договор сроком на тридцать лет в знак уважения к его мощи и военным заслугам¹³².

В 944 г. русский князь Игорь Старый повел на Царьград русь, полян, славян, кривичей и степных печенегов, чтобы склонить греков к миру на очередные тридцать лет, а точнее говоря, чтобы заставить все эти годы выплачивать ему дань.

Гигантское войско добралось уже до Корсуни, и бог знает, какие несчастья пришлось бы пережить городу, если бы греки не поторопились вступить с Игорем в переговоры. Понадобилось всего несколько дипломатических раутов, чтобы добиться желаемого результата. Русы получили из византийской казны центнеры золота, серебра и множество драгоценных паволок¹³³. А в следующем, 945 г. мирный договор с Византией был перезаключен к радости киевского князя, его окружения и всей русской торговой прослойки¹³⁴.

Одновременно с русью в IX–XI вв. получением грабительской ренты с развитых стран средневековья занимались хорошо известные всем норманны¹³⁵. С помощью грабежа и разорений накопленные сокровища перераспределялись между производителями богатства и паразитирующим этно-этнографическим элементом. Норманны с этого начали, но тем и закончили свою «дистрибьюторскую» деятельность.

Русы, в отличие от них, пойдут дальше и создадут огромную данническую империю, вся идеология которой будет строиться на подчинении и грабеже. Страны каспийско-черноморского пояса и Византия явились для русских конунгов учебным полигоном, где они оттачивали методы захвата и управления будущими колониями.

Походы государственной важности

Сын Игоря Старого киевский князь Святослав был ярким представителем «кочевой» плеяды русов. Святослав первым из варяжских князей носил славянское имя, которое невозможно спутать с немецким или скандинавским, но при этом он был последним варягом-романтиком среди князей Рюрикова Дома.

В лето 969, сообщает Лаврентьевская летопись, Святослав обратился к своей матери, княгине Ольге, и старшим членам дружины с неожиданным признанием: «…не любо ми есть в Киеве быти, – заявил молодой князь, – хочю жити в Переяславци в Дунае, яко то есть середа земли моей»¹³⁶.

Серединой намечающейся русской империи дунайский город Переяславец мог быть только в одном случае – если считать Византию, данницу русов, ее частью. Но дело даже не в этом. Единственный сын Игоря при всей авантюрности своего характера выбрал место для новой столицы с дальним прицелом. Он знал, что в Переяславец стекались «все блага» мира, что в нем находился один из важных торговых центров Византийской империи. Расхваливая достоинства города, ради которых Святослав призывал русов покинуть днепровский берег, он говорил, что ромеи привозят сюда золото и паволоки, вина и разнообразные овощи; чехи и венгры поставляют серебро и коней; а русы обеспечивают дунайский рынок «скорой», воском, медом и челядью¹³⁷.

Скандальный призыв великого князя сменить Киев на Переяславец почти дословно записан в летописи. Благодаря этой фиксации перед нами впервые приоткрывается завеса над святая святых русской средневековой экономики. Из слов киевского князя мы наконец-то узнаем, что в международной торговле русы специализировались на поставке трех групп товаров: меха пушных зверей (скоры), продуктов пчеловодства (меда и воска) и рабов (челяди).

Учитывая известие арабских писателей о том, что русы лично никогда не занимались производительным трудом, а получали все путем жесткой экспроприации («посев их – грабеж славян», сказано в одном из арабских источников¹³⁸), уже сейчас можно более или менее ясно представить, в каких отношениях находились русичи и славяно-финское население Восточной Европы, завоеванное и покоренное этим воинственным народом.

К теме русских завоеваний мы скоро вернемся, ну а пока отметим, что Святослав в 971 г. действительно отвоевал у болгар полюбившийся ему Переяславец. Однако вместо того, чтобы начать мирную жизнь в этом центре международной торговли, он тут же объявил войну Византийской империи¹³⁹.

Святослав был истинным сыном своего народа и не мог долго жить без грабительских войн. Кроме того, он, как и его предки, претендовал на греческую дань. Константинополь подписал с ним новый пакт и подтвердил его право на добычу¹⁴⁰.

По «доброй» традиции греки обещали Святославу оплатить его военные расходы, но воспользовались случаем и подговорили печенегов расквитаться с дерзким воякой¹⁴¹.

Святослав погиб по дороге в Киев, сраженный кочевниками. Его внебрачный сын Владимир, волей судьбы занявший место отца на киевском троне, был первым, кто, кажется, перестал обирать Византию как данницу. При нем Киевская Русь стала официальным пактиотом (союзником) Царьграда и получала от него деньги только за участие в совместных войнах.

Однако в дальнейшем, как минимум однажды, русы снова пытались нажиться на Византии. Случилось это, как ни странно, при христианнейшем князе Ярославе Мудром. В 1043 г. его сын Владимир Ярославич во главе большого войска был снаряжен и отправлен воевать Константинополь. Поход получился откровенно неудачным. То ли Владимир Ярославич не обладал даром военачальника, то ли греки были настороже, но только часть русов попала в плен и была ослеплена. Остатки русского войска вместе со своим командиром, сильно потрепанные штормом, бесславно вернулись домой¹⁴².

