Текст книги "Свой среди своих"
Автор книги: Сергей Лукьяненко
Жанр:
Разное
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
– Понял, – Толик преодолел справедливое негодование компьютера, и тот принялся переваривать сам себя.
– Сходи к девочкам, – предложил я. – Сделай суровое лицо. Они ведь там пасьянсы раскладывают, уверен.
– И то дело, – легко согласился Толик.
– Когда освободишься?
– Часа через два.
– Я загляну.
Он ушел к нашим «девочкам», двум молодым программисткам, которые занимались, в общем-то, в основном официальной деятельностью Дозора. А я продолжил работу. На очереди теперь был Семен.
Через два с половиной часа я оторвался от машины, размял ладонями затылок вечно затекает, когда сидишь, уткнувшись в монитор, включил кофеварку.
Ни шеф, ни Илья, ни Семен не подходили на роль свихнувшегося убийцы Темных. У всех было алиби – причем, зачастую абсолютно железобетонное. Вот, например, Семен ухитрился провести всю ночь одного убийства на переговорах с руководством Дневного Дозора. Илья был в командировке на Сахалине – там однажды заварилась такая горячая каша, что потребовалась помощь из центра… Только я оставался под подозрением. Не то, чтобы я не доверял Толику. Но все-таки данные на себя просмотрел повторно. Все сходилось, ни одного алиби.
Кофе был невкусным, кислым, видно, давно не меняли фильтр. Я глотал горячую бурду, глядя в экран, потом вытащил сотовый и набрал номер шефа.
– Говори, Антон.
Он всегда знал, кто ему звонит.
– Борис Игнатьевич, подозревать можно лишь одного.
– И кого именно?
Голос был сухим и официальным. Но почему-то мне казалось, что шеф сейчас сидит на кожаном диване полуголый, с бокалом шампанского в одной руке, ладонью Ольги в другой, а трубку прижимает плечом или левитирует возле уха…
– Но-но… – одернул меня шеф.
Ясновидец хренов.
– Кто подозревается?
– Я.
– Понятно.
– Вы же это знали, – сказал я.
– Почему это?
– Не было надобности привлекать меня к обработке досье. Вы бы и сами справились. Значит, хотели, чтобы я сам убедился в опасности.
– Допустим, – шеф вздохнул. – Что делать будешь, Антон?
– Сухари сушить.
– Подходи ко мне в кабинет. Через… э… через десять минут.
– Хорошо, – я выключил телефон. Вначале я зашел к девчонкам. Толик по-прежнему был там, и они усердно работали.
На самом деле никакой надобности в двух никудышных программистках Дозор не испытывал. Допуск по секретности у них был низкий, и почти все приходилось делать нам. Но куда еще пристроить двух очень-очень слабых волшебниц? Хоть бы согласились жить обычной жизнью… нет, хочется им романтики, хочется службы в Дозоре… Вот и придумали для них работу.
А в основном они убивали время, лазая по сети и поигрывая в игры, причем, наибольшая популярность приходилось на долю пасьянсов всех мастей.
За одной из свободных машин – с техникой у нас проблем не было – сидел Толик. На коленях у него пристроилась Юля, ожесточенно дергая мышкой по коврику.
– Это называется обучением компьютерной грамотности? – спросил я, наблюдая за мечущимися по экрану монстрами.
– Ничто так не улучшает навыки работы с мышью, как компьютерные игры, невинно отозвался Толик.
– Ну… – я не нашелся, что ответить. Сам я в подобные игры давным-давно не играл. Как и большинство сотрудников Дозора. Убивать нарисованную нечисть интересно, пока не встретил ее воочию. Ну, или прожив сотню-другую лет и приобретя огромный запас цинизма, как Ольга…
– Толик, я, наверное, сегодня не вернусь, – сказал я.
– Ага, – он без всякого удивления кивнул.
Способности к предвидению у всех нас невелики, но подобные мелочи мы чувствуем сразу.
– Галя, Лена, пока, – кивнул я девчонкам.
Галя прощебетала что-то вежливое, всем видом демонстрируя увлеченность работой. Лена спросила:
– Мне можно будет уйти пораньше?
– Конечно.
