355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сергей Беляк » Адвокат дьяволов » Текст книги (страница 5)
Адвокат дьяволов
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 23:19

Текст книги "Адвокат дьяволов"


Автор книги: Сергей Беляк


Жанр:

   

Публицистика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Приступить к ликвидации!

Ликвидировать Национал-большевистскую партию российские власти мечтали давно.

Первой была неуклюжая попытка сделать это руками прокуратуры и Управления юстиции Московской области в 2001 году.

НБП имела статус межрегиональной общественной организации, с юридическим адресом в городе Электросталь Московской области и, соответственно, там и была официально зарегистрирована 9 февраля 1998 года.

Поэтому в конце 2001 года именно областное Управление юстиции при поддержке местной прокуратуры обратилось в Московский областной суд с заявлением о ликвидации МОО НБП в связи с якобы «фактическим прекращением ею своей деятельности», то есть, что называется, «на дурачка»: председатель Лимонов, дескать, сидит в тюрьме, какие-то запросы, направленные в организацию по месту регистрации, возвращаются без ответа, на телефонные звонки там никто не отвечает и т. д. и т. п.

И естественно, они потерпели неудачу, так как для всех (в том числе и судей) было очевидным, что НБП не просто существует, но к тому же еще издает свою, широко известную, газету «Лимонка» и является одной из самых массовых и активных политических организаций в России.

27 мая 2004 года, когда Лимонов уже вышел из заключения, Минюст России, руководимый Юрием Чайкой, отказал партии в перерегистрации ее как межрегиональной организации под новым названием, но с сохранением аббревиатуры НБП – «Национал-большевистский порядок».

И только через год после этого, в июне 2005 года, прокуратура Московской области предприняла еще одну, более удачную, попытку разделаться с МОО НБП, ссылаясь уже на изменения в законодательстве, не допускавшие функционирования политических партий в форме «общественных организаций».

Мы это прекрасно понимали и не особенно сопротивлялись, зная, что НБП все равно нужно было в ближайшее время регистрироваться в соответствии с новым Законом о политических партиях (а Лимонов и его соратники уже даже и вовсю этим занимались!).

Но самое большое впечатление на том, летнем, судебном процессе 2005 года на нас с Лимоновым произвела… представитель областной прокуратуры – молодая кареглазая блонди с потрясающей фигурой, подчеркнутой белой форменной прокурорской рубашкой с синими погонами и такой же синей узкой юбкой. Этакая русская Моника Беллуччи. Два дня, пока шло разбирательство нашего дела в областном суде на «Баррикадной», мы с Эдуардом не могли оторвать глаз от ее лопающейся на груди рубашки, строгого лица и манящего, многообещающего взгляда. Ей явно не хватало хлыста и пары наручников!..

Хотя не думаю, что мы с Лимоновым слишком перегибали в своих фантазиях относительно этой леди: поверьте, все очень отчетливо читалось в ее глазах. В конце концов, все мы – люди. А в нашей прокуратуре кого только не встретишь: от коррупционеров и откровенных дураков до конченых педерастов и тайных поклонников маркиза де Сада!

Несколько лет тому назад, занимаясь фотосъемкой для одного журнала, я познакомился с моделью, которая призналась, что ее постоянно избивает муж, и показала огромный двухдневный синяк на своем плече. Я хотел было ее пожалеть, но она, по простоте душевной, заявила, что «это нас с мужем возбуждает», а дальше с гордостью открыла, что ее суженый работает в Генеральной прокуратуре, и даже предъявила мне его фотографию – маленькое фото для служебного удостоверения, вставленное под пластик ее кошелька.

– Мы с ним давно в теме, – пояснила она мне многозначительно, но, так как я не понял, о какой именно теме идет речь, еще раз пояснила, что тема – это садомазохизм. И что в Москве есть несколько частных, закрытых садомазохистских клубов, куда они с мужем постоянно ходят…

Еще я знал одну помощницу городского прокурора, которая, когда выступала в суде в качестве гособвинителя по делам об изнасилованиях, всегда жалела подсудимых и просила для них минимального наказания. Однажды она рассказала, как поехала осенью в подмосковный лес по грибы и там встретила одинокого молодого мужчину-грибника.

