Текст книги "Непоседа"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Что за книга? – заинтересовался Трикс.

– На протяжении веков самаршанские мистики записывают самые лучшие свои мысли в особую книгу. Никто уже не знает, кто, когда и по какому поводу сказал ту или иную мудрость – но они всегда удивительным образом помогают страждущим совета. Гулин!

Жена удалилась и через минуту бережно принесла толстый том, весь исписанный затейливой вязью самаршанского письма. Прежде чем взять ее, Васаб тщательно вымыл и вытер руки – понятно было, что такая большая книга является огромной ценностью, что бы в ней ни было написано.

– Положимся на мудрость предков! – воскликнул Васаб и открыл книгу наугад. Ткнул пальцем в страницу. И торжественно прочел: – В трудный путь отправляясь, не чая вернуться, возьми все полезное у друзей! Но вдвойне возьми все полезное у врагов!

– Это… это хороший совет! – восхитился Трикс, до сих пор крайне озабоченный союзом с Гаваром. – Это значит, что в пути нельзя пренебрегать помощью не только друзей, но и врагов! Очень хороший совет!

– А мне кажется, – скептически сказал Иен, – что это совсем по другому поводу сказано. Если сваливаешь куда-то насовсем, то назанимай у друзей денег – возвращать-то не придется. Ну и у врагов тем более назанимай денег и вещей – их-то совсем не жалко!

– Вообще-то, по слухам, эти слова были сказаны одним мистиком, когда его народ решил откочевать далеко от прежнего места жительства, – смущенно признал Васаб. – Но точно неизвестно…

– Да и вообще, мудрость тем и хороша, что может быть сказана по одному поводу, а пригодиться по другому! – поддержал Трикс.

– Какие слова! – восхитился Васаб. – Золотые слова! Я расскажу мистикам… кто знает, быть может, эти слова велят дописать в Книгу!

Он снова закрыл и наугад открыл Книгу. И прочел:

– Помощь друга бывает порой малой, но ее всегда ждешь. Помощь врага может быть и великой, но придет неожиданно!

– Это хорошо сочетается с первой мыслью! – обрадовался Трикс. – Все мы знаем, чем нам могут помочь друзья, но трудно даже представить, чем могут помочь враги!

Васаб зацокал языком, довольный толкованием.

– А по-моему, – возразил Иен, – это предостережение. Ведь помощь хороша только тогда, когда приходит вовремя. А помощь неожиданная может даже вредной оказаться. Мне сэр Гламор рассказывал, как он однажды сражался с монстром, а тут мимо волшебник проходил. Они с Гламором не очень-то ладили… но тут волшебник решил помочь. А может, просто показать, какой он сильный. Швырнул в монстра огненным шаром, да только монстр был огнеупорный, а вот Гламора с коня сбило. Пока он брови потушил, пока ругаться кончил, пока за волшебником гонялся – монстр уже и убежал.

– Мне трудно сказать, по какому поводу были сказаны эти слова, – признался Васаб. – Ну, давайте еще одну, третью мудрость, она все уточнит!

Снова Книга была закрыта, открыта, а палец Васаба хищным коршуном упал на витиеватые буквы.

– Странно… – прочитав мудрость про себя, сказал Васаб. – Как-то совсем странно… Может, сделаем вид, что третьего предсказания не было?

– Давай читай! – потребовал Трикс.

– Тут сказано… И если твоя лучшая коза больше не дает молока, а шерсть ее оскудела, то пусти ее на мясо, ибо какой еще толк от козы?

Все задумались.

– В Книге есть некоторое количество житейских мудростей, – смущенно признался Васаб. – Бытовых. Странные такие, но на всякий случай соблюдаем… Если друг твой зашел в темное мрачное подземелье и оттуда донесся его истошный вопль, зашел второй – тоже завопил и не вернулся, то не беги сразу за ними, а вначале созови толпу людей, зажгите факелы и держите мечи на изготовку… Если кто-то предложит взять у тебя денег в рост и пообещает через год вернуть вдвое – кричи «Мошенник!» и гони его прочь пинками… Хорошенько омой руки водой, сходив по нужде, а если нет воды – то потри песком…

– Я понял! – воскликнул Трикс.

