Текст книги "Адвокат дьяволов"

Автор книги: Сергей Беляк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Однако «партийные» адвокаты так увлеклись политикой, что с первого дня процесса начали воевать с… властями страны, но не с гособвинителями, которым своими необдуманными ходатайствами только помогали. И еще избрали объектом для нападок судью, вместо того чтобы дать ему возможность быть арбитром в состязании с обвинением.

И остальные 22 защитника оказались заложниками бурной деятельности этих четырех молодцов, потому что Кодекс адвокатской этики не позволяет адвокатам выступать против своих коллег. Даже если те несут в суде полную ахинею или занимаются откровенными провокациями.

И двум десяткам адвокатов, обалдевших от увиденного, оставалось только возмущаться и жаловаться друг другу. Но жаловались и родители подсудимых, что в итоге заставило приехать в суд председателя Адвокатской палаты Москвы Генри Резника. Тогда публика и журналисты так и не поняли, зачем он приезжал. А некоторые даже сдуру подумали, что Генри Маркович хотел попиариться на фоне этого громкого процесса. И такое бредовое предположение поддерживали, кстати, сами «адвокаты партии». Но приезжал-то он совсем для другого: попытаться урезонить именно их – наших коллег, возомнивших себя политиками. Резник пытался уговорить их подумать лучше об интересах своих подзащитных, чем об интересах партии, у которой есть Эдуард Лимонов и те люди, кто просто обязан был о ней думать.

Но что нам мнение какого-то Резника! Что нам мнение Беляка или даже 22 адвокатов! Мы и сами с усами, хотя и без усов. И в итоге все получилось как в поговорке про дурака, которого заставили молиться Богу. Поэтому и неудивительно, что подавляющее большинство родственников подсудимых негативно относились как к «партийным» адвокатам, так и к Лимонову.

– Эдуард, – в сердцах говорил я ему, – представь, что было бы, если бы я вот так же, как сейчас они, выступал в Саратове! И затягивал бы процесс, чтобы поднять еще больший шум в прессе. Как бы ты отнесся ко всему этому, когда сидел в Саратовском централе и каждый день мучился от жары или холода в автозаках? Как бы чувствовала себя мать Аксенова, если бы я, не зная материалов дела, внушал ей, что Сергей получит, к примеру, десять лет лагерей? Или, может быть, мне стоило пустить все на самотек? Тянуть саратовский процесс пару лет, заявляя бесконечные необоснованные отводы судьям и прокурорам, выступая с глупыми ходатайствами? Чтобы в итоге ты получил лет пятнадцать-двадцать. Но зато была бы бешеная реклама партии! А я ездил бы к тебе в колонию и пиарился, размахивая твоими зэковскими штанами, как знаменем…

Эдуард все понимал. Но в какой-то момент он уже и сам утратил контроль над ситуацией: «партийные» адвокаты, опираясь на его изначальную поддержку и авторитет, постепенно перестали внимать любым разумным советам и замечаниям других своих коллег. А я мотался между Иркутском и Москвой, не имея возможности часто встречаться с Лимоновым, и даже не догадывался об этой ситуации. И только в суде, увидев и услышав все сам, узнав от родителей и коллег, чем занимаются и к чему призывают подсудимых, пока меня нет, эти защитники, я вступил с ними в открытое противостояние.

Да, я никак не предполагал, что мне в этом процессе придется тратить силы и нервы не только на борьбу с гособвинением, но еще и с маленькой группой своих коллег, которым повышенное внимание прессы, казалось, просто снесло головы. Ощущалось, что некоторым из них еще и не дает покоя моя известность среди нацболов. Я не хочу называть их имен, потому что то, что они тогда делали, хотя и возмущало меня, но выглядело каким-то мальчишеством. Большинство из них, действительно, были молоды, и где они теперь – никто и не знает. Но я надеюсь, что тот процесс все-таки послужил им уроком, необходимые выводы из которого они, надеюсь, для себя сделали.

