Текст книги "Игры с хищником"

Автор книги: Сергей Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– За полгода работы мы достигли... определенных успехов, – продолжал он, а глаза рыскали по стенам и мебели. – Несмотря на процесс становления... А что, если нам прогуляться? По парку?

Еще задолго до сложения полномочий генерал Горчаков поменял прежние «глушилки» на даче и в квартире, исключающие всяческое прослушивание. Кроме того, при появлении подобного прибора в стенах жилища и даже за его пределами, на стеклах окон и крыше, а также при попытке нейтрализовать защиту на личный сотовый телефон подавался сигнал.

Новая обслуга пока еще не пыталась что-либо записывать.

– Говорите здесь, – успокоил Сергей Борисович. – Я верю Горчакову.

И сам ощутил себя заговорщиком.

– Ему можно верить, – воспрял Слон и продолжил прерванную чаем речь: – Национальные лидеры возникают исключительно на контрастах. Семья Неру в Индии, Рузвельт в США, де Голль во Франции... Но когда у лидера нет официальной власти, ему необходима опора... Опора в виде круга единомышленников, сподвижников и полная финансовая независимость. Именно для этого и учрежден Фонд, с помощью которого лидер получит возможность влиять на все виды власти, деятельность президента и премьер-министра...

– Это невозможно! – отрезал Сергей Борисович. – Не морочьте мне голову, Варламов.

Тот ничуть не смутился или за слоновьей маской равнодушия тщательно скрывал всякие чувства.

– Это возможно, когда в ваших руках окажутся рычаги влияния.

– Рычаги – это деньги?

– И деньги тоже...

– Чьи?

– Да вы же знаете чьи – Жиравина. Он готов в доску расшибиться, чтоб вы как-то влияли на власть.

– Не верю. Угодить он мне пытается, чтоб, если прижмут, слово за него замолвил. Кто не знает, как он приватизировал металлургию?

– С этим и спорить нечего, – согласился Слон. – Украл, но ведь ему позволили украсть и за руку не схватили. Однако скажу вам: сейчас у него помыслы чисты. Более того, он искренен в своем устремлении. Это даже Баланов отмечал. Но рычаги влияния – это не только деньги, Сергей Борисович. Они вообще рассматриваются всего лишь как вспомогательное средство, и Жиравин это прекрасно понимает.

– Тогда что?

– Разработана специальная программа... Я вам рассказывал – принцип опережающего влияния.

Сергей Борисович был уверен, что сочетание слов «принципы Фонда» Варламов уже произносил в его присутствии, но в чем они заключаются, слышит впервые. О национальном лидерстве же говорил совершенно другой человек – его преемник и ныне действующий президент, когда они обсуждали будущие полномочия Госсовета.

Проницательный финансист почуял его замешательство и, как прелюдию, подцепил кусочек медовых сот ложечкой, отправил в рот, не спеша запил чаем и потом достал пластиковую папку.

– Вы писали мемуары, и я времени даром не терял. – Он положил перед Сергеем Борисовичем бумаги. – Тоже вот написал. Можно сказать, целый труд, который и предлагаю вашему вниманию.

– Что это? – спросил тот.

– Кое-что из жизни пчел и паразитов. В популярном изложении.

– Хорошо, я посмотрю...

– Прошу вас, если можно, то сейчас! – почти взмолился Слон. – Здесь всего-то две страницы. Это квинтэссенция целого научного труда. Специально для вас. А потом мы обсудим.

Сергей Борисович нехотя достал текст из папки и, как искушенный уже в литературном творчестве человек, час позавидовал, насколько кратко и емко владел пером финансист.