– Про руки? – обрадовался Васаб.

– Нет! Про козу! Это надо толковать в переносном смысле! Что даже если привычной пользы от чего-то нет, то все равно можно какую-то пользу извлечь!

– Достойное толкование, – обрадовался Васаб.

– А я бы сказал, – мрачно произнес Иен, – что это еще одно предостережение. И оно означает, что если кто-то перестал получать от тебя постоянную выгоду, то легко тобой пожертвует.

– Как пессимистически ты смотришь на жизнь в столь юном возрасте! – всплеснул руками Васаб. – Ай-яй-яй, как же трудно тебе живется!

– Я сирота, а сиротам полезно быть песи… пессимисси… – Иен напрягся и справился: – Пессимистами. Может, и трудно живется, зато живется!

– Нет-нет, я уверен, что Книга пророчит вам успех! – воскликнул Васаб. – Даже не сомневайтесь!

Беседу прервал осторожный стук в дверь. Васаб взглянул на ясное звездное небо и вздохнул:

– Что ж, вам, вероятно, пора. Заглядывайте к старому Васабу, когда вернетесь!

Трикс думал, что к оазису их понесет целая стая драконов. Все-таки девять человек (если считать человеком Гавара) – не шутка! Но в садах султана их ждал один-единственный дракон (правда, очень большой, даже больше, чем Зуа). Переминаясь с лапы на лапу, он внимательно изучал фургон, разукрашенный яркими надписями и картинками, в котором, видимо, и путешествовали актеры. Фургон был зачем-то крепко обвязан толстыми канатами. Рядом стояли три верблюда – стреноженные и также перехваченные канатами поперек туловища. Присутствие дракона их явно не радовало.

– И еще один по возвращении! – проревел дракон (он явно старался говорить шепотом, но, как это всегда у драконов бывает, получалось плохо).

– Хорошо, – ответил Сутар, стоящий перед драконьей мордой. – Один по прилете на место, один по возвращении.

Трикс вздохнул. Он уже понял, что методом расчета с драконами обычно служили верблюды. И в общем-то догадывался, для чего они драконам нужны.

– Все в фургон! – махнул рукой Сутар. – Там каждому приготовлено место. Рекомендую привязаться и не развязываться до конца полета!

Даже витамант Гавар в ожидании полета выглядел слегка нервным. Что до актеров – они явно отдали должное и кальяну, и пиву, стараясь избавиться от страха. Только Бамбура беспокоился больше не о себе, а о песике Альби, привязывая его для верности и поперек, и вдоль, и за лапы.

– Это совсем не страшно, – попытался подбодрить их Трикс, когда они оказались в фургоне, по большей части загруженном декорациями и реквизитом. – Я уже летал. Так красиво!

– Полет – самое прекрасное, что есть в жизни! – поддержала его Аннет.

– Ага, если есть крылья, – пробормотал Иен. – А честный рыцарь летать не должен, честный рыцарь должен скакать на боевом коне…

– Мы готовимся к взлету! – донеслось откуда-то сверху. – Просьба не использовать никакой магии до окончания набора высоты!

Актеры нервно проверяли прочность веревок. Племянники Майхеля привязались у окошка и с любопытством выглядывали наружу.

– Эти дети сведут меня с ума, – стонал Майхель. – Дети! Дети, не высовывайтесь!

– Взлет задерживается по погодным условиям, – объявил дракон. – Луна вышла из-за облаков, подождем, пока скроется! Внимание! Луна скрылась, взлетаем!

Хорт прорычал что-то варварское, угрожающее и покрепче вцепился в веревку.

Фургон рвануло. Раз, другой, третий… Крылья дракона молотили воздух. Фургон накренился – и поскрипывая оторвался от земли. В окошке мелькнули связанные верблюды. Их, подхватив за веревки, дракон тащил во второй лапе.

– Я историю слышал, – нервно сказал Иен. – Про девочку, которую в фургоне поднял ураган. Крутил, крутил, а потом уронил прямо на домик старенькой волшебницы…

– И что дальше? – спросил внезапно заинтересовавшийся Бамбура.

– Ну как что? Домик вдребезги, фургон вдребезги. А старушку и девочку пришлось хоронить в закрытых гробах, причем никто бы не поручился, что в одном только старушка, а в другом только девочка.

