Текст книги "Мифы мегаполиса (тематическая антология)"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

Соавторы: Александр Зорич,Олег Дивов,Дмитрий Казаков,Кирилл Бенедиктов,Леонид Каганов,Андрей Николаев,Наталья Резанова,Игорь Пронин,Дмитрий Колодан,Сергей Чекмаев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

«Железнодорожные и авиабилеты», – прочитал я.

Билеты…

Билеты!

Отражение дрогнуло, заколебалось и едва не исчезло.

– Черт!

Бормот недовольно ударил меня лапой и фыркнул. Я прижал пальцы к вискам, лихорадочно соображая: «По работе? Случайность?»

Она уезжала. Уезжала навсегда. Я знал это.

Вывеска матово светилась. Выведенные на ней буквы казались далекими и непонятными, как марсианские каналы.

– Дальше? – Взгляд Булки был зеленым и нетерпеливым.

Я только отмахнулся, продолжая наблюдать. Дверь открылась, и в отражении на стекле мелькнула полупустая улица – дома, каменные тумбы, скамейки, аккуратные мусорные контейнеры, на крышках которых сидели коты.

– Приятного путешествия – произнес масляный голос.

– Спасибо, – ответила Мирта. – Спасибо за помощь. До свидания.

Она вышла на улицу, закурила и пошла по ступенькам вниз, рассеянно обогнув Зета – высокая человеческая фигура на фоне светлого неба.

Я эамер, боясь даже вздохнуть. «Как она пойдет назад? Тем же путем? Или выберет другую дорогу?» Мои пальцы впились в шерсть Бормотa, и он снова недовольно заворчал.

Мирта затянулась в последний раз и достала еще одну сигарету. Помедлила, щелкая зажигалкой, и повернула направо.

– Не туда! – воскликнул я. – Господи, только не туда! Взгляд метнулся по улице, скакнул по деревьям, по тротуару…

– Ты! – Мой возглас заставил длинношерстную черную кошку испуганно подскочить. Жёлтые глаза загорелись ожиданием.

– Ария. – Ее имя само юркнуло мне в ладонь. – Давай.

Кошка легко спрыгнула с тумбы и перебежала дорогу у самых ног Мирты, едва не коснувшись хвостом ее туфель. Она вздрогнула и остановилась. Беспомощно пожала плечами, затушила окурок об асфальт и пошла в обратную сторону.

Я почесал Бормота за ухом и улыбнулся. Мирта всегда была суеверной. Прията» осознавать, что некоторые вещи не меняются.

Стремительно темнеющее небо било ясным, но в воздухе пахло дождем. Дорога тянулась, вырастала перед машиной, и разгорающиеся фонари отмечали ее края, заслоняли от полей и перелесков:

Я расстелил на коленях платок и осторожно переложил на него котенка. Осмотрел шерсть, лапы.

– Ну и стерва, – возмущенно заявила Мирта, искоса наблюдая за моими манипуляциями. – Багажник нам поцарапала.

– Ты ее толкнула, – заметил я.

– Подумаешь. Совсем легонько. Я пожал плечами.

– Что там с животинкой?

– Ничего страшного. Слабенький он, сыпь на морде, царапины… Глаз действительно какой-то странный. – Я поморщился.

Котенок по-комариному пискнул, и Мирта расхохоталась.

– Об-бормот, – сказала она, слегка заикаясь от смеха.

– Точно – Бормот. – Я легонько щелкнул котенка по носу и прижал к себе.

На ветровое стекло упали первые капли дождя. Заработали дворники, размазывая их в водяную пленку. Я включил радио и откинулся на кресле, поглаживая котенка по голове кончиками пальцев. Мирта задумчиво вела машину, ее левая рука с дымящейся сигаретой покоилась на полуспущенном оконном стекле. Дождь усиливался.

Все произошедшее следом слилось для меня в черно-алый калейдоскоп ужаса и боли. Из-за поворота выскочила машина, помчалась к нам, слепя дальним светом. Мирта выругалась, лежавшая на руле рука дрогнула, и опелек понесло в сторону, завертело на мокром асфальте. Взвыли тормоза, нас снова дернуло, закрутило, и сквозь шум ливня мне послышалось громовое неразборчивое бормотание.