«Самой устойчивой формой существования систем, – писал он, – является биосистема высокоорганизованных насекомых, не подверженная эволюции, а точнее, имеющая свои, сугубо индивидуальные законы развития по замкнутому на себя циклу, что делает ее практически неуязвимой от внешнего проникновения и вмешательства во внутренние процессы. Устройство жизни пчел в живой природе, их правила и законы не подвержены никакому внешнему влиянию даже внутри популяции, поскольку каждая семья, как монастырь, имеет свой строгий устав и наглухо закрыта от проникновения извне какой бы то ни было иной, даже самой совершенной системы или модели. Составляющие большинство и живущие мимолетно, рабочие пчелы не управляют, а достигают полной власти одним лишь влиянием и тонко манипулируют всей жизнью семьи, в том числе и маткой. Их способности можно назвать и коллективным разумом, и бессознательным запрограммированным поведением, но, как ни назови, именно они создают то вечное, бессмертное, а значит, божественное существование во времени.

Однако даже в самые защищенные, совершенные системы можно проникнуть с помощью инструмента, соответствующего системе и существующего вне ее, как в параллельном мире. То есть и на влияющих можно влиять. Варроатозом называют заболевание пчелиной семьи, хотя это вовсе не болезнь, а тоже насекомое – клещ Якобсони. Относится к группе членистоногих, считается паразитом, живущим на теле пчелы за счет ее плоти, поэтому отнесен человеком к тварям примитивным и низкоорганизованным. Хотя образом жизни, манерой поведения и психологией более напоминает самого человека, паразитирующего на Земле за счет живой и неживой природы. Но не в этом суть. Заражение пчел происходит через места «общего пользования» – через растения, за короткий срок эти примитивные, размером менее миллиметра, существа стремительно размножаются и захватывают не только отдельную семью, но и всю пасеку, въезжая в неприступные крепости верхом на ни о чем не подозревающих пчелах. «Низкоорганизованный» клещ прекрасно разбирается в устройстве семьи, не трогает сеятельницу потомства, матку, зато насмерть зажирает бесполезных, при нормальном состоянии улья, трутней и все лето бережет рабочую пчелу, как рачительный хозяин, оставляя ее на съедение в зимний период.

Некогда совершенный, неуязвимый и вечный организм-система превращается в среду обитания клеща, становится его домом, пищей, местом производства потомства и его экспорта в другие колонии.

Заболевшая варроатозом пчелиная семья может быть полностью излечена единственным способом – очистительным огнем. Выживаемость клеща обусловлена способностью самки точно угадывать ячейку в сотах, куда матка отложит яйцо. Самка клеща движется всегда впереди нее, со строго регламентированным сроком. За несколько секунд до того, как матка опустит семенник в ячейку, там уже будут находиться два-три яйца клеща, почти невидимые глазу: самке нельзя опаздывать и нельзя сильно забегать вперед, иначе пчелы-чистильщики, идущие по сотам, выбросят ее яйца и отстерилизуют ячейку.

Еще будучи личинкой, пчела уже заражена варроатозом, который развивается вместе с ней – питается, обслуживается пчелами-кормилицами, окукливается и рождается с ней в один день и час. Чужеродный клещ для пчелы становится своим, как часть собственного тела, поэтому высокоорганизованное насекомое не замечает его и не испытывает потребности избавиться от паразитов.

Опережающая, «паразитическая» модель универсальна и применима во всех случаях, когда требуется изменить или задать направление развития того или иного социального, политического, экономического явления, особенно если недостаточно времени, сил и средств для строительства собственных стратегических ячеек и сот».

Сергей Борисович небрежно бросил бумаги на стол и отер лицо.

– Ну и как? – чуть поспешил автор, вероятно, испытывая гордость. – Вы уловили смысл?

– А это откуда списали? С какой готовой модели?

Варламов мгновенно надулся:

– Как – списали?.. Обижаете, Сергей Борисович, это моя идея и основана на личных наблюдениях за насекомыми.

– Да будет вам! – сдерживая приступ сарказма, проговорил Сергей Борисович. – Узнаю контору Баланова. У него подобных... лирических зарисовок было много. Еще лет на триста хватит.

Лицо Слона медленно посерело, поперек толстых губ возникли поперечные складки, а выпуклые веки приспустились, как у красной девы.

– Зря вы так... Старик меня не любил. Я и держался в министерстве только благодаря вам.

– А вы его?.. Видел на похоронах скупую мужскую слезу.