Песик Альби залаял, как бы протестуя против трагичности истории.

– Да, точно! – воскликнул Иен. – У девочки еще был щеночек. Так вот, он как раз уцелел!

Болтовню его слушали плохо. Актеров мутило. Альби начал подвывать. Гавар сидел прямой и молчаливый, высокомерно не обращая ни на что внимания, племянники Майхеля восторженно выглядывали в окно, а сам Трикс, уже имевший опыт длительного перелета, был более или менее спокоен.

– Наш полет проходит на высоте главной башни дворца султана, – объявил дракон. Помедлил и скромно добавил: – Я бы мог и выше, но надо соблюдать скрытность. Скорость полета – в пять раз быстрее самого резвого скакуна. Время в пути – три часа. Во время полета я исполню несколько старинных драконьих баллад. Остановки не предусмотрены.

Трикс закрыл глаза и решил, что лучшим времяпровождением будет немного поспать.

2

Те немногие счастливчики из числа людей, кому доводилось летать, делятся на две группы.

Первые летают с удовольствием и широко раскрытыми глазами. Несет ли рыцаря выпестованный и выкормленный из птенца боевой грифон; уселся ли самонадеянный юный волшебник на заколдованную летающую метлу, желая поиграть в высоте с такими же безответственными сорванцами; поднял ли алхимика над землей баллон из рыбьих кишок, наполненный вонючим паром, – лица летунов спокойны и радостны, их ладони и пятки не потеют, в голове не крутятся ужасающие картины падения с высоты.

Вторые вздрагивают даже при мысли о полете. Если судьба заставляет храбрейшего из рыцарей или отважнейшего из магов все-таки прибегнуть к воздушному способу передвижения, то задолго до отрыва от земли они начинают видеть страшные сны, долго и нудно жаловаться друзьям и ближним на страх полетов, а в самый ответственный миг – неумеренно пить крепкое вино. Когда полет благополучно завершен, страдальцы начинают шумно и неуместно аплодировать, пытаются поцеловать несшего их дракона в чешуйчатый нос и вообще впадают в несвойственную им веселость.

Трикс относился к третьему типу людей, самому малочисленному. То ли так сказался долгий перелет на Элине Абулле Мумрике, то ли это было изначально свойственно характеру Трикса – но полет под облаками напрягал юношу не более, чем путешествие в карете или плавание по морю. Под негромкое и даже мелодичное пение дракона он задремал, вполуха вслушиваясь в слова баллады.

Как ни странно, в драконьей балладе рассказывалось практически то же самое, что и в многочисленных рыцарских балладах, которые Триксу доводилось слышать. Дракон пел про огромное королевство, где жили храбрые рыцари, про прекрасную королевскую дочь, которую похитил прямо из опочивальни огнедышащий дракон, про могучих героев, отправившихся спасать принцессу… Трикс смутно подозревал, что концовка баллады будет все-таки отличаться от привычной «Покатилась в грязь драконья голова, вытер храбрый рыцарь пот сперва, а потом повел принцессу под венец, тут и нашей песенке конец…» Но он позорнейшим образом не дослушал, потому что уснул. А когда проснулся, дракон распевал какие-то развеселые куплеты – впрочем, на ту же тему:

 
Из чего же, из чего же, из чего же,
Сделаны драконоборцы?
Из забрала,
Из двух поножей
И рукавиц из кожи.
Из кирасы,
Меча, кинжала,
Мяса, костей и сала,
Сделаны драконоборцы!
Из чего же, из чего же, из чего же,
Сделаны наши принцессы?
Из цветочков,
И лоскуточков,
Нежных ручек,
И прочих штучек,
Сделаны наши принцессы!
 

– Какая наглость! – сказал Иен, обнаружив, что Трикс проснулся. – Будь у меня в руках меч… – Ну, все-таки мы сейчас союзники, – попытался успокоить его Трикс. – Все равно! Ты бы слышал, как он издевался над рыцарями!

– Ну, рыцари тоже не прочь над драконами посмеяться, – миролюбиво сказал Трикс. – Не надо ссориться.

Иен засопел, но замолчал.