Удара я не помню – только холодную пустую тишину, установившуюся после него. Я падал в струях водопада, переворачивался, летел все ниже и ниже, тугие потоки били меня по спине, осколки резали грудь, голову…

Потом я ударился о дно и открыл глаза. Тишина постепенно обрастала звуками – в нее вплетался шелест капель, гудение ветра, какой-то металлический скрип. Мое сиденье было сдавлено, сплющено, покореженная боковая дверца – наполовину прогнута, пепельница – полна крови. Прямо перед лицом болтались пластмассовые ошметки. Сквозь разбитое ветровое стекло лилась вода. Под пальцами я почувствовал что-то теплое, живое.

«Бормот», – подумал я, и это было моей первой мыслью после аварии.

Котенок пошевелился и еле слышно мяукнул. Я хотел на него посмотреть, но побоялся. Мне было страшно опустить глаза, увидеть, что с ним произошло.

– Мирта, – позвал я. – Мирта? Она не ответила.

– Мирта! Мирта!

Я слышал только дождь. «А если она погибла?»

– Мирта!

Тихий звук донесся до меня, и я напрягся, прислушиваясь. Звук повторился – это было шлепанье босых ног по асфальту.

«Господи, неужели та старуха?»

Я потянулся вперед и вверх. Я был готов ко всему: просить, плакать, умолять ее о помощи…

Передо мной текла дорога – пустая, темная, с редкими пятнами фонарей. Под одним из таких пятен лежало что-то бесформенное, мертвое – искалеченный до неузнаваемости остов столкнувшейся с нами машины. Я отвел взгляд.

По полосе разметки шел человек. Невысокий, стройный – не давешняя толстуха.

Мирта.

– Вернись! – Собственный голос показался мне нестер пимо, болезненно оглушительным. – Мирта! Я жив, вернись! Помоги мне! Мирта!

Она не остановилась, не обернулась. С ее левой руки стекали капли крови, падали на мокрый асфальт. В правой руке она несла порванную босоножку.

– Мирта. Мирта! – я шептал, я кричал в удаляющуюся спину.

Когда ее силуэт исчез, Бормот забрался мне на плечо, ткнулся носом в шею, словно говоря: не бойся, ты не один. Но я был один. Я лежал, зажатый, замурованный в разбитой машине, и мне было так страшно, что мир вокруг плыл.

Я был один.

Ночь наступила сразу, как только солнце скрылось за горизонтом. В темноте сосны казались выше, они источали холод и угрозу. По вившейся между ними тропинке сновали тени.

Мирта приближалась. Я готовился.

Я бежал, плыл по Ветвям, созывая всех, до кого мог дотянуться. С каждым ее шагом мое войско становилось все больше. Кошки сидели везде: на камнях, на ветках деревьев, на клумбах. Я уже не был один, и мне нечего было бояться. Только не мне.

Когда она появилась, сидевший у меня на руках Бормот зашипел и мазнул лапой по воздуху.

– Погоди, – прошептал я. – Надо ее подальше заманить.

Я видел Мирту множеством глаз с самых разных точек – ее лицо, ее профиль, ее затылок. Ее запах был чужим, отвратительным, вызывающим агрессию. Как только она оказалась у ограды, я приказал нападать.

Коты сорвались с мест разом – широкой, стремительной волной. Мирта сперва не поняла, что происходит – замерла на месте, заозиралась, потом вскрикнула, метнулась в сторону, попыталась вернуться назад.

Коты стелились, коты скользили, летели по дорожке. Первым подбежал к Мирте Зет, прыгнул на грудь, выбросил вперед лапу, целясь в глаза. Булка, Мышур н Дру отстали всего па шаг. Следом за ними неслись Ария, Петька и Маша. Мирта снова вскрикнула, потянулась к лежавшей на траве суковатой палке, но было уже поздно.

Я на секунду отвернулся, переводя дух. Все было правильно. Мохнатый шипящий ком катился по дорожке, а с деревьев, со скульптур спрыгивали все новые кошки.

Я не винил ее за аварию, ие винил за боль, за режущий, ломающий тело водопад, не винил за полную крови пепельницу.

Я не мог ей оросить того, что она ушла и оставила меня там, бросила наедине с темнотой и шорохом дождя.