Мы не врем друг другу. Если Лена просит разрешения, значит, ей и впрямь надо уйти. Мы не врем. Только иногда лукавим и недоговариваем…
На столе у шефа царил жуткий беспорядок. Валялись ручки, карандаши, листки бумаги, распечатанные сводки, тусклые, выработанные магические кристаллы.
Но венцом безобразия была горящая спиртовка, над которой, в тигле, жарился белый порошок. Шеф задумчиво помешивал его кончиком дорогого «Паркера», явно ожидая какого-то эффекта. Порошок игнорировал как нагрев, так и помешивание.
– Вот, – я положил перед шефом диск.
– Что будем делать? – не поднимая глаз, спросил Борис Игнатьевич. Он был без пиджака, рубашка помята, галстук съехал на бок.
Я украдкой покосился на диван. Ольги в кабинете не было, но вот пустая бутылка из-под шампанского и два бокала стояли на полу.
– Не знаю. Я не убивал Темных… этих Темных. Вы же знаете.
– Знаю.
– Но доказать этого не могу.
– По моим расчетам – у нас два-три дня, – сказал шеф. – Потом Дневной Дозор предъявит тебе обвинение.
– Организовать фальшивое алиби несложно.
– И ты на это согласен? – заинтересовался Борис Игнатьевич.
– Нет, конечно. Я могу задать один вопрос?
– Можешь.
– Откуда все эти данные? Откуда снимки и видеозаписи?
Шеф мгновение помолчал:
– Так я и думал… Ты ведь смотрел и мое досье, Антон. Оно менее бесцеремонно?
– Нет, пожалуй. Потому я и спрашиваю. Почему вы позволяете собирать подобную информацию?
– Я не могу это запретить. Контроль осуществляет Инквизиция.
Дурацкий вопрос: «а она действительно существует?» – я сумел удержать на языке. Но, наверное, мое лицо было достаточно выразительным.
Шеф еще минуту смотрел на меня, будто ожидая вопросов, потом продолжил:
– Вот что, Антон. С этого момента ты не должен оставаться один. Разве что в туалет можешь сходить самостоятельно, а в другое время – два-три свидетеля рядом. Есть надежда, что произойдет еще одно убийство.
– Если меня действительно подставляют, то убийства не случится, пока я не окажусь без алиби.
– А ты окажешься, – шеф усмехнулся. – Не считай меня старым дураком.
Я кивнул, еще неуверенно, не понимая до конца. – Ольга…
Дверь в стене, которую я всегда считал дверью шкафа, открылась. Вошла Ольга, поправляя волосы, улыбаясь. Джинсы и блузка обтягивали ее тело особенно туго, как бывает только после горячего душа. За ее спиной я заметил огромную ванную с джакузи, панорамное окно во всю стену – наверняка односторонне прозрачное.
– Оля, справишься? – поинтересовался шеф.
Имелось в виду что-то, о чем они уже поговорили.
– Сама? Нет.
– Я о другом.
– Справлюсь, конечно.
– Становитесь спина к спине, – велел шеф.
Спорить у меня желания не было. Хотя и засосало под ложечкой: я понял, что произойдет что-то очень серьезное.
– И откройтесь оба, – потребовал Борис Игнатьевич.
Я прикрыл глаза, расслабился. Спина Ольги была горячая и влажная, даже сквозь блузку. Странное ощущение, стоять, касаясь женщины, только что занимавшейся любовью… любовью – не с тобой.
Нет, у меня к ней не было ни малейшей влюбленности. Может быть, потому, что я помнил ее в нечеловеческом виде, может быть, потому, что мы очень быстро перешли к отношениям друзей и партнеров. Может быть, из-за столетий, разделивших наше рождение: что значит молодое тело, когда ты видишь пыль столетий на чужих глазах. Мы остались именно друзьями, не более.
Но стоять рядом с женщиной, чье тело еще помнит чужие ласки, прижиматься к ней – странное ощущение…
– Начали… – сказал шеф, может быть, излишне резко.
И произнес несколько слов, смысл которых я не понимал, слов на древнем языке, звучащем над миром тысячи лет назад… Полет.