Хлопанье крыльев тем временем стало реже, фургончик просел вниз, так что желудок у путешественников подскочил к горлу, а сердце почему-то, наоборот, ушло в пятки.

– Снижаемся! – громким шепотом возвестил дракон.

Толчок. Еще один. Клацнули зубы кого-то из актеров, звякнула разбившаяся бутылка. Восторженно взвизгнули Песя и Нися, так и проторчавшие все время у окошка.

– Наш полет закончен, я желаю вам счастливого пути! – сообщил дракон. – Оставайтесь на местах, пока я не улечу.

Актеры радостно завопили и зааплодировали, к ним присоединился и Иен. Трикс, который хлопать в ладоши застеснялся (что же, получается, они не доверяли дракону, боялись, что тот их уронит?), посмотрел на Гавара и увидел, что только они с витамантам не выражают свой восторг так бурно. Витамант, почувствовав взгляд, мрачно уставился на Трикса своими мертвыми белесыми глазами и сказал:

– Если страшно, то лучше молчать. Всегда лучше молчать, но особенно если страшно.

Трикс растерянно отвел глаза. Как-то странно! Будто Гавар понимал его лучше, чем верные друзья!

Первым отвязался и выбрался из фургончика Хорт. Бдительно осмотрелся и махнул рукой.

Актеры вышли на открытый воздух.

В предутренней темноте тихо пели цикады. Под ногами был не песок, а пожухлая трава, на фоне звездного неба проступали растрепанные метелки пальм. Луна пряталась за облаками гдето у самого горизонта. Налетающий легкими порывами ветер отгонял крепкий аромат вспотевших от страха верблюдов. Вообще-то верблюды не потеют, это знал даже Трикс. Но, видимо, трехчасовой полет в когтях дракона и последующие события заставили их вспомнить, как это делается.

Верблюдов, кстати, осталось двое…

Трикс вздохнул и обнаружил, что все, как зачарованные, смотрят куда-то на запад. Он протолкался между Хортом и Шаражем, вгляделся и ахнул от восторга.

Темная пустыня, насколько хватало взгляда, была усеяна тусклыми, загадочно мерцающими огоньками. Сотни, тысячи огоньков маняще светили Триксу…

– Будто звездное небо упало на землю, – задумчиво проронил Майхель и высморкался.

– Оказывается, пустыня похожа на море, – произнес Хорт. – В ней тоже есть блуждающий свет…

– Знаете, отчего хороша пустыня? – растроганно сказал Бамбура. – Где-то в ней скрываются огоньки…

– Так что же это такое? – с опаской спросил Иен.

– Это догорают костры великой армии, которую ведет за собой Прозрачный Бог, – скрипуче сказал Гавар. – Две тысячи костров… дюжина воинов должны греться у одного огня… Хорошая армия. Впрочем, Прозрачному Богу она не особенно нужна – он сам себе армия…

По спине у Трикса прошел мороз. Двадцать четыре тысячи свирепых воинов пустыни? Говорят, что в эпоху великих битв короли и султаны выводили друг против друга и по сотне тысяч. Но те времена давно прошли…

– Запрягайте верблюдов, – велел Гавар, как-то незаметно начавший командовать. – Можете особо не торопиться, если мы приблизимся к передовым постам в темноте – нас истыкают стрелами.

Хотя Триксу и не доводилось бывать на войне или хотя бы маневрах (праздничные смотры войск в герцогстве вряд ли стоит принимать в расчет), из летописей и баллад он знал, что солдаты и командиры – это лишь малая часть армии. Когда начинаются настоящие войны и друг на друга движутся два враждебных воинства, на каждого солдата приходится как минимум одно гражданское лицо. Большой армии, хочет того полководец или нет, требуются: повара, пекари, мясники, водоносы, пивовары и виноделы; фуражиры, охотники и рыбаки; портные, швеи, скорняки, шорники; кузнецы, оружейники, столяры; повивальные бабки, доктора, ветеринары, могильщики; менестрели, трубадуры, актеры, фокусники и жонглеры; возничие, собачники, сокольничие; и белошвейки – не менее одной белошвейки на семерых солдат или трех офицеров.

