Текст книги "Проводник (СИ)"

Автор книги: Сергей Яковенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

  Вадим Андреевич услышал, как что-то негромко щёлкнуло, топчан под ним завибрировал, и в глаза ударила первая вспышка света. Амби не подавал признаков жизни. Силин хотел было позвать проводника, но мешал загубник. Тогда он просто замычал. Получилось что-то среднее между 'ауи' и 'аы-ы'. Гул тем временем нарастал, вспышки света участились.

  Голос профессора ознаменовал трёхминутную готовность. Вадим Андреевич занервничал. Он попытался отправить проводнику мысленный посыл, который заключался всего в одной фразе:

  – Ты почему молчишь, гад?

  Но гад не отвечал. Пульсация света продолжала нарастать, а вместе с ней нарастала и паника. Силин замычал громче. Он с ужасом подумал о том, какие мучения могут выпасть на его долю, если Амби так и не объявится.

  – Ты куда пропал, черт тебя дери?! – мысленно воскликнул Вадим Андреевич. – Ты почему не отвечаешь?!

  – Две минуты, мистер Силин! Всё идёт хорошо! Слушайте, что говорит вам Амби!

  'Да молчит этот ваш долбанный Амби!' – хотел было заорать Силин, но вместо этого выходило только нечленораздельное рычание, от которого он чуть не подавился собственной слюной. Паника превратилась в настоящую истерику. Вадим Андреевич попробовал вырваться, но ремни держали крепко и не позволяли шевелиться.

  – Амби-и-и-и!!! – мысленно вопил Силин. – Амби, не молчи!!!

  – Минутная готовность! – объявил Шэнли Дин.

  – Опа-на! – всплыли, наконец, в голове чужие мысли. – Прости, дед, чёт я забыл о тебе совсем. Та-а-к... Что тут у нас? А-а-а... Опять переплывать море вечной боли... Как же мне всё это надоело.

  Вадим Андреевич лежал, глядя на вспышки света, и тихонько поскуливал. Он и представить себе не мог, что возвращение этого сумасшедшего идиота может его осчастливить.

  – Давай, дед! Вспоминай, как я учил! Расслабились! Только на этот раз глаза не закрываем! Да?

  Силин расслабился и сразу понял, что больше не контролирует тело.

  – Отлично! Мы с тобой просто команда мечты, дед. Слаженно работаем. Теперь вспомни дерьмо из прошлого!

  Силин принялся усиленно думать о Лёве, лежащем на снегу.

  – Тридцать секунд! – сообщил профессор Дин.

  – В жопу засунь своего Лёву! Второй раз не прокатит! Думай о чём-нибудь ещё. О дерьмовом дерьме думай! О самом, что ни на есть дерьмовом! Ну? Взлетаем, дед! У тебя – одна попытка! Давай! Чего ждёшь? Посыл!!!

  Вадиму Андреевичу даже стараться не пришлось. Самое дерьмовое дерьмо само собой всплыло из памяти, не спрашивая разрешения. Совесть лязгнула цепями из тёмного подвала. Если бы он был способен контролировать поток собственных мыслей, если бы он вообще был сейчас на что-то способен, он бы никогда и ни за что не раскрыл того, что хлынуло из недр памяти грязным потоком.

  – Пятнадцать секунд, – продолжал чеканить китаец.

  Владивосток, июль, поздний вечер. Силину едва за семьдесят. Он пьян и раздражён бессмысленной поездкой на край света. Переговоры, сулившие прибыли, обернулись крахом и личным позором. Ярость кипит раскалённой лавой. Вопреки запретам телохранителей он сел за руль и повёл трёхтонный, бронированный внедорожник сам.

  Телефон разрывается от входящих звонков и сообщений. Начальник службы безопасности – идиот! – намеревается учить его жизни. Вадим Андреевич с силой швыряет телефон в сторону, не глядя. Тот ударяется о бронированное ветровое стекло, отлетает обратно, бьёт Силина по подбородку и падает под ноги.

  – Сука! – ревёт Силин и с силой ударяет ладонями о руль.

  Телефон снова вибрирует. На экране – фото дочери, её номер и имя. Он сфотографировал её утром накануне свадьбы. Силин любил дочь, и любил эту фотографию. На нём она была молодой и счастливой.