Это и впрямь полет: будто земля ушла из-под ног, будто тело утратило вес. Оргазм в невесомости, доза ЛСД прямо в кровь, электроды в подкорковые центры удовольствия…
Меня затопило волной столь безумной и чистой, ничем не оправданной радости, что мир померк. Я упал бы, но сила, бьющая из поднятых рук шефа, держала меня и Ольгу на невидимых ниточках, заставляла изгибаться, прижиматься друг к другу.
А потом ниточки перепутались.
– Ты уж извини, Антон, – сказал Борис Игнатьевич. – Но у нас не было времени на колебания и объяснения.
Я молчал. Тупо, оглушено молчал, сидя на полу и глядя на свои руки: на тонкие пальцы с двумя серебряными кольцами, на ноги – стройные длинные ноги, еще влажные после ванны и облепленные слишком тугими джинсами, в ярких бело-голубых кроссовках на маленьких ступнях.
– Это ненадолго, – сказал шеф.
– Какого… – Я хотел выругаться, я дернулся, вскакивая с пола, но замолчал при первых же звуках своего голоса. Грудного, мягкого, женского голоса.
– Антон, – спокойно. – Молодой мужчина, стоящий рядом, протянул руку и помог мне подняться.
Пожалуй, без этого я бы упал. Центр тяжести совершенно изменился. Я стал ниже ростом, мир виделся совсем по-другому…
– Ольга? – спросил я, глядя в свое бывшее лицо.
Моя партнерша, а теперь еще и обитатель моего тела, кивнула. Растерянно глядя в ее… в свое… лицо, я заметил, что плоховато выбрился утром. И что на лбу у меня назревает мелкий красный прыщик, достойный подростка в пубертатном возрасте.
– Антон, спокойно. Я тоже первый раз меняю пол. Почему-то я ей поверил. Несмотря на свой возраст, Ольга могла никогда не попадать в столь щекотливую ситуацию.
– Освоился? – спросил шеф. Я все еще разглядывал себя, то поднимая к лицу руки, то ловя отражение в стеклах стеллажей.
– Пошли. – Ольга потянула меня за руку. – Борис, минутку… – Движения были столь же неуверенны, как и мои. Даже более. – Свет и Тьма, да как вы, мужики, ходите? – внезапно воскликнула она.
Вот тогда я захохотал, осознав иронию произошедшего. Меня, объект провокации Темных, спрятали, укрыв в женском теле! В теле любовницы шефа, древней, как собор Парижской Богоматери!
Ольга буквально впихнула меня в ванную – я невольно порадовался собственной силе, нагнула над джакузи. И пустила в лицо струю холодной воды из душа, заранее заботливо приготовленного, лежащего на нежно-розовом фаянсе.
Отфыркиваясь, я вырвался из ее рук. Едва подавил желание залепить Ольге или все-таки себе самому? – пощечину. Похоже, моторные навыки чужого тела начинали просыпаться.
– У меня не истерика, – зло сказал я. – Это действительно смешно.
– Точно? – Ольга, прищурившись, смотрела на меня. Неужели это и впрямь мой взгляд, когда я стараюсь выразить доброжелательность в смеси с сомнением?
– Совершенно точно.
– Тогда посмотри на себя.
Подойдя к зеркалу, столь же большому и роскошному, как и все в этой потайной ванной комнате, я уставился на себя.
Результат был странным. Разглядывая свое новое обличье, я совершенно успокоился. Наверное, окажись я в ином, но мужском теле, шок был бы больше. А так – ничего, кроме ощущения начавшеюся маскарада.
– Ты на меня не воздействуешь? – спросил я. – Ты или шеф?
– Нет.
– Значит, это у меня крепкие нервы.
– У тебя помада размазалась, – заметила Ольга. И хихикнула. – Умеешь красить губы?
– Сдурела? Нет, конечно.
– Я научу. Нехитрая наука. Тебе еще очень повезло, Антон.
– В чем?
– На недельку позже – и пришлось бы учить тебя пользоваться прокладками.
– Как любой нормальный мужчина, смотрящий телевизор, я умею это делать в совершенстве. Прокладку надо облить ядовито-синей жидкостью, а потом сильно сжать в кулаке.
Глава 2
Я вышел из кабинета и остановился на миг, борясь с искушением вернуться.