Больше всего Трикса удивляла необходимость в таком количестве белошвеек, но все хроники и наставления по ведению войн сходились на том, что это очень полезно «для поддержания боевого духа и во избежание непотребств». Видимо, военная форма в сражениях быстро приходила в негодность и те молодые женщины, которых рекомендовалось вербовать «в бедных кварталах», ночи напролет корпели над ней, приводя в порядок. Что уж говорить, в рваной одежде и впрямь много не навоюешь – как и на пустой желудок, со зловредными болячками, затупившимися мечами или изнывая от скуки.

Так что Трикс ожидал увидеть в лагере Алхазаба не только суровых воинов, но и деловитых мастеров, дородных поваров и веселых белошвеек.

Но, похоже, жители пустыни воевали по каким-то своим правилам. Пока фургон медленно ехал меж привязанных коней и верблюдов, погашенных костров и развернутых палаток, Трикс, с любопытством глядевший по сторонам, обнаружил, что солдаты сами варили себе еду, сами точили сабли и сами штопали одежду. Появление одинокого фургона особого интереса не вызвало – похоже, что и развлекали себя солдаты сами или же просто не нуждались ни в каком развлечении, кроме еды и сна.

Когда на рассвете фургон только приближался к оазису Джем-был, его остановил конный патруль. Молчаливые воины выслушали рассказ Майхеля о том, как они – прославленная на весь мир театральная труппа – решили дать представление для славных воинов Прозрачного Бога, указали, куда им двигаться, и велели каждому актеру повязать на руку белую повязку – знак того, что фургон досмотрен и проезд разрешен. То ли Алхазаб совсем не боялся лазутчиков и убийц, полагаясь на мощь армии и силу магии, то ли жители пустыни были очень доверчивы.

Трикс с сожалением решил, что первый вариант более вероятен.

Оазис Джем-был, хоть и отличался немалыми размерами, на стоянку для такой огромной армии никак не годился. Трава вся была вытоптана или съедена, листья с деревьев тоже, вероятно, пошли на корм животным, а сучья и стволы – на топливо для костров. Только в центре оазиса, где стоял огромный шатер Алхазаба, еще оставался десяток слегка ободранных пальм.

Озерцо в центре оазиса тоже перестало существовать, его попросту выпили. Теперь это была неглубокая впадина, дно которой покрывала подсохшая растрескавшаяся грязь. У нескольких родников, раньше питавших озеро, стояли солдаты с кожаными ведрами, непрерывно вычерпывающие воду и разносящие ее по лагерю.

– Плохо дело, – прошептала Триксу на ухо Аннет. – Они загубили оазис, он уже не оправится… песок занесет его…

– Жалко, – согласился Трикс.

– Дело не в том, что «жалко», – сдавленно сказала фея. – Для кочевников оазис – это святое место, тот, кто губит оазис, – враг любому жителю пустыни. Если Алхазаб наплевал на древние законы и обычаи – значит, он не собирается оставаться в пустыне. Если его солдаты повиновались ему – значит, их страх перед Алхазабом сильнее, чем страх нарушить законы предков…

– Может быть, страх, – неожиданно произнес Гавар. Рыцарь-маг сидел в другом конце фургона, но, видимо, слух его после смерти значительно улучшился. – А может быть, любовь и уважение. Ты даже не представляешь себе, юный волшебник, на какие чудеса способна любовь.

– А может, и страх, и любовь, – буркнул Трикс, раздосадованный, что его подслушали.

– О да, – удовлетворенно сказал Гавар. – Вот это самая лучшая смесь. Правитель, которого боятся и любят одновременно, это настоящий правитель! Ты неглуп, мальчик. Из тебя может получиться толк.

Трикс не стал отвечать. Похвалы Гавара были ему отвратительны. И… одновременно очень приятны. Может быть, это похоже на то, что подданные Алхазаба испытывают к своему властелину? Страх и любовь одновременно?

Фургон наконец-то остановился возле уцелевших пальм. Все невольно уставились на огромный шатер Прозрачного Бога, который охраняли замершие как изваяния стражники. Но полог шатра даже не колыхнулся – Алхазаб не счел нужным выйти к неожиданным визитерам.