  – Пятнадцать секунд! – перекрикивая рёв нейротрансплантатора, объявляет профессор Дин.

  Смартфон прекращает вибрировать, экран гаснет, фото дочери исчезает во мраке. Силин наклоняется, чтобы поднять гаджет и слышит глухой удар и грохот перекатывающегося через крышу автомобиля тела. Ещё не понимая, что произошло, ударяет ногой по педали тормоза. Тяжёлая машина мягко сбрасывает скорость. В свете фар теперь не дорожная разметка, а пыльная обочина.

  – Десять! – отсчитывает профессор.

  Силин распахивает дверь и выходит из 'Мерседеса'. Разогретый за день асфальт всё ещё пышет летним зноем. Дышать тяжело. Ноги дрожат от волнения. Снова вибрирует телефон. Силин осматривается. Ночной проспект пуст – ни людей, ни машин. С обеих сторон дорога скрывается за поворотами. Он бегло осматривает фонарные столбы в поисках камер видеонаблюдения. Не обнаружив ни одной, проходит с десяток метров и склоняется над изувеченным телом миниатюрной молодой девушки. Та всё ещё в сознании. На ней ярко-жёлтое летнее платье. Лицо испачкано в пыли. Спина неестественно вывернута назад. Так, что затылок едва не касается поясницы. Обе ноги перебиты в нескольких местах. Из носа сочится густая, тёмная кровь. Пахнет мочой. Она смотрит на него осознанно и даже как-то умиротворённо. Лишь пальцы на левой руке подрагивают, будто перебирают струны.

  – Девять! – считает китаец.

  Только сейчас Силин замечает, что где-то неподалёку кричит ребёнок. Это плач. Так плачут младенцы.

  – Там Соня, – тихо, и как-то совсем уж буднично произносит девушка. – Я успела её в сторону отбросить.

  Ребёнок продолжает кричать. Он плачет где-то совсем рядом, прямо на обочине, в кустах. Силин раздвигает ветви. Во мраке ему удаётся разглядеть крошечную фигурку, лежащую на спине. Это девочка месяцев трёх от роду. Он догадывается по розовой ленточке, которой повязана маленькая головка. Силин делает шаг и поднимает малышку на руки. Та ненадолго успокаивается, но скоро снова разражается рыданиями.

  – Восемь!

  Вадим Андреевич снова осматривается. Из-за поворота маячит свет фар. Он торопливо бежит к машине, бросает ребёнка на пассажирское сидение, сам садится за руль и сдаёт задом, так, чтобы 'Мерседес' скрыл изувеченную девушку от лишних глаз. Он успевает вовремя – машина проезжает мимо, не сбрасывая скорости.

  Взгляд девушки уже не такой ясный, но она всё ещё в сознании. Силин склоняется над ней, подхватывает под руки и тащит на заднее сидение. Он слышит, как в её спине хрустят изломанные кости. Девушка не сопротивляется, только хрипит и чуть слышно постанывает.

  – Семь!

  Спустя минуту он уже выруливает на примыкающую к проспекту улочку и медленно движется в сторону океана. От мягкой качки кроха успокоилась и теперь только тихо всхлипывает.

  Судя по данным навигатора, до воды – полтора километра. Там наверняка есть какой-нибудь скалистый обрыв. В конце концов, молодая мамаша вполне могла впасть в послеродовую депрессию и сигануть в море-океан. Почему бы нет?

  – Шесть!

  Планы меняются, едва в свете фар проявляется железнодорожный переезд. Это даже лучше, чем обрыв! Молодую мать сбивает поезд. Ребёнок чудом остаётся жив.

  Местность безлюдная. Освещение – только у переезда. В сторожке дежурного – темно. Возможно, спит. Или вообще никого.

  Силин сворачивает с дороги, проезжает сотню метров по гравию вдоль железнодорожного полотна, скрывает машину за густо растущим кустарником, глушит двигатель и гасит фары. Вокруг – непроглядная тьма, если не считать тусклого света идущей на убыль луны.

  В салоне пахнет кровью. Малышка уснула. Её мать продолжает хрипеть. Снова вибрирует мобильник. Силин хватает его и разламывает напополам.

  – Пять!