– Не было такого. Между прочим, я с температурой свалился после его похорон. Все заболели, кто был... Говорите так, Сергей Борисович, будто в чем-то меня подозреваете.

И, отвернувшись, насупленно замолчал.

Сергей Борисович же сидел и думал, что потенциал Слона до конца не оценили ни он сам, ни правительство, ни Министерство финансов, изнывавшее от его существования. Чаще всего над ним посмеивались, передразнивали, и особенно отсыпалась на его костях Госдума, ежегодно требуя отчета, а когда он выходил на трибуну, не издевался только самый ленивый. Никто даже не подозревал, что этот нудный, толстый человек с дефектом речи видит всех насквозь и своим аналитическим, проницательным умом на голову выше каждого насмешника, если разрабатывает такие неожиданные модели влияния.

– Подозреваю, – наконец признался Сергей Борисович. – Теперь я всех подозреваю. Никому верить нельзя.

Он пересилил обиду, согнал ее с лица.

– Плохое у вас настроение, упадническое...

– Как вы думаете, Баланов после себя кого-то оставил? Своего выкормыша? Эдакого смотрящего?

– Непременно оставил, – убежденно произнес Слон и поднял потупленный взгляд. – Сначала я, грешным делом, считал – это вы.

– Я тоже так считал, – съязвил Сергей Борисович. – И даже куриную косточку с ним переломил. Игру такую знаете – «Бери и помни»?

Варламов не услышал ни тона, ни вопроса.

– Вокруг вас – полоса отчуждения, – серьезно продолжил он. – Причем созданная искусственно. Вас загнали в тупик, на отстой. И сделали это напрасно...

– Ну и кто у нас теперь предатор?

– Как вы сказали? – встрепенулся Слон.

– Скажем так: надзирающий хищник. Ну или божье око. На ваш взгляд?

Новый для него термин склонный к философии Варламов оценил и даже удовлетворенно усмехнулся:

– И верно, как у африканских львов. Сытый самец лежит и наблюдает за стадом буйволов. И когда высмотрит больного или слабого, подает сигнал львицам своего прайда...

– Суворов? – перебил его Сергей Борисович.

– Исключено! – Ответ был давно готов. – Мы проверяли, здесь все чисто.

– Кто это – мы?

– Аналитический отдел Фонда.

– Тогда как объяснить их внезапную дружбу... с вновь избранным?

– А им теперь нечего делить. По крайней мере до следующих выборов.

– В таком случае кто?

Слон поправил в кресле свое тело.

– Сейчас мы склоняемся к общему мнению... Бывший вице-премьер Савостин. Вы его вернули в разведку, щуку бросили в реку. У него есть все возможности влияния...

– Склоняетесь? – усмехнулся Сергей Борисович. – Ну склоняйтесь...

– Мы отслеживаем контакты, анализируем последующие действия президента. – Самоуверенность Варламова заметно угасала. – Создается впечатление, этот... смотрящий хищник явно себя не обнаруживает. Пока...

– Но существует?

– Безусловно... Поэтому к вам есть предложение официально возглавить Фонд. Во-первых, это станет сигналом... нашему оппоненту. Во-вторых, мы создадим равнозначный противовес. Опережающим влиянием.

Сергей Борисович налил себе коньяка, отошел к окну и стал смотреть на улицу. Слон некоторое время выжидательно помолчал.

– Вас смущают клещи? – предположил он. – Это потому, что мы любим мед и презираем паразитов. Но кусают-то нас пчелы...

– Я не люблю мед.

– В медовых сотах нет клещевого засева. Самка откладывает семя только в ячейки, подготовленные для пчелиной личинки.

– Принципы я понял. – За окном моросил нудный, как голос Варламова, октябрьский дождь. – Только они и гроша ломаного не стоят. Вместе с вашим Фондом.

– Почему?..

– Нас уже опередили, и давно, – в окно сказал Сергей Борисович. – Кто вас надоумил учредить этот Фонд?

За спиной возникла долгая пауза.

