Текст книги "Остров Русь"
Автор книги: Сергей Лукьяненко
Соавторы: Юлий Буркин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава седьмая, в которой речь идет о полчищах несметных и свадьбе скорой
Попарившись в марьюшкиной баньке, похлебав кваску и зажевав на скорую руку лебедь белую, три богатыря да Иван-дурак отдыхали на лавках дубовых. Вокруг них суетился Емеля. Стряхивал пыль с булав, отирал пот со лба Ильи и поминутно спрашивал:
– Так ты говоришь, тут она и рассмеялась?
Дурак кивал.
– Эх, знать бы раньше, штаны бы скинул. Пусть ухохочется, – сокрушался Емеля. – Эх... Что делать-то будем, братья-богатыри? Бунтовать?
Богатыри презрительно посмотрели на Емелю, но все же снизошли до ответа.
– Негоже русским богатырям Киев-град разорять, – степенно молвил Илья.
– Лучше схоронимся, – обронил Добрыня.
– Тем более, что и по шеям надавать могут, – добавил Алеша. – Вставай, Иван! Пора. Прощайся с Марьюшкой. – И добавил, ухмыльнувшись: – Я-то теперича вроде как и не знаком с ней вовсе...
Пропустив последнее мимо ушей, Иван прошел в Марьюшкину горницу. Искусница сидела у окна и, близоруко щурясь, вставляла нитку в иголку. Рядом лежал прохудившийся сарафан.
– Марья, давай попрощаемся трогательно, – застенчиво сказал дурак.
– Трогательно нельзя, неприлично, – вздохнула Марья. – Черномор еще и обсохнуть-то не успел после утопления, а ты уже руки распускаешь... Иди, я тебя без троганий приголублю...
Через несколько часов степь русская гудела под копытами богатырских коней. Впереди мчались Илья Муромец и Иван-дурак, за ними ехали Добрыня с Алешей. Замыкал отряд Емеля на саврасой кобыле. Он поминутно вздыхал, вспоминая то ли печь теплую, то ли – Несмеяну бесстыжую. Долго ли, коротко ли они ехали, то никому не ведомо. Но вот Илья Муромец насторожился и, приставив к глазам ладонь, всмотрелся вдаль. Все повторили его жест и увидели на горизонте сплошную стену пыли.
«Полчища несметные!» – догадались богатыри.
«Богатыри!» – догадались полчища и повыхватывали сабельки острые да мечи тяжелые.
– Что делать будем? – нарушил напряженное молчание Илья Муромец.
– Отступать, – с готовностью предложил Попович.
– К собаке-князю в зубы, – иронично спросил Добрыня. – К тому же полчища в Киев и направляются. Догонят.
– Так постоим за землю русскую! – вскричал Иван, доставая булаву. – Не пройдет тута враг половецкий!
Друзья с сочувствием посмотрели на булаву, но спорить не стали. Выхода все равно не было.
Полчища надвигались. Алеша торопливо слез с коня, упал на колени и стал молиться:
Создай, Боже, тучу грозную,
А из тучи-то – с градом дождя!
Али еще каких осадков!
Землетрясений и торнадо!
Разметай полчища несметные,
Помоги нам, защитничкам...
– Долго надо молиться? – поинтересовался Добрыня, с любопытством глядя на безоблачное небо.
– До перемены погоды, – прекращая молиться, сказал Алеша.
– Не пойдет. Хороший метод, но больно медленный. Полчища уже близенько.
– По щучьему велению, по моему хотению, поверните назад, полчища несметные! – робко попросил Емеля. Эффект был не больший, чем при попытке насмешить царевну. Иван, вспомнив знаменитую попойку, вздохнул.
Полчища приближались.
Вперед выступил Добрыня. Он помахал булавой и предложил:
– Выходите-ка со мной во честной бой! Не все сразу, а по одному, паскудники! Цепочкой. Буду я вас в сырую землю всаживать, хорошо здесь рожь уродится наперед год!
Иронически расхохотавшись, полчища прибавили ходу.
– Ничего не выйдет, – грустно заметил Илья. – Вижу уже я врага своего заветного, Змея Тугарина. Не пойдет он с нами на мировую.