  Вытаскивает девушку из машины, её ноги безвольно ударяются о камни. Силин собирается отнести её поближе к рельсам, но в последний момент слышит шаги. Он видит мужской силуэт. Кто-то идёт вдоль железной дороги со стороны переезда с фонарём в руках.

  – Четыре!

  В машине начинает хныкать малышка. Силин бросает девушку и забирается в салон. Он закрывает ладонью рот ребёнка. Та ворочается, пытаясь вырваться. Силин наблюдает за приближающимся дежурным по переезду. Теперь он всего в каком-то десятке метров от машины. Луч фонаря бьёт вперёд, но стоит повернуть его в сторону, и он без труда увидит припаркованную машину.

  – Три!

  Девочка начинает извиваться и вертеть головкой. На мгновение у неё получается вывернуться и кашлянуть. Тогда Силин подхватывает малышку на руки и прижимает ладонь к лицу ещё сильнее. Он оборачивается на лежащую на земле девушку. Та смотрит на ребёнка и беззвучно шевелит губами. Её щека дрожит от напряжения. Она пытается что-то сказать, но вместо слов изо рта выползают сгустки крови.

  – Два!

  Дежурный по переезду останавливается, водит лучом фонаря по сторонам, опускает вниз и гасит. Постояв немного, разворачивается и идёт обратно.

  Вадим Андреевич облегчённо выдыхает. Он чувствует, как по спине стекают крупные капли пота.

  Дежурный входит в сторожку, и Силин убирает ладонь с лица девочки. Малышка ведёт себя спокойно и больше не плачет. Он не сразу понимает, что произошло. Он уверен, что ребёнок уснул. Он даже на сидение её кладёт медленно и аккуратно, чтобы не разбудить. И только когда снова собирается перенести её мать поближе к рельсам, догадывается что на самом деле сделал.

  – Мразь!!! – слышится в голове голос Амби, но в следующее мгновение он срывается на крик.

  – Мра-а-азь! – хочет орать Силин, но вместо этого выходит только нечленораздельное рычание. Он ненавидит, презирает себя! Если бы он мог, он бы убил себя, не раздумывая, в одно мгновение! Но в то же время он знает, чья это ненависть и чьё желание. Чёртов Амби! Будь ты проклят!

  – Один! – объявляет Шэнли Дин.

  Свет из шлема льётся в глаза потоком. Гулкие удары нейротрансплантатора набрали оборот и слились в монотонный гул. Амби кричит. Сюрреалистичная какофония звука и света. Толчок! Силин почувствовал, как на мгновение оказался в небытии. Стихли все звуки, погас свет, исчезли чувства и эмоции. Никаких мук совести или жажды жизни. Ничего. Только чистое сознание.

  Глава 8. Алиса

  А потом был удар.

  Его словно молотом вколотили. Против воли, против желания, но, черт возьми, как же это оказалось приятно! Вадим Андреевич вдруг почувствовал каждую клетку своего тела. Он ощутил каждую мышцу, каждый миллиметр кожи. Вдох! Грудь с легкостью набрала воздух. Тот оказался сладким на вкус.

  Ноги! Как же давно он их не чувствовал!

  Даже звуки были теперь слышны иначе. Чётче! Сочнее!

  Больше всего удивило отсутствие боли. Боли не было совсем! Нигде ничего не болело. Совершенно! Силин уже успел забыть, что такое вообще возможно.

  Кто-то притронулся к его руке.

  – Поздравляю вас, Вадим Андреевич! – Услышал он голос Сюин Чен, которая, судя по интонации, осталась очень довольна результатом. – Вы это сделали!

  Силин промычал. Он хотел сказать, чтобы его поскорее отвязали. Ему не терпелось прочувствовать новое тело, увидеть его. Он ощущал ровные, ритмичные удары собственного сердца, которое работало теперь, как мотор новенького 'Бентли': размеренно, уверенно, мягко.

  Сюин Чен отстегнула шлем и стащила с головы клона. Вадим Андреевич открыл глаза. Изображение было идеальным. Он и подумать не мог, что вообще возможно видеть настолько чётко!

  – Потрясающе... – тихо сказал Силин и не узнал собственного голоса. Теперь он звучал молодо, чисто и легко. – Это потрясающе! – Воскликнул он, уже не сдерживаясь, и почувствовал, как по вискам потекли горячие слёзы.