– Это было коллегиальное решение, – наконец-то совсем уж неуверенно прогундосил Слон. – На учредительном собрании были разные люди... Представители крупного бизнеса, финансовые компании, Жиравин. А иначе откуда деньги?..

– Кто конкретный инициатор?

– Горчаков, – как-то обреченно вымолвил Варламов. – Ваш начальник службы безопасности. Бывший... Но я доверяю... доверял ему. Нет, неужели?..

Сергей Борисович обернулся и глянул через плечо: на вечно невозмутимом лице бывшего министра отразился ужас.

* * *

В пустоте столичной квартиры он впервые за последние дни ощутил пустоту желудка и приступ голода, но когда принесли ужин, выпил только сок, после чего велел помощнику связаться с Администрацией Президента и сообщить, что завтра, ровно в девять ноль-ноль, он посетит Владимира Сергеевича, без всякого объяснения цели встречи. Была мысль вообще поехать в Кремль без предупреждения, но в последний миг Сергей Борисович удержался от мальчишества, по себе зная, насколько трудно выкроить даже пять минут из жесткого регламента. Начальнику охраны он приказал не принимать сегодня никаких телефонных звонков, поскольку более всего опасался всезнающего Варламова: одно лишь упоминание о Фонде мгновенно вызывало глубокое внутреннее отвращение.

В кабинете он выключил верхний свет, оставив лишь торшер, сел на стул перед письменным столом, как посетитель, и стал представлять себе завтрашнюю встречу.

В последний раз преемник звонил ему уже после визита Суворова, и трубку взяла жена, поскольку Сергей Борисович гулял в парке, обдумывая книгу воспоминаний, и, чтобы никто не мешал, никогда не брал телефон. Это был чисто дежурный звонок, рассчитанный на утешение мятущейся души пенсионера, ибо преемник, знающий, как разговаривать с женщинами, пожаловался, что ему сейчас очень нелегко и он ждет скорого возвращения в Кремль Сергея Борисовича: мол, обновленный государственный институт, то бишь Госсовет, позволит наконец-то коллегиально решать многие острые проблемы.

Он плохо знал Веру Владимировну, полагая, что сейчас она окрылит пенсионера, мол, все, строптивый преемник скис, сломался, вот-вот сам прибежит и падет в ноги, как блудный сын.

Не вышло, и первой в искренности усомнилась жена...

Вероятно, Владимира Сергеевича пока еще обуревало подспудное чувство, что он пришел во власть навечно, что четыре или восемь лет – это бесконечно долгое время, и его не ждет та же самая участь, пусть еще не пенсионера, поскольку к тому времени ему будет немногим за пятьдесят, но уж никому не нужного отставника – это точно, что еще, может быть, даже хуже.

В Кремле Сергей Борисович не был ровно полгода, и этого срока было достаточно, чтобы в обществе возник вопрос: а есть ли ныне преемственность власти? Если есть, то почему здесь уже полгода не появляется экс-президент? Ни по праздникам, ни по будням? И где наконец этот таинственный обновленный Госсовет или хотя бы закон о нем?

А если нет преемственности, то чего ждать от нынешнего Президента?

Варламов был прав, контраст давно обозначился и с каждым месяцем становился более отчетливым. В газетах уже слышалась ностальгия по былому, и сейчас, появись он на людях, мгновенно возникнет ажиотаж, особенно среди журналистов. По негласному правилу, ставшему неписаным законом, он не имел права бросать хотя бы мизерную тень на преемника, тем паче в средствах массовой информации, и говорить только как говорят о покойнике: или хорошо, или ничего. И уж ни в коем случае не использовать свой остаточный потенциал во вред действующему президенту.

Сергей Борисович пока что строго придерживался тайного этикета, чем подавал сигнал, дескать, невзирая ни на что, я жду исполнения ответных обязанностей и договоренностей, однако сигнал не проходил или игнорировался.

Теперь следовало демонстративно наведаться в гости и потом действовать исходя из уровня гостеприимства: например, собрать пресс-конференцию и выразить легкую озабоченность в связи с повышением цен, резко возросшей инфляцией, неблагополучной экономикой, снижением ВВП – и одновременно пожалеть, заступиться за преемника, выразить неудовольствие по поводу работы верхней палаты и лично ее председателя.