– Я уж к нему и так, и этак, и сколько времени, и дайте закурить, – смеясь, говорила она, – а он от меня как от прокаженной – шмыг в кусты, и только я его и видела! А ведь я было размечталась: сорвет, думаю, сейчас с меня куртку, стянет свитер и спортивные штаны и зверски овладеет страдающей в одиночестве женщиной. Но не повезло…

Впрочем, справедливости ради стоит признать, что таких озабоченных дамочек полно и в адвокатуре, и в полиции, но особенно в тюрьмах – среди обслуживающего персонала.

Итак, после второй попытки областного суда поставить точку в деятельности партии Лимонова последовало подряд несколько упорных отказов Минюста России, циничных по форме и безосновательных по содержанию, зарегистрировать НБП как общероссийскую политическую партию.

Попытки зарегистрировать НБП как всероссийскую политическую организацию предпринимались лимоновцами и ранее (первый раз, когда еще министром юстиции был известный нарцисс и демагог Павел Крашенинников, а затем при Юрии Чайке, заслужившем этот высокий пост предательством своего патрона по Генпрокуратуре – Юрия Скуратова).

Но все они всегда заканчивались получением министерского отказа и безнадежным судом. Так, 18 августа 1999 года (на следующий день после назначения Чайки на должность министра юстиции России!) Таганский суд Москвы, казалось уже склонявшийся к удовлетворению жалобы нацболов, оставил очередное отказное решение Минюста в силе.

Потом, в 2006 году, после серии интриг, верный путинец Юрий Чайка перелетел на повышение в Генеральную прокуратуру.

А в 2007 году администрация президента (к этому времени уже создавшая свою собственную, прокремлевскую, молодежную организацию «Наши», – по образу и подобию НБП, но в противовес ей и другим оппозиционным молодежным организациям) дала Генеральной прокуратуре жесткий приказ окончательно покончить с Национал-большевистской партией Лимонова. И ведомство Чайки бросилось исполнять этот приказ, как овчарка бросается исполнять команду хозяина «фас», да еще и не одна, а вместе со сворой легавых – оперативников Управления «Э» (по противодействию экстремизму) МВД России.

В нескольких городах страны, включая Санкт-Петербург, оперативники провели ряд задержаний местных нацболов, зафиксировали какие-то формальные нарушения действующего законодательства, и столичная прокуратура совместно с Управлением юстиции мэрии Москвы обратились с заявлением в Московский городской суд о запрете деятельности Национал-большевистской партии как организации экстремистской направленности.

Почему в Московский городской суд? Потому что, подавая очередную заявку в Минюст на регистрацию партии, нацболы указали свой юридический адрес теперь уже не в области, а в Москве. Как я уже сказал, в заявке на регистрацию нацболам было отказано, но указанный ими адрес так и не зарегистрированной партии «мудрецы» из Генеральной прокуратуры посчитали достаточным основанием для обращения с заявлением именно в Мосгорсуд. А раз так, то и переложили это дело на плечи своих московских коллег, которых, в их исполнительском порыве, даже не смутил тот факт, что в Москве организации НБП никогда не существовало! Так называемая «московская» организация, которую, пока Лимонов сидел в тюрьме, возглавлял Анатолий Тишин, а затем Роман Попков, юридически была именно подмосковной – той самой МОО НБП, зарегистрированной в городе Электросталь, а 15 ноября 2005 года окончательно ликвидированной постановлением Верховного суда РФ.

Не смутило все это и Мосгорсуд, послушный воле не только своего щедрого тогдашнего хозяина московского мэра Юрия Лужкова, но, разумеется, и всей вертикали российской власти.

Интерес общественности и прессы к данному процессу был велик. Публика и журналисты забили судебный зал до отказа. Были там и юные, амбициозные нашисты, зарабатывающие очки для своего будущего карьерного роста.

Лимонов приехал в суд со своей женой, актрисой Катей Волковой, и их совсем еще крошечным сыном Богданом.

Суд проходил сумбурно и весело. Выступали, поочередно, заявители – представители Управления юстиции и прокуроры, выступали мы с Лимоновым, потом снова те и другие и снова мы. Были допрошены и несколько свидетелей. И вновь последовал обмен мнениями сторон и прокуроров. Судья, средних лет женщина, давала говорить всем участникам процесса, не прерывая никого и очень непосредственно, я бы даже сказал, живо реагируя на какие-то реплики и высказывания.

Вообще, у меня, как и у многих присутствовавших тогда в зале людей, складывалось впечатление, что чаша весов постепенно, но неуклонно склоняется в нашу пользу и судья готова признать наши доводы более убедительными.