  Силин смеялся и плакал одновременно, лёжа на топчане нейротрансплантатора. Сюин Чен стояла рядом и внимательно наблюдала.

  – Вадим Андреевич, – позвала она.

  – Это потрясающе... – снова повторил он и глубоко вздохнул. – Невероятно...

  – Всё верно, Вадим Андреевич. Трансплантация прошла безупречно. Ваше новое тело в идеальном состоянии. Как вы себя чувствуете?

  – Шутите? – сквозь смех спросил Силин. – Да мне так хорошо никогда в жизни не было! Я даже слов не могу подобрать, чтобы выразить... Это самое невероятное, что со мной когда-либо происходило! Ваш профессор – волшебник! Понятия не имею как он это делает, но его без сомнений можно назвать богом во плоти!

  – А вы верите в бога? – зачем-то спросила Сюин Чен.

  – Теперь я вообще не знаю, во что верю! Зачем мне бог, если есть Шэнли Дин? – Он снова захохотал. – Кстати, где он? Где профессор? Он говорил, что придёт, когда всё закончится.

  – Я уже здесь, мистер Силин, – профессор подошёл ближе.

  – Если бы у меня были руки, я бы зааплодировал, – раздался в голове знакомый голос. – Ты хорошо держался.

  – Спасибо, – буркнул Силин. Улыбка сама собой стёрлась с лица, будто её там и не было вовсе. – Ты там как вообще? Как для тебя всё прошло?

  – Да мне не привыкать. Знал, на что иду. Иногда даже кажется, что вся эта боль начинает нравиться. Это не так, конечно, но ко всему привыкаешь.

  – Спасибо тебе... Спасибо, Амби.

  – Без проблем, дед...

  Силин хихикнул.

  – Ну теперь я кто угодно, только не дед. Когда меня уже отвяжут?

  – Да дед ты... кто ж ещё... Добрый такой дедушка. Заботливый. – Сказал Амби и Вадиму Андреевичу это не понравилось. Ему не понравилось, что он сказал, но ещё больше не понравилось, как он это сделал.

  – Поговори мне тут, – с угрозой в голосе буркнул Силин. – Ты хотел точку разногласия, ты её получил. Что не так?

  – Всё правильно, Силин. Всё так. Ты молодец.

  – Мне твоё признание до одного места. Молодец... Ты меня ещё по плечу похлопай! Не хватало, чтобы какой-то щегол оценивал. Отвязывайте уже!

  Сюин Чен улыбнулась и склонила голову набок.

  – Мы ещё не закончили всех процедур, Вадим Андреевич. Осталось совсем немного.

  – Что за процедуры? Вы не говорили ни о каких процедурах!

  Его возмущения перебил мысленный голос Амби:

  – Передай Сью мои слова. Помнишь? Как в прошлый раз.

  – Это про муки ада, что ли?

  – Да, но на этот раз нужно сказать следующее: 'Это он, это он, ленинградский почтальон'.

  – Какая несусветная чушь! – воскликнул Силин. – Нельзя было что-нибудь нормальное придумать, что ли? Ленинградский... Совсем уже из ума выжил?

  – Да тебе-то вообще какая разница? Что первое в голову взбрело, когда согласовывали пароль, то и говорю. Сью нужны доказательства того, что я всё ещё в твоей голове, а не застрял где-нибудь между стен лаборатории. Говори уже, давай!

  – Ладно...

  Он повторил детский стишок вслух и уставился в ожидании на Сюин Чен. Та снова расплылась в улыбке, кивнула и, немного помешкав, всё же принялась отстёгивать ремни и крепления, которые до сих пор удерживали полный энергии и жаждущий действий молодой организм.

  Силин медленно приподнялся и оперся на локоть, ощупал лицо, грудь, ноги, будто те были не часть его самого, а деталями одежды.

  – Я их чувствую! – не в силах сдержать наворачивающиеся на глаза слёзы промямлил он и с явной осторожностью принял сидячее положение. – Ноги!

  – Не бойтесь, Вадим Андреевич, – сказала Сюин Чен, улыбаясь, и жестом предложила встать с ней рядом.

  Он протянул руку, девушка стиснула его кисть, и только после этого он решился сползти с топчана. Босые ступни отозвались давно забытыми ощущениями. Пол был ледяным. От такого холода одну из лодыжек слегка свело судорогой, но Силину даже эти ощущения доставляли удовольствие.