Когда-то я, наверное, любил ее – я не помнил этого точно, – но теперь жил только одним чувством, только оно заставляло меня думать и ощущать. Криком разогнав вцепившихся в нее кошек, я прыгнул к Мирте.

Утром на центральной дорожке городского кладбища было очень много следов – отпечатков кошачьих дал, клочьев шерсти, лоскутов ткани, пучков травы. Наваленная у забора куча веток казалась слишком большой, неестественной. В ворохе опавших листьев виднелась женская рука с длинным четким шрамом на тыльной стороне ладони.

У ступенек склепа лежал мертвый котенок. Его левый глаз был открыт. Он был рябой, нехороший.

Евгений Бенилов
ОРУДИЕ СУДЬБЫ

– Все это вздор! – сказан кто-то. – Где этя верные люди, видевшие список, на котором назначен час нашей смерти?.. И сеян точно есть предопределение, то зачем нам даны воли и рассудок?

М. Ю. Лермонтов, «Герой нашего времени»

Закрывая на ходу расхлябанные двери, автобус тронулся. Девушка в пестрой косынке и светлом плаще, вошедшая на остановке, села в дальнем конце салона. Больше никого в автобусе не было… Прислонившись к окну, Олег закрыл глаза. Гладкая поверхность приятно холодила висок; было слышно, как с другой стороны но стеклу барабанит дождь. Осень. Конец октября. Деревья уже голые, всюду валяются гниющие листья. Самое неприятное время года, пора уныния и депрессия.

Автобус повернул – из-под сиденья с дребезжанием выкатилась банка из-под пива. Олег с раздражением открыл глаза: «Вот ведь свиньи! Что стоит донести до урны?..» Банка подкатилась к его ноге. Он наклонялся я брезгливо, двумя пальцами, поднял… «Куда ее? В карман не положишь: слишком грязная – придется держать в руке. – Он опустил веки, стараясь унять раздражение. – Ничего страшного, скоро выходить».

– Если хотите, у меня есть ненужный пакет. Вздрогнув, он раскрыл глаза: девушка в пестрой косынке протягивала целлофановый пакет… Олег и не заметил, как она подошла.

– Спасибо. – Он положил банку в пакет и сунул в карман.

Девушка села напротив: без единого пятнышка плащ, блестящие туфельки, маленькая сумочка – олицетворение чистоты и аккуратности.

– Вам спасибо, меня эта банка тоже раздражала. – Она улыбнулась и прятала под косынку выбившуюся прядь. – Меня любой мусор раздражает.

За окном автобуса проплывали безликие белые дома. Редкие прохожие прогуливали жалких, трясущихся от дождя и ветра собак. Скудно расставленные фонари бросали вниз тусклые желтые конусы. Московская окраина…

«Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь-дзинь…» Колокольчик, как всегда, прозвучал неожиданно.

Олег покосился на часы: 1 час 5 минут 18 секунд. Потом привычно огляделся – до водителя слишком далеко… Он посмотрел на девушку. Та ответила безмятежным, доброжелательным взглядом.

– Вы не скажете который час?

– Пять минут второго, – ответил Олег.

Он не помнил, когда услышал колокольчик в первый раз… Наверное, эта способность была у него от рождения. Да и как он мог запомнить? Звонки были маленькой частью огромного непостижимого мира и заслуживали внимания не больше музыки из уличного репродуктора или гудков пожарной машины. По мере взросления, однако. Олег стал замечать, что разрозненные явления жизни соединены подспудными связями. Так, музыка из репродуктора всегда сопровождалась толпами людей на улице – все вместе это называлось «праздник». А пожарные машины однажды соотнеслись с выгоревшим дотла соседским домом. И только звонки оставались сами по себе – Олег не мог установить в них никакой закономерности. Иногда колокольчик умолкал на неделю или даже месяц, а иногда звенел несколько раз в день, двое-трое суток подряд. Звонки большей частью бывали короткие, от нескольких секунд до получаса, но один раз длились с утра до вечера: начались, когда мать привела Олега в детский сад, а закончились, когда отец его оттуда забрал… ну, может, с двумя-тремя перерывами. Из-за этих перерывов Олег наконец догадался: колокольчик связан с определенными людьми. В тот раз, например, звонок умолкал, когда воспитательница тетя Света выходила из комнаты – и возобновлялся, когда возвращалась. Впрочем, на следующий день тетя Света вообще в детский сад не пришла; вместо нее появилась молодая веселая тетя Люда, и Олег не додумал эту мысль до конца.