– Э! Это мой враг! – возмутился Алеша. – Я его раз двадцать убивал!
Добрыня согласно покивал.
– Это наш общий враг, – сурово сказал Илья. – Значит так. Я бьюсь со змеем, а вы, подельщики, с полчищами несметными. Ты же, Емелюшка, езжай следом и подбирай трофеи, что у печенегов из карманов будут вываливаться. Особенно аккуратно бутылки подбирай, разобьются – накажу. Если у кого из печенегов зубы золотые будут выбиты, ты их собирай и складывай пока в котомочку. После боя рассортируем.
И закипела кровавая сеча!
С первого же удара о голову Змея у Ильи сломалась булава. Тогда он ловко выхватил кого-то из полчищ несметных и привычно стал молотить супротивничков им, приговаривая:
– Ах и крепкий татарин, не ломается! Не ломается, да не сгинается!
– Я не татарин, я печенег! – орал несчастный.
– А то не твое собачье дело. Повелю – так и китайцем будешь! – между делом ответил Илья.
Добрыня сражался мечем булатным. Как махнет – так улочка, размахнется – микрорайон. Следом ехал Алеша и ловко топтал конем упавших. Временами он стрелял вперед из лука каленой стрелой, приговаривая:
– На кого упадет, тому водить.
А Иван-дурак носился по всему полю, мотая булавой. Вспомнив наказы отцовские, он бил с размаху и был приятно удивлен эффектом.
В пылу боя он с упоением наблюдал за отдельными его моментами. Вон Емеля, ужом крутится меж печенегами, обчищая их карманы. Вон Илья, колотит Змея по голове шапкой, наполненной землей греческой. И где достал, непонятно. Вон Добрынюшка следующий квартал расчищает. Вон Алешенька молодецким посвистом супостатов пугает. Вон на лихом коне поп Гапон удирает, а в поводу у него – ломовая лошадь, к которой Алена Соловьинишна привязана... Гапон?! Иван бросился было за ним, но жаркая сеча помешала ему поймать предателя. Зато он успел заметить отрытый в сторонке окоп полного профиля, из которого глазели на происходящее несколько боянов во главе с директором. Один записывал что-то на грамотку, другой меланхолично мурлыкал веселый мотивчик. За их спинами подпрыгивал зеленоволосый боян, размахивая саблей, но в бой не вступая.
В скором времени полчища стали сметными. Потом весьма умеренными. А затем и последние остатки печенегов бросились удирать. Друзья съехались и утерли со лбов трудовой пот.
– Убил Змея-то? – ревниво поинтересовался у Ильи Алеша.
– Как всегда, – важно ответил Муромец, отбрасывая печенега, которым дрался сегодня. Добрыня на лету поймал печенега и привязал его к седлу, приговаривая:
А не думай, тать, что легко отделался,
Ты пойдешь к нам в полон, пойдешь пленничком!
– На фига он нам нужен, печенежина? Али выкуп за него дадут богатенький? – поинтересовался Алеша.
Добрыня задумался и смущенно ответил:
– Да нет, вряд ли. Но положено ведь кого-нибудь в полон взять.
И продолжил упаковку пленного.
– А где Емеля? – встрепенулся Алеша. – Он же трофеи собирал, я точно видел!
Действительно, Емели нигде не было. Друзья поискали его немного, после чего скорбно переглянулись.
– Погиб, – изрек общее мнение Илья. – Затоптали его, и косточек не осталось.
Друзья скорбно стянули с голов шлемы железные. Подытожил Илья Муромец:
– Жалко Емелю, хоть и слабоват был. А еще жальче трофеи несметные... Что ж, друзья, поехали дальше.
И они поехали.
...А безвременно похороненный друзьями Емеля в это время уже подъезжал к Киеву. В глазах его блестели крупные слезы. Временами он поднимал очи долу и скорбно шептал:
– Не корысти ради, а токмо волею пославшей меня любови... Ох, богатыри, не узнайте, а узнаете – не прогневайтесь, а прогневаетесь – так не бейте, а побьете – так не насмерть...
Саврасая кобыла иронически косила на него лиловым глазом.