Журналисты такой ход поймут правильно, и контраст станет еще ярче.

Если и после этого не появится закон о Госсовете, то тогда у него будут развязаны руки.

Размышляя так, он поджидал помощника, однако на пороге внезапно возник генерал Горчаков, причем в верхней одежде: плечи плаща и суконная кепка настолько промокли от дождя, что с козырька капала вода.

– Ты откуда такой? – изумленно и почти радостно спросил Сергей Борисович, пожимая его ледяную руку.

Бывший начальник охраны был мрачноват и сдержан. Он повернул завертыш замка на внутренней двери, снял кепку и расстегнул плащ.

– Черным ходом шел, – сказал он полушепотом и показал ключ. – Через соседний подъезд. А возле него филер вертится, ждать пришлось...

– Ты уже боишься филеров?

– Боюсь. Дайте чего-нибудь согреться!

Помня вкусы генерала, Сергей Борисович вынул из бара виски, пузатый бокал, и когда увидел, что рука гостя дрожит, но вовсе не от холода, стало ясно, что Горчаков пронес черным ходом какие-то дурные вести.

– Ну садись, рассказывай, – однако же весело предложил он. – Что делается в нашем отечестве?

Словно опытный актер на сцене, генерал продолжал интриговать – отхлебнул несколько раз из бокала, после чего достал из кармана плаща сканер, включил его и положил на журнальный столик. Пока прибор работал, они стояли и молча взирали, как на дисплее стремительно бегут цифры, перемигиваются зеленые индикаторы, и эта пауза напоминала минуту молчания.

Генерал наконец убрал сканер и присел на край мягкого кресла.

– Дело-то совсем хреновое, – проговорил он уже нормальным голосом. – Оборонщик с Полководцем нашли общий язык, и теперь у них не просто тандем – дружба навек. Это они только для виду бодаются, как нанайские мальчики.

У Горчакова была старая, еще оперативная привычка – давать всем псевдонимы и в конфиденциальных разговорах употреблять только их. Оборонщиком он называл преемника, а Полководцем – Суворова.

– Я уже слышал об этом, – невыразительно отозвался Сергей Борисович. – Молодые, энергичные, умеют договариваться...

– Что-то надо предпринимать! – непривычно загорячился генерал. – Все, Госсовет, можно считать, накрылся. Сейчас готовится несколько статей, начнут полоскать саму идею национального лидера. Мол, все это пережитки прошлого, вождизм, культ личности...

Горчаков был последним из учеников Баланова, и если учитель проводил хоть и не всегда удачные, но геополитические операции, устраивая перевороты или тихо меняя вождей в африканских и латиноамериканских странах, то его последователь довольствовался уровнем на порядок ниже – подбирал и приводил к власти президентов в бывших союзных республиках. И хоть работал чисто, иногда с блестящими результатами, однако страдал от слишком мелкого для него масштаба, примитивности, а больше от курьезов. Однажды его белорусский клиент, из благодарности и по доброте душевной, в качестве презента привез ему трех живых молочных поросят. Да еще, забыв о всяких правилах конспирации, рано утром притащился с мешком прямо на квартиру. Скотина за дорогу проголодалась и нещадно визжала, отправить этого свинаря назад вместе с подарком нельзя, только привлечешь внимание, а у генерала никогда не было даже казенной дачи. Раздосадованный клиент вызвался тот час их заколоть, но устраивать резню в квартире, да еще в присутствии супруги, – это было слишком. Поросят временно посадили в ванну, и жена несколько дней поила их из соски молоком и жидкой манной кашей, пока подчиненные Горчакова тайно не вывезли животных и не сдали в хозчасть.

– Ну и что ты предлагаешь? – прежним безучастным тоном спросил Сергей Борисович. – Сочинить заговор? Устроить переворот? Провести теракт?

– Они играют не по правилам. Я вас предупреждал: закон о Госсовете надо было провести до сложения полномочий. Когда Суворов сидел в кулаке. Вы отказались взять готовую модель...