В любой момент я мог отказаться от предложенного шефом плана. Стоит лишь вернуться, сказать пару слов – и мы с Ольгой возвратимся в свои настоящие тела. Вот только за полчаса разговора мне было сказано достаточно, чтобы я согласился, что смена тел – единственный реальный ответ на провокацию Темных.
В конце концов, нелепо ведь отказываться от спасительного лечения на основании болезненности уколов.
Ключи от квартиры Ольги лежали у меня в сумочке. Там же – деньги и кредитка в маленьком кошельке, косметичка, платочек, прокладка – зачем только, ведь это мне не должно понадобиться, начатая упаковка конфеток «тик-так», расческа, россыпь мелочи на дне, зеркальце, крошечный мобильный телефон…
А вот пустые карманы джинсов вызывали невольное ощущение потери. Я секунду рылся в них, пытаясь найти хотя бы завалявшуюся монетку, но убедился лишь в том, что, подобно большинству женщин, Ольга все носила в сумочке.
Казалось бы, пустые карманы – далеко не самая большая моя потеря за сегодняшний день. И все-таки эта деталь вызывала раздражение. Я переложил в карман из сумочки несколько банкнот и почувствовал себя увереннее.
Жаль только, что Ольга не носит плеера…
– Привет, –ко мне подошел Гарик. – Шеф свободен?
– Он… он с Антоном… – ответил я.
– Что-то случилось, Оля? – Гарик внимательно смотрел на меня. Не знаю, что он почувствовал: чужие интонации, неуверенные движения, новую ауру. Но если даже оперативник, с которым ни я, ни Ольга особо не общались, ощущает подмену – грош мне цена.
Тем временем Гарик неуверенно, робко улыбнулся. Это было совсем неожиданно: я никогда не замечал, чтобы Гарик пытался заигрывать с сотрудницами Дозора. Ему даже с человеческими женщинами трудно знакомиться, он потрясающе невезуч в любовных делах.
– Ничего. Поспорили немного, – я развернулся, и, не прощаясь, пошел к лестнице.
Это была версия для Ночного Дозора, на тот маловероятный случай, если среди нас есть их агент. Насколько я знаю, такое случалось всего раз или два за всю историю Дозора, но мало ли… Пусть все считают, что Борис Игнатьевич повздорил со своей давней подругой.
Ведь и повод есть, и повод немалый. Столетнее заточение в его кабинете, невозможность принять человеческий облик, частичная реабилитация, но с потерей большинства магических способностей. Вполне достаточные основания обидеться… По крайней мере, я избавлен от необходимости изображать подругу шефа, что было бы уж совсем чересчур.
Размышляя так, я и спустился до третьего этажа. Стоило признать, что Ольга максимально облегчила мне жизнь. Сегодня она надела джинсы, а не обычный юбочный костюм или платье, на ногах были кроссовки, а не туфли на высоком каблуке. Даже легкий запах духов не был одуряющим.
Да здравствует мода «унисекс», пусть даже ее изобрели гомосексуалисты…
Я знал, что мне сейчас следует делать, знал, как следует себя вести. И все-таки это было трудно. Свернуть не к выходу, а в боковой коридор, неприметный и тихий. И окунуться в прошлое.
Говорят, у больниц есть свой, незабываемый запах. Конечно. И это неудивительно, странно было бы не иметь запаха хлорке и боли, автоклавам и ранам, казенному белью и безвкусной пище.
Но откуда, скажите на милость, свой запах у школ и институтов?
В помещении Дозора обучают лишь части предметов. Кое-что удобнее преподавать в морге, по ночам, там у нас есть свои люди. Кое-чему обучают на местности. Кое-чему – за рубежом, в туристических поездках, которые оплачивает Дозор. Когда я проходил обучение, то побывал и на Гаити, и в Анголе, и в Штатах, и в Испании.
Но все-таки для некоторых лекций подходит лишь территория Дозора, здание, от фундамента до крыши закрытое магией и охранными заклятиями. Тридцать лет назад, когда Дозор переехал в это помещение, оборудовали три аудитории, каждая на пятнадцать человек. Я до сих пор не понимаю, чего больше в этом размахе: оптимизма сотрудников или избытка площади. Даже когда я проходил обучение, а это был очень удачный год, нам хватало одной аудитории, да и та наполовину оставалась пустой.