...В палатах княжеских Емеля первым делом бросил к ногам Владимира трофеи, после чего гордо потребовал:
– Не вели казнить, вели миловать!
– Обдумаем, – пообещал Владимир, косясь на выпавшие из котомок трофеи: каменья самоцветные, яства басурманские, пуховики китайские и свитера турецкие. Улов был богатым, Владимир уже облюбовал себе свитер приятной красно-бело-синей расцветки и ласково улыбнулся Емеле:
– Здоров ты, парнишка!
– Питаюсь налимом.
– Отъел себе харю, как я погляжу. Откуда товары?
– Из боя, вестимо. Побил басурманов. Вот так я служу!
– А с кем же ты дрался?
– Со Змием ужасным. Похож на корову, рогат и копыт. Я Змия пинком уложил в одночасье, а после был прочий вражина побит.
Владимир с сомненьем покачал головой. И неожиданно заорал:
– А много ль корова дает молока?
– Не выдоишь за день, устанет рука, – пролепетал Емеля.
– Все ты врешь, – устало сказал Владимир. – За тряпки, конечно, прими благодарность, но все же придется тебя наказать.
– О, Солнышко наше, не надо, спасибо, позволь мне отсюда домой убежать! – взмолился Емеля.
– Кончай рифмоплетство! – осатанел князь.
– Немедля кончаю, – пискнул Емеля.
Князь помолчал, потом строго сказал:
– Вот что. Ежели ты, врун, покаешься, скажешь откуда трофеи на самом деле, голову рубить не будем. Вместо того – выдам тебя за Несмеяну... тьфу, Несмеяну за тебя, вечно путаюсь. Согласен?
Обалдевший Емеля быстро кивнул. Князь спустился с трона, обнял его за плечи и доверительно сообщил:
– Понимаешь, зятек, Иван-дурак Несмеяну опозорил.
– А я думал, он только ширинку расстегнул, – закручинился Емеля.
– Да не в том смысле! Какой ты глупый, настоящий царевич. Иван отказался Несмеяну в жены брать. Позор?
– Позор, – неуверенно согласился Емеля.
– Вот ты сей позор и покроешь. Человек простой, сразу видно – из народа. Людям это понравится. Ладно, сейчас я невесту твою кликну, ты про подвиг расскажешь. Только не ври!
Вскоре по зову пришли Несмеяна и Василиса Премудрая (она же – Прекрасная). Емеля, пожирая Несмеяну глазами, стал рассказывать о богатырском подвиге, не забывая и свое скромное в нем участие.
– Да-а, – протянул удивленный Владимир. – А я на богатырей бочку катил, собирался им головы поотрубать. Бывают, бывают и у нас, князей русских, ошибочки. Что ж мне делать? Может советников разогнать или Дом Советов подпалить?
– Зачем же крайние меры, милый? – удивилась Василиса. – Прикажи верным боянам, пусть они песенки поют о твоих терзаниях и страданиях за народ русский. Так испокон веков делалось, и всегда прокатывало. А то выйди к народу и крикни: «Люб я вам, аль не люб?!» Только не забудь перед этим стражничкам жалование повысить и вокруг народа тройным кольцом поставить... А на советников не гневайся. Они тут ни при чем, один Гапон воду мутил.
– Гапона не трожь, – огрызнулся Владимир. – Какой ни есть, а в домино отменно играет, галстук завязывать умеет, боянов высмеивает знатно. Как придет с повинной, так и разберемся.
Наступило молчание. Нарушил его Емеля, который поглаживая руку Несмеяны, спросил:
– А свадебку когда сыграем?
– Свадебку? Через недельку. Надо бражки наварить, налог свадебный с горожан собрать, ликование народное организовать... – Владимир поочередно загибал пальцы. Потом уставился на Василису и задумчиво произнес: – Что-то о тебе мне Гапончик говорил... Он, конечно, под подозрением, но просьбу его уважим... А! Вспомнил! Мечтал он тебя в сережках самоцветных увидеть, что я тебе на свадьбу дарил! Давненько ты их не носишь.
Василиса незаметно побледнела и, ломая руки, сказала:
– Как скажешь, милый. Одену.