– Этого нельзя было делать.

Горчаков и сам знал, что нельзя, поэтому надулся и лицо слегка покраснело, как у мертвого Баланова.

– Мы не отследили их первого контакта с Полководцем...

– А кто бы его отслеживал? Ты был уверен, что этого никогда не случится.

– Вы что хотите сказать?..

– А то, что твоя балановская школа уже никуда не годится! – отрезал Сергей Борисович. – Другое время, иные нравы и правила...

– Все равно пора уже наказывать, – упрямо пробухтел генерал. – Хватит сидеть и молчать. Если не понимает... Сколько еще сигналить?

– И какие соображения?

– Слон вам докладывал.

Сергей Борисович сделал вид, что ничего об этом не знает, и усмехнулся:

– Я подумал, откуда Варламову все известно? Так вы теперь в одной упряжке?

Горчаков взглянул с подозрительной настороженностью.

– Доводы его вас не убедили?.. Ну, вам не угодишь, Сергей Борисович!

– Не нравится паразитическая модель. Клещи, блохи – все такое омерзительное.

– Да перестаньте, Сергей Борисович! Вы же не изнеженный... барин. И понимаете: на примере жизни насекомых рассматривается всего лишь модель, структура. Принцип опережающего влияния, который мы не смогли сформулировать в проекте закона о Госсовете. А общественный Фонд стратегии – всего лишь его тень.

– Я как-то иначе это представлял, – серьезно и задумчиво проговорил он. – Поблагороднее, что ли... Например, не какой-то мелкий паразит на теле пчелы, а хищник. Надзирающий хищник, предатор. Это же совсем иначе звучит.

Генерал внезапно рассмеялся:

– Неужели вы всерьез подумали, что я заменил Баланова? На этом свете?.. Слон тут от вас прибежал, глаза вытаращил, допрос устроил, только утюгом не пытал...

– Ты сам можешь не знать об этом. До поры до времени...

– Это как так? – весело обескуражился Горчаков.

– Ну, как там у вас, мастеров тайных дел, заведено? Например, оставил пакет с духовной грамотой под сургучными печатями. В тайнике. Вскрыть тогда-то, при таких-то обстоятельствах. Или еще какие-нибудь ваши иезуитские хитрости...

– Эх, Сергей Борисович! – вздохнул он с сожалением. – Ничего мне Балан не оставил. Ни пакета, ни наследства. А мог бы! Сам говорил, я его последний ученик. Сколько раз угощал меня чахохбили, но косточки куриной переломить не предлагал. Значит, и я отработанный материал, и меня в отвал.

– Кто последний?

– Убей бог – не знаю. Стыдно и признаться... Кажется, никого после себя не оставил. А это известно: если есть такое ощущение, значит, наследник существует. Но он как будто бы в другом измерении. Последнее время старик увлекся модными теориями, стратегией непрямых действий... Могу только предполагать.

Горчаков настороженно замер – колебался.

– Говори, не стесняйся, – подбодрил Сергей Борисович. – Все равно ничем не удивишь. Уж не Стальной ли Конь? Что-то в последнее время олигарх стал слишком уж инициативным.

– Да он только и может, что деньгами сорить да копытами стучать...

– Тогда кто?

– А если сам Оборонщик?

– Не зря тебя Баланов ссыпал в отвал.

– Есть несколько прямых тому свидетельств...

– Отстань, Горчаков...

– Я получил информацию из клинической больницы. За восемь часов до смерти Балана его посетил... глава Администрации Президента. Сейчас только стало известно.

Сергей Борисович ощутил неприятную, саднящую боль в руке.

– И что?..

– По крайней мере Оборонщик был последним, кто захватил умирающего в здравом уме и ясной памяти. Их беседа длилась около сорока минут. Записи, разумеется, нет, по известным причинам... А если учесть те четыре с половиной часа, которые он потратил на парнишку с завода... Помните? Вам когда-нибудь он уделял столько времени? А мне?

– Все равно мало, чтобы выкормить со своей руки... наследника.