Сейчас Дозор обучал четверых Иных. И лишь в отношении Светланы существовала твердая уверенность, что она войдет в наши ряды, а не предпочтет обычную, человеческую жизнь.
Пусто здесь было, пусто и тихо. Я медленно шел по коридору, заглядывая в пустые аудитории, которые могли бы стать предметом зависти для самого обеспеченного и преуспевающего университета. За каждым столом – ноутбук, в каждой комнате – огромный проекционный телевизор, шкафы ломятся от книг… да если бы эти книги увидел историк, нормальный историк, а не спекулянт от истории…
Никогда им их не увидеть.
В некоторых книгах слишком много правды. В других – слишком мало лжи. Людям это читать не стоит, причем для их же собственного спокойствия. Пусть живут с той историей, к которой привыкли.
Конец коридора заканчивался огромным зеркалом, закрывающим всю торцовую стену. Я искоса взглянул в него: по коридору вышагивала, покачивая бедрами, молодая, красивая женщина.
Запнувшись, я едва не полетел на пол, хотя Ольга и сделала все возможное, чтобы облегчить мне жизнь, но центр тяжести тела она изменить не могла. Когда удавалось забыть о своем облике, все шло более-менее нормально, работали моторные навыки. А вот стоит посмотреть на себя со стороны – и начинаются сбои. Даже дыхание стало чужим, как-то не так входил в легкие воздух.
Я подошел к последней, стеклянной, двери. Осторожно заглянул в нее. Занятие как раз заканчивалось. Сегодня они изучали бытовую магию, я понял это, едва увидел у демонстрационного стенда Полину Васильевну. Она одна из самых старых сотрудниц Дозора – внешне, а не по подлинному возрасту. Ее обнаружили и инициировали в возрасте шестидесяти трех лет. Ну кто мог предположить, что старушка, подрабатывающая в лихие послевоенные годы карточным гаданием, и впрямь обладает какими-то способностями? Причем не шуточными, пусть и узконаправленными.
– И теперь, если вам понадобится спешно привести одежду в порядок, наставительно говорила Полина Васильевна, – вы сможете это сделать за считанные минуты. Только не забудьте заранее проверить, насколько хватает силенок. Иначе конфуз выйдет.
– А когда часы ударят двенадцать, твоя карета превратится в тыкву,
– громко сказал молодой парень, сидящий рядом со Светланой.
Парня этого я не знал, на обучении он был второй или третий день, но он мне уже заранее не нравился.
– Именно! – с восторгом заявила Полина, сталкивающаяся с подобным остроумием в каждой партии учеников. – Сказки врут не меньше, чем статистика! Но иногда в них можно найти капельку правды.
Она собрала со стола аккуратно отглаженный, элегантный, пусть и несколько старомодный смокинг. В таком, наверное, выходил в свет Джеймс Бонд.
– Когда он снова станет тряпьем? – деловито спросила Светлана.
– Через два часа, – так же коротко проинформировала Полина. Повесила смокинг на плечики, вернула на стенд. – Я не особо напрягалась.
– А сколько вы можете его поддерживать в приличном виде? Максимально?
– Около суток.
Светлана кивнула и неожиданно посмотрела в мою сторону. Почувствовала. Улыбнулась, помахала рукой. Теперь меня заметили все.
– Прошу вас, госпожа. – Полина склонила голову. – Большая честь для нас.
Да, она знала об Ольге что-то, неизвестное мне. Все мы знали о ней лишь часть правды, лишь шеф, наверное, знал все.
Я вошел, отчаянно пытаясь придать походке меньшее изящество. Не помогло. И парень, соседствовавший со Светланой, и парнишка лет пятнадцати, который уже полгода топтался на начальном курсе магии, и высокий, тощий кореец, которому могло быть и тридцать, и сорок лет, – все они смотрели на меня.
Однозначно заинтересованно. Вся та атмосфера тайны, что окружала Ольгу, все слухи и недомолвки, в конце концов, то, что она была давней-предавней любовницей шефа – все это вызывало у мужской части Дозора вполне определенную реакцию.
– Здравствуйте, – сказал я.– Я не помешала?