На том и закончился этот содержательный для наших героев день. Оставим же их в тот момент, когда все они, кроме Василисы, похоже, пребывают в приятном расположении духа.
Глава восьмая, в которой сперва выясняется, что бежать некуда, а потом – что этого и не нужно
Долго ли, коротко ли шли богатыри с Иваном да с пленным басурманом, пока не вышли к морю синему.
– Странно мне это, – сказал Илья озадаченно, – думалось, Руси-матушке конца-края нет...
Пленный печенег задергался, явно желая что-то сказать.
– Развязать? – спросил Иван с готовностью.
– Погодь, Ванюша, – остановил его Алеша Попович. – Дай, сперва слово ему смолвлю.
Он строго посмотрел на басурмана:
– Учти, враг, ежели напрасно беспокоишь, вмиг голову снесу, а ежели с пользой – восвояси отпустим. – А Ивану шепнул: – Так и так от лишнего рта избавимся.
Пленник согласно закивал. Дескать, с пользой, с пользой, сказать только дайте!
– Что ж, развяжи его, Ваня, коли жизнь ему недорога, – сказал Алеша и принялся демонстративно водить точильным камнем по лезвию меча.
Иван снял повязку с лица печенега, тот жадно глотнул воздуха и заговорил:
– Я есть картографф, ветрографф и гидрографф собаки-хана печенежского. Весь дорог, рек да порог на Руси знаю...
– Говорил я, не зря языка взяли! – обрадовался Добрыня, – признавайся, тать, где мы можем от гнева княжеского схорониться да предателями не прослыть?!
– Нет у меня разумения сего иметь, – сказал печенег, косясь с опаской на алешин меч. – Могу поведать лишь, как Русь ваш, матушка, устроен. А там вы уж сам решать.
– Давай, пес, рассказывай, – согласился Добрыня.
Разочарованный Алеша вернул было меч в ножны, но когда печенег начал свой рассказ словами – «Русь ваш невелик есть...» – вновь проворно его выдернул и занес над басурманской головой.
– Велик, велик, – пролепетал тот испуганно, – только размером мал.
– То-то, – сказал Алеша, – точнее формулировать надобно. А то, не ровен час, беда случится...
– Мал размером ваш Русь... – снова начал печенег речь свою. И вот что из рассказа сего богатыри узнали.
Русь, оказывается – остров в океане. За неделю его по периметру на добром коне обскакать можно запросто. Четыре реки на острове сем: самая большая – Смородина, поменьше – Волга, Днепр да Москва-река. На реках сих и стольный град Киев стоит, и десяток городишек провинциальных с деревушками окрест. А посередь Смородины опять же островок – Царство Кащеево. В царстве том только малый лесок да болота кусок. И замок самого Кащея еще. Вот и все география русская...
А в недрах земных – ни серебра, ни злата, ни урана какого-никакого. Сплошь – кораллов монолит, лишь слюда есть да графит...
Обидно Ивану стало за землю русскую.
– Что ж вы, печенеги да половцы, так и прете на нас, коль нет у на ничего?
– Есть у вас то, что ни в какой другой земля нет, – ответил басурман искренне: – То скатерть-самобранка, гусли-самогуды, ведьмин студень да прочий хабар! Цену купцы с большой земли за все это дают немеряную. То ль из корысти какой, то ль из интереса научного.
– Вот, значит, что вам надо, – вымолвил доселе молчавший Илья Муромец. – Что ж, и змеи многоглавые за морем не водятся?
– Не водятся, – подтвердил печенег.
– Скучно, знать, живут там.
– Скучно, – согласился тот.
– А зелено-вино-то есть у них?
– Это есть.
– Тогда еще ничего, – кивнул Илья. – Что ж, ладно, Ваня, отпусти ты его с миром. Не досуг нам с ним возиться, своих дел хватает.
Развязал Иван пленника, тот и был таков. Поминай, как звали. А богатыри с Иваном призадумались.
– Некуда нам, братья, и бежать-то, выходит, – сказал Илья после долгого молчания. – Да и негоже нам, богатырям русским, словно татям ночным во степи хорониться. В Киев вертаться надобно, челом князю бить. Какой ни есть, а владыка отечества. Пущай решает – казнить аль миловать... Да и вовсе бежать нам не следовало. С горяча это мы, не подумавши.