Посудите сами, разве можно представить себе ситуацию (тем более по делам ОПС или по любому резонансному делу), чтобы адвокаты подговаривали подсудимых устроить «акцию протеста судье», одновременно встав со своих мест и повернувшись к нему задом?! А «партийные» адвокаты собирались такое устроить судье Шиханову. И только мой неожиданный приезд в Москву и резкое, категоричное «нет», поддержанное 22 защитниками, остановили это безумие, расплачиваться за которое пришлось бы всем подсудимым, включая и девушек. И вот тогда бы уж они все точно получили по «пять лет общего».

Подобных глупостей на процессе «декабристов» было немало, хотя до таких фортелей, что выделывали некоторые из «партийных» адвокатов в суде по делу Минздрава, здесь, слава богу, не дошло. К примеру, никто из них не заявил судье или прокурорам, что «ножичков у нас на всех хватит».

Но тот из них, кто такое однажды ляпнул судьям Тверского суда (а мне об этом рассказал впоследствии один из них), здесь удивил тем, что «настучал» на меня и адвоката Алексея Завгороднего начальнику конвоя: дескать, уберите их от клеток, «они разговаривают со всеми подсудимыми, включая моего подзащитного»!

Остальные «адвокаты партии» в этот момент поглядывали на происходящие со стороны, ожидая, что из всего этого получится.

А ничего не получилось. И не могло получиться. Менты, повидавшие много разного в судах, удивленно пожали плечами, с сочувствием посмотрев на нас с мэтром Завгородним, мы сказали тому болвану со значком НБП на лацкане пиджака: «Пшел нах!», и он с миром пошел в указанном направлении (представьте, что было бы с ним, если бы судили не членов НБП, а ОПС!).

Но почему же он на такое решился?

Ведь мы просто объясняли подсудимым, что все идет нормально и при таком ходе процесса большинство из них выйдут на свободу.

– Сергей Валентинович, вы чего, серьезно? – недоверчиво спрашивали ребята.

И нам с Завгородним приходилось разъяснять им буквально на пальцах, почему мы так считаем: нормальные в целом показания свидетелей, отказ потерпевших от возмещения ущерба, хорошие результаты экспертиз, благожелательный настрой гособвинителей и судьи…

– Но для этого, ребята, – говорили мы, – нельзя допускать ошибок вам самим. И в частности, надо тщательно продумать то, какие показания вы будете давать суду. От этого многое зависит.

А «партийные» адвокаты именно в те дни распространили среди всех подсудимых отпечатанный на маленьких листочках бумаги текст, в котором рекомендовалось не давать вообще подробных показаний суду. При этом данный текст начинался многозначительной, но откровенно лживой фразой: «Общая позиция защиты…», которая смутила умы всех подсудимых.

И мы с Завгородним и другими адвокатами, возмущенные такой беспардонностью наших коллег, вынуждены были объяснять подсудимым, что никакой общей позиции защиты по данному вопросу нет.

– Давать или не давать суду показания, – говорили мы ребятам, – дело каждого из вас. Однако если вы, включая тех, кто уже признался в организации акции, заявите, что не знаете, кто, к примеру, блокировал сейфом дверь в кабинете общественной приемной, то суд, лишенный возможности индивидуализировать ответственность каждого из подсудимых, может просто размазать ее на всех поровну – как масло размазывают по всей булке. Но ведь большинство-то из вас не дотрагивались до мебели, и уж девушки – точно. А напишут в приговоре, что делали это все. Именно так и зарабатывают скопом по «пять лет общего». Вы этого хотите?… А случай с тем же сейфом, уверяем вас, не прибавит никому срока наказания, потому что уже установлено – ни сейф, ни мебель повреждены не были. Он просто свидетельствует о степени активности участников акции и, если хотите, правдивости ваших показаний, то есть вашей честности…

Тут следует пояснить следующее. Ребята блокировали дверь кабинета общественной приемной только после того, как им стало известно, что сейчас начнет действовать ОМОН. А как он действует, ломая и круша без разбора всех, кто ему попадается на пути, ребята уже знали по опыту. И заблокированная сейфом дверь немного сдержала порыв омоновцев сразу же жестко разделаться с «захватчиками». Постепенно отодвигая сейф, милиционеры могли видеть спокойно сидящих на полу кабинета нацболов – девочек и мальчиков, руками закрывающих свои головы.