Сосредоточившись на правильном употреблении родов, я не следил за тоном. В результате банальный вопрос вышел томно-загадочным и будто обращенным к каждому из присутствующих персонально. Прыщавый мальчишка впился в меня взглядом, парень сглотнул, лишь только кореец сохранил некоторое подобие хладнокровия.
– Ольга, хотите что-то объявить студентам? – поинтересовалась Полина.
– Мне надо поговорить со Светой.
– Все свободны, – объявила старушка. – Ольга, как-нибудь заглянете в учебное время? Мои лекции ваш опыт не заменят.
– Обязательно, – щедро пообещал я. – Дня через три.
Пусть Ольга отдувается за мои обещания. Я же вынужден отдуваться за выработанную ею сексапильность.
Вместе со Светланой мы пошли к выходу. Три пары жадных глаз буравили мою спину, точнее – не совсем спину.
Я знал, что у Ольги и Светланы теплые отношения. С той ночи, когда мы вдвоем объясняли ей правду о мире, об Иных, о Светлых и Темных, о Дозорах, о сумраке, с того рассветного часа, когда она, держась за наши руки, прошла сквозь закрытую дверь в помещение оперативного штаба Ночного Дозора. Да, меня со Светланой связывала мистическая нить, наши судьбы были переплетены. Но я знал, слишком хорошо знал, что это ненадолго. Светлана уйдет далеко вперед, туда, куда мне не добраться, стань я даже магом первого уровня. Нас держала вместе судьба, держала крепко, но лишь до поры до времени. А вот с Ольгой Светлана просто дружила, как бы скептически я не относился к женской дружбе. Их не сводил вместе рок. Они были свободны.
– Оля, мне нужно дождаться Антона. – Светлана взяла меня за руку.
Это не было движение младшей сестры, хватающейся за старшую в поисках поддержки и самоутверждения. Жест равного человека. И если Ольга позволяет Светлане вести себя на равных, значит, ей и впрямь прочат великое будущее.
– Не стоит, – сказал я. – Света, не стоит.
Опять что-то было не так в построении фразы или в тоне. Теперь на меня недоуменно глядела Светлана, но взгляд был точь-в-точь как у Гарика.
– Я тебе все объясню, – сказал я.– Но не сейчас и не здесь. У тебя дома.
Защиту на ее квартиру ставили на совесть, уж слишком много сил вложил Дозор в новую сотрудницу. Шеф даже не стал спорить со мной, могу ли я открыться Светлане, настоял лишь на одном: это должно произойти у нее дома.
– Хорошо. – Удивление в глазах Светланы не исчезло, но она согласно кивнула. – Ты уверена, что Антона не стоит ждать?
– Абсолютно, – сказал я, ни капельки не лукавя. – Возьмем машину?
– Ты сегодня пешком?
Дурак!
Напрочь забыл, что Ольга всем видам транспорта предпочитает подаренный шефом спортивный автомобиль.
– Так я и говорю – поедем на машине? – спросил я, понимая, что выгляжу идиотом. Нет, хуже, идиоткой.
Ольга кивнула. Недоумение в ее глазах все росло и росло.
Хорошо хоть, что я умею водить. Никогда не испытывал тяги к сомнительной радости иметь машину в мегаполисе с отвратительными дорогами, но курс нашего обучения включал многое. Кое-чему учат обычным образом, кое-что – вколачивают в сознание магией. Водить машину меня учили как простого человека, а вот если случай зашвырнет в кабину вертолета или самолета, то тут включатся навыки, о которых я и не помню в обычном состоянии. Во всяком случае, в теории – должны включиться.
Ключи от машины я отыскал в сумочке. Оранжевый автомобиль ждал на стоянке перед зданием, под бдительным оком охраны. Дверцы были закрыты, что, учитывая опущенный верх машины, выглядело просто смешно.
– Ты поведешь? – спросила Светлана.
Я молча кивнул. Уселся за руль, завел мотор. Ольга, помнится, срывается с места как пуля, но я так не умею.
– Ольга, с тобой что-то не так, – Светлана наконец-то решилась озвучить свои мысли. Выезжая на Ленинградский, я кивнул: – Света, все разговоры, когда приедем к тебе.
Она замолчала.
