Текст книги "Страга Севера"

Автор книги: Сергей Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Ничего, и здесь места хватит. – Горбоносый допил и подставил стаканчик. – Лей больше, в глаза тебе не плесну.

– Я бы тоже не стал, – признался Мамонт. – Кофе дороже… Термос у тебя хороший – с девятнадцати часов держит кипяток. А мой, наверное, подостыл…

– Там в бардачке упаковка аспирина. Дай, пожалуйста.

– Ты уверен, что это аспирин?

– Можешь попробовать. Яда у меня нет.

– Пожалуй, попробую, – решился Мамонт и выщелнул таблетку из фольги, лизнул. – Да, напоминает по вкусу… Я тоже выпью.

– Давай…

– Яда нет, оружия нет… Ты интересный парень. Ходишь, как журналист. Интервью брал?

Разведчик отставил стаканчик – стало чуть лучше, утихла спазматическая дрожь.

– Глупо влетел, – проговорил он. – Отработал чисто, а влетел… Понимаешь, замерз, зуб на зуб… Помутнение началось, ничего не соображал. Только бы до машины…

– Ну влетел, влетел, – успокоил Мамонт. – Что теперь? Я тоже влетел. Ничего, жив остался.

– Ты чей? – вдруг спросил горбоносый.

– Так тебе и скажи!

– Нет, я на тот предмет… Может, договоримся? – предложил он. – Ты же русский человек? Ну что нам делить?

– Как это – что? – усмехнулся Мамонт. – Информацию.

– Тебя что интересует? – не сразу спросил горбоносый.

– А тот домик, где ты интервью брал. Особенно его хозяин и гости.

– Дай, пожалуйста, сигареты, в бардачке…

– Возьми сам, – бросил Мамонт.

Разведчик достал лишь сигареты и зажигалку – ничего не нажимал, не включал, да и, по всей вероятности, ему невыгодно было поднимать тревогу. На правительственных дачах жило много пенсионеров, «бывших», но кто считал, сколько «настоящих»? Вряд ли он ползал бы всю ночь под окнами и лепил на стекла датчики какому-нибудь ветерану. В дом с мезонином у Службы не было входа! Ни под каким предлогом и прикрытием. Всякая тревога, приезд дополнительных сил на выручку не прошли бы незамеченными: кроме официальной охраны, неподалеку от наблюдаемого дома было заметно движение негласной. Поднимается шум у забора – скандал обеспечен.

Горбоносый курил, медленно затягиваясь, думал и время от времени трогал пальцами несуществующие усы. Он принимал Мамонта за коллегу, за такого же подневольного, как он сам, и это его заблуждение необходимо было поддерживать.

От одной сигареты прикурил другую.

– Все-таки чей ты? – еще раз спросил он. – Нет, разумеется, я в твоих руках. Влетел так влетел… Можешь вывезти, хлопнуть, сдать. Не в этом дело. Ты можешь забрать мои материалы. Конечно, обидно: я на грядках дуба давал, рисковал, а ты на готовенькое…

– Я не грабитель, – миролюбиво сказал Мамонт. – Интересное дело! Мне что, надо было подвинуть тебя на грядке, мол, дай рядом лечь, послушать? Вижу, человек работает. Мешать не стал… Поделимся по-братски! Между прочим, я тебе тыл обеспечивал, негласную уводил.

– Ты понимаешь… – Горбоносый замялся. – Возьми себе всю пленку. Так будет лучше. Хуже, если наша информация пересечется.

– Даю гарантию – нет.

– Погоди! – Он слегка оживился. – Кажется, я догадываюсь, чей ты… Хотя не понимаю, зачем ты вытаптывал Зямщицев?

– Это ты в порядке размышлений? – спросил Мамонт. – Или доложить зачем?

Тот понятливо покивал головой:

– Не обращай внимания, мысли вслух…

– Ладно, в обмен на твое доверие скажу зачем, – решился Мамонт и достал партийный значок НСДАП. – Тебе знакома вот эта штука?

– Золотая жилка от Бормана, – спокойно сказал горбоносый. – Теперь понятно.

– Ничего тебе не понятно! Увидишь своего шефа, попроси, пусть покажет значок.

– Ты меня совсем запутал, – признался тот. – Не знаю, что думать.

– Не думай – соображай: значок у меня, а твой шеф молчит. Что бы это значило? – Мамонт сделал паузу. – Ладно, не гадай. Поедем к «линкольну», я перепишу пленку, и в разные стороны. Со своей копией делай что хочешь. Можешь выбросить на помойку.

Горбоносый хотел верить, но никак не мог сладить со скачущей мыслью.