– Вы не побоялись прийти в приемную президента, и те, кто организовал акцию, не испугались признаться в этом. Вы заявили суду, что ни о каком захвате власти не помышляли, массовых беспорядков не совершали, но действовали исключительно по политическим мотивам. Так почему же те из вас, кто просто передвинул в кабинете мебель, чтобы закрыть вход и освободить место на полу для ребят, боятся сейчас рассказать об этом?…

Когда начались допросы подсудимых, один из них, нижегородец Юрий Староверов, неожиданно для всех признался, что именно он решил заблокировать входную дверь кабинета общественной приемной старым сейфом. Следом за ним еще несколько ребят, один за другим, заявили суду, что помогали Староверову. Суд, как мы и предсказывали, никому из них не вменил данные действия как отягчающие их вину обстоятельства, и все эти ребята, получив условное наказание, были освобождены. Не говоря уж об остальных простых участниках и участницах акции – тех, кто, кроме хорового чтения мантры «Нам нужна другая Россия!», вообще ничем не нарушил заведенного порядка и унылой тишины общественной приемной российского президента.

Одной из них была Аня Назарова – та самая девочка-припевочка, позаботиться о которой просили меня в самом начале расследования Женя Тараненко и Алина Лебедева.

Еще до того, как Аня дала показания в суде, я рассказал ее историю журналистке Анне Политковской.

Та часто приходила на заседания суда по делу «декабристов», публикуя затем в «Новой газете» свои взволнованные статьи. В перерывах между заседаниями мы ездили с ней в один ближайший итальянский ресторанчик на Мичуринском проспекте, где за обедом я расспрашивал ее о командировках в Чечню, а она меня – о моих подзащитных-нацболах.

И вот как-то раз, сидя с Политковской за обеденным столом и неторопливо обсуждая ход процесса, я поведал ей то, каким образом оказалась среди «декабристов» студентка-первокурсница Аня Назарова.

А дело было так.

Вечером накануне акции ей позвонил живший неподалеку приятель-нацбол Сережа Рыжиков и пригласил принять участие в завтрашнем мероприятии.

– Будет полно наших ребят и журналистов, – сказал он.

Аня тоже состояла в рядах партии и довольно часто появлялась на различных ее акциях, митингах и шествиях. Там ее, как и других симпатичных, ярких девушек, постоянно фотографировали на фоне красных флагов и черных транспарантов с символикой НБП, что Ане и девушкам, разумеется, нравилось. В этом, в принципе, и заключалась вся ее «партийная работа». А пришла она в партию точно так же, как и многие другие ищущие себя молодые люди ее возраста – благодаря друзьям и знакомым, читая газету «Лимонка» и книги Лимонова, восхищаясь эстетикой НБП с ее яркими знаменами и не менее яркими акциями.

– Наверное, не смогу, – ответила Аня своему приятелю, – мне завтра нужно в институт.

– Но это совсем не надолго, часа на два. Будет весело, пойдем! – продолжал уговаривать ее Рыжиков. И уговорил.

Утром 14 декабря 2004 года они встретились у дома, где проживала Назарова. Подождав в подъезде, когда родители уйдут на работу, а младшая сестренка – в школу, Аня вернулась в квартиру, оставила там свою сумку с конспектами и отправилась с Сережей на Ильинку. А затем – в тюрьму. На год.

– Это все ты придумал, чтобы защитить девочку, – заявила мне Политковская.