Водитель из меня неважный. Ехали мы долго, куда дольше, чем следовало. Но Светлана больше ничего не спрашивала, сидела, откинувшись, глядя прямо перед собой. То ли медитировала, то ли пыталась смотреть сквозь сумрак. В пробках со мной несколько раз пытались заговаривать из соседних машин – причем, непременно из самых дорогих. Видимо, и наш вид, и наша машина устанавливали незримую дистанцию, которую решался перешагнуть не каждый. Опускались стекла, высовывались коротко стриженные головы, иногда, как неизменный атрибут, добавлялась рука с мобильником. Вначале мне было просто неприятно. Потом стало смешно. А под конец я перестал реагировать на происходящее, точно так же, как не реагировала Светлана.
Интересно, а Ольгу подобные попытки знакомиться забавляли?
Наверное, да. После десятилетий в нечеловеческом теле, после заточения в стеклянной витрине.
– Оля, почему ты увела меня? Почему не захотела ждать Антона?
Я пожал плечами. Искушение ответить: «Потому что он здесь, рядом с тобой», – было велико. Да и шансов, что за нами следят, в общем-то – немного. Машина тоже закрыта заклятиями безопасности, часть из них я ощущал, часть была выше моих способностей. Но я удержался.
Светлана еще не проходила курс информационной безопасности, он начинается через три месяца обучения. На мой взгляд, стоило бы проводить его пораньше, но для каждого Иного приходится вырабатывать собственную программу, а это требует времени.
Вот когда Светлана пройдет через горнило этого испытания, она научится и молчать, и говорить. Это одновременно и самый легкий и самый тяжелый курс обучения. Тебе просто начинают давать информацию, строго дозированно, в определенной последовательности. Часть услышанного будет правдой, часть ложью. Кое-что тебе скажут открыто и непринужденно, кое-что поведают под страшным секретом, а кое-что узнаешь «случайно», подслушаешь, подсмотришь.
И все, все, что ты узнаешь, будет бродить в тебе, отдаваясь болью и страхом, рваться наружу, разрывая сердце, требовать реакции, немедленной и безрассудной. А на лекциях тебе будут говорить всякую чушь, которая, в общем-то, и не нужна для жизни Иного. Ибо главное испытание и обучение ведется в твоей душе.
По-настоящему здесь ломаются редко. Все-таки это обучение, а не экзамен. И каждому будет поставлена лишь та высота, какую он может преодолеть – при полном напряжении сил, оставляя клочья шкуры и брызги крови на барьере, сплетенном из колючей проволоки.
Но когда этот курс проходят те, кто и впрямь дорог или хотя бы просто симпатичен, тебя начнет корежить и разрывать на куски. Ты поймаешь странный взгляд в свою сторону и станешь гадать, что же узнал в рамках курса твой друг? Какую правду? Какую ложь?
И что обучаемый узнает о себе самом, о мире вокруг, о своих родителях и друзьях?
И будет желание – страшное, невыносимое. Желание помочь. Объяснить, намекнуть, подсказать.
Вот только никто, прошедший курс, не даст этому желанию волю. Потому что именно этому учатся, своей болью постигая, что и когда можно и нужно сказать.
В общем-то, сказать можно и нужно все. Надо лишь правильно выбрать время, иначе правда станет хуже лжи.
– Оля?
– Ты поймешь, – сказал я. – Только подожди.
Посмотрев сквозь сумрак, я бросил машину вперед, вписываясь между неуклюжим джипом и громоздким военным грузовиком. Щелкнуло, сложившись, зеркало, задевшее за край грузовика, – мне было все равно. Первой преодолев перекресток, прошипев шинами на повороте, машина вырвалась на шоссе Энтузиастов.
– Он любит меня? – вдруг спросила Светлана. – Все-таки, да или нет? Ты ведь знаешь, наверное?
Я вздрогнул, машина вильнула, но Светлана не обратила на это внимания. Она задала вопрос не в первый раз, чувствую. Уже был между ней и Ольгой разговор, явно тяжелый и неоконченный.
– Или он любит тебя?
Все. Сейчас я не смогу молчать.
– Антон очень хорошо относится к Ольге, – я говорил и о себе, и о хозяйке своего тела в третьем лице. Это нарочито, но выглядит просто как сухая отстраненная вежливость. – Боевая дружба. Не более того.