– Информация очень полезная, шефу нужна пленка… Ты уверен, к «пожарнику» не попадет? Не через тебя – через твое руководство?

– Ты считаешь, один шеф твой такой умный? – засмеялся Мамонт, соображая, кто же такой «пожарник».

– Я должен предупредить… Послушаешь пленку – поймешь.

– Примерно представляю!

– Примерно, – вздохнул горбоносый. – Попадет к «пожарнику» – труба всем. Тебя тоже вычислят… За такой компромат всех сольют в унитаз.

– Хватит интриговать-то, – добродушно проговорил Мамонт и запустил двигатель «жигуленка». – Цену, что ли, набиваешь?

– Ему цена у тебя под задницей лежит, – пробурчал горбоносый. – Я думаю: что мне шеф «мочалку» толкает?

Мамонт достал «записную книжку» и только теперь заметил, что вместо листков имитированная под них пластмасса. Если цена – смерть, значит, это мина? Но для кого?..

– Суровый у тебя шеф, гражданин камикадзе, – весело пожалел Мамонт, выезжая из леса на дорожку. – Эту книженцию я себе оставлю в качестве трофея. Не возражаешь?

– Слушай, не надо. Верни, – попросил горбоносый. – Ты же знаешь, как за эти вещи спрашивают. Аппаратуру можешь оставить, отбрешусь. А «мочалку» отдай.

Мамонт не ответил, оставив его в напряжении. Он загнал «жигуленок» в лес, чтобы не видно было с дороги, открыл дверцу горбоносому:

– Прошу в мой «кадиллак»!

Тот с достоинством выбрался из машины и направился к «линкольну». И вдруг остановился.

– Вспомнил! Ты же работал в контрразведке? У Котоусова? Точно, я тебя там и видел! Я тогда только пришел…

– Ну и память у тебя, – многозначительно проронил Мамонт.

– Так, погоди, – ударился в воспоминания горбоносый. – При Андропове тебя перевели в ОБХСС. Тогда же всех котоусовских распихали…

– Мемуары потом, – отрезал Мамонт и открыл машину. – Садись.

Он достал кассету из «трофейного» диктофона, вставил в автомобильный магнитофон для перезаписи.

– Тут все?

– Все. Я писал кусками. И «прилипала» отскакивала…

– Договоримся так, – ожидая, пока перепишется пленка, заговорил Мамонт. – Я тебе даю слово, что ни нашу встречу, ни материал никогда не использую против тебя, твоего шефа и во вред отечеству. Устраивает?

– Безусловно.

– Я возвращаю тебе аппаратуру, эту «мочалку», ты же иногда будешь делиться со мной информацией, которая мне может потребоваться.

– Тебя интересует Зямщиц? – настороженно спросил горбоносый.

– Не только… Например, взаимоотношения Арчеладзе и «пожарника».

Сейчас он должен был сказать, кто такой «пожарник». Однако разведчик помотал головой и вздохнул:

– Не пойму, за кого ты играешь, из какой команды…

– Успокойся, я не из команды «пожарника». Иначе бы не сидел с тобой и не лазал бы по огородам.

– Это понятно… Но зачем тебе их взаимоотношения?

– Хочу убедиться в честности твоего шефа. Можно ли ему доверять.

– Не знаю, – подумав, обронил горбоносый. – Я ему многим обязан, мне трудно судить. К тому же видел, чем занимаюсь?.. Я не знаю их взаимоотношений. Единственное, когда Арчеладзе приходит от «пожарника» – всегда злой и лучше к нему не заходить, пока не успокоится… Вот и вся информация.

– Не густо, – проговорил Мамонт. – Хотя и это интересно… Ну да ладно. Время от времени я тоже буду делиться с тобой, так что у нас будет кое-какой обмен. Ченч!

– А что это ты такой добрый? – вдруг с вызовом спросил горбоносый. – Филантроп, что ли?

– Мистик. Верю в порядочность, совесть и благородство.

Тот хмыкнул, указал пальцем на микрофон, встроенный в стереосистему.

– Наш разговор пишешь из-за своих глубоких убеждений?

– Ага! – согласился Мамонт. – Чтобы ты тоже был убежденным и откровенным. Извини, брат, служба. Когда надо, я тебя найду.

Он выключил аппаратуру, затем проверил, перезаписалась ли пленка, и протянул оригинал горбоносому:

– Это тебе. – Достал из карманов трофеи. – И это тебе.

Горбоносый аккуратно разложил все по карманам и снова протянул руку. Мамонт вынул «записную книжку».

– А ты знаешь, что все эти «мочалки» – радиоуправляемые?