Она не хотела верить. Прозаическая, будничная история, рассказанная мною, противоречила тому, что говорили об арестованных нацболах «адвокаты партии», журналисты оппозиционной прессы, да и тому, что писала о них сама Анна. Все подсудимые, без исключения, представлялись публике этакими 39 героями-лимоновцами. Но на деле все было далеко не так. И лично я не видел причин приукрашивать действительность, как и не находил ничего плохого или неловкого в том, что среди почти четырех десятков «декабристов» не все были такие активные и мужественные борцы, как Денис Оснач и Юлиан Рябцев, Марина Курасова и Наталья Чернова. Ведь также и среди 28 героев-панфиловцев не все стреляли из противотанковых ружей и бросались под немецкие танки с гранатами, – кто-то ведь и просто подносил в окопы патроны.

– А ты как сама представляла себе ситуацию с этой девочкой? Что она всю ночь не спала, готовясь к акции? Размножала на ксероксе листовки, сушила сухари или зашивала в воротничок курточки ампулу с цианистым калием?… А если это не так, то, значит, она и не герой, и не достойна уважения? Тебе нужен миф или правда?…

Аня даже растерялась.

– Да, Назарова, действительно оказалась среди участников акции случайно. Ее вполне могло там и не быть. И пошла она туда, как обычно, чтобы тусануться с друзьями и в очередной раз попасть на страницы газет и журналов. А попала в СИЗО…

– Ты хочешь сказать, – спросила Политковская, – что она не знала, куда и зачем пошла?

– Нет, она это знала. И от Рыжикова, и позже от ребят. И листовки видела, и требования поддержала, считая их правильными. Потому и пошла. Но она, как и большинство ребят, не думала, даже не предполагала, что за такое может быть посажена в тюрьму…

– Сергей, ты думаешь, что суд в это поверит?…

– Вот даже ты мне не веришь, куда уж тут суду! – сказал я.

Политковская улыбнулась.

– Только поверит этому суд или нет – не важно. Все, что я тебе рассказал, для суда особого значения не имеет: в клетках больше половины таких, как Назарова. И судят ее за то, что она была с ними на Ильинке. Была! И заметь, вела себя там достойно. И после задержания тоже!.. Неужели одним этим она не заслужила уважения? Почему вам, как и прокурорам, обязательно нужно, чтобы все «декабристы» непременно были убежденными революционерами? «Герои, бросившие вызов режиму Путина!» Красиво звучит…

Впрочем, всем и так было понятно – почему.

Кровавому режиму, по мнению многих, должны были противостоять только подлинные герои сродни Гераклу и Ахиллу. Или хотя бы отчаянные радикалы наподобие Овода. А если режиму противостоят нежные, юные создания типа Назаровой и Долговой, то это, во-первых, как-то несерьезно выглядит, а во-вторых, становится стыдно за больших и сильных дяденек-оппозиционеров, которые жертвовать собой ради общего блага никак не хотят.

Да, Аня Назарова не являлась ни организатором той протестной акции, ни активистской НБП. Она, как и все остальные парни и девушки, оказавшиеся на скамье подсудимых, была просто хорошим человеком. Честным и совестливым. Любящим своих близких и желающим им счастья. А какое счастье может быть, когда кругом полно несчастных, обманутых, лишенных свободы людей? Подавляющее большинство российских граждан об этом даже не задумываются. Пожилые сидят на диванах у телевизоров, молодые развлекаются, кто как может. Но Аня Назарова, как и ее товарищи, хотела, чтобы этот мир изменился к лучшему. Разве этого недостаточно, чтобы отнестись к ней с таким же уважением, как и к Курасовой, Осначу или Рябцеву?

Вот, например, цитата из открытого письма российским властям и правоохранительным органам матери Ивана Королева (этот документ был известен Политковской и заслуживает того, чтобы быть здесь процитированным):

«Я, Калашникова Людмила Дмитриевна, 1947 г. р., пенсионерка, заявляю, что мой сын, Королев Иван Станиславович, 1982 г. р., студент 6-го курса МИРЭА, был вынужден пойти на захват приемной администрации президента по моей вине.

Это я виновата, что воспитывала его в традициях патриотизма, порядочности и взаимопомощи.

Это моя вина, что я молчала и не протестовала, когда грабили мою страну, мою семью, моих соотечественников.