Зато появился немолодой воин верхом на тонконогом красивом коне. Судя по сверкающей белизной одежде и богато разукрашенному мечу – это был кто-то из командиров. Судя по шрамам на суровом лице и потертым ножнам меча – опытный воин.

– Фигляры из королевства, – негромко сказал воин, остановившись возле фургона. – Выйдите все.

Актеры без обычных пререканий торопливо выстроились перед воином. От того так и веяло опасностью – казалось, будто ему ничего не стоит выхватить меч и изрубить их всех – просто так, без всякого повода. Аннет сочла за лучшее спрятаться Триксу за пазуху.

Взгляд командира пробежал по актерам. На мальчишках, Майхеле и Бамбуре, он даже не задержался. При взгляде на Шаража воин едва заметно кивнул. Хорт вызвал у него больше интереса – воин с заметным любопытством разглядывал могучие мускулы северянина, потом сказал:

– Ты не похож на фигляра. Ты привык к мечу.

– Я был воином, – коротко ответил Хорт.

Кочевник кивнул и уставился на Гавара, чье лицо скрывало забрала шлема.

– Почему ты в доспехах?

Гавар неожиданно низко поклонился и звучно, совсем непохоже на свой обычный тон, ответил:

– В пьесе, которую мы хотим предложить вниманию почтеннейшей публики, я играю роль коварного витаманта Гавара, злобного рыцаря-мага с Хрустальных Островов. Грим, который я ношу, так сложен и отвратителен, что до самого конца пьесы я не открываю свое лицо.

– Открой, – холодно сказал кочевник.

Помедлив мгновение, Гавар поднял забрало. Трикс с ужасом покосился на него – даже простодушный кочевник не мог не опознать в Гаваре настоящего живого мертвеца! А подъехавший к ним воин вовсе не выглядел простодушным…

Но Гавар, к его изумлению, выглядел сейчас как самый обычный человек. Губы его были красными, щеки – розовыми, и даже глаза утратили мертвую белизну и стали нормальными… ну, почти нормальными. Встретив такого на улице, Трикс подумал бы про себя «ну и урод», но вряд ли бы испугался.

– Паршивый грим, – презрительно сказал кочевник. – Я три года провел в вашей Столице и повидал немало пьесок. Поработай над своим обликом, актер. Возможно, сам Прозрачный Бог соизволит смотреть ваше представление.

– Я постараюсь, господин… – Гавар низко поклонился.

– Хамас. Я – Хамас, полководец великого Алхазаба, тот, кто ведет в бой его верных рабов. Располагайтесь здесь. Мы останемся в оазисе еще на одну ночь и вы должны начать представление, едва солнце скроется за горизонтом.

– Нам нужно немного реквизита, – попросил Майхель. – Какие-нибудь жерди, чтобы натянуть задник… доски, чтобы соорудить будку для суфлера…

– Можете срубить пальмы, – бросил Хамас. – Вам принесут еду и воду. Если потребуется что-то еще – говорите.

– Нет, нет, все остальное у нас есть, – закивал Майхель.

– Надеюсь, вы не разочаруете Прозрачного Бога, – продолжил Хамас. – Если он заскучает… что ж, тогда он найдет способ повеселиться, но я не думаю, что он вам понравится.

Развернув коня, Хамас неторопливо отъехал в сторону.

Майхель вытер пот со лба. И сказал:

– Ну что… господа комедианты… Приступим.

Хорт молча достал из фургона свой боевой топор и отправился к пальмам.

Поскольку соорудить зрительные ряды было совершенно невозможно, актеры ограничились сценой – но зато разместили ее во впадине, на дне высохшего озерца. Конечно, вся огромная армия все равно не сумела бы увидеть представления, но тысяч пять-шесть солдат могли собраться вокруг и наблюдать за происходящим.

Занавеса не было, сцену ограничивали с боков две уцелевшие пальмы. Рядом с пальмами соорудили простенькие кулисы с изображенными на них иллюминаторами, за которыми ожидали своей очереди на выход актеры. За пальмами натянули полотнище с нарисованным морем. Декораций было немного – пришлось даже частично разобрать фургон, чтобы построить какой-то намек на два корабля (колеса от фургона послужили штурвалами, колесные оси – мачтами).