Более того, он даже не мог определить, ОТКУДА доносятся звонки: колокольчик звенел где-то рядом с его виском (чаще всего правым, иногда левым) и как бы следовал за поворотами головы… Олег вертелся, смотрел вверх и даже прикладывал ухо к земле. Его странное поведение заметили родители: сначала уговаривали не валять дурака, потом потащили по докторам.

Докторов было много – молодых и старых, женщин и мужчин, вооруженных блестящими инструментами и шкафами с лампочками. И еще вопросами – десятками, сотнями вопросов… Олег не запомнил, каких именно. Впрочем, доктора вскоре отстали: он просто сказал им, что колокольчик умолк. Вместе с докторами отстал и отец. Лишь мать еще некоторое время присматривалась к Олегу и встревоженно спрашивала, в чем дело, когда тот вздрагивал от внезапных звонков.

А потом Олег научился не вздрагивать, и мать постепенно успокоилась.

– Надо же, как поздно!.. – девушка улыбнулась. – А у меня часы встали. Батарейка, наверное, кончилась.

Дребезжа изношенным телом, автобус начал тормозить:

– До свидания. – Олег встал и шагнул к двери.

– А мне тоже сходить, – весело сказала девушка.

Двери с шипением открылись. Олег вышел первым и после секундного колебания подал спутнице руку. Пальцы ее оказались мягкими и теплыми.

– Спасибо.

– Не за что.

Девушка раскрыла зонтик, Олег накинул капюшон куртки. Перемешанное с мельчайшими каплями дождя в воздухе повисло неловкое молчание.

– Извините, вы не могли бы меня проводить?.. – девушка переступила с ноги на ногу. – Я живу недалеко… во-он в том доме.

– Пожалуйста.

Они зашагали по усеянной палыми листьями дорожке.

– Я сюда недавно переехала – квартиру сняла. А вчера из окна вижу: во дворе бомжи сидят, целая компания. – Девушка всплеснула руками, показывая, как ей было страшно. – А я с работы поздно возвращаюсь; вот и не знаю, как теперь… может, от квартиры отказаться?..

– Эти бомжи безвредные, – сказал Олег. – Я их знаю, мухи не обидят.

– Да?.. – Девушка облегченно вздохнула. – Ну, тогда дальше я сама…

– Не беспокойтесь, мне в ту же сторону.

– Вы в каком доме живете?

– Там… – Олег махнул рукой. – Трудно объяснить.

– А как вас зовут?

– Олег.

– А меня Настя.

Они миновали цепочку пестрых от граффити гаражей и оказались в квадратном дворе, образованном четырьмя двенадцатиэтажными домами.

– Мне туда. – Настя указала на ближайший дом и, понизив голос, добавила: – А вон этисидят.

В беседке возле детской площадки виднелись неясные силуэты и огоньки сигарет.

– Не обращайте внимания.

Настя набрала код, шагнула в подъезд и, придержав дверь, обернулась.

– Спасибо большое.

– Пожалуйста.

– Знаете что?.. – Она замялась. – Если хотите, я могу вас чаем напоить. У меня и печенье есть – такое вкусное… – От смущения Настя опустила глаза.

Несколько секунд Олег слушал звеневший у виска колокольчик… «А почему, собственно, и нет? Через сутки ее все равно не станет».

– Спасибо.

Они вошли в подъезд, Олег вызвал лифт. На Настиных щеках горели красные пятна – отблески недавно пережитого смущения.

– А вы где работаете? – Олег отбросил капюшон куртки за спину.

– Играю на арфе в оркестре. И еще в ансамбле подрабатываю – на свадьбах у новых русских. А вы?

– Я сейчас без работы: с одного места ушел, на другое не устроился.

С вулканическим рокотом дверь лифта отъехала в сторону, они вошли в кабину. Настя нажала кнопку одиннадцатого этажа.

– А профессия какая?

– Из области финансов. – Олег неопределенно повертел рукой.

Воцарилось молчание. По цепочке окошек с номерами этажей неспешно полз огонек: 9… 10… 11… Они вышли из лифта, Настя отперла дверь квартиры.

– Заходите.