– Не может быть…

– Может, брат, может. – Он отдал мину. – На каждую – код. Не захочешь воспользоваться сам – помогут. Так что в следующий раз ты ее бери, если дают, но спрячь где-нибудь. У нас все так делают.

– Спасибо за совет, – проронил горбоносый, убирая «записную книжку» в карман. – Мне можно идти?

– Иди, – разрешил Мамонт. – Надеюсь, скоро увидимся.

– Я понял. – Горбоносый встал у открытой дверцы.

– Надеюсь.

– Нет, я понял, кто ты, – сказал тот и, захлопнув дверцу, пошел к своей машине.

Мамонт тронулся с места и сразу же включил магнитофон…

С появлением Кристофера Фрича против версии, связанной с Интернационалом, можно было ставить жирный плюс: не зря Иван Сергеевич был уверен, что отец Криса, Джонован, и есть тот самый представитель банковской корпорации, обслуживающей революции. Теперь сын приехал искать тело отца и продолжать его дело.

Пока было неизвестно, насколько ценна эта информация для полковника Арчеладзе: возможно, он шпионил за своим начальником по каким-то своим соображениям. Однако для Мамонта открывался путь к Интернационалу. Эта незримая, бестелесная организация наконец-то проявилась в виде конкретного человека. Кроме того, в руках оказался материал, позволяющий подключиться к системе Министерства безопасности и держать под контролем все его действия, связанные с поиском и золотого запаса, и «сокровищ Вар-Вар». Стратиг предупреждал, что специальный отдел Арчеладзе не подчиняется своему непосредственному руководству, а находится в ведении одного из высших чиновников государственного аппарата. Но судя по характеру взаимоотношений полковника и «пожарника», последний стремится подмять самолюбивого и самостоятельного Арчеладзе и взять под свою руку его спецотдел. А где есть конфликт, там есть и возможность подключения к системе.

Можно было поехать к «пожарнику» и дать ему послушать запись беседы с Кристофером Фричем, однако грубый шантаж привел бы только к страху, с помощью которого, как известно, нельзя долго управлять человеком. Скорее всего так поступит Арчеладзе, получив пленку от своего «камикадзе», и сделает это с двумя целями: прекратит домогательства «пожарника», урежет его интерес к своему отделу и одновременно станет требовать от своего начальника всей информации, связанной с его сотрудничеством в фирме «Валькирия», наследовать которую приехал Кристофер Фрич. По тому, как Арчеладзе обставил Зямщицев своей агентурой, можно предположить, насколько сильный у него интерес к партийным значкам НСДАП, к несчастному, заблудившемуся в горах, и его отцу.

Пусть они пока поварятся в собственном соку. Мамонту же следовало идти дальше, подниматься на ступени, до которых еще не добрались ни Арчеладзе, ни его шеф.

Для начала необходимо было отыскать наследника «Валькирии» и найти к нему подход. Как всякий изгой, а точнее, теперь кощей, занявший место своего отца, Кристофер Фрич также был управляемым, нужно лишь изучить его и подобрать способ управления.

Мамонт приехал домой, загнал «линкольн» в гараж и отметил, что вишневый «Москвич» давно стоит на месте – двигатель остыл. По всей видимости, Дара была на кухне и готовила завтрак, как и положено заботливой жене. Но когда он вошел в дом, обнаружил полнейшую тишину. Стараясь не шуметь, Мамонт пробрался к двери ее спальни и отвел неплотно прикрытую створку…

Дара спала, съежившись под огромным пуховым одеялом. Ее едва слышное дыхание было единственным звуком в теплой и уютной спальне. Запах тончайших духов напоминал запах озона или чисто отстиранного белья, высушенного на морозе. Матовая, смуглая кожа ее щеки слегка розовела, источала жар, и смолистый завиток цыганских волос, казалось, парит над ним в знойном мареве.

Любуясь ею, Мамонт ощутил горячий, болезненно-ноющий толчок в солнечном сплетении: вместе со звуком и запахом Дара источала очарование, медленно обволакивающее сознание. Помимо своей воли он встал на колени возле постели и потянулся рукой к ее волосам…

И вдруг опомнился, стряхнул с себя завораживающий, колкий озноб.

Она действительно походила на змею, спящую на солнце; можно было любоваться издали, но ни в коем случае не подходить близко, чтобы не оказаться в плену ее земного, чарующего притяжения.

Мамонт тихо попятился к двери и неосторожно коснулся рукой хрустальных подвесок низко висящего бра на стене. От легкого звона Дара мгновенно проснулась и приподняла голову. Наверное, ей показалось, что он только что вошел.