Если она задаст Ольге вопрос, как та относится ко мне, то обойтись без лжи будет труднее.
Но Светлана промолчала. А через минуту на миг коснулась моей руки, будто прося прощения. Теперь от вопроса не удержался я:
– Почему ты спрашиваешь?
Она ответила легко, без колебаний:
– Я не понимаю. Антон очень странно себя ведет. Иногда кажется, что он без ума от меня. А иногда – что я для него одна из сотни знакомых Иных. Боевой товарищ.
– Узел судьбы, – коротко ответил я.
– Что?
– Вы этого еще не проходили. Света.
– Тогда ты объясни!
– Понимаешь, – я гнал машину все быстрее и быстрее, это, наверное, включились моторные рефлексы чужого тела, – ты понимаешь, когда он шел к тебе домой, первый раз…
– Я знаю, что подверглась внушению. Он рассказал, – отрезала Светлана.
– Дело не в этом. Внушение было снято, когда тебе рассказали правду. Но когда ты научишься видеть судьбу, а ты непременно научишься, и куда лучше меня, ты поймешь.
– Нам говорили, что судьба изменчива.
– Судьба поливариантна. Идя к тебе, Антон знал, что в случае удачи он полюбит тебя.
Светлана помолчала. Мне показалось, что у нее слегка порозовели щеки, но, может быть, это было от прорывающегося в открытый кузов ветра.
– И что с того?
– Ты знаешь, что это такое? Быть приговоренным к любви?
– Но разве это не так – всегда? – Светлана даже вздрогнула от негодования. – Когда люди любят друг друга, когда находят среди тысяч, миллионов Это же всегда – судьба!
И я снова почувствовал в ней ту уже начинающую исчезать, бесконечно наивную девушку, что даже ненавидеть могла – лишь себя саму.
– Нет. Света, ты слышала такую аналогию: любовь – это цветок?
– Да.
– Цветок можно вырастить. Света. А можно купить. Или его подарят.
– Антон – купил?
– Нет, – сказал я, слишком резко, пожалуй, сказал. – Получил в подарок. От судьбы.
– И что с того? Если это – любовь?
– Света, срезанные цветы красивы. Но они живут недолго. Они уже умирают, даже заботливо поставленные в хрустальную вазу со свежей водой.
– Он боится меня любить, – задумчиво сказала Светлана. – Так? Я не боялась, потому что не знала этого.
Я подъехал к дому, лавируя между припаркованными машинами. В основном «жигули» и «москвичи». Непрестижный район.
– Зачем я тебе это все говорила? – спросила Светлана. – Зачем допытывалась ответа? И откуда ты знаешь ответы, Ольга? Только потому, что тебе четыреста сорок три года?
Я вздрогнул, услышав цифру. Да, богатый жизненный опыт. Весьма богатый.
На следующий год у Ольги намечается своеобразный юбилей.
Хотелось бы верить, что мое тело, пусть даже и четверть этого возраста, останется в столь прекрасной физической форме.
– Пойдем.
Машину я бросил без всякого присмотра. Все равно, человеческому существу и мысли не придет украсть ее: охранные заклятия надежнее любой сигнализации. Молча, по-деловому мы со Светланой поднялись по лестнице, вошли в ее квартиру.
Тут кое-что изменилось, конечно. С работы Светлана ушла, зато ее стипендия и «подъемные», выплачиваемые каждому Иному при инициации, намного превосходили скромные доходы врача. Телевизор она сменила, непонятно лишь, когда находит время его смотреть. Роскошный, широкоэкранный, слишком большой для ее квартиры. Забавно было смотреть на эту неожиданно проснувшуюся тягу к красивой жизни. Вначале она появляется у всех, вероятно, как защитная реакция. Когда мир вокруг рушится, когда прежние страхи и опасения уходят, а на их место заступают другие, еще непонятные и смутные, каждый начинает осуществлять какие-то мечты прежней жизни, еще недавно казавшиеся нереальными. Кто-то кутит в ресторанах, кто-то покупает дорогой автомобиль, кто-то одевается «от кутюр». Это длится недолго, и не потому даже, что миллионером в Дозоре не станешь. Сами потребности, еще вчера бывшие такими желанными, начинают отмирать, уходить в прошлое. Навсегда.