Неловко ворочаясь в крошечной прихожей, они сняли верхнюю одежду. Настя оказалась в бархатном декольтированном платье цвета морской волны.

– Я как раз с подработки. – Она улыбнулась и шагнула в кухню. – Вам чай или кофе?..

Смысл звонков Олег понял лишь на одиннадцатом году жизни.

В том случае колокольчик зазвенел, когда он пришел из школы – и звенел, не переставая, весь вечер и всю ночь. Спал Олег плохо: часто просыпался, пил воду – патом, естественно, ходил в туалет… в общем, куролесил всю ночь. Под утро его, сонного и злого, собрала в школу мать (отец в то утро чувствовал себя неважно – болело сердце – и в домашних хлопотах не участвовал). А умолк колокольчик, лишь когда Олег вышел из квартиры.

Когда он вернулся, входная дверь была распахнута. Незнакомые люди, толпившиеся в передней, со странной жалостью посмотрели на него, но ничего не сказали. Олег неуверенно прошел в гостиную и увидел сидевшую в напряженной позе мать (спина и шея выпрямлены, руки сложены на коленях). «Что случилось?» – настороженно спросил он. Но мать не ответила: лицо ее искривилось, из глаз полились слезы…

И тогда Олег понял, что звенящий у виска колокольчик означает, что кто-то из находящихся поблизости людей вскоре умрет.

* * *

– Чай, пожалуйста.

Олег вошел в кухню и сел спиной к стене – так, чтобы видеть (через дверь в прихожую) входную дверь.

– Вот, попробуйте, – Настя поставила на стол вазу с печеньем. – По дореволюционному рецепту – у Молоховец вычитала.

В кухне было пустовато: стол, два стула, плита, холодильник, шкаф.

– А где вы до сих пор жили? – спросил Олег.

– В Новосибирске… Но в Сибири сейчас музыкантам плохо. А тут в Московской филармонии вакансия – ну, я в один день и собралась. Сначала у подруги жила, теперь квартиру нашла. Только вот бомжи меня напугали… – Настя села напротив Олега и виновато улыбнулась.

– Что же вы, бомжей боитесь, а незнакомого мужчину домой привели? – Олег улыбнулся в ответ.

– Я всегда по лицу вижу, кому можно доверять, а кому нет.

– И мне, значит, можно? – Он накрыл Настину ладонь своей.

На плите неуклонно закипал чайник. За стеной монотонно гудел лифт. Перекрывая временами колокольчик, в окно стучали ветер и дождь.

– Можно. – Настя залилась краской, но взгляда не отвела.

Отца похоронили, и жизнь Олега пошла прежним чередом: дом – школа – дом – школа. Понимание, почему звенит колокольчик, ничего не изменило… Что делать в такой ситуации десятилетнему ребенку? Не мог же Олег сказать случайному попутчику в трамвае: «Дядя, вы скоро умрете»?..

Впрочем, в большинстве случаев он и не знал, по кому звонил колокольчик: звонки чаще всего раздавались в транспорте, и кто из входящих пассажиров должен умереть – оставалось неясным. Вскоре Олег перестал обращать на колокольчик внимания: ну звенит себе и звенит…

Он боялся одного: услышать звонок вечером – когда, вернувшись с работы, войдет в квартиру его мать.

* * *

В воздухе переливался еле ощутимый запах духов. Настино дыхание нежно касалось правого плеча Олега, возле его левого виска ровно звенел колокольчик. Бесившиеся за окном ветер и дождь стихли, в просвет между занавесками глядела плоская серебряная луна. На поду темнела разбросанная одежда. У окна застыла черная угловатая масса – стоящие пирамидой коробки (наверное, с пожитками Насти)… Их, помнится, было три. Олег осторожно откинул одеяло и подошел к окну: да, точно – три.

«И что теперь?..»

Теперь он быстро оденется – стараясь не шуметь, выберется из квартиры – пойдет к лифту. А когда дойдет, или даже чуть раньше, колокольчик смолкнет. Через несколько дней Олег забудет весь этот ничего не значащий эпизод.

Забудет Настину мягкую уступчивость? Забудет нежный аромат кожи и родинку над левым соском? Забудет странную смесь застенчивости и бесстыдства?..

«Ладно, проехали. Нечего раскисать».

