Текст книги "Хранитель леса"

Автор книги: Сергей Казменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Ну и черт с ними, с проводниками, пусть себе подыхают... Ты не понял. Мне наплевать на всех, кто может сейчас быть в лесу. Будь он хоть кем угодно, хоть министром из Метрополии! Через несколько дней все это станет безразлично... Нет! Ни для кого не будет исключения! Сбивать немедленно все вертолеты, обнаруженные над лесом!

...А здесь мы рискуем всем!!! Понял?! Если они смогут уничтожить... Неважно, кто, кто угодно... Я получил предупреждение от адмирала... Какая к черту конституция, какие права?! Ты что, вчера родился?! Мы же будем просто ликвидированы, понятно тебе или нет?! Ликвидированы!!!

Все, выполняй!..

3. РАССКАЗ КАРЛА

Нет, через болото нам уже не пройти. Сам посмотри, что творится. Еще неизвестно, сумеем ли в ангаре-то отсидеться. Вспомни, что на Летьене было. Да, Роал, да, здесь повторяется то же самое. И ничего в этом нет удивительного – я так и думал, что это произойдет. Я так и думал. Но надеялся успеть. Я так надеялся успеть, Роал. Да что теперь говорить...

Смотри, что творится! Вот ведь черт! Быстрей, быстрей, закрывай ворота! Ты проверил аварийные пайки? Вода в углу, вон канистры стоят, воды нам хватит. Только бы огневики не наползли, а так ангар прочный, выдержит. Если, конечно, флот Метрополии ограничится бомбардировкой Города. Тогда, может, еще дождемся своих. Главное – биоавтомат уничтожен, а в остальном мы ведь знали, на что идем. Отчаиваться рано, Роал, может, еще и уцелеем. Надежда всегда остается. А то, что ты так себя изводишь – это зря. Не ты один прошел через это, нам всем приходится через это проходить.

Эй, посмотри-ка, что я нашел! Целый ящик акотэ. Прощальный подарок от Кеммела. Не думаю, чтобы ему это акотэ еще потребовалось. Так что будет нам чем помянуть старого гангстера.

Ты знаешь, я ведь был в первой группе, высадившейся на Летьене. Я не рассказывал тебе этого – все было недосуг, да и тяжело вспоминать. Сколько же глупостей мы тогда натворили! Конечно, не сравнить со здешней ситуацией – но все равно слишком много. Из двенадцати человек нас осталось через неделю пятеро, и только тогда мы поняли, что имеем дело не просто с необычайно враждебной биосферой, что слишком хорошо скоординированы действия всей той гадости, что лезла на нас из Долины Туманов. Не разумом скоординированы, слава богу, не разумом – но нам от этого как-то не было легче. Чем примитивнее мотивация, тем труднее ей противостоять. А мотивация у биоавтомата самая примитивная: уничтожай все чужеродное и размножайся.

Если бы Рудэк тогда не сошел с ума, если бы мы поняли, что с ним творится, если бы мы сумели его остановить...

Впрочем, не буду об этом. Не хочу вспоминать.

Конечно, жаль, но все-таки это лучше, чем могло бы быть, попади биоавтомат к ним в руки. Теперь можно не бояться. Так или иначе, но главное мы сделали – они не получили этого страшного оружия. Хоть и не своими руками, но мы его уничтожили. Да, Роал, это сделал именно Кеммел, потому что больше это никто не сумел бы сделать. И значит, он был совсем не таким, как ты его себе представлял. Жаль, что и сам я понял это слишком поздно.