– Все не так! – восклицал Майхель, хватаясь за голову. – Падугов нет, кулисы только одни, задник один, машинерии никакой нет, света нет, рабочих сцены нет! Сплошная условность! Как играть?

– Это не важно, – утешал его Бамбура. – Я давно предлагал отказаться от декораций. Зритель должен наслаждаться игрой актеров, а не рассматривать красивые картинки. Перевоплощение, подлинные чувства, брызжущие эмоции – вот что составляет суть театра!

– Нет, нет, нет! – размахивал руками Майхель. – Искусство должно быть реалистичным, близким к жизни. Если дело происходит на корабле – со сцены должна брызгать вода! Если в пустыне – лететь песок! Если актеры на сцене едят – они должны есть по-настоящему, а не делать вид, что кусают фрукты из папье-маше!

– Вот насчет последнего я совершенно согласен, – кивнул Бамбура.

Но труднее всего оказалось договориться с Песей и Нисей. Племянники Майхеля только сейчас поняли, что кому-то из них придется изображать принцессу Тиану.

– Я девчонку играть не буду! – твердо заявил старший брат, Песя.

– Я тоже! – пискнул Нися. – Я самый маленький, я Халанбери играю! И я плохо роли запоминаю!

Майхель прекратил выдирать волосы на голове и вцепился себе в бороду.

– Песя! Жизнь актера – это бесконечная череда перевоплощений! Вчера ты играл Трикса, сегодня ты играешь княгиню Тиану, а завтра – завтра и самого витаманта Гавара!

– Не буду играть девчонку, – упрямился Песя. – Если я буду одевать девчачьи платья, то это может плохо сказаться на моем взрослении!

– Песя, ты в принципе прав, – откашлялся Майхель. – Но актер – такая трудная профессия, требующая полной самоотверженности… Знаешь, я однажды играл молодую гномиху!

– Правда? – поразился Песя.

– Правда. У нас был спектакль… «Если бы бабушка была дедушкой, или Гномья лагуна»… У меня борода была самая подходящая, чтобы играть гномиху…

Песя задумался. Неохотно сказал:

– Ну, гномихи не считаются… наверное…

– К тому же у актеров есть мудрое правило, – продолжал уговоры Майхель. – В полном толковании оно звучит так: «Один раз можно сыграть любую роль, это не накладывает на актера никаких обязательств и вообще не считается»… Я тебя прошу сыграть только один раз!

Песя вздохнул.

– И ты получишь свой процент от общей прибыли, – вздохнул Майхель.

– Процент? – восхитился Песя. – Не просто кормежка и обучение, а еще и деньги? Какой процент?

– Полпроцента, – сказал Майхель.

– Процент – и заметано! – бодро сказал Песя. – Будет такая Тиана, что у вас глаза на лоб полезут!

Майхель закашлялся и сказал:

– Ну-ну. Особо усердствовать все-таки не стоит…

Когда начало темнеть, актеры уже были загримированы и одеты для представления. Прибавление к труппе Трикса, Иена и Гавара радикально изменило все представление – каждый из актеров теперь играл сам себя, только Песя изображал Тиану, а Нися – Халанбери. Несмотря на похвальбу Песи, Трикс решил, что никакой Тианы из того не получилось, несмотря на накладные волосы, белое в синий горошек платье и подведенные помадой губы. Что-то мешало поверить, будто это девочка – то ли нескладная худая фигура (подкладывать что-либо под рубашку парень отказался наотрез), то ли выпирающий кадык, то ли торчащие из-под платья волосатые ноги.

Впрочем, зрителям, кроме тех, кто сидел в первых рядах, вряд ли были заметны такие тонкости. Большинству, если честно, вообще вряд ли что-то было видно или слышно, кроме общих очертаний сцены и бродящих по ней актеров.

– Ну… начнем, господа комедианты… – Майхель промокнул пот со лба и вышел из-за кулис, держа в руках горящий факел. Зрители приветствовали его одобрительным гулом – видимо, даже суровые обитатели песков жаждали приобщиться к искусству.