– Это ты, дорогой?.. Прости, я проспала. Наконец-то ты вернулся.

– Доброе утро, – сказал Мамонт, глядя в сторону.

Дара вскочила с постели и рывком подняла жалюзи на окне – яркое солнце пронизало ее белые, напоминающие тунику одежды.

– Я – Дара! Ура! – воскликнула она и подняла руки.

Он заметил, как под тонкой тканью засветилось ее тело, и отвернулся. Перед глазами стоял образ Валькирии…

– Не обижайся, милый! – Она поспешно набросила длиннополый халат. – Ты сильно промерз и устал. Я приготовила тебе хвойную ванну.

– Спасибо, дорогая. Я в самом деле окоченел…

– Ступай! Сейчас принесу напиток, и ты согреешься…

Огромная, под мрамор, ванна была наполнена изумрудной, горячей водой, запах пихтового масла кружил голову и веселил дыхание. Мамонт отключил подогреватель с термостатом, разделся и с головой погрузился в жгучий настой. Сразу же вспомнился горбоносый «камикадзе», от холода потерявший чувство опасности. У него наверняка не было ни такой заботливой жены, ни хвойной ванны…

Он вынырнул в тот момент, когда Дара вносила серебряный поднос с высоким бокалом.

– Тебе хорошо, дорогой? – спросила она, сияя.

– Нет слов. – Он боялся дыхнуть – вода в ванне была вровень с краями. – Когда я вхожу в дом, мне чудится, что попадаю в сказку. Так не бывает. Такое может присниться только во сне.

– Бывает, – ласково улыбнулась она. – И это не сон, милый.

– За что же на меня обрушилась такая благодать? – засмеялся Мамонт. – Я не заслужил такого отношения.

– Во-первых, ты счастливейший из мужчин, потому что избран Валькирией. – Дара бережно подала ему бокал.

– А во-вторых?

– У тебя сейчас время очищения. С канадским вариантом английского уже хорошо, – заметила она. – Но если ты считаешь, что естественные условия жизни гоя – благодать, ты еще не освободился от реальности быта. Человек становится свободным лишь тогда, когда ощущает реальность бытия. Этого можно достигнуть либо аскетической жизнью монаха-затворника, либо роскошной аристократической. Мне нужно чистить твой дух от земных страстей, но не от земных чувств.

Мамонт отпил из бокала – горячий напиток окончательно смирил озноб, загнанный в глубь хвойной ванной.

– Спасибо, милая, – промолвил он, чувствуя, как начинает растворяться в воде – тело становилось невесомым. – Наверное, тебе будет трудно. Я долго был изгоем… Когда я вошел в спальню и увидел тебя спящей…

– Понимаю, дорогой, – помогла Дара справиться с заминкой. – Но мне понравилось, что ты сумел одолеть себя. Значит, скоро совсем освободишься от низменных страстей.

– Ты видела, да? Ты притворялась спящей?

– Нет, не притворялась, но видела.

– Я выглядел глупо… Прости, дорогая.

– Нет, ничего, ты делаешь успехи, милый, – тихо засмеялась Дара. – Придет время, когда ты будешь просто восхищаться красотой любой женщины. И при этом не желать ее, потому что желаемая женщина – только любимая, а не любая. Ты станешь смотреть на женщину, как на произведение искусства, на совершенство природы; ты станешь волноваться от чувства прекрасного, но не от плоти. Вот тогда и придет ощущение реальности бытия.

Дара попробовала рукой воду в ванне. Он медленно взял ее руку и поцеловал – пальцы вновь показались ледяными.

– Поэтому ты холодная? Ты чувствуешь эту реальность?

– Да, милый, – вымолвила она и, высвободив руку, взяла махровое полотнище сушары. – Тебе пора выбираться, вода остыла…

Запеленутый с ног до головы, как дитя, он стоял, послушный ее рукам. Дара растерла ему спину, потом солнечное сплетение.

– Мне будет нелегко избавиться от страсти, – признался Мамонт. – Я стискиваю зубы, но руки твои волнуют…

– Не нужно стискивать зубы, – посоветовала она. – Думай о Валькирии. Помнишь, как ты расчесывал ей волосы?

– Помню… Но откуда тебе это известно?

– Мне все известно, – засмеялись ее вишневые глаза.

Мамонт решился:

– Тогда скажи мне… Целы ли ее волосы?

Руки Дары замерли на мгновение.

– Этого я не знаю… Если Атенон наказал ее, сделал Карной, об этом никто никогда не узнает.

– И Стратиг?

– Никто.

– А я смогу это узнать?