Ты проверил герметизацию? Тогда тащи какой-нибудь пустой ящик и садись рядом, а я пока фонарь прилажу. Перекусим. Не знаю, как ты, а я жутко проголодался. Смешно, конечно – того и гляди на тот свет отправимся, а есть так хочется, что про все остальное забываешь. Я и в лесу, когда от Кеммела ушел, замечал это за собой. Странное существо человек. Сколько живу, не перестаю удивляться. Никогда не знаешь, чего от него еще ожидать можно. Тот же Кеммел, к примеру. Не поверил я ему тогда, просто не мог поверить, не готов был поверить. Как и ты, за гангстера его держал. За умного и хитрого гангстера – правда, не знал я того, о чем ты рассказал, не думал, что всех он тут в кулаке держит. Но все равно – как еще мог я о нем думать? И только потом, когда ушел от него, понял кое-что... Я уж и не помню, сколько дней прошло – там, в лесу, время совсем по-другому идет. Иду и вдруг слышу шум от вертолета... Э-эх, ничего ведь теперь не исправишь. И откуда он только появился? Здесь, в этом проклятом мире, среди всех этих бандитов и подонков – откуда?

Да, Роал, если считать его таким же, как и все остальные, то не понять, зачем он совершил это. Но то, что сейчас началось, может означать лишь одно – биоавтомат уничтожен. И выходит, этому может быть единственное объяснение: Кеммел совсем не таков, каким мы с тобой его представляли. Значит здесь, в этом мерзком, грязном, подлом обществе, где каждый за себя и против всех, он один – ты подумай только, совершенно один! – защищал человечество от страшной беды, от того, что могло бы погубить всех людей. Он жил по подлым законам этого подлого мира, он просто не мог бы здесь жить иначе, но он защищал человечество. И, знаешь, именно это дает мне веру. И надежду. Раз даже в таких условиях появляются люди, подобные Кеммелу, значит, мы боремся не зря. И ты тоже поймешь это, Роал, и к тебе тоже вернутся и вера, и надежда.

Знаешь, времени у нас теперь много. Я думаю, что много – если не случится чего-нибудь чрезвычайного. Теперь, когда с лесом произошла такая... перемена, сюда уже точно никто не сунется. Нам теперь только одно и остается – ждать подхода нашего флота и надеяться, что фрегаты Метрополии не станут тратить на обработку планеты слишком много боеприпасов. Так что расскажу-ка я тебе одну историю. Примечательную историю, почти легенду. Но все это случилось в действительности. Я в свое время копался в старых документах – совсем по другому поводу – и неожиданно наткнулся на документальное подтверждение этой слышанной когда-то легенды. Это легенда о дьяволах и научном подходе, о человеке, который столкнулся со сверхъестественным, о надежде и об отчаянии. Ты ведь ничего, наверное, не слышал о Хи-Эс двенадцать?

Одно время эта легенда была очень популярна среди пилотов северо-западного сектора. Была там, да и сейчас есть, конечно, система под названием Хи-Эс двенадцать. Древнее название. Как всегда, никто и не помнит уже, кто и когда дал его, и почему оно сохранилось. Самая обыкновенная система. Не слишком бедная и не слишком богатая. Пять планет, куча всяких обломков. На второй планете обнаружена примитивная жизнь. Там, в северо-западном секторе, как ты знаешь, полно богатых систем, так что этой Хи-Эс двенадцать никто особенно и не занимался. Так, изучали между делом, если укладывалось ее посещение в маршрут очередной экспедиции. Как всегда, стандартные замеры: общий тепловой режим и циркуляции атмосфер, циркуляция океана на второй планете, общее геологическое строение, оценка сырьевых запасов, перспективы освоения и так далее.

Третья планета там, правда, оказалась примечательной. Не то, чтобы очень интересной, но все же и необычной. Назвали ее Зеленой Пустыней потому, что вся она, от полюса до полюса, была покрыта океаном песка зеленоватого цвета – вероятно, из-за окислов меди, не то еще из-за какой-нибудь специфики состава. Ни гор на этой планете не осталось, ни впадин – только песок в несколько сотен метров глубиной. Вообще говоря, следовало бы ему довольно быстро слежаться в плотный песчаник, но почему-то этого не происходило. Я не знаю, почему, да и не в том суть. Вращалась эта Зеленая Пустыня быстро, водяного пара в атмосфере практически не было, так что климат, сам понимаешь, был не подарок. Ветры то и дело такие поднимались, что вся атмосфера мутной от пыли становилась – возможно, эти ветры и не давали песку слежаться. Ну а при таком климате да при отсутствии чего-то примечательного на планете мало у кого находилось желание опускаться на поверхность, и исследовалась планета в основном автоматами.