  Ноги оказались крепкими. Собственно, как и всё тело.

  – Не обманули...

  – Приятно, наконец, видеть натуральный румянец на ваших щеках. Не устаю удивляться, как сильно душа меняет лицо человека.

  Вадим Андреевич изо всех сил постарался натянуть на себя маску невозмутимого достоинства, но получилось плохо. Точнее – не получилось вовсе. Губы сами собой растягивались в счастливой улыбке, а глаза светились таким откровенным пламенем, от которого всё вокруг могло в миг сгореть, вырвись оно наружу.

  – Где зеркало? Нужно зеркало!

  Шэнли Дин понимающе кивнул и, слегка склонив голову, указал на дверь. Вадим Андреевич по привычке оглянулся в поисках кресла, но вспомнил, что отныне оно ему не нужно. Он сам может ходить! Сам!

  Силин, всё ещё придерживаясь за топчан нейротрансплантатора, отпустил ладонь Сюин Чен и сделал первый шаг. Затем ещё один, и ещё. Ноги держали надёжно, каждая мышца в подтянутом теле отзывалась на малейшую команду его мозга. Он убрал руку с топчана и глубоко вздохнул, прикрыв веки.

  – Я живой... – выдохнул Силин. – С ума сойти. Мне это не снится.

  Он открыл глаза, обернулся к Сюин Чен, схватил её за плечи и улыбаясь во весь белозубый рот, закричал:

  – Я живой! Понимаете? Живой я!

  Эту тираду он подытожил нечленораздельным, почти звериным, победным рыком, который плавно перетёк в не менее нечленораздельный вопль. Китайские учёные ответили ему лишь лёгкими улыбками и участливыми кивками.

  Осмелев, Силин несколько раз сжал кулаки, будто проверяя их на прочность, по очереди оторвал от пола то одну, то другую ступни, размял шею, повёл плечами, и, убедившись, что всё работает как надо, слегка подпрыгнул и зашагал к выходу. Уже у двери он обернулся и, разведя руками, уставился на профессора с немым вопросом в глазах. Тот всё ещё стоял, глядя на результаты своей многолетней работы. Его лицо не выдавало абсолютно никаких эмоций.

  – Думаю, вам нужно время, чтобы освоиться, мистер Силин. А ещё я знаю, что сейчас вы очень голодны. Это нормально. Обед подаст горничная прямо в номер. Приходите в себя. Я буду ждать в своём кабинете. Сюин Чен проводит вас.

  – Нет-нет-нет! Минуту, профессор! Мы договаривались о том, что после оплаты вы выкорчуете из меня это зло. – Вадим Андреевич постучал пальцем по виску. – У меня его компания уже изжогу вызывает. Я в его услугах больше не нуждаюсь, так что...

  – Все договорённости в силе, мистер Силин. Вы совершаете переводы, а я трансплантирую сознание Амби в следующего клиента. Деньги еще не переведены, поэтому проводник остаётся с вами.

  – Не думал, что когда-нибудь скажу нечто подобное, но... к чёрту деньги! Я хочу рассчитаться прямо здесь и сейчас. Дайте смартфон!

  – Всему своё время. Вы же прекрасно понимаете какие нагрузки испытывает проводник во время трансплантации. Ему нужен отдых. Но если вам так не терпится совершить переводы, я не буду вас лишать такого удовольствия. Горничная принесёт планшет. Мои реквизиты уже будут внесены в платёжные документы. Вам останется только добавить собственные счета и авторизовать сделки. – Шэнли Дин улыбнулся, давая понять, что разговор исчерпан, поклонился и добавил: – Мне пора. Сюин Чен, пожалуйста, проводите мистера Силина в его номер.

  Всю дорогу Амби молчал. Силин решил, что тот отдыхает после перенесённых нагрузок, и его это полностью устраивало. Но в глубине души всё же тлела надежда, что этот чёртов проводник каким-то волшебным образом издох.

  Вернувшись в номер, Вадим Андреевич первым делом осмотрел себя в зеркале. Крепкий, молодой, подтянутый. Новенький! Он несколько раз подпрыгнул, присел, отжался от пола, совершил короткую пробежку по коридору и даже не запыхался. Всё работало как часы. Как дорогие швейцарские часы! Силин улыбался и всё ещё не мог поверить, что это не сон.