Просто он давно не был с обычной девушкой – оттого и хандрит. Забыл это ощущение: тебя выбрали за то, что ты лучше всех… Ни одна проститутка дать этого не может. На мгновение Олегу стал противен весь этот рассчитанный до мелочей, выхолощенный образ жизни, который он для себя сконструировал. И ради чего?..

Несколько секунд он стоял, сжав челюсти. Ничего страшного, такое с ним уже бывало. Не часто, но бывало. Скоро пройдет.

В комнате стало темнее: длинное слоистое облако наползло на край луны. Олег прислонился лбом к холодному стеклу и закрыл глаза.

– Не спится?

Вздрогнув, он обернулся. Подошел к тахте и сел на край. Разметавшиеся по подушке русые волосы Насти казались темными, почти черными… Олег провел пальцем по шелковистой коже плеча – мимо трогательной ямочки на шее – меж колышущихся куполов грудей… Девушка взяла его ладонь и прижала к щеке.

– Иди ко мне…

Олег скользнул под одеяло. Волосы Насти пощекотали ему плечо.

– Господи, как хорошо… – На глазах девушки блеснули слезы.

Жалость и желание, усиливая друг друга, скрутили Олегу горло». Он уткнулся в Настины волосы и глубоко, всей грудью, вздохнул.

Олег окончил школу и поступил е Московский университет, на мехмат. Начались лекции, семинары… Учиться было интересно, он всегда любил математику. А на втором курсе появились девушки, причем не одна и не две, а сразу много – звонили ему десять раз на дню, звали в театр, на дискотеку… Наиболее настойчивые напрашивались в гости: часами сидели на кухне, пили ведрами чай и вели душеспасительные разговоры с его мамой. (Особенно усердствовала некая Олечка: «Ах, какой у вас, Инна Полна, Олежка высокий да красивый!» Тьфу!.. Он долго не мог от нее отвязаться.) В общем, пять с половиной лет в университете Олег провел с удовольствием; он получил красный диплом м поступил в аспирантуру.

Тут дела пошли не так гладко.

Во-первых, оказалось, что способности к математике у него хорошие, по все же не выдающиеся – и не идут ни в какое сравнение, например, с талантом его шефа: вопросы, над которыми Олег ломал голову неделями, тот разрешал за полчаса. А во-вторых, началась перестройка, и наука – ранее почетная и хорошо оплачиваемая профессия – быстро становилась никому не нужна. Покупательная способность аспирантской стипендии таяла, да и платили с перебоями… Жизнь становилась труднее не по дням, а по часам. Друзья и знакомые косяками уезжали на Запад или уходили в бизнес. Диссертацию все же Олег защитил, причем неплохую, и ему сделали предложение остаться на кафедре; несмотря на обуревавшие душу сомнения, он его принял.

А потом он случайно встретил бывшего одноклассника – Гришку Штейна.

Поначалу Олег его не узнал: некогда тощий, обтрепанный Штейн превратился в вальяжного, хорошо одетого джентльмена. Внутренне, однако, Гришка не изменился: он радостно орал, хлопал Олега по плечу и непрерывно задавал вопросы, не слушая ответов. Слово за слово, они оказались в «Метрополе», где и отобедали в обществе Коли и Славы, молчаливых молодых людей в одинаковых серых костюмах – Гришкиных телохранителей. Разговор, в основном, вращался вокруг судеб бывших одноклассников… ну, и успехов Штейна та ниве бизнеса, конечно.

А в самом конце обеда, когда они допивали коньяк, зазвенел колокольчик… Предвестник смерти был настолько неуместен в этом капище эпикурейства, что Олег обернулся. Надменно задрав подбородок, в ресторан вошел дородный седовласый человек с восточными чертами лица. «Мой главный конкурент, Аббасов. – Гришкин шепот обжег ухо Олега. – Гнида редкостная… Я б дорого дал, чтобы он сыграл в ящик». Подобострастно кланяясь, метрдотель провел Аббасова к столику. «Сделаем, – пошутил подогретый коньяком Олег. – В течение двадцати четырех часов…» – «А сколько возьмешь?» – поддержал шутку Штейн, «Десять килобаксов, – рассмеялся Олег. – Готовь».

Расстались они довольные друг другом. «Нужно будет что-нибудь, дай знать! – сказал Гришка на прощанье. – Я старых друзей не забываю».