Это моя вина, что я сама не шла и не призывала других идти защищать свою Родину.

Мне все было не до того – я растила своего сына. Да и все происходившее в стране казалось страшным сном, который вот-вот кончится, и народ очнется. Мы могли вырастить его приспособленцем и негодяем, но вырастили порядочным человеком… Оказалось, что сейчас порядочным людям жить очень трудно и морально, и материально.

Когда мой сын примкнул к НБП, мы с мужем пытались протестовать, но он нам сказал: «Вас, как и весь народ, ограбили и унизили, а вы ничего не предпринимаете в свою защиту. Но ведь кто-то должен вас защищать?!»…

Это моя вина, что я так долго терпела и не шла сама штурмовать эту приемную в знак протеста против того, что сделали со страной и народом. Поэтому власти и глумятся над нами, что мы сами не можем постоять за себя. А когда наши дети и внуки встают на защиту нашей чести и достоинства, власти объявляют их действия попыткой государственного переворота и покушением на жизнь президента.

Мальчишки захватили приемную 14 декабря – в день восстания на Сенатской площади. Они уже поняли, что ни пикеты, ни митинги, ни демонстрации ни на что не влияют, поэтому и предприняли такой отчаянный шаг (с нашей точки зрения – безумие). Участие нашего сына в этой акции оказалось для нас полной неожиданностью. Если бы он хотя бы намекнул, что собирается в ней участвовать, я пошла бы вместо него. Их лозунги «Верните льготы ветеранам и пенсионерам!» и «Соблюдайте конституционную законность!» абсолютно верные, хотя власти объявили их призывом к государственному перевороту, а лозунг «Путин, уйди сам!» никак не тянет на покушение на жизнь президента. Видимо, потерпев поражение в борьбе с организованной преступностью и террористами, которых еще надо найти и поймать, власти решили отыграться на окрыленных юношеским максимализмом безоружных мальчишках и девочках, которые сами к ним пришли, не захватив по пути ни Зимнего дворца, ни почты, ни телеграфа».

И разве простое участие в акции на Ильинке таких людей, как Назарова, Долгова, Тараненко, Сергей Рыжиков или Иван Королев, снижает героизм и самоотверженность ее организаторов? Мне кажется, наоборот, подчеркивает, ведь последние не скрывали в суде своей роли, и их ожидали гораздо большие испытания.

С этим Аня Политковская с готовностью согласилась. Она и сама была смелой женщиной. Ее статьи того периода о ситуации в Чечне меня лично всякий раз повергали в шок. И не от того, что там в них описывалось, а от безрассудной смелости автора. И я говорил ей об этом, и честно признавался, что, наверное, сам бы на такое не решился. На что Аня всегда только застенчиво улыбалась, а мне казалось, что она как бы извиняется передо мной за эту свою смелость, свойственную далеко не всем.

А ее тезка Аня Назарова после освобождения продолжила учебу, вышла замуж, родила ребенка… Не ради ли этого мы тогда работали? Думаю, ради этого стоило.

Осенью 2011 года в Центральном доме художника в Москве при большом стечении народа состоялась презентация моего фотоальбома «Девушки партии». В нем есть фотопортреты и всех моих бывших подзащитных – Алины Лебедевой, Жени Тараненко, Вали Долговой, Ани Назаровой и Наташи Черновой.

К сожалению, я не смог запечатлеть на пленке трех остальных «декабристок» – Марину Курасову, Лиру Гуськову и Лену Миронычеву. Две последние – стеснительные, немногословные девушки – жили далеко от Москвы, и мне не довелось их встретить. А Марина Курасова в период съемок находилась в лагере.