На том и порешили.
...Вот входят богатыри в стольный Киев-град, головы понуривши. Смерть лютую чают. Что за диво?! Народ по обочинам стоит, славу им поет, шапочки в небо подкидывает. А глашатай князев вдоль дороги бежит, выкрикивает периодически:
– Внимание, внимание! Слава русским богатырям да дураку Ивану – за компанию!
– Видать совсем обнаглел собака-князь, – нахмурился Илья. – Указ издал, что б встречали нас с почестями. Заманивает.
Когда глашатай в очередной раз пробегал мимо богатырей, Илья изловчился и поймал его за шкирку.
– Признавайся, злыдень, издал князь указ? – спросил он грозно, придвинув лицо глашатая к своему, нос к носу.
– Издал, – прохрипел тот.
– И о чем сей указ?
– О том, чтоб вас, как в Киев воротитесь, встречать с почестями.
– Так я и думал, – с торжеством и обреченностью одновременно произнес Илья, отпуская глашатая. Тот быстренько отполз в сторону – от копыт подальше.
– Слыхали? – обернулся Илья к остальным.
Алеша печально кивнул. А Добрыня изрек:
– Сказал бы я, что о князе нашем думаю, да благородство не позволяет.
Алеша, соглашаясь, вновь печально кивнул.
«Ну, снова про политику начали, – подумал Иван. – Опять беды не миновать...» И предпринял попытку отвратить неминуемое:
– Братцы, мы ж с повинной идем!..
– Молчи, сопляк! – осадил его Илья решительно. – Я передумал. С боем к князю пойду.
– Один за всех! – обрадованно вскричал Алеша.
– И все за одного, – отозвались богатыри и пришпорили коней.
Иван, не зная, что и думать, помчался следом. Не казнят, так на Несмеяне поженят. Хрен редьки не слаще...
А народ все шапки кидал.
...В терем княжеский влетели они, не слезая с коней. Вмиг сени миновали и ворвались в гридни столовые. А там – пир горой! Гостей да собутыльничков – видимо-невидимо!
Как узрел Владимир Красно Солнышко богатырей с мечами наголо, потемнел челом. Но сдержался, встал с кубком в руках и таковы слова молвил:
Гляньте гости мои – бояре да богатыри,
Вот и прибыли на пир герои русские,
К князю русскому – без уважения
Но не стану за то я серчать на них,
А напротив – поклонюсь с благодарностью —
За победу над ратью несметную
Да за службу земле нашей честную!
И, сказав сие, опрокинул князь чашу, а затем поклон богатырям отвесил.
Богатыри стояли потупясь. Правду князь говорит али ерничает?
Тишина над столом воцарилася.
«Ерничает, – решил все же Илья, – издевается». И открыл было рот, чтобы как-нибудь пообиднее князя оскорбить, но тут же и закрыл. Только выдавил:
– О-о!.. – и пальцем на Емелю указал.
Богатыри и Иван уставились в указанном направлении.
А Емеля начал было под стол сползать, но понял, что это его не спасет и закричал истошно:
– Ребята?! Приехали?! А мы тут пьем за вас, ей богу! Садитесь! Ну че вы как не родные-то, а?!
Иван-дурак вмиг прослезился. И тоже закричал:
– Емеля! Брат! А мы уж думали, погиб ты! А ты, значит... ты значит... – И тут до него дошло: – А ты убег, значит? И трофеи, ирод, прихватил?!!
– Да ты что, Ваня! Как ты мог подумать? – очень правдоподобно оскорбился Емеля. – Не убег я, а о подвиге вашем князю сообщить поспешил. А трофеи захватил, как вещественное доказательство.
– Ну, не так, зятек, все было, положим, – тихонько сказал ему князь. А во всеуслышание продолжил: – Ты, Иван, говори, говори, да не заговаривайся! Емеля со дня на день зятем моим будет!
– Зятем?! – обрадовался Иван. – Добился, значит, своего! Выходит, князь, за меня ты свою дочку отдавать не станешь уже?