– А пока Оборонщик сидел на Старой площади?

– У них и контактов-то не было.

– Непрямые действия и не требуют их. Балан создавал условия, предопределяя действия...

Сергей Борисович встряхнулся.

– Это уже фантазии, генерал. Оставь его в покое.

Горчаков отчего-то снова покраснел.

– Послушайте... Я перестаю вас понимать. Это нужно лично мне? Или государству? Которое мы обязаны обезопасить? От смут и потрясений?.. Неужели до сих пор не изменили отношения к Оборонщику? Он же вас натурально кинул!

– Вот завтра встречусь и потом отвечу на все твои вопросы, – не сразу пообещал Сергей Борисович.

Генерал вскочил.

– Вы завтра... встречаетесь?

– Да. Посидим, поговорим по душам. Глядя глаза в глаза...

– Во сколько?

– В девять утра.

Горчаков обескураженно сел.

– Завтра в девять начинается заседание правительства. Заслушивают Деда Мороза. Зима на носу...

Под этим псевдонимом у него проходил министр-коммунальщик.

– Думаю, найдет время, – уверенно проговорил Сергей Борисович, однако сам усомнился: перенести столь ответственное заседание – дело непростое, пяти минут не выкроить...

– Это любопытно! – вдруг оживился Горчаков. – Прийти и спросить в лоб. А потом собрать борзописцев и при них измазать Оборонщика елеем. С ног до головы, чтоб весь стал липкий и сладкий, до тошноты.

– Это лишнее...

– Да не жалейте его, Сергей Борисович. Не стоит он ваших чувств.

– Ты о чем, генерал?

– Один великий писатель сказал: «Не напоивши, не накормивши, добра не сделавши, врага не наживешь». – Он допил виски и встал. – Я пошел заниматься пресс-конференцией. Полагаю, надо снять какой-нибудь стадион. Народу будет!..

– Этим займется помощник. Ты лучше отправляйся в Кремль. Повертись там, посмотри на реакцию. Утром доложишь. И еще, оставь мне ключи от черного хода.

– Зачем? – насторожился Горчаков.

– Надоело сидеть под замком. Что на даче, что здесь... Ты слышал про такую современную забаву – бестфун?

– Нет... А что это?

– Игра такая, со зверем в клетке. Дочь обещала сводить, но так и не сводила...

– Гладиаторские поединки, что ли?

– Вроде того. – Сергей Борисович протянул руку за ключами. – Садят за решетку бойца в специальной защите и выпускают на него растравленного хищника. Ну или наоборот... И делают ставки. Очень хочется посмотреть.

Генерал подвесил электронную карточку над его ладонью, но не опустил ее.

– И кем же вы чувствуете себя, в этой клетке?

– Да еще не разобрался... Но саму клетку чувствую, крепкая.

– А пора бы разобраться, Сергей Борисович, – с неясным намеком заметил он, вкладывая ключ. – Замки электронные. Сигнализация отключается вот здесь.

Он показал скрытую под драпировкой кнопку, открыл потаенную дверь и неслышно исчез.

Видимо, помощник стоял где-то за дверью и ждал, когда уйдет гость, а возможно, и подслушивал, ибо постучался буквально через секунду и вошел какой-то неестественной, дергающейся походкой. Лицо бывшего дипломата, с которым они начинали работать еще в Мексике, не выражало никаких чувств.

– Из Администрации сообщили, – проговорил он непривычно блеклым голосом. – Президент не может принять завтра в девять. Я ничего не понимаю...

У Сергея Борисовича стала неметь левая рука: это были последствия контузии, полученной от взрыва снаряда на танковом полигоне. Врачи говорили, что в момент сильного душевного волнения судорожно напрягается какая-то мышца, передавливает нерв и сосуды...

– Во сколько может? – однако же лениво, между прочим, спросил он.

– В течение ближайших десяти дней.

Он вскинул голову, и рука вовсе онемела. Пятидесятилетний дипломат, прослуживший в должности помощника полтора десятка лет, пытался как-то поправить положение:

– Завтра во второй половине дня назовут конкретный день и час, Сергей Борисович.