Но у нацболов тех лет были еще и другие, не менее героические, подруги. И они тоже, к сожалению, не все попали в мой альбом. Однако все они достойны того, чтобы их имена знали и помнили. Вот они: Ольга Кудрина и Алена Горячева, Людмила Харламова и ее однофамилица Татьяна Харламова, Ольга Шалина и Елена Боровская, Дарья Исаева и Арина Кольцова, Вера Михайлова и Дарья Дорохина, Василиса Семилетова и Нина Силина, Ольга Павлова и Татьяна Сочнева, Елена Демченкова и Анастасия Пустарнакова, Ольга Комарова и Анастасия Белькова, Евгения Зайцева и Ксения Лудан, Ирина Фадеева и Мария Крылова, Анастасия Курт-Аджиева и Ксения Михеева…

«Ангелы и фурии революции», – назвал их Эдуард Лимонов.

Сожалею лишь о том, что этот альбом с радостными, счастливыми лицами освобожденных «декабристок» и других девушек запрещенной ныне Национал-большевистской партии не увидела Аня Политковская. Уверен, она бы за них порадовалась и обязательно пришла бы в ЦДХ повидаться с ними и поговорить.

Жириновцы

Когда я однажды похвалил при Жириновском самоотверженность, идейную убежденность и бескорыстную преданность своему вождю парней и девушек Национал-большевистской партии, которые приезжали в Саратов со всех концов огромной страны и даже из-за границы, чтобы дать в суде показания в защиту Лимонова, в голубых глазах Владимира Вольфовича мелькнула тень легкой зависти. Кто, как не он, лучше других знал, что в его партии таких преданных и самоотверженных соратников никогда не было, нет и вряд ли будет. И случись с ним сейчас какая-нибудь неприятность или, не дай бог, беда, большинство из тех партийцев, что бессловесными истуканами позируют за его спиной в Госдуме, тут же трусливо разбегутся по разным партиям, а то и вовсе всадят в спину нож.

И потому Вольфовича иной раз прорывает.

– Вы въехали в Думу на моих плечах! – ругает он своих нерадивых партийцев. – Я мотаюсь по стране, постоянно встречаюсь с людьми, работаю круглыми сутками, а где вы? Отдыхаете? Наслаждаетесь жизнью? Вы – черви!..

И они молчат. Соглашаются. Хотя некоторые в душе и ропщут. Но только некоторые.

Пятнадцать лет подряд не хотел быть червем в ЛДПР один из самых известных жириновцев – Алексей Митрофанов. И еще бы и дальше мучился, но тут уж надоело играть с ним в поддавки самому Вольфовичу, и Леша, набравшись опыта и всего прочего, что крайне необходимо современному российскому политику, подался в свободное плавание по коридорам и кабинетам Власти, прибиваясь то к одному, то к другому берегу.

Александр Венгеровский, который всегда, сколько я его знал, был о себе очень высокого мнения, а после получения из рук Жириновского должности вице-спикера Государственной думы от фракции ЛДПР так возгордился собой, что стал причислять себя к «основателям партии» и даже написал и издал книжку под многозначительным названием «Хочу и могу».

Впрочем, если самоуверенность и самолюбование были всегда свойственны «барину» Венгеровскому, то любовь к эпатажу присуща вообще многим депутатам-жириновцам первого созыва, во всем подражавшим своему экстравагантному, талантливому лидеру. Однако подражали они ему, как правило, нарочито и неумело.

Наиболее отличались в этом Алексей Митрофанов (видимо, замаливая грехи, о чем речь чуть позже) и Вячеслав Марычев (ну, тот в силу характера и основных своих специальностей – актера и массовика затейника). Первый стучал кулаком по думской трибуне и, заходясь в истерике, кричал коммунистам: «Мы вам покажем!» Второй приходил на пленарные заседания то в шапке-ушанке или в телогрейке, то в поповской рясе или в белом костюме руководителя секты «Аум Синрикё», то надевал под свой знаменитый красный пиджак бутафорские женские груди. А то на пресс-конференции пил из пол-литровой банки яблочный сок, выдавая его за «мочу кандидата в президенты России Владимира Жириновского». Таким оригинальным способом депутат Марычев пытался доказать богатырское здоровье своего лидера, в отличие от плохого здоровья его конкурента на выборах – действующего президента Бориса Ельцина.