– За тебя? – презрительно фыркнул Владимир, словно такого разговора никогда и не было. – Ну, ты, Иван, загнул! Ты, спору нет, герой, конечно... Однако ж, если б я за каждого героя дочь свою отдавал... Она б у меня давно б уж сама матерью-героиней стала!
Тут сидящие за столом громогласно заржали, и обстановка окончательно разрядилась. Богатыри сунув мечи в ножны и соскочив с коней, коих дворовые сейчас же из гридней вывели, уселись за стол подле князя и присоединились к общему веселью.
Лишь Добрыня Никитич невесел был. И Ивану ясна была грусть его. Знать, опять он хотел у Владимира сватать деву Забаву Путятишну. Думал, князь не откажет на радости... Да Ивану услышал он отповедь и просить не решился зазнобушки. Убоялся облома позорного.
А веселье катилось своей чередой. Вот уже Емеля через стол полез с дураком целоваться, вот Алеша свой коронный тост – «за прелестных дам» – произносит... Вот, невесть откуда взявшийся, боян Лапкин славу трем богатырям кричит. Вот Владимир-князь, с Ильей обнявшись, признается клятвенно: «Да, прав ты, Илюша, собака я!» А тот в ответ: «Да ведь и сам я, князь, собака!..» И пьют они на брудершафт, икрой заморской, баклажановой, закусывая...
Тут было выполз Иван-дурак из-за стола – к Марье-искуснице потянуло, да остановил его князь гневным окриком:
– Куда это ты, добрый молодец, намылился?! Аль не сладко тебе мое кушанье?
– Сладко, княже, – принялся оправдываться Иван, – да дел по горло...
– Нет уж, ты постой! И у меня к тебе дело есть! Подь-ка сюда!
Приблизился Иван к князю опасливо.
– А ну-ка, молодец, примерь сей шелом на буйную свою головушку, – протянул князь ему богатырский головной убор.
Одел Иван шлем, тут Владимир невесть откуда булаву трехпудовую выхватил и ударил его по головушке. Засверкали в глазах дурака звездочки.
– Будь же богатырем княжеским отныне! – воскликнул Владимир. Иван, ошеломленный, под гогот сотоварищей, шатаясь, двинулся к выходу. Не понял еще счастья своего богатырского.
И лишь снаружи, на воздухе, опомнился: «Богатырь! Я – богатырь! Сбылось повеление отцовское! Сбылась мечта моя заветная!..» И с мыслею этой кинулся он со всех ног к месту своего проживания.
– Маша! Маша! Богатырь я! – закричал он с порога.
Словно солнышко ясное выглянуло. То Марья-искусница из светелки своей выплыла:
– Здравствуй, здравствуй, мой милый Иванушка. Люб ты был мне еще в добрых молодцах, а теперь – просто словом не вымолвишь. – И раскрыла девичьи объятия.
Шагнул Иван через порог, руки пошире расставив, да запнулся и рухнул, до объятий не дойдя.
– Ужель ты, Ванюша, во хмелю ко мне явился?! – воскликнула Марья, склонясь перед ним и принюхиваясь.
– Во хмелю, – покаялся Иван-дурак.
– А скажи-ка мне честно, Иванушка, – продолжала она подозрительно, – в ванне долго сидеть ты не любишь ли?
– Вот этого за мной, ей богу, не водится! – обрадовался Иван. – Я совсем в этом толку не ведаю: в детстве сажа мне в кожу так въелася, что отмыть все равно не сумею я!
– Слава богу, а то испугалась я, – вновь расцвела Марья, – а что черненький, даже мне нравится.
Сказав сие, наклонилась Марья пониже, тут и облобызал Иван ее в губы жаркие.
Вдруг взгрустнула Марья:
– Вот и с Черномором у меня все так же хорошо начиналось...
– Эх, Маша, нам ли быть в печали! – воскликнул Иван, поднимаясь: – Я теперь – богатырь, ты – вдова богатырская! Был бы жив Черномор, он бы за тебя порадовался!
Он уселся на табурет, а Марья, хоть и усомнилась в верности последних слов его, но промолчала благоразумно, достала из кармана пригоршню семечек и принялись они их лузгать, друг другу в глаза заглядывая, улыбаясь и жмурясь от удовольствия.
Засим и оставим их.