Я уже не смогу теперь вспомнить подробно, о чем мы с Лимоновым тогда говорили в суде. В перерывах Эдуард постоянно пересаживался к Кате, сидевшей среди публики с ребенком на руках, и я видел, что его беспокоит еще что-то, что не было связано напрямую с процессом.

Я не очень помню, какие аргументы приводились тогда мною в защиту нашей позиции, кроме тех очевидных, что уже кратко изложены выше.

Помню, что, подвергая сомнению обоснованность обращения заявителей в Мосгорсуд к юридически уже давно несуществующей МОО НБП, я говорил о том, что с таким же «успехом» прокуроры могли бы потребовать в Мосгорсуде признать экстремистами граждан Москвы и области, объединенных, например, любовью к песне «Битлз» «Дурак на холме» (The Fooll On The Hill). Объединенных, но как объединение нигде в столице не зарегистрированных. Сидят, дескать, подлецы по своим квартирам и постоянно слушают одну эту песню. Или, того хуже, собираются в подворотнях и поют, да еще и на английском языке! И кого, собственно, они при этом имеют в виду?!

Эти мои слова вызвали дружный смех в зале. А когда я, анализируя документы, представленные в суд за подписью какого-то питерского прокурорского работника по фамилии не то Похмелов, не то Запойнов, сказал, что у наших прокуроров говорящие, гоголевские, фамилии: «То Шип, то Иродов, то Плохотнюк, да и Чайка – не Орлов», – не удержалась от смеха и судья.

Под конец заседания, длившегося весь день, у меня дико разболелась голова. Я спросил у девочек-секретарей, сидевших поблизости, что-нибудь болеутоляющее, но у них с собой ничего такого не оказалось. И вот вдруг судья прерывает выступавшую представительницу Управления юстиции, порывисто вскакивает с места и исчезает в своей развевающейся черной мантии за дверью совещательной комнаты, откуда появляется через минуту-другую с двумя таблетками анальгина и стаканом воды. И дает их мне. Среди заявителей и прокуроров эти действия судьи вызвали легкое замешательство, если не сказать «смятение в рядах».

На следующий день один из журналистов-телевизионщиков признался мне с сожалением, что времена изменились, а то бы фрагменты вчерашнего заседания пустили бы в эфир в вечерних новостях. «Мы, – сказал он, – вечером на канале все собрались и просто угорали, просматривая запись того, что здесь днем творилось!»

Да, судебное заседание так затянулось, что судья была вынуждена перенести завершение процесса на следующий день.

И тут случился скандал.

В любой цивилизованной стране такое произойти вообще не могло. А если бы и произошло, то, при наличии свободной прессы, скандал разразился бы невероятный! И последствия его были бы вполне предсказуемы и для прокуроров, и для руководства Мосгорсуда, и для политических руководителей самого высокого ранга. Но мы живем в России, шел 2007 год, и то, что произошло, не получило особой огласки даже среди либеральных журналистских кругов.

А произошло вот что. Утром следующего дня, 19 апреля, в главном, официальном, правительственном органе печати «Российской газете» была опубликована заметка за подписью некоего Владимира Федосеенко, в которой говорилось буквально следующее: «Нет такой партии! Суд признал НБП запрещенной организацией… Вчера суд рассмотрел иск Генпрокуратуры РФ о признании межрегиональной общественной организации «Национал-большевистская партия» (НБП) экстремистской и о ее окончательной ликвидации…»

Политические режиссеры, задумавшие и организовавшие весь этот процесс «окончательного решения национал-большевистского вопроса», не предполагали, что суд затянется на два дня. И статейка, заранее подготовленная беспринципными журналистами официозной «Российской газеты», была опубликована преждевременно, чем невольно раскрыла закулисную тайну всей этой отвратительной истории с первым в современной России XXI века запретом политической оппозиционной партии.

Приехав в Мосгорсуд к полудню и зачитав прямо в заседании статью из «Российской газеты», мы увидели, как смущена и расстроена судья. По сравнению со вчерашним днем это был совершенно иной человек: подавленный и нервный. Было понятно, что о газетной утке в суде стало известно с самого раннего утра, и наша судья уже побывала на ковре у руководства суда, получив, видимо, нагоняй за затягивание процесса и необходимые указания, как его вести дальше.

Через час после начала процесса судья уже удалилась для вынесения решения, а еще через час это решение огласила. Оно, как и следовало ожидать, полностью подтвердило прозорливость автора «Российской газеты».