А через два дня, утрам Олег проснулся от звонка в дверь; мать уже ушла на работу, так что открывать пришлось ему. На пороге стоял Штейн. «Спасибо», – с нехарактерно-сдержанной интонацией произнес он и протянул какой-то конверт. «За что?» – удивился Олег, стесняясь неумытого лица, нечесанных волос и рваных тренировочных. Прежде, чем ответить, Гришка несколько секунд испытующе сверлил его глазами… «За это», – он достал из портфеля газету и, отчеркнув ногтем какой-то заголовок, выставил перед собой… ««Смерть бизнесмена», – прочитал Олег. – Скончался широко известный в деловых кругах Сайд Аббасов… Причина смерти пищевое отравление…»

«Спасибо», повторил Гришка и, резко повернувшись, зашагал к лифту. Конверт остался в слабых от неуверенности пальцах Олега.

Внутри оказалось десять тысяч долларов сотенными купюрами.

* * *

Когда Олег проснулся, было уже светло – по комнате гуляли солнечные лучи. Колокольчик по-прежнему буравил левый висок. Из кухни доносилось звяканье посуды, запах жареного хлеба и шум закипающего чайника. Было слышно, как Настя мурлычет какую-то песенку.

Олег посмотрел на часы – до смерти девушки оставалось около пятнадцати часов.

«Как она погибнет? В дорожном происшествии?.. От нападения хулиганов?.. Как ее можно спасти? А никак – судьбу не обманешь. – Олег помассировал пальцами виски: что бы он ни делал, как ни старался, сегодня… или, вернее, завтра – в 1 час 5 минут и 18 секунд – Насти не станет. – А если все же попытаться?..»

Странно, что Олег никогда не ставил подобного эксперимента. А Ведь он ученый, пусть даже и бывший, а потому должен подвергать сомнению любой вывод – каким бы непоколебимым тот ни казался. Например, если не пустить Настю вечером на улицу – что случится с пророчащим неизбежную смерть звонком?..

Олег откинул одеяло и сел, спустив ноги на пол. Его одежда, аккуратно сложенная, лежала на стуле.

А звонок в этом случае смолкнет – если Олегу удастся изменить Настину судьбу. Если он сможет обезопасить девушку от угроз. Кто сказал, что колокольчик не может перестать звенеть? Обстоятельства изменятся, вот он и замолчит.

Почему эта простая мысль никогда не приходила Олегу в голову?.. Он вскочил с постели и стал торопливо одеваться.

Прошло три недели, в течение которых доллары лежали в ящике стола, а Олег продолжал, как ни в чем не бывало, ходить на работу. Он просто не считал эти деньги своими: ясное дело, не сегодня-завтра обман вскроется, и Гришка потребует их обратно. Штейн, однако, не объявлялся, и в конце концов Олег не удержался – купил себе часы «Ролекс». И еще подарки для матери – кухонный комбайн и посудомойку. А потом съездил со своей тогдашней подружкой – той еще расточительницей – в Ялту… В общем, через месяц от десяти тысяч остались две…

Штейн опять пришел без звонка, опять утром и опять без Коли и Славы; с ужасом соображая, как восполнить растраченные доллары, Олег провел его в гостиную. Однако вернуть деньги Гришка не потребовал; наоборот – предложил еще. Не просто так, конечно.

Выражаясь точным и сухим языком, он попросил Олега «убрать» Петренко Алексея Ильича (Гришка выложил на стол фотографию), 47-го года рождения, проживающего по адресу… Ситуация была настолько абсурдна, что Олег, не выдержав нервного напряжения, рассмеялся. Тут на лице бывшего одноклассника появилось недоумение: что здесь смешного? Если Олега не устраивает оплата – Штейн может добавить… ну, скажем, пятьдесят процентов. «Не в этом дело…» – начал было Олег… Однако, что он мог сказать? Что Аббасов умер сам и что Олег готов вернуть деньги? Но ведь он не готов!..