– Как у младенца! – комментировал Марычев дегустацию «мочи Жириновского», причмокивая от удовольствия.

Что же касается книжки Венгеровского, то ее выпуск, по задумке автора, тоже должен был стать еще одной эпатажной акцией жириновцев (словно они соревновались между собой, кто кого перещеголяет в экстравагантности и подражании их лидеру). Однако, как мне кажется, самим ее названием Венгеровский, что называется, сглазил и свою политическую карьеру, и саму жизнь.

– Я молодой политик. Нет у меня пока громкого имени… Главное: я хочу и могу!

Но совсем скоро выяснилось, что Александр Дмитриевич не только ничего вообще не хочет, но уже и не может: он быстро лишился поста вице-спикера Думы; несколько лет «прозябал» простым депутатом; подвергся нападению неизвестных лиц во дворе своего дома в центре Москвы, когда выгуливал там собачку, – был ранен в ногу из пистолета и стал инвалидом; затем со скандалом вышел из ЛДПР и строил маниловские планы по созданию собственной партии; долго лечился от различных болезней и умер 59 лет от роду, да упокоится его душа с миром!

Но вот когда Венгеровский еще оставался депутатом и мы с ним встречались в Думе, он постоянно жаловался мне на Вольфовича, сетовал, что, дескать, тот его не ценит, отдавая предпочтение «всяким сомнительным личностям», «дряни» и «быдлу».

Да, жириновцы совсем не походили на лимоновцев!

– Я же был самый солидный человек в партии! – обиженно восклицал Венгр. – С кем Жир останется?…

А мне, слушая его, вспомнилось, как незадолго до первых выборов в Думу в 1993 году, когда я заехал в штаб ЛДПР в Рыбниковом переулке, чтобы оставить Вольфовичу на подпись какие-то документы, то в его кабинете обнаружил… Венгеровского. Тот в отсутствие хозяина мерно покачивался в его кресле за рабочим столом, хотя никто ни до ни после такого себе не позволял.

– Дмитрич, ты чего это здесь? – не удержался я, выкладывая на стол Жириновского свои бумаги.

– Да так, – замялся Венгеровский. – Я же первый заместитель…

Этот «первый заместитель» впервые появился в партии только в июле 1992 года, в связи с чем он отсутствует даже на известной фотографии «теневого кабинета министров» Жириновского, сделанной в конце июля того года, о чем Венгеровский часто высказывал потом сожаление. Его заявление о вступлении в партию (тогда – ЛДПСС) с приколотой к нему советской десятирублевкой мне несколько раз попадалось на глаза среди бумаг на столе управделами партии Валентина Минакова, так как оно пролежало там до конца лета из-за отсутствия в Москве Жириновского. Вольфович в тот период активно разъезжал по заграницам – то в ФРГ к лидеру Немецкого народного союза доктору Герхарду Фраю, то с Лимоновым во Францию – к Жан-Мари Ле Пену.

Между тем позднее Венгеровский всем посторонним рассказывал сказки, что он, дескать, является членом ЛДПР и даже членом Высшего Совета ЛДПР еще с 1990 года! И эта ложь, в которую, похоже, он даже сам стал постепенно верить, вошла и в его официальную биографию, и в Википедию.

Когда же в августе 1992 года Минюст РСФСР, возглавляемый Николаем Федоровым, аннулировал регистрацию ЛДПСС (не имея на то, разумеется, никаких законных оснований, так как зарегистрирована она была вышестоящим министерством – Минюстом Союза ССР), все шатающиеся и «новообращенные», к коим относился и Венгеровский, бросились бежать с тонущего корабля под названием ЛДПСС. Ведь дальше, как многие тогда предполагали, могли последовать и репрессии. Особенно если учесть, что Жириновский ровно год назад поддержал ГКЧП, а его члены все еще продолжали находиться в Матросской Тишине.