  – А на шпагат слабо сесть?

  Улыбку сдуло с лица в момент.

  – Смотри не надорвись от смеха над собственной идиотской шуткой.

  – Ладно, дед, не кипятись. Я, между прочим, тебе сегодня вторую жизнь подарил. Так что мог бы и подлить чуток уважения в костёр собственной гнусности. Так глядишь и человеком нормальным станешь.

  В дверь постучали. На пороге объявилась горничная с небольшим планшетом в руках. Она молча прошла в комнату, положила гаджет на прикроватную тумбочку и так же тихо вышла вон.

  – Ну что, злобный старикашка? Наступил час расплаты! Ну-ка, давай! Хочу видеть, как твой засаленный карман похудеет на сотню-другую лямов. Хочу почувствовать, как нелегко тебе будет с ними расставаться. Сколько там будет? Двести? Триста? Сколько дедушка успел наворовать?

  – Не твоё собачье дело.

  Силин взял планшет и просмотрел подготовленные документы.

  – Ну это как сказать, вообще-то. Я, между прочим, принимал непосредственное участие в зарабатывании этих денег. Так что имею полное право.

  – Заткнись, а?

  – Да без проблем. После поговорим.

  Через пятнадцать минут всё было кончено. Биометрические данные благополучно считаны, платежи обработаны, деньги переведены на оффшорные счета каких-то китайских компаний.

  Силин про себя отметил, с каким удовольствием расстаётся с деньгами. Ему это было совершенно не свойственно. Мало того! Если бы даже профессор запросил за свои услуги все его деньги, он бы отдал их с не меньшей радостью.

  – И как ощущения? – поинтересовался Амби после недолгого молчания.

  – Восхитительные. Как будто купил то, о чём всю жизнь мечтал.

  – Ну что ж... Поздравляю, детоубийца!

  Внутри будто сжалось всё.

  – Закрой пасть! – взревел Вадим Андреевич и до хруста сжал кулаки.

  – Ой! Я это вслух сказала, да? А, впрочем, у нас с тобой всё равно друг от друга секретов нет, так что можем о чём угодно болтать. Всё равно никто не слышит.

  – Теперь ты ещё и пол решил сменить, шизоид ненормальный?

  – Хм... А кто сказал, что я пол меняла? Я, между прочим, свободное сознание. Кем хочу, тем и являюсь. Захочу – буду Амби. А захочу – стану Алисой, например. Хочешь стану Алисой? Лично для тебя, дедушка.

  – Что за чушь ты несёшь, придурок? Это у тебя осложнения такие от трансплантации, что ли? Кукуха улетает?

  Силин метался по номеру, снедаемый единственным желанием – разорвать на части этого сумасшедшего голыми руками. Проблема состояла лишь в том, что для этого пришлось бы разорвать собственную голову.

  – А чем тебе имя не нравится? Нормальное имя. Красивое.

  – Где его кабинет?

  – Чей?

  – Шэнли Дина!

  – Жаловаться будешь? Первый этаж. Но туда только на лифте добраться можно, а у тебя ключа нет.

  – Как его вызвать?

  – Лифт?

  – Профессора!

  – Дался тебе этот профессор. Лучше со мной поговори. Почему тебе не нравится имя Алиса?

  – Слушай, да будь ты хоть Фросей, хоть Бурёнкой, мне всё равно вообще! Просто закрой свой ментальный рот и молчи! Сделай вид, что тебя нет в моей голове. Я за эти дни от тебя устал больше, чем от саркомы!

  – А Соня нравится?

  – Да при чём тут Соня, твою мать!!! – во всё горло взревел Вадим Андреевич. – Какая, нахрен, Соня!!!?

  Вместо ответа Силин получил порцию воспоминаний, от которой его новенькие, молодые, упругие мышцы враз потеряли всю силу. Ноги задрожали, подкосились, и Вадим Андреевич плюхнулся задом на пол. Вытаращив глаза, он попятился назад, перебирая всеми четырьмя конечности, пока не забился в самый дальний угол. Там он поджал колени, обхватил голову руками, зажмурился и заскулил. Вначале тихо, а затем всё громче и громче, пока не завыл как цепной пёс в скорбную минуту.