Пока мы ожидали в просторных коридорах здания Мосгорсуда судебного решения, ко мне подошел взволнованный Лимонов и сказал, что ему передали информацию о готовящемся здесь же, прямо после оглашения судьей решения, его задержании и аресте.

– Что делать? – спросил он. – Может, прямо сейчас попытаться отсюда выйти и уехать?

– Не стоит, – сказал я, и без того расстроенный случившимся с утра. – Если они решили тебя за что-то арестовать, то наверняка уже все выходы из здания оцеплены ментами или фээсбэшниками. Поэтому лучше оставаться пока здесь, – здесь полно журналистов, и арест не пройдет втайне от общественности. Давай дождемся постановления суда, а там будет видно, что делать дальше.

В итоге все обошлось благополучно. После завершения процесса мы всей толпой, вместе с Катей и маленьким Богданом, вышли из здания суда, расселись в свои машины и уехали.

Уже вечером и на следующий день интернет-издания и многочисленные газеты сообщили: «Несуществующая Национал-большевистская партия запрещена!»

«Приступить к ликвидации» – так назывался советский фильм о героических буднях чекистов. В России XXI века, как и века предыдущего, снова стали править чекисты. Но теперь команда «приступить к ликвидации», раздающаяся из Кремля, касалась уже не бандитских групп, а политических партий.

И парадокс в том, что первой из них стала партия, провозгласившая через сто лет после Ленина, по сути, те же самые большевистские лозунги, что когда-то вдохновляли на борьбу с русским самодержавием и буржуазией пламенного революционера Феликса Дзержинского – в первую очередь именно революционера, а уже во вторую – создателя ВЧК!

Узнай он, какой стала в итоге построенная им и его соратниками страна рабочих и крестьян, какими антикоммунистами с золотыми крестиками на груди и особняками в элитных пригородных поселках сделались современные «чекисты», украшающие свои кабинеты его портретами, он бы, наверное, снова умер от разрыва сердца. Но перед этим поставил бы их всех к стенке.

О тех, кто был рядом

Несмотря на то что Лимонов как «организатор» незаконной покупки оружия по приговору Саратовского областного суда получил самый большой срок, на свободу, благодаря УДО, он вышел одним из первых.

Некоторые из его подельников все еще продолжали сидеть. В том числе и Сергей Аксенов.

Он был подсудимым номер два и получил, соответственно, второе по строгости наказание, как еще один «организатор» покупки оружия в Саратове.

Как и Лимонова, Сергея Аксенова задержали на заимке Пирогова в семнадцати километрах от села Банное в Республике Горный Алтай 7 апреля 2001 года.

Спецназовцы ФСБ, вооруженные до зубов, тайно пробирались к этой заимке всю ночь. Они хотели подойти к ней на самом рассвете, чтобы взять тепленькими, прямо в постелях, «террористов-лимоновцев» во главе с их «одноименным вождем», – как выразился потом один из стажеров – выпускников Академии ФСБ, помогавших следователям и с охотой вступавших с нами в разговоры.

Но переход до заимки по колено, а то и по пояс в снегу занял у чекистов времени больше, чем они рассчитывали.

Нацболы уже проснулись и тут заметили сквозь мутные окна, что кто-то подошел к их дому. Дмитрий Бахур выскочил по нужде на улицу в одних трусах, но увидел не хозяина заимки, а крадущихся к избе со всех сторон людей в камуфляжной форме с автоматами наперевес.

Эта сцена походила на кадры из фильма-боевика, но так как мы все-таки имеем дело с трагикомедией, то, следуя этому жанру, полуголому, коротко стриженному Диме Бахуру, похожему по своей комплекции на подростка, увидев здоровенных детин, следовало бы расхохотаться и описаться от смеха. Однако каменные лица спецназовцев говорили, что их обладатели лишены чувства юмора, и направленные в грудь Бахура стволы автоматов свидетельствовали о том же.

Всех обитателей заимки, включая Лимонова, выгнали в нижнем белье на улицу с поднятыми руками и в таком виде продержали несколько часов на морозе, пока безуспешно искали в доме и вокруг него мифические склады оружия и боеприпасов.