Рыцари без страха и упрека

Патриарх Фотий считал русов беспечной, неуправляемой массой, не имеющей военачальников, побеждающей своей численностью, стремительной и ужасающе жестокой¹⁴³.

В то же время внутренние источники, например новгородское летописание, указывают на русских князей как на милостивых к своему народу правителей, чьи дружины добывают корм, «воююще ины страны»¹⁴⁴.

Здесь важно не перепутать, о каком народе пишет летописец. Изначально все русы – «находники», пришедшие к новгородским славянам извне. В IX–X вв. многие русы изъяснялись по-норманнски – император Константин слышал их речи своими ушами¹⁴⁵. При князе Олеге Лаврентьевская летопись подразумевает под русью не только варягов, но также славян и прочие народы¹⁴⁶.

Это смешение началось в тот момент, когда Олег стал объединять подданных для войны с югом. Все перемешались в его войске. Наиболее достойные вошли в состав варяжского сословия. Что же касается рядовых масс, то, как только Киев был взят, варяги вновь стали варягами, а славяне славянами.

До середины XI в. варяго-русы в целом сохраняли свою этническую непохожесть, подпитываясь пришельцами из-за моря. Но одновременно они все чаще принимали в свои дружины новобранцев из местных этносов и социальных групп. По этой причине средневековые русы никогда не были этнически однородны. Для иностранных наблюдателей они казались чем-то средним между славяно-норманнской массой и военно-торговым сословием¹⁴⁷ без четкой этнической принадлежности.

Современные исследователи видят в русах то варяжский народ, то полиэтническую дружину или особую этнографическую общность¹⁴⁸. Вся эта сумятица и нечеткость мнений есть следствие бурного процесса формирования высшего социального слоя складывающейся древнерусской империи.

В итоге более чем двухвекового синтеза этнический состав руси устоялся, славянская речь стала их повседневным языком. Русь превратилась в правящую социально-политическую группу, передала свое имя Киевской земле и через несколько поколений почти полностью погибла в династических войнах Рюриковичей.

Все это случится позже, а пока русы представляют крайнюю опасность для всех, с кем сталкивает их судьба. Как уже говорилось, согласно арабским источникам, русы пренебрегали земледельческим трудом и жили за счет беспардонного грабежа других народов. Отрядами в сто и более человек они нападали на славян (арабское «сакалиба») или финнов, отнимали у них продовольствие, а население продавали в рабство в Итиле (Хозеране), Булгаре¹⁴⁹ или в Константинополе.

Археологи, работавшие в Гнёздовском городище, что поблизости от Смоленска, были поставлены в тупик тем странным обстоятельством, что в диаметре 100 км от его центра в IX в. исчезли все славянские деревни вместе с их жителями.

Ученые считают Гнёздово одним из наиболее крупных днепровских центров, где массово селились варяго-русы. Как ни ломали голову высоколобые ученые умы, в итоге им пришлось предположить, что это гнёздовцы уничтожили поселки кривичей.

Дальнейшие исследования материальной культуры показали, что русы вели себя крайне агрессивно. Они совершали регулярные вылазки из Гнёздова, охотясь на кривичей, как древние спартанцы на илотов, захватывали и продавали их в рабство, а продовольствие и имущество использовали для своих нужд.

Гнёздово было настоящим осиным гнездом в центре большой славянской округи. Практикуясь на облавах и мародерстве, русы вели себя, как грабительские банды средневековья в стране, которую вскоре полностью захватят и будут управлять ею схожими методами.

Глава VII
Волга впадает в Каспийское море

Дорога на Каспий

Кроме константинопольского направления древние русы с большим интересом присматривались к дороге на Каспий. Известно, что Волгу они знали как свои пять пальцев и уже в IX в. торговали на крупном торжище в Итиле. Там, в столице Хазарского царства, они разузнали, что на южном берегу Каспийского моря раскинулся цветущий Табаристан с плодородными землями и богатыми городами¹⁵⁰.

От этой новости русский мир пришел в бурное движение, и часть русов засобиралась в поход на магометан. Своей главной целью они определили крупный торговый город Абаскун, в котором сходились караванные пути Среднего и Дальнего Востока.

Согласно Ибн-Исфандийару, первые набеги русов, совершенные предположительно до 884 г., закончились для них полным провалом. Русы были истреблены Хасан бен Зайдом, главой Табаристана. Но в 909 г. новые отряды русов снова вторглись на Каспий. Пиратская флотилия из шестнадцати судов захватила Абаскун и ограбила его ближайшее побережье¹⁵¹.