  Там, сидя в углу, он снова и снова осознавал себя матерью. Его и в самом деле звали не иначе, как Алиса. А Соня – его крошечная, любимая дочурка – снова и снова умирала в руках труса, в один вечер сломавшего всё.

  Он сам теперь испытывал искреннюю, безусловную материнскую любовь к маленькому человечку, который извивался, и изо всех сил боролся за собственную жизнь, но так и не победил. Он также искренне ненавидел то чудовище, которое на его глазах убивало его самое родное и любимое создание. Его Соню.

  Он снова и снова срывал ногти о камни, скребя по ним единственным, что ещё могло двигаться в его изломанном теле. Срывал ногти в надежде хоть на миллиметр приблизиться, спасти свою маленькую, любимую девочку... Он видел, как из неё уходит жизнь. Видел, как в последний раз дёрнулась маленькая ножка...

  Силин просидел так несколько часов, обливаясь слезами и царапая собственное лицо, а когда силы окончательно иссякли, Алиса снова заговорила.

  – Я работала в Институте морской биологии. Шэнли Дин, тогда ещё молодой, перспективный учёный, возглавлял китайскую группу генетиков. Их прислали для работы над совместным российско-китайским проектом. Собственно, результатами нашего труда ты как раз и воспользовался. Так вышло, что ты привёз нас умирать в сотне метров от нашего института. Утром, когда нас нашли, я была в коме. Травмы несовместимые с жизнью. Шансов на спасение не было никаких. Шэнли Дин настоял на том, чтобы попытаться спасти моё сознание. Каким-то чудом ему это удалось. Очнулась в теле старухи. Первую трансплантацию даже не помню. Профессор говорит, что как раз кома и сыграла свою роль, хотя я до сих пор не понимаю, как меня перенесли без моего участия. Потом узнала, что Соня не выжила. Чуть с ума не сошла. Старушка-донор впечатлительной оказалась, чуть от инфаркта не умерла. Спасли. Пришлось не давать волю эмоциям, чтобы ей жизнь сохранить. Молчать, когда хочется орать и биться в истерике. Думала, это и есть ад, но я ещё понятия не имела, что такое настоящий ад.

  – Ты не можешь так со мной поступать, – чуть слышно прошептал Вадим Андреевич. – Ты не можешь так поступать хотя бы потому, что я тебе плачу огромные, просто космические деньги.

  Алиса отвечала спокойно, даже чуть лениво.

  – Я имею право тебя убить, Силин. Раздавить, разодрать на части, уничтожить, сгноить. Но делать этого не буду.

  – Какое великодушие. Я даже знаю почему.

  – Потому что формально тебя уже и так не существует. Твоё старое тело прямо сейчас пытаются реанимировать врачи в местной клинике. Ты впал в кому, так бывает, когда больной раком восьмидесятилетний старик летит бог знает зачем за тридевять земель. Никто даже не удивится такому повороту. А наследники даже обрадуются. Врачи за твою жизнь долго бороться не будут... да. Так что формально ты уже умер, дедушка. А тот, кто сейчас сидит в углу, не более, чем плод научных изысканий. Пусть и незаконных.

  – Ты слишком плохо знаешь Силина.

  – Я была бы счастлива тебя вообще не знать.

  В комнату вошла Сюин Чен. На этот раз на её лице не было той улыбки, которая так раздражала Вадима Андреевича. Она окинула его холодным взглядом и отчеканила:

  – У вас есть пять минут на сборы. Донор готов. Алисе пора. В лабораторию проводит санитар. После трансплантации вас доставят в аэропорт Шанхая. Дальнейшая ваша судьба нас не интересует.

  Глава 9. Скоро всё закончится

  В глаза ударила первая вспышка света. Затем ещё одна. И ещё. Нейротрансплантатор набирал обороты, издавая уже знакомые звуки. Силин нервничал. Его трясло.

  – Это он, это он, ленинградский почтальон, – захихикала в голове Алиса. – Это ты, это я, все мы – дружная семья... Да, дедушка?

  – Что ты задумала?! – мысленно рявкнул Силин. – От чего такая радость?