Позднее, устав отвечать на одни те же вопросы журналистов относительно причин задержания Лимонова и его товарищей в Горном Алтае, я пошутил, что нацболы прятали в тайге ракеты класса «земля-земля». Какой-то глупый журналист все это опубликовал в Сети, а какой-то еще более глупый фээсбэшный начальник распек майора Шишкина за головотяпство и потребовал срочно проверить то, что «случайно выболтал адвокат Беляк». И они на полном серьезе все это проверяли, о чем через несколько месяцев мне по секрету рассказал один из следователей, не скрывая своего злорадства по отношению к Шишкину.

Видеозапись той «героической» спецоперации ФСБ несколько раз показал потом в своей передаче «Человек и закон» Алексей Пиманов – один из самых «объективных, принципиальных и честных» телеведущих Первого канала. И планировал показать снова – прямо накануне приговора. Но мы, защита, выразили по данному поводу протест, и суд (о, времена!) удовлетворил его, потребовав от гособвинителя Сергея Вербина (представлявшего Генеральную прокуратуру РФ) принять меры по недопущению очередной демонстрации фильма по телевидению, дабы не оказывать давление на судей.

Пока Аксенов находился в Лефортово, его защищала адвокат Татьяна Беззубенко, привлеченная мной, как и адвокат Иванов. Однако, когда дело направили для рассмотрения в Саратовский областной суд и всех обвиняемых этапировали туда, встал вопрос о новых защитниках.

У большинства ребят не было средств для оплаты услуг адвокатов, поэтому суд предоставил им защитников по назначению. А я договорился с некоторыми из них, что буду приплачивать им из средств, которые были выделены Лимоновым для меня. Я всегда исходил и исхожу из того, что людям за хорошую работу нужно платить, а бесплатный сыр, как известно, бывает только в мышеловке. Лимонов был согласен со мной. Кроме того, он считал своим долгом помочь товарищам, оказавшимся в беде.

Надо признать, мои саратовские коллеги очень хотели участвовать в том громком деле и так быстро разобрали себе подзащитных, что некоторые из адвокатов, пришедшие в облсуд, но оказавшиеся менее расторопными, остались ни с чем. Среди последних был и молодой адвокат Андрей Мишин, который мне понравился своим искренним желанием набраться практического опыта в сложном процессе. Кроме того, уже в первые дни нашего знакомства я убедился, что человек он не только обязательный, но и крайне деликатный.

Этапировав Лимонова, Силину, Карягина и Лалетина в Саратов, их сразу поместили в центральную тюрьму, а несговорчивых Аксенова и Пентелюка (для их устрашения и большей изоляции) в СИЗО-2, расположенный в здании бывшего БУРа на территории «двойки» – колонии строгого режима № 2 города Энгельса.

Там, в очень жестких условиях, ребята и провели первые полгода. Туда же осенью 2001 на пару недель перевели и Лимонова после того, как он дал пространное интервью телеканалу НТВ. Но позже этот изолятор закрыли, так как он «не отвечал современным требованиям, предъявляемым к подобным заведениям мировым сообществом». В результате чего все наши подзащитные оказались в итоге в Саратовском централе.

И вот в конце июля началась подготовка к судебному процессу: новые защитники стали знакомиться с материалами дела, перечитывали их и мы с Лимоновым. И когда он попросил, чтобы я взял на себя еще и защиту Сергея Аксенова, я предложил адвокату Мишину работать в паре со мной.

Но тут я исходил еще вот из чего. Аксенов позиционировался обвинением как учредитель газеты «Лимонка» (и он формально действительно таковым являлся некоторое время перед задержанием, хотя конечно же финансировал и издавал газету всегда сам Лимонов за счет своих собственных средств). В силу этого обвинение считало Аксенова лицом наиболее приближенным из всех обвиняемых к вождю НБП. Спорить с этими утверждениями было бессмысленно. И, продумывая линию защиты еще в Лефортово, мы решили, что используем факт учредительства Аксеновым газеты для его же пользы: покажем суду, что этот образованный и умный молодой человек – вовсе не маргинал (какими следователи представляли всех обвиняемых), а начинающий бизнесмен и меценат, симпатизирующий революционерам, – этакий современный Савва Морозов. Сергею только оставалось впоследствии стать таковым или сделаться профессиональным революционером.