Майхель торжественно обошел сцену, зажигая лампы и факелы, которые должны были освещать происходящее. Потом вышел вперед и торжественно сказал:

– Почтеннейшая публика! Величайший из величайших волшебников всех времен и народов, прославленный Алхазаб! Его верные помощники и подручные! Его храбрые солдаты! Сейчас мы покажем вам представление, которое называется «Подвиги Любви, или Морские Приключения Юного Мага». Двести девяносто девять раз оно с неизменным успехом шло на сценах королевства, Самаршана, в Северных Горах и на Хрустальных Островах!

– Что? – просипел Гавар, стоявший рядом с Триксом. – Двести девяносто девять раз? На Хрустальных Островах?

– Не обращайте внимания, это так положено говорить, – успокоил его Бамбура. – Всего-то три раза сыграли в королевстве и разок в Самаршане.

– И вот теперь мы покажем вам это представление в последний раз! – произнес Майхель. – Закрытие сезона! Прощальная гастроль! История о коварстве и любви, предательстве и благородстве! Как была спасена прелестная юная княгиня и наказан злой ужасный витамант!

С этими словами Майхель раскланялся и двинулся за кулисы. Кочевники проводили его шумным звоном оружия – вместо того чтобы хлопать в ладоши, они предпочли колотить кинжалами о сабли. Звук был хоть и одобрительный, но страшноватый, Трикс невольно сглотнул вставший в горле комок.

– На сцену, – прошептал Бамбура, пихая в спину Песю. – Садись на стул и мечтай о Триксе!

Песя неохотно вышел из-за кулис, уселся на стул и поднял руки к небу. Зрители замолкли.

– О горе мне! – срывающимся фальцетом, воскликнул Песя. – Я – княгиня Тиана, несчастная сирота, которую хотят насильно выдать замуж за вождя витамантов Эвикейта! Я бежала из дворца и укрылась у доброго юноши Трикса, ученика волшебника. Но в безопасности ли я? Ведь меня преследует могучий рыцарь-маг Гавар Вилорой!

Майхель, от жары и волнения обильно потеющий и поминутно вытирающий платком лицо, прошептал, наклоняясь к Триксу и Гавару:

– Шатер Алхазаба открыт, но его не видно. Похоже, решил смотреть из шатра…

– Не важно, – отмахнулся Гавар. – Мы справимся.

Майхель толчком отправил на сцену Нисю.

– О, братец! – воскликнул Песя, продолжая заламывать руки. Похоже, все его представление о девчонках ограничивалось тем, что они должны патетически восклицать и размахивать руками. – Мой любимый сводный братец Халанбери, решивший разделить со мной тяготы бегства. Что ты хочешь мне сказать?

Нися, уставившись на окруживших сцену зрителей, явно заробел и молчал.

– Быть может, ты увидел кого-то, приближающегося к нашему домику? – пришел на помощь брату Песя.

Но Нися упорно молчал.

– Халтура… – вздохнул Гавар и тяжелым шагом вышел из-за кулис. При появлении витаманта по рядам воинов прокатился испуганный гул. Гавар выглядел настоящим живым покойником – бледный, с мертвыми глазами, заострившимися скулами. В общем, он выглядел тем, кем и являлся.

– Он не ответит тебе, княгиня! – гулко произнес Гавар. – Я наложил на него заклятие немоты!

– Я видел витаманта Гавара, приближающегося к нашему домику! – внезапно сказал Нися, игнорируя появление Гавара.

– А теперь, как видишь, я снял это заклятие! – не растерялся Гавар.

– Не стоит ли укрыться, пока Гавар не ворвался к нам? – продолжал Нися.

– Видишь – он даже не замечает меня, ведь я стал для него невидимым! – выкрутился Гавар.

– Какой актер… – прошептал Майхель. – Какой прирожденный актер! Ах, если бы он играл в моем театре – мы покорили бы весь мир!

– Ничего, что Нися так… невпопад говорит? – спросил Трикс.

– А, ерунда, – отмахнулся Майхель. – Все актеры иногда говорят невпопад. Это называется импровизация и очень нравится зрителям.

Нися наконец-то опомнился и начал играть свою роль. Он храбро кинулся на Гавара, был повержен и красиво упал на сцену. Трикс вспомнил, что на самом-то деле Халанбери спрятался от витаманта в буфете, но говорить ничего не стал – так и впрямь получалось интереснее.