  Новенькое сердце теперь не было похоже на двигатель 'Бентли'. Оно работало, как мотор спортивного болида. Пот сочился изо всех пор. Мышцы надрывались, шея болела от напряжения. В сознании вращалась единственная мысль: 'скоро всё закончится'.

  – Закончится? – Алиса рассмеялась. – Что ты! Всё только начинается, дедушка. Всё только начинается...

  Шенли Дин отсчитывал последние секунды до старта.

  – Дедушка, а ты знаешь, что такое настоящая боль? – весело прощебетала Алиса в голове Вадима Андреевича. – Тебе кажется, что знаешь, потому что я тебе уже показывала свои воспоминания. Да? Но будет намного лучше и приятнее, если ты лично на себе прочувствуешь всю прелесть Аbsoluta mortiferum. О! Это будет незабываемо. Обещаю! Память такая штука, знаешь... Она надёжно хранит самые яркие впечатления. Будет, что вспомнить... Жить-то ты теперь будешь до-о-о-лго, дедушка. Надеюсь, что вечно!

  Нейротрансплантатор вибрировал. Теперь Силин орал. Свет бил так ярко, что не спасали даже зажмуренные веки. Он начал чувствовать боль. Она была повсюду. Вначале она была несильной. Это были просто покалывания. Но постепенно боль нарастала, и если раньше Силин вопил от ужаса, то теперь ужас стал причиной вторичной.

  Сквозь хаос, творящийся в собственной голове, он смог разобрать:

  – Забыла сказать! Имя Юншэн переводится с китайского, как 'вечно живой'. Осьминог будет жить вечно, понимаешь?! Вечно, дедушка! Вечно! Забавно, правда? Он не чувствует Аbsoluta mortiferum при трансплантации. За него это делают его щупальца. Вот такие дела... Ладно, мне пора. Бывай!

  То, что случилось дальше, описать невозможно. Невозможно потому, что ни в одном человеческом языке нет слов, которые могут в полной мере донести всю суть Аbsoluta mortiferum. Она находится за пределами человеческого понимания, за пределами самой жизни. И Силин прошёл через это от начала до конца. А когда боль ушла, он глубоко пожалел, что не умер.

  Не было ни звуков, ни дыхания, ни зрения. Только чистое осязание. Его тело было гибким, подвижным и продолговатым. Оно растягивалось, извивалось и скручивалось. Силин не осознавал себя ни человеком, ни какой-либо личностью вообще. Ему с самого начала стало ясно: он – лишь часть чего-то. И у него есть функция. Он должен эту функцию выполнять.

  Едва он обрёл это понимание, в его сознание пришла команда, и он её тут же выполнил. Он растянулся и присосался к чему-то холодному и плоскому. Затем поступила следующая команда, и он свернулся в клубок.

  Он не понимал, что с ним происходит, не понимал, кто он и где он. Ему было всё равно. В его примитивном сознании вращалась единственная мысль: 'вечно живой'.

  Эпилог.

  У аквариума стояла хрупкая, белокурая девушка в лёгком летнем платье. На вид ей было не больше двадцати – двадцати пяти. Она улыбалась, глядя на ползающего по дну осьминога. Её всегда забавлял этот милаха, но на этот раз она испытывала исключительное удовольствие.

  Особое внимание Алисы привлекал даже не сам осьминог, а одно из его щупалец. Оно здорово выделялось на фоне остальных. Внешне оно было таким же, как остальные, но то, как неумело и неловко оно елозило по стеклу, как странно и неестественно извивалось, её очень забавляло. Это щупальце будто жило своей собственной жизнью. Профессор Дин сказал, что это временное явление. Просто сознание у этого щупальца ещё не в полной мере освоилось в новой роли. Но пройдёт время и всё наладится. Силин привыкнет и будет быстро и беспрекословно выполнять команды своего нового хозяина. Юншэн останется доволен.

  Осьминог выбросил вперёд то самое щупальце, и присоски расплылись по гладкой поверхности стенки аквариума. Алиса протянула ладонь навстречу, приложила её к стеклу и тихо сказала:

  – С новосельем, дедушка. Надеюсь, ты будешь часто меня вспоминать.

  Она постояла ещё немного, постучала пальцем по стеклу, затем быстро развернулась и зашагала прочь из лаборатории. Туда, где её ждала новая, счастливая жизнь.