– Я буду занят, – отозвался он и глянул на часы, свисающие с онемевшей руки. – Организуйте мне пресс-конференцию... Ну, скажем, завтра в четырнадцать часов. Место подберите сами, желательно нейтральное.

– Хорошо, Сергей Борисович! – воспрял помощник, ибо все понимал с полунамека. – Разрешите мне отлучиться на ночь? У старшей дочери день рождения...

– Святое дело...

Оставшись в одиночестве, он запер обе двери, с трудом стащил дачный свитер и стал массировать шею. Трепал, тер позвонки – те, что мог достать, и на какое-то время заглушил клекот, уже рвущийся из горла. Он все еще пытался сохранить самообладание, хотя бы на том уровне, с каким встретил шокирующее известие, однако давление дымной ярости повышалось с каждой минутой, а человека, умеющего включать предохранительный клапан, рядом не было!

Оставив шею, он схватился за сотовый телефон и, прежде чем найти номер, дважды пролистал коротенький справочник – в глазах уже рябило.

Вера Владимировна отозвалась сразу, и казалось, находится где-то рядом. Один только ее голос чуть усмирил клокочущий напор, но, на удивление, она не услышала, не почувствовала, что с ним происходит.

– Я тебе собиралась звонить! – почти счастливо заговорила она. – У меня сюрприз! Ты можешь прилететь к нам? Прямо сейчас, первым рейсом до Мадрида? Мы тебя встретим! Здесь так здорово! Просто замечательно!

На миг возникла спасительная мысль: а что, если плюнуть на все и – черным ходом на волю, а там в аэропорт!..

Но в следующее мгновение была выдавлена гневом.

– Приехать не могу, – проговорил он сквозь зубы. – Я жду вас домой.

И даже после этого она не вняла, а отчего-то рассмеялась.

– Сережа, тебе придется ехать! Тебя приглашает король! Мы здесь отдыхаем прекрасно!

– Ты сейчас где?

– Я на берегу, а Марина на яхте, с принцем!

– Оставь ее и срочно вылетай!

– Да ты понимаешь, что здесь случилось, Сережа? – Она чуть не задыхалась от восторга. – Тебя ждет сюрприз! О котором ты и не мечтал...

Ее радость не заводила, но все-таки сдерживала клекот в груди.

– Что случилось-то? Что?

– Через два дня помолвка, вот что!

– Какая помолвка? – закричал он. – Вы что там, перегрелись?

– Помолвка Марины и испанского принца! Ты представляешь, и король дал согласие! Все решено, ждем тебя!

– Да что ты мелешь? – не сдержался от грубости. – Ты в уме или нет? У него принц – ребенок! Прекрати меня позорить по всему миру!

Когда он позволял себе говорить так с женой, а это случалось редко, Вера Владимировна мгновенно утрачивала чуткость и проницательность.

– Во-первых, он не ребенок, а шестнадцатилетний юноша! – В голосе зазвучал спортивный характер биатлонистки. – И разница в возрасте у них всего два года. Во-вторых, это только помолвка! Помолвка – это еще не свадьба. Прекрати капризничать и приезжай!

Не отключая связи, он швырнул трубку и стал искать таблетки – как назло, нигде не было! Потянулся к кнопке, чтобы вызвать доктора, но вдруг увидел в открытом ящике стола пистолет, небрежно лежащий среди рассыпавшихся листов чистой бумаги, оставшейся от ненаписанных мемуаров.

Это был никелированный офицерский «вальтер» времен Второй мировой и под патрон в девять миллиметров.

И в то же мгновение ярость схлынула, высвободив горло из своей пятерни и защемленный нерв. Он сел в кресло, вынул оружие, проверил магазин – заряжен. Где-то на периферии сознания возник вопрос, откуда в ящике стола оказался пистолет, если он обычно хранился в небольшом сейфе вместе с наградами, однако вид оружия уже захватил воображение, и немеющий теперь разум, словно ключом, выстукивал одну и ту же фразу: «Так будет лучше, так будет лучше...»