В результате, он понес какую-то совсем уже дикую ахинею насчет потери связи со своим «снабженцем» и отсутствия «необходимого снаряжения»… Потому как с ядом он решил больше не работать, а огнестрельное оружие для такого дела нужно самое лучшее…

Начиная с этого момента, разговор принял весьма неприятный оборот: оправдания и увертки Олега звучали все менее убедительно, а голос Штейна все более напоминал шипение змеи; так, мол, серьезные люди не поступают… А если Олег несерьезный человек, тогда и разговор у них будет другой: в их кругах с фраерами не церемонятся Гришка также (как бы невзначай) заметил, что смертью Аббасова серьезно заинтересовались менты – и, если их подтолкнуть в нужную сторону, кому-то светят ба-альшие неприятности!.. А ежели ввести в курс дела Аббасовских дружков – тут уж не поздоровится не только виновнику, но и его семье… При этих словах Олег почувствовал ТАКОЙ ужас, что его физически начало мутить.

Они расстались на том, что Олег подумает, ХОРОШО подумает. А Штейн тем временем раздобудет «необходимое снаряжение»… «Что там тебе надо? Винтовка с оптическим прицелом? Глушитель? Патроны?.. Хорошо, сделаем».

И точно: вечером того же дня бесцветная личность в серой кепке принесла Олегу плоский футляр с десятком блестящих железок в подогнанных по форме пазах. Инструкции приложено не было, в результате винтовку удалось собрать лишь к часу ночи. На следующий день Олег съездил за город, нашел безлюдную рощу и сделал несколько пробных выстрелов: пули ложились на удивление точно… Впрочем, он всегда хорошо стрелял – даже занял первое место на университетских военных сборах.

Разобрав винтовку и спрятав детали в футляр, он вернулся домой.

Пятна солнечных лучей лежали на стенах кухни. На столе стояла тарелка с горкой дымящихся гренок. Одетая а уютный фланелевый халатик, Настя хлопотала у плиты.

– Доброе утро… Кофе хочешь?

– Хочу. – Олег сел и придвинул к себе тарелку с гренками. – Ты что сегодня собираешься делать?

– Днем – быть с тобой. – Настя поставила перед ним чашку с кофе и села рядом. – А вечером у меня опять подработка,

– Ты можешь ее пропустить?

– Могу. – Настя улыбнулась. – А что?

– Давай проведем день вместе, – предложил Олег. – Сначала я тебя по Москве повожу… Ты ведь здесь недавно? А на вечер еще что-нибудь придумаем.

– Давай, – обрадовалась Настя.

Она обняла его за шею и, наклонившись, благодарно поцеловала в щеку.

На следующий день Олег пошел по указанному Гришкой адресу… Не то чтобы он согласился убить неведомого Петренко – нет, ни в коем случае! Он и винтовку-то с собой не взял! Просто… просто он хотел… Если честно, он и сам не знал, чего хотел.

Петренко жил на Пресне, в тихом переулке рядом с зоопарком. Подъезд выходил в заросший тополями двор; напротив чернело выбитыми окнами пустое здание… В то время в Москве было много заброшенных домов. Минут десять Олег сидел на лавочке возле подъезда, слушая крики бегавших по двору детей. В голове у него раз за разом проигрывался видеоклип: пуля ударяет человека в грудь, из раны фонтаном хлещет кровь – сквозь окуляр оптического прицела все это, наверное, видно в подробностях (говорят, солдата, убившего своего первого врага, всегда тошнит). А сразу после выстрела раздадутся крики женщин, милицейские свистки – при одной мысли об этом у Олега слабели колени и стучало в висках.

Наконец он собрался уходить. Что делать» он не знал… Бегство казалось единственным выходом из положения. Скажем, пойдет он сейчас на вокзал и купит билет… э… до Владивостока.

Но что тогда станет с его матерью?

В этот момент дверь подъезда отворилась. В проеме показался высокий худой человек в темном костюме и белой сорочке с галстуком. Лицо человека показалось знакомым: Олег видел его где-то, совсем недавно – кажется, на фотографии…

Додумать мысль он не успел, ибо у его виска зазвенел колокольчик. Человек, не торопясь, прошагал мимо, потом свернул за угол… Еще несколько секунд, и звонок смолк.

И тогда с громким металлическим щелчком все стало на места: убить Петренко – не есть преступление. Судьба этого человека УЖЕ определена, он все равно что мертв, А Олег – не более, чем… (он зажмурился – и нужные слова сами прыгнули на язык) ОРУДИЕ СУДЬБЫ.