А раз так, то нам ни в коем случае нельзя было признаваться, что ни у самого Аксенова, ни у его родителей не было средств на оплату услуг адвокатов. Возьми он защитника по назначению, и наша заранее придуманная легенда о казначее партии мигом бы лопнула (да простит нам Господь это маленькое лукавство!). Десять тысяч рублей, что смогла выкроить из скудного семейного бюджета и привезти в Саратов мама Сергея, хотя я ее не просил об этом и тут же раздал деньги адвокатам других подсудимых, не хватило бы даже на одну квалифицированную юридическую консультацию, не говоря уж о проведении такого сложного и длительного судебного процесса. Поэтому пришлось, для общей пользы дела, скрыть это от суда и заявить, что Эдуарда Савенко (Лимонова) и Сергея Аксенова будем защищать мы с Андреем Мишиным – вдвоем.

С этого момента перечитывать материалы дела мы начали все вместе. Длилось это целый месяц. И это происходило в здании областного суда, куда стали ежедневно доставлять из Энгельса и Сергея Аксенова.

Следует отметить, что в данном процессе нам помогал еще один защитник – депутат Государственной думы Виктор Черепков. Он не только почти постоянно присутствовал на судебных заседаниях, перебравшись на время процесса в Саратов и открыв там свою общественную приемную, но и оперативно реагировал на все нарушения прав наших подзащитных либо на притеснения нацболов со стороны местных правоохранительных органов. Парни и девушки, члены НБП, съехались в Саратов со всей страны, чтобы морально поддерживать своих товарищей, покупали для них продукты и одежду, носили им (даже тем, кто пошел на сотрудничество со следствием) передачи. Параллельно периодически приезжали в Саратов и те, кто должен был выступать в суде в качестве свидетелей. И их тоже выслеживали и постоянно притесняли местные чекисты и менты.

Можно по-разному относиться к фигуре Черепкова, к его политическим высказываниям или отдельным поступкам, но я обязан заявить со всей ответственностью, что без помощи Виктора Ивановича нам всем, и мне тоже, было бы намного сложнее работать в Саратове. Мы, согласовав с ним линию поведения, добились-таки того, что суд допустил его к участию в деле, хотя перед этим он отказал в аналогичной просьбе двум другим кандидатам, в том числе и Александру Проханову.

Я уже отмечал, что Лимонова можно было назвать образцовым подзащитным: эрудированным, непоколебимым, умеющим принимать ответственные решения и, что называется, держать удар, инициативным, не теряющим оптимизма, без всяких сомнений и метаний из стороны в сторону.

Практически никто не верил в справедливый и оправдательный приговор. Сколько иронии было в комментариях журналистов по поводу участия в деле Черепкова, сколько сарказма было в их словах относительно самого Лимонова, его выступлений и облика! Почти никто не верил, что помогут делу показания свидетелей, что стратегия и тактика защиты принесут свои плоды, что моя долгая речь в прениях убедит судей в невиновности Лимонова, Аксенова и других подсудимых в терроризме и прочих тяжких преступлениях.

Да никто из журналистов или наблюдателей в принципе и не вникал в суть дела, как это обычно и бывает, а давали свои «глубокомысленные» комментарии и прогнозы из ниоткуда и попадали ими в никуда. Но как они нравились сами себе! Как любовались собою, своим умом и проницательностью!..

«Лимонов наивно надеется, что его оправдают», «Лимонову стоит теперь надеяться только на помилование…» – писали наши «доброжелатели» после того, как завершились прения сторон и все услышали, что прокуроры затребовали от суда приговорить «террориста» Лимонова к 14 годам лишения свободы в колонии строгого режима.

Смешно читать теперь все эти бредовые высказывания людей, которые после приговора на короткое время умолкли, но потом стали писать, что Лимонова и его товарищей, оказывается, «решила оправдать и отпустить сама власть»! И про грозные речи прокуроров, про требуемые ими для подсудимых десятки лет лагерей уже как бы и забыли – как будто ничего этого не было и вовсе!..

Осенью 2003 года Сергей Аксенов готовился подать заявление об условно-досрочном освобождении, о чем сообщил из колонии.

Мне нужно было встретиться с ним, чтобы согласовать дату его обращения, после чего я собирался попросить Владимира Жириновского и ряд других депутатов Государственной думы выступить в поддержку заявления Аксенова.

Кроме того, надо было понять, как отнесется к заявлению Сергея администрация колонии № 5, которая была расположена в поселке Металлострой Колпинского района под Санкт-Петербургом.

И вот в октябре 2003 года мы с Лимоновым поехали в Питер. Я собирался навестить Аксенова, повидаться со своими питерскими друзьями, а Лимонов должен был встретиться с однопартийцами и принять участие в ряде их мероприятий.