Сам я познакомился и начал работать с Жириновским в том самом августе 1991-го, сразу после «путча ГКЧП», когда Вольфович особо нуждался в юридической помощи. После победы над гэкачепистами, 22 августа, мэр Москвы Гавриил Попов издал распоряжение № 125рм «О приостановлении деятельности организаций КПСС и ЛДПСС г. Москвы, оказавших содействия путчистам в организации переворота». У коммунистов отобрали здания райкомов, горкома, ЦК и всего прочего, а у ЛДПСС ничего, кроме одного номера в гостинице «Москва», не оказалось. Поэтому все ограничилось направлением в гостиницу электриков, которые выкрутили лампочки, извинились и ушли.

Выглядело все это, конечно, комично. Но что могло последовать дальше – никто не знал. А могло последовать что угодно. И через несколько дней Жириновский, от греха подальше, перебрался в гостиницу «Центральная» на улице Горького с номерами без туалетов и скрипучими полами длинных коридоров.

Потом, уж осенью, Вольфовичу случайно подвернулась освободившаяся двухкомнатная квартира на последнем этаже в Рыбниковом переулке, а в начале следующего, 1992 года он со своим штабом перебрался уже в трехкомнатную квартиру в соседнем доме.

Мне приходилось часто, по нескольку раз в неделю, встречаться в те времена с Жириновским, бывая у него и дома – на Сокольническом Валу. И я невольно видел все, что происходило тогда в партии, – кто окружал ее лидера, с кем он встречался, кто приходил к нему, чтобы познакомиться или вступить в партию.

Станислав Жебровский, Ахмет Халитов, Михаил Дунец, Андрей Архипов, Андрей Завидия, Виктор Богатый, Александр Жуковский – вот те, кто был с Вольфовичем в тот период. (Жебровский, Дунец, Халитов и Богатый стояли еще у истоков создания ЛДПСС в 1989–1991 годах.) И еще были ребята-осетины, которые возили и охраняли Вольфовича.

Потом в качестве охранника появился Владимир Михайлович Костюткин – отставной майор КГБ. А уже во второй штаб-квартире в Рыбниковом переулке управляющим делами ЛДПСС стал Валентин Минаков. Он и привел в партию летом 1992 года своего знакомого Венгеровского (а тот затем, когда стал вице-спикером Думы, отблагодарил его тем, что взял к себе руководителем секретариата).

Но до 1992 года Венгеровским в партии даже и не пахло! Как и многими другими ее «старожилами» и «ветеранами», которые первыми бросились врассыпную, как только узнали, что Ельцин приказал с партией Жириновского покончить.

И среди этих беглецов, помимо Венгеровского, был и Алексей Митрофанов, появившийся в партии с документальным фильмом «Кандидат в президенты господин Жириновский», автором сценария которого он, кажется, являлся. Премьерный показ фильма состоялся 4 апреля 1992 года в московском кинотеатре «Горизонт». Фильм был самый что ни на есть заурядный. Но о Вольфовиче тогда не снимали и таких. На телевидение его тоже не приглашали, а в газетах упоминали только в рубриках «Скандалы и происшествия» или «Новости из зала суда». И Митрофанов пристал на время к Жириновскому, пока тот был на плаву и ЛДПСС еще существовала.

Но партию неожиданно прикрыли.

И «креативный» Леша Митрофанов, чутко следящий за порывами ветра, дующего со стороны Кремлевского холма, вместе с «солидным» Александром Венгеровским уже осенью 1992 года примкнули к бывшему пресс-секретарю Жириновского Андрею Архипову, задумавшему создать свою партию.

Так получилось, что Андрей тоже расстался с Вольфовичем именно в этот период, но по другой, более прозаической причине – из-за невыплаты ему заработной платы. Что в общем-то и неудивительно, ведь большинство из тех, кто был тогда рядом с Жириновским и распределял скудные партийные финансы, недолюбливали Архипова за его острый язык и всячески выживали из партии. Они считали, что Андрей своими радикальными заявлениями от имени ЛДПСС и «сенсационными» сообщениями о жизни ее лидера превращает «серьезную политическую организацию» в балаган.