Через год русы вернулись, чтобы сжечь портовые города Сари и Панджа-хазар. С добычей и толпами пленных мусульман они устремились на Гилян, желая для него той же участи. Поскольку город находился в удалении от берега, им пришлось разделиться: охрана осталась караулить суда, а большая часть пиратов устремилась в поход.

Однако защитники Гиляна проявили завидное мужество и смекалку. Под покровом ночи они пробрались на берег, перебили охрану и сожгли часть русских кораблей. Ширваншах, оповещенный о пиратских рейдах, подстроил русам морскую засаду и уничтожил оставшуюся часть флотилии¹⁵².

Мародерские набеги руси временно приостановились¹⁵³. Тем не менее до их полного прекращения было еще далеко. Русы только входили во вкус. Их не смущала гибель предшественников. Напротив, каждый новый пиратский отряд считал, что именно ему улыбнется истинная удача.

50 тысяч надежд, 50 тысяч смертей

После 300 года хиджры (912/913 гг.) русы вновь дали о себе знать мусульманскому миру. На этот раз они действовали большими силами. Им быстро удалось собрать армию в 50 тысяч человек. На пятистах кораблях они двинулись грабить Джурджан, Табаристан и другие персидские страны. Добравшись по Волге до Итиля, пираты договорились с хазарским каганом об условиях прохода через его страну.

Мне кажется сомнительным, что хазары по доброй воле решились помогать русам в их неблаговидной затее. Не то чтобы хазары являлись противниками захватнических войн, просто у них были дружеские (и экономически выгодные, что немаловажно!) отношения с персидским миром. Однако когда у вас перед носом неожиданно возникает 50 тысяч вооруженных головорезов, бывает трудно отклонить их просьбу. А русы, между тем, сулили заплатить кагану половину добычи на обратном пути из Персии.

Чтобы не навлечь на страну больших неприятностей, хазарский царь согласился на явно аморальный поступок и пропустил русский флот через свою столицу¹⁵⁴.

О том, что было дальше, рассказывает осведомленный арабский источник: «И русские суда распространились по этому морю, толпы их бросились на Джиль, Дайлем, на города Табаристана, на Абаскун, <…> на Нефтяную страну и по направлению к Адарбайджану <…> И Русы проливали кровь, брали в плен женщин и детей, грабили имущество, распускали всадников (для нападений) и жгли. Народы, обитавшие около этого моря, с ужасом возопили, ибо им не случалось с древнейших времен, чтобы враг ударил на них здесь, а прибывали сюда только суда купцов и рыболовов. <…> Многие месяцы Русы оставались на этом море… После того, как они награбили и им надоела эта жизнь, отправились они к устью Хазарской реки…, послали к царю хазарскому и понесли ему деньги и добычу по их уговору. <…> Ларсия же и другие мусульмане из страны Хазар узнали об этом и сказали хазарскому царю: “Позволь нам (отомстить), ибо этот народ нападал на страну наших братьев-мусульман, проливал их кровь и пленил их жен и детей”. <…> царь послал к Русам и известил их, что мусульмане намереваются воевать с ними. Мусульмане же собрались и вышли искать их при входе в Итиль по воде. Когда же увидели они друг друга, русы вышли из своих судов. Мусульман было около 15 000 с конями и вооружением, с ними были также многие из христиан, живших в Итиле. Три дня продолжалось между ними сражение; Бог помог мусульманам против русов, и меч истребил их, кто был убит, а кто утоплен. Около же 5000 из них спаслись и отправились на судах в страну, примыкающую к стране Буртас, где они оставили свои суда и стали на суше; но из них кто был убит жителями Буртаса, а кто попал к мусульманам в стране Бургар и те убили их. Сосчитанных мертвецов из убитых мусульманами на берегу Хазарской реки было около 30 000. С того года Русы не возобновляли более того, что мы описали»¹⁵⁵.

Текст ал-Масуди, изложенный в предыдущем абзаце, красноречив и очень доходчив. В нем ярко показана необоримая алчность русов и их гиперболизированная страсть к наживе. В самом деле, 50 тысяч взрослых мужчин – как если бы они ничего не умели кроме войны и насилия – погибли в погоне за золотым тельцом.

Я уже говорил, что русы умели только воевать и ни о чем другом не помышляли. Но есть ли какие-то документальные свидетельства о том, почему это происходило?

Поищем ответ на этот вопрос в арабских манускриптах.

Русы, рассказывают нам Ибн-Русте и Гардизи, давали приданое только дочерям. Сыновья получали в наследство острый меч с напутствием примерно такого содержания: «Твой отец добыл себе богатство с помощью меча, добудь и ты свое этим же способом». Буквально у Ибн-Русте сказано: «[меч] это – твое наследство. Отец приобрел мечом свое достояние, так и ты должен поступить»¹⁵⁶.

Вот, оказывается, в чем дело! Вот к какому поприщу их готовили!

В результате воспитания в духе такой педагогики у русов вырабатывался специфический кодекс чести: чем больше людей они уничтожали, чем большим имуществом овладевали, тем более великими воинами становились.