Те, конечно, не обнаружили на ней никаких следов жизни, да никто и не ожидал найти там жизнь. Вообще исследовали ее только для проформы, в Галактике таких бросовых планет, как известно, полным-полно. Перспективы освоения на ближайшее время – ноль, в отдаленном будущем – близкие к нулю. И потому самое непонятное во всей этой истории – это что заставило как-то отправить на Зеленую Пустыню специальную исследовательскую группу?

И вот вообрази себе картину: барханы от горизонта до горизонта, со всех сторон, унылые и однообразные, желто-зеленые под ярким полуденным солнцем. Дует ветер, и вершины их курятся зеленоватым песком. И среди всего этого – машина, вездеход. С одним человеком в кабине. Обычно в легенде его зовут Доном, и, хотя на самом деле он носил другое имя, я тоже буду его так называть. Ведь не исключено, что так звали его друзья, и легенда лучше, чем что-либо еще, способна донести до нас имя, под которым известен он был в свое время.

Представь: мертвая планета, на которой этот Дон в тот момент был единственным человеком, потому что все остальные члены группы отдыхали на базовом транспорте. И его вездеход – тоже единственный на планете. И его планер – единственный. И вдруг из-за горизонта показываются черные точки. Несколько черных точек на фоне белесого неба. Они постепенно приближаются, увеличиваясь в размерах. И тишина, только слегка, на грани слышимости подвывает ветер да шуршит песок.

И вот они уже совсем близко, и Дон может хорошо разглядеть их. Черные крылья больше трех метров в размахе, три одинаковых шишкообразных выступа там, где должна быть голова, несколько темных, плетеобразных хвостов сзади. Дьяволы. Он назвал их так. Они совершенно бесшумно пролетают над его головой и скрываются за горизонтом. Они безразлично пролетели и исчезли, оставив посреди пустыни потрясенного человека.

Поначалу он хотел последовать за ними на планере, но сделать это не удалось. Всего через четверть часа началась песчаная буря, и он несколько суток был вынужден просидеть, закрывшись в кабине своего вездехода. Возможно, не случись этой бури, и вся жизнь его сложилась бы иначе. Он сумел бы проследить, куда скрылись дьяволы, их вскоре отыскали бы и смогли исследовать.

Но тогда не родилась бы эта легенда.

Экспедиция не сумела отыскать на Зеленой Пустыне никаких следов дьяволов. Ни малейших – только океан песка. Но они не привиделись Дону, их появление было зафиксировано сразу рядом приборов, и я сам, копаясь тогда в архиве, отыскал видеозапись их пролета над вездеходом. Это действительно потрясало, Роал. Будь я в составе той экспедиции, я ни секунды не сомневался бы в реальности дьяволов. И был бы готов искать их.

Они так и поступили. Они облазили всю планету, они буквально просеяли весь песок, который лежал на ее поверхности, они обнаружили на Зеленой Пустыне массу когда-то потерянных людьми предметов, даже остатки первого лагеря на ее поверхности, захороненные на глубине в несколько десятков метров – но ни малейших следов дьяволов. И в конце концов они отступились. И покинули Зеленую Пустыню.

Все, кроме Дона.

Увиденное им было, наверное, слишком большим потрясением, и далеко не каждому хоть раз в жизни выпадает увидеть такое. Он так и остался на планете и всю оставшуюся жизнь – а прожил он, насколько я помню, еще девяносто четыре года – искал и искал исчезнувших дьяволов. Он сам уже наверняка перестал верить в их существование – во всяком случае, так он говорил тем, кто навещал его, уже через десять лет поисков – но прекратить свои поиски не мог.

Он так и не нашел их, Роал. Их вообще никто больше на Зеленой Пустыне не видел. И тем не менее... Их видели еще на трех планетах северо-западного сектора всего через несколько лет после его смерти. И точно так же они исчезали без следа. И теперь уже, согласно принятому у нас научному подходу, нет оснований сомневаться в факте их существования. Сам Дон не верил в них – и все же они были, и он их действительно когда-то видел. Вот так.

А рассказал я тебе все это вот почему. Этот Дон после нескольких лет жизни на Зеленой Пустыне был конченым человеком. Он не верил в то, что сумеет отыскать дьяволов, но не мог бросить своих поисков, и можно представить себе душевное смятение человека, попавшего в такую психологическую ловушку. В том, что он не покидал Зеленую Пустыню была повинна не надежда – отчаяние. Но проживи он еще несколько лет, всего несколько лет, узнай он, что дьяволы снова объявились... Надежда всегда есть, Роал. Пока человек жив, надежда всегда остается. А то, что этот мир сделал тебя другим человеком... Что ж, трудно было бы ожидать, что этого не случится. Но поверь мне: если ты сегодня ненавидишь, значит, ты еще способен любить, если презираешь, значит, способен восхищаться. А потому будет лучше, если мы с тобой все же попробуем уцелеть.

Я ведь ничего еще не рассказал тебе про собственные похождения. Ну о многом, правда, ты знаешь от Кеммела. К Кеммелу я, в общем, обращаться не хотел, но пришлось. Это когда Герри наотрез отказался лететь к Сиреневым горам. Я, подозревал, что неспроста только Кеммел и решается туда летать, но, скажу по чести, сперва сильно его недооценил. А он-то сумел понять, что я совсем не тот, за кого себя выдаю, и встревожился, и был наготове. Как я ни старался, он сумел-таки меня перехитрить. Уж очень поганым местом оказалась эта Ядовитая поляна, я просто удивляюсь, как это он решался возить туда клиентов. По-моему, там гораздо опаснее, чем в тех же Сиреневых горах, даром что она раз в десять ближе.

Ну и пришлось мне на поляне этой не столько о том, как Кеммела перехитрить, думать, сколько о безопасности. А Кеммел... Не то он очень уж ловко роль свою разыгрывал, не то знает о лесе гораздо меньше, чем мы с тобой. В общем, предупреждал он меня далеко не обо всех опасностях, которые там были, да и предупреждал лишь в самый последний момент. Я, честно говоря, удивляюсь, как это он сумел прожить здесь столько лет, не зная, что к жмуркам в солнечную погоду нельзя подходить и на десять метров! Да мы там с ним раз десять могли в такое влипнуть... Представляешь, он, оказывается, не умел распознать скрытый желудок. Ступи я еще шаг вперед – и все, и нам обоим крышка, а он смотрит под ноги как ни в чем не бывало и объясняет, что голубую травку лучше не трогать, что не спасают, мол, перчатки от голубой травки, что лучше ее стороной обойти, если, конечно, не хочу я преподнести сюрприза своим наследникам. Это юмор у него такой был. Это какое же самообладание надо иметь, чтобы о голубой травке в двух шагах от скрытого желудка рассуждать!

А знаешь, чем там все у нас кончилось? Ну да, я понимаю, что он тебе много всего наплел, на это он большой был мастер. Про нечисть говорил? Как она нам заразу желтую принесла? Ну конечно говорил. Любимая его песенка все на нечисть сваливать. Я сам только потом и догадался, что сам же он заразу-то желтую и принес. Он же все идеально рассчитал. Представляешь: обшивка у нас уже разваливалась, а двигатель был целехонек и работал как зверь до самой посадки. Тяги задних рулей оборвались – но ни баки, ни лопасти не пострадали. Как это назвать можно? Везением? Да никогда не поверю. Это был расчет, Роал, точный расчет, и направлен он был на то, что я испугаюсь смертельно и ни ногой больше в лес не ступлю – не то что на Ведьмину опушку пожелаю лететь. Почуял он, значит, что лес-то я получше него самого знаю, понял, что нельзя меня к Ведьминой опушке допускать – и пошел на смертельный риск.

А как мы назад летели? Возвращались по другому, более длинному маршруту, а перед самой базой вообще зигзагами пошли, чтобы сесть в самый последний момент, чтобы вертолет развалился, как только сядем. Кеммел выполнил задуманное великолепно – и в этом была его ошибка. Потому что он посчитал себя победителем, потому что он думал, что достаточно меня напугал. А когда я сразу же после посадки опять заговорил о Ведьминой опушке, он просто к этому был не готов.

Я знал, что точное расположение Ведьминой опушки ему известно, и он будет делать все, чтобы я туда не попал. Жаль, что я не задумался тогда об истинных причинах такого вот его поведения. Жаль. Все, быть может, повернулось бы по-другому. Но слишком много было забот тогда – и ты вдруг исчез, и задание оказалось под угрозой срыва, и вообще вот-вот в ближнем пространстве должны были появиться наши эскадры... Я не нашел времени задуматься – и вот результат.

Но я сумел использовать именно нежелание Кеммела показать мне Ведьмину опушку для того, чтобы отыскать ее. Как он только ни мешал мне! То прижимался к самым верхушкам деревьев, так что практически не оставалось обзора, то, когда я просил подняться повыше, поднимал машину в туман, и все вокруг исчезало в этом молоке. Он рассчитывал побороть меня своим упрямством. Он, например, всегда поворачивал на больший угол, чем я просил, улететь стремился всегда так далеко, чтобы возвращаться пришлось по тому же самому маршруту, никуда не отклоняясь, да и других хитростей было немало. Но он переигрывал, и именно на этом переигрывании я его и поймал.

Постепенно я начал понимать, куда же он не хочет лететь, и естественно было предположить, что именно в том направлении и расположена Ведьмина опушка. Я стал тогда направлять наши маршруты таким образом, чтобы возможно более точно очертить район ее расположения – и он попался на эту уловку! И наконец я организовал этот последний наш полет. Так, чтобы не оставалось у нас с Кеммелом иного пути обратно, кроме как через Ведьмину опушку.

И я, наконец, ее увидел.

Все было почти так же, как тогда, на Летьене. Столб не то дыма, не то тумана, бредущие деревья, миражи... Если бы не эти миражи! Я не думаю, Роал, что он тогда на что-либо надеялся. Скорее всего, то, что он сделал, было жестом отчаяния, ему просто не оставалось иного выхода. А я, засмотревшись – ну ты же знаешь, что от этого зрелища почти невозможно оторваться – не понял, что он делает. Мне надо бы оглушить его, как-то нейтрализовать... Да что теперь вспоминать! Он готов был погибнуть сам, погубить биоавтомат, но никого не допустить туда – а я по-прежнему считал его обыкновенным гангстером.

Я очнулся за мгновение до того, как ударила молния. Я даже, помнится, успел крикнуть ему "Выше!", но мы уже подошли слишком близко к столбу. Не понимаю, как я сам не потерял сознания. То, что мы спаслись – это просто чудо, это случайность, Роал. Он не мог рассчитывать на спасение, он потерял сознание после вспышки, упал лицом вперед, и я с трудом дотянулся до рычагов. Но если бы он не пришел в себя через какое-то время, я не смог бы вывести машину из того падения, да и потом мы ни за что не перевалили бы через горы и не вернулись бы в лагерь. Пилот он отменный, тут уж ничего не скажешь.

Когда мы вернулись, он даже руки со штурвала снять не мог, так и сидел минут десять. Весь черный, на лице копоть какая-то, вспоминать жутко... Да и у меня самого вид был не лучше.

Ушел я от него через несколько дней, когда понял, что вдвоем нам тот лагерь не покинуть, что рано или поздно он попытается меня убить – ведь я повидал Ведьмину опушку и я мог вернуться. А я не мог заставить себя убить его. Не мог – и я предпочел уйти. Возможно, если бы я дождался нападения с его стороны...

Но это к лучшему, что мы с ним расстались.

Знаешь, только дней через десять я задумался по-настоящему, что же заставляло его так беречь тайну Ведьминой опушки. Это когда услышал я вдали над лесом шум его вертолета, и понял, что он разыскивает меня, чтобы убить. Вернее, задумался-то я несколько позже. Пока он кружил над местом, где я укрылся, мне было не до размышлений особенных. Хорошо, что я успел расстелить под деревом свой защитный костюм – Кеммел, наверное, подумал, что и сам я в этом костюме. Потом я насчитал двенадцать пулевых отверстий.

Так вот Роал, почему ж он так берег тайну Ведьминой опушки? Нет, он не мог рассчитывать обогатиться с ее помощью. Или обрести какую-то власть. Желай он этого – зачем тогда торчал бы он здесь все эти годы? У него же были тысячи возможностей – и он ими не воспользовался. Ведь появись биоавтомат где-то еще в мирах, подвластных Метрополии – мы бы об этом узнали. Наверняка бы узнали. Да в этом случае нам, наверное, не с кем было бы уже воевать. И некого спасать. Вообще весь этот сектор пришлось бы на неопределенный срок объявить закрытой зоной. Нет, Роал, Кеммел не был злодеем. Не мог он быть злодеем и преступником. И тому, что он совершил, есть единственное объяснение: он был хранителем. Хранителем леса. И не его вина, что очень часто благородные цели приходится достигать, используя низкие средства – это не его вина, это общая беда всех людей. Мы с тобой ведь тоже не безгрешны. Вопрос стоит только в мере. Но, к сожалению, не в самом принципе. И кому-то приходится взвешивать все плюсы и минусы. Кеммел взвесил по-своему – и по-своему решил сотворить меньшее зло, чтобы предотвратить большее. Не нам судить его.

Ну а дальше, в общем, рассказывать почти нечего. До опушки я так и не сумел дойти. Она охраняет себя надежно, человеку туда по земле не дойти, это точно. Сплошная полоса препятствий: огневики, прыгуны, шиповники... Вспоминать и то страшно. Желудки на каждом шагу глубокие, трещины, капканы. И слизь то и дело расползается. А сам лес бредущий – чем ближе к опушке, тем быстрее. Я, может, и дошел бы, но против бредущего леса идти что против течения. Устал. Деревья-то передо мной расступались, я ведь намазывался соком от шиповников сожженных, но там же сама земля течет. Вот и пришлось сдаться в конце концов и назад повернуть, к Городу.

Но Ведьмина опушка – не самое страшное из того, что там есть, Роал. Самое страшное я позже увидел, уже на обратном пути. И век теперь не забуду. Потому что самое страшное создали здесь люди.

Месяца через два после того, как я назад повернул, стал я слышать по утрам какое-то гудение. С каждым днем все ближе и ближе. И вот однажды почувствовал запах дыма. Поначалу я даже подумал было, что впереди снова огневики объявились, с самых Сиреневых гор их не видел. Но нет – это был дым от костра. А вокруг костра люди сидели. Это до какой же подлости духовной надо опуститься, чтобы придумать здесь лагеря! Пусть даже люди эти страшные преступники, пусть они насильники и убийцы, но никакое преступление не заслуживает такого наказания. А мы-то знаем, за что, бывает, посылают в лагеря с Эниары. И они живут там, в лесу, а такая жизнь пострашнее самой лютой смерти...

Ну а потом я все-таки вышел к Большой реке, несколько суток плыл, соорудив плот. У самого Дэвила вышел на берег и обошел посты лесом – на всякий случай, боялся, что примут за беглого. Потом снова плыл – уже до самого Побережья.

Вдоль Побережья тоже долго идти пришлось. Там ведь местами по хутору на сотню километров стоит, и люди с хуторов зачастую других людей годами не видят. Однажды меня там чуть не убили, хоть и старался я хутора стороной обходить. Но наконец добрел до Оушн-порта. Кое-как привел себя в порядок, на барахолке огнемет загнал, вот и хватило на билет до Города.

Вот и вся моя история. А теперь нам с тобой только и остается, что ждать. Нет, маяк, по-моему, включать рано – наши тут будут не так скоро, а с фрегатов могут засечь. Поставь-ка его лучше на автоматическое включение суток через пять – так, на всякий случай. Уж он-то наверняка уцелеет, хоть донесения наши не пропадут. А вообще, не знаю, как ты, а я лично собираюсь хорошенько отоспаться. Если, конечно, лес позволит это сделать. Сто лет уже не спал по-человечески, а здесь хоть тепло и сухо...

Ты не чувствуешь – вроде дымом запахло? Неужели огневики?...

– Господин префект? Докладывает сержант Краус, пост наблюдения. Пять минут назад люди губернатора погрузили на яхту восемь ящиков серого цвета. Нет, сам губернатор еще не прибыл... Так точно, космопорт к взрыву подготовлен... Ждем вашего приказа... Да... Да... Группа захвата готова... Нет, по-моему, они не ждут нападения... Есть приступить к захвату яхты! Можете выезжать, господин префект.

Ну чего уставился? Префект сказал, что все ценности в этих ящиках, ясно? Уж он-то знает, что там у губернатора было. Идиот... Стали бы они ждать, пока мы яхту захватим! С этим кретином префектом остались бы ни с чем. Ну чего стоите – выбрасывайте трупы и стартуем. Быстрее, пошевеливайтесь, идиоты! И губернатора туда же, на кой черт нам дохлый губернатор? Шевелитесь, до взрыва три минуты. Или вы хотите дождаться префекта с его ребятами?

Все, стартуем.

4. РАССКАЗ ХАРМЕЛА

Хармелом меня зовут, начальник. Майком Хармелом. Политический я... Как это "что значит политический"? За политику, значит, сидел, вот и политический. Устои, значит, внутренние подрывал ну и все такое...

Вы мне, начальник, голову своими мудреными словечками не морочьте. Это у вас там, может, слова такие в ходу, а я человек простой, и рассуждения у меня простые. Проходил я по третьему управлению, по третьему за политику сидят, стало быть и я политический. Можете проверить: дело номер восемьдесят-сто сорок один-четырнадцать дробь три. А мне откуда знать, что это невозможно? Мне, думаете, в лагерь газеты доставлялись? Может, вы уже и саму Метрополию захватили, я-то откуда знаю?

Вы мне, начальник, дела не шейте. Уголовники – они по второму управлению проходят, я к ним отношения не имею. А этого, из ангара, я, можно считать, и не знаю почти. Вроде бы, его здесь база, иначе на кой черт он так сюда попасть хотел? Ну да, я вместе с ним прилетел, я вертолет-то довел, понимаете? Он к тому времени уже почти совсем в отрубе был, а как я его в ангар перетащил, так и вовсе отключился. Еще трое суток в бреду метался, а потом уж и отдал концы. Но я тут не при чем, так что если за ним что числится такое особенное, то на меня это перекладывать не нужно. Я ведь даже имени его узнать не успел, не до того нам было.

Вот она, благодарность человеческая. Я из-за вас, можно сказать, три года в лагере отсидел, чудом в живых остался, а вы же мне еще и не верите. Почему из-за вас? Да говорю же: устои я подрывал. Известное дело, самое опасное это преступление, за него и сроки дают побольше, чем за уголовщину. Чего я такое совершил? Да вот хотел, чтобы все как у вас было. Обобществить, значит, все хотел, поделить чтобы поровну, по справедливости – правильно ведь? Вот. Ну денег чтобы ни у кого, опять же, не было. Правительство чтобы вздернуть. Что еще? Да, работал бы чтобы каждый сколько захочет, а получали бы все поровну. Вот за все за это и упекли меня в лагерь.

Что? Да еще как сажают-то, начальник. Жизни ты нашей не знаешь. За одно за намерение такой срок припаять могут – только держись. Вон дружок мой один, так тот пять лет получил за то лишь, что Шатликский банк ограбить хотел. Ему бы еще сидеть и сидеть, если бы не эта заварушка. И мне бы тоже.

Нет, начальник, вы мне мозги-то не вкручивайте. Я такое на своем веку повидал, что на десятерых хватит. И помирать из-за того, что не похож я, будто бы, на политического, не собираюсь. Слышали мы, что вы на захваченных планетах устраиваете, знаем, что только политических и оставляете в живых. И правильно делаете – только так, то есть, и можно с ними, с врагами, значит, поступать. Мы, политические, это очень даже одобряем.

Да не смотрите вы на меня, начальник, такими глазами! Я на своем веку ну столько следователей повидал, что вам и не снилось. Я же три раза попадался и ни разу своего не отсидел. На политике попадался, на политике! И не надо меня пугать, не пугливый я. После лагеря вообще бояться нечего. Ты вот знаешь, что такое белый плющ? Знаешь, каково это – проснуться среди ночи и увидеть, что дружок твой, с которым еще вечером кисель вместе хлебали, лежит, корнями белыми опутанный? Ты такое видел?! Так и не пугай тогда, пуганый я. Как подумаю, что сам бы мог то место занять, что в меня бы корни белые за ночь-то проросли, так уже ничего не боюсь больше. От них же не убережешься, не почувствуешь, как они тебя достали. Просыпается, значит, мой дружок-то, а из спины его уже целая борода корней в землю уходит, будто это он сам пророс. Три часа еще корчился, все помочь просил, но никто, конечно, не захотел связываться. А ему все одно помирать. Через день и следа не осталось, так, куча тряпья. Так что пуганый я, и ты, начальник, запугать меня не надейся.

Да, вот так вот мы и жили. То замираешь на полчаса, пока шиповник не отползет подальше, то хлебалом землю роешь, если споровик поблизости рванул, то бежишь сломя голову, когда шебуршать начинает, то крадешься по-звериному, когда нечисть почуешь, то на бородавку наступишь и месяц потом хромаешь, то в шипучке обваришься. В общем, везло. Жутко везло. То там отскочишь, то здесь рокового шага не сделаешь. Три года везло, целых три года. А впереди еще шесть, если через стукача новый срок не намотают. Вот, бывало, и призадумаешься, что не может же такого быть, чтобы еще шесть лет вот так везло, что окончится когда-нибудь твое везение. И страшно же временами становилось... А чем ближе конец срока, тем страшнее. Ну как, думаешь, дотянешь-таки до конца, а потом авария какая с транспортом случится, или, там, под машину попадешь, или болезнью какой заразишься. Ну не можешь просто поверить, чтобы тебя вот так вот запросто оттуда выпустили. Это же не тюрьма, это же лагерь. Я в тюрьме эниарской три раза сидел – ну я говорил уже. Так тюрьма – все равно что курорт. И опять же – ни разу не встречал я человека, из лагерей вернувшегося. Знал, что есть такие – но не встречал. Ну это понятно – мало кто возвращается. Слишком много народа на глазах моих загнулось. В одном нашем лагере по три-четыре человека в день, на пять-то тысяч. Вот и посчитай, каковы шансы девять лет продержаться. Так что понятно, почему почти никто на свободу не выходит. А вдруг, думаешь, вообще не выходит никто? Ну то есть совсем никто из лагерей живым не возвращается? Вдруг все это блеф один, насчет свободы-то?

И тогда уже не ждешь, чтобы срок закончился. Тогда уже не торопишь время-то.

Охрана как жила? Так эти сволочи в башне же все время сидели, они наружу, почитай, никогда не вылезали. Наверху площадка вертолетная, вокруг колючка под напряжением – ну прямо будто они в лагере заключенные, а не мы. У нас – полная свобода, иди куда хочешь. Только знаешь, что не выбраться все равно – вот и ютишься в куче вокруг башни. А охранники – они же не нас стерегли, они же за небом следили. Чтобы, значит, никто на вертолете не прилетел да не вывез кого из заключенных. А стерег-то нас сам лес. Были, правда, психи, которые уходили, но не знаю я ни одного случая, чтобы хоть одному выбраться удалось. До Города пять тысяч миль, это поопаснее, чем десять лет в лагере проторчать. Да и как в Городе после леса покажешься? Не тот у лагерника вид, сразу заметут. Вы вот и то сразу во мне заключенного распознали, хоть и переоделся я, вроде бы, и киселем от меня теперь не несет.