– Ты можешь только почувствовать, – сказала она. – Но не сейчас – потом, когда твой дух будет чист от земных страстей… Не печалься, милый! Обережный круг все равно будет над тобой. Если твоя Валькирия станет Карной, ее охранительная сила ничуть не убавится, напротив, круг расширится и возрастет. Потому что Карне придется стоять на высокой горе и кричать.

Мамонту отчего-то представилась картина Васильева «Плач Ярославны»…

– Сколько же ей кричать?

– Пока не отрастут волосы…

Он долго и виновато молчал, стараясь сморгнуть образ плачущей Карны. Видение размылось в выступивших слезах: хорошо, что лицо было обернуто сушарой…

– Кто же он такой – Атенон? Я не могу представить его.

– Хочешь, я покажу тебе Владыку? – вдруг предложила Дара.

– Покажешь?..

– Да, милый, пойдем.

Она набросила на его плечи подарок Стратига – волчью шубу – и повела на второй этаж, в кабинет.

– Это я нашла в машине. – Дара взяла со стола набор репродукций картин Васильева, купленный Мамонтом в музее. – Смотри, вот три ипостаси, в которых может пребывать Владыка.

Она положила перед ним «Человека с филином». Мамонт вздрогнул: именно возле этой картины Зямщиц начал терять самообладание!

– В таком образе Атенон является изгоям. Человек, несущий свет разума.

– Почему же в его другой руке плеть? – спросил Мамонт. – Свеча и плеть?..

– Потому что разум – это власть, но власть светлого разума. – Дара перебрала открытки. – А здесь он – Владыка святых гор. Вот таким ты увидишь его, если Атенон пожелает явиться к тебе.

Перед Мамонтом оказалась репродукция с картины «Меч Святогора».

– Кто же он в самом деле? Призрак или легенда?

– Этого никто не знает, – призналась Дара. – Известно лишь то, что он Вещий Гой. Вещий – значит познавший Весту. Мне кажется, он не призрак и не легенда – обыкновенный земной человек. Я помню его руку, большую и теплую…

– Атенон являлся к тебе? – изумился Мамонт.

– Я была совсем маленькой, – что-то вспомнила и улыбнулась она. – Наш табор стоял у днепровских порогов. Так место называется, а самих порогов давно нет… Помню, горели костры, все люди пели и плясали. Я родилась в племени поющих цыган… Мне так нравилось плясать, что я увлеклась и совсем забылась. И когда опомнилась, весь табор стоял полукругом возле меня и какого-то сивого старика со свечой. Старик погладил меня по голове, взял за руку и повел. Я испугалась и стала вырываться, но все люди закричали: «Иди с ним! Он за тобой пришел! Не бойся, это Атенон! Иди! Ты самая счастливая цыганка!»

– И ты ушла?..

– Он увел меня, – сказала Дара. – А люди бежали за нами и кричали: «Возьми меня, Атенон! И меня возьми! И меня!..» Он больше никого не взял… – Она подала Мамонту третью репродукцию. – Это его третий образ и, говорят, истинный. Только никто его не видел в истинном образе, потому что он – состояние его духа.

На высокой скале под черным от дыма небом, подсвеченным огненной землей, сидел гордый сокол…

Мамонт разложил открытки, взгляд сам собой задержался на «Человеке с филином».

– Таким его видят изгои?

– Да, милый. И ко мне он когда-то явился со свечой и плетью…

– Зямщиц видел Атенона, – вслух сказал Мамонт. – И золото варваров.

Дара заметила, точнее, почувствовала его состояние и тихо пошла к двери.

– Постой!.. Постой, милая, – вспомнил он. – Я хотел спросить…

– Все сделала, дорогой, – опередила Дара. – Как ты хотел. Этот одинокий, несчастный человек встречался с другим, таким же одиноким и несчастным…

– О чем ты?

– Но, милый! Ты же просил меня, и я присмотрела, – слегка растерялась она.

– Арчеладзе – несчастный человек?

– Когда остается один – плачет, – сообщила Дара.

– Вот как! – удивился Мамонт. – С кем же он встречался?

– Со старым, одиноким человеком. Не слышала, о чем они говорили, но расстались еще более несчастными. Старик вошел в свой дом и мгновенно умер.

– Умер?!

– Ему перерезали горло в подъезде.

– Ты видела это?..

– Нет, – сказала она. – Почувствовала, что старику угрожает опасность. Смерть стояла за дверью, а он не знал. И крика моего не услышал…

– А что же Арчеладзе? – после долгой паузы спросил Мамонт.

– Он увидел возле своего дома вишневый «Москвич». И пришел в ярость. И испытывает ее до сих пор…