Разместившись в номере гостиницы «Октябрьская», мы на машине встретивших нас друзей сразу поехали в Колпино.

Я пошел к Аксенову, Лимонов остался ждать в машине.

Когда я предъявил свои документы и позвонил из проходной УФСИН начальнику колонии, меня быстро пропустили внутрь территории и организовали встречу с Аксеновым.

Наша встреча проходила не в комнате для свиданий, а в кабинете начальника оперчасти колонии, в его присутствии. Сам майор скромно стоял у окна, пока мы с Сергеем обсуждали свои дела.

И разумеется, от внимания майора не ускользнула та информация, которую я передал Аксенову. А я рассказывал ему о Лимонове, который приехал со мной в Питер, о депутатах Алкснисе и Черепкове, передававших Аксенову приветы, говорил о Жириновском, Илюхине и Зюганове, готовых подписать ходатайства за него. Короче, майору было о чем задуматься.

– У тебя есть какие-либо взыскания? – спросил я Сергея, заранее зная, что никаких взысканий у него нет.

И он ответил, как и полагается:

– Взысканий не имею, а поощрения есть.

И рассказал, что работает сверловщиком на четырех станках одновременно – от маленького до огромного. Работой и всем остальным доволен. Сказал, что называет свою работу эротическими упражнениями.

– Меня сейчас как раз от станка и оторвали, – сообщил он.

В общем, Сергей, как всегда, был молодцом – не унывал. И даже, как мне показалось, не похудел. Это радовало.

Обсудив все вопросы, мы с ним распрощались. И майор вызвался меня проводить, а заодно показать колонию.

Мы шли по дорожкам зоны, выложенным из бетонных плит, и он показывал мне производственные корпуса, где зэки делают мебель, с гордостью рассказывал, что в колонии есть даже свой музей, в котором хранятся образцы продукции, что здесь выпускалась на протяжении многих десятилетий. А потом майор сообщил, что эта колония – самая большая по площади и численности заключенных в Европе.

– Хотя сейчас количество зэков значительно сократилось, но все равно мы – первые! – с гордостью пояснил он. – А еще у нас снимался фильм «Комедия строгого режима». Видели? Вон там, – майор указал рукой в сторону забора и лесопосадок, – подходит железнодорожная ветка. И как раз там они на паровозе и ездили. С Лениным во главе. Его Сухоруков играл…

Я слушал майора и сравнивал эту черную зону с показательной красной № 13 в Энгельсе, где сидел Лимонов. Да, здесь не было цветочных клумб, вычищенных и высушенных дорожек. Здесь там и сям в лужах отражалось серое питерское небо. Навстречу нам то и дело попадались зэки в черных робах, но никто из них не останавливался по стойке «смирно» и не снимал картуз при виде нас, как это было в 13-й колонии или в «двойке».

Да, здесь, как и там, присутствовали все внешние признаки советского ГУЛАГа, но здесь этот ГУЛАГ выглядел каким-то декоративным.

То, что мы видели в Энгельсе, то, что я видел в других красных колониях по всей стране от Кировской области до Иркутской и дальше – на север и восток, все это должно быть непременно уничтожено. Сметено с лица земли, как Бастилия. А те, кто придумал и разрешил в России эту систему красных концлагерей, должны быть, безусловно, преданы суду.

Эти грустные мысли мешали мне сосредоточиться и внимательно слушать то, о чем еще рассказывал мой любезный гид. Он проводил меня до самого выхода из зоны и, уже прощаясь, пообещал, что администрация колонии будет ходатайствовать об условно-досрочном освобождении Аксенова.

Лимонов и его товарищи терпеливо ожидали меня в машине. После мы поехали в редакцию какой-то местной газеты на пресс-конференцию, устроенную для питерских журналистов. Они еще не видели Лимонова после его освобождения из лагеря и сгорали от нетерпения задать ему множество вопросов.

Под конец пресс-конференции журналисты заговорили о своем родном Санкт-Петербурге, гордо называя его теперь не только культурной столицей, но еще и президентским городом. Они стали расспрашивать Лимонова о том, изменился ли Питер, на его взгляд, за последние годы.

А я вдруг вспомнил ту гордость, которая всего два часа назад звучала в голосе начальника оперчасти ИК-5, когда он говорил о своей, самой большой в Европе, колонии.

Да, подумал я, президентский город может гордиться еще и этим.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю