Текст книги "Анти-Горбачев 3 (СИ)"

Автор книги: Сергей Тамбовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 8

С предложениями было, мягко говоря, не очень, поэтому Романов продолжил сам.

– Возьмем нашего главного геополитического соперника, а именно Соединенные Штаты – какая у них там основная государственная идея?

– На американскую мечту намекаете, Григорий Васильевич? – спросил Соломенцев.

– Ну да, на нее, – согласился он.

– Тогда я могу огласить ее, раз вы так настаиваете, – Соломенцев поправил зачем-то блокнот, который лежал перед ним, черкнул в нем какую-то закорючку и продолжил, – впервые такой термин ввел писатель Джеймс Адамс в 1931 году, на пике Великой депрессии. Если коротко, то он написал, что это мечта о стране, где жизнь каждого человека будет лучше, богаче и полнее, чем сейчас. А еще там у каждого будет возможность получить то, что он заслуживает, этот каждый отдельный человек.

– Неплохо сформулировано, – произнес Романов, – согласитесь. Почти что, как и в нашей Программе 1961 года… с одним только исключением – в Америке эта идеология работает, а у нас нет, если говорить честно и напрямик…

– Так что же вы предлагаете, Григорий Васильевич, – спросил Алиев, – сделать копию с американской идеологии? С наших геополитических соперников?

– А почему не поучиться пусть даже и у врагов? – ответил Романов, – известная китайская поговорка гласит, что цвет кошки неважен, если она исправно ловит мышей… напрямую, конечно, американские догмы мы заимствовать не будем, но использовать их опыт вполне можно – Америка страна процветающая и растущая, поэтому нам важно понять, отчего именно она растет и почему процветает, верно?

На этот риторический вопрос совсем уже никто не ответил, все просто сидели и ждали, куда вывезут нестандартные построения генерального секретаря. И он не разочаровал собравшихся.

– Поскольку других предложений нет, позволю себе, – сказал Романов, – вынести на общее обсуждение такую идею… слово «коммунизм» хорошо бы убрать из программных документов или хотя бы не сильно упирать на него, это раз. А два заключается в такой максиме – «благополучие каждого заключается в развитии всего общества, а благополучие общества зависит от развития каждого индивидуума, чем богаче индивидуум, духовно и материально, тем благополучнее общество, в котором он живет» или как-то около этого…

Народ посидел некоторое время молча, пытаясь переварить мудрую мысль генсека, потом решился высказаться Кунаев.

– А не будет ли это похоже на лозунг Бухарина из двадцатых годов. Как уж он там выразился… «всем нужно сказать: обогащайтесь, накапливайте, развивайте своё хозяйство», это 1925 год, если я ничего не путаю.

– Правильно, Динмухаммед Ахмедович, – ответил Романов, – это действительно 1925 год, совещание в Кремле по вопросам развития Новой Экономической Политики. И говорил Бухарин не обо всех гражданах страны, а конкретно о крестьянах… которые, если уж быть точным, составляли на тот момент абсолютное большинство в обществе. Лично я ничего криминального в бухаринском высказывании не нахожу… а остальные товарищи что скажут?

На амбразуру первым бросился Соломенцев.

– Григорий Васильевич, – сказал он, нервно крутя указательными пальцами вокруг воображаемой горизонтальной оси, – наше государство 60 с лишним лет боролось против частнособственнических интересов отдельных граждан, ставящих свои личные запросы выше общественных. А теперь получается, что мы должны свернуть эту борьбу и пойти у них на поводу?

– Михаил Сергеевич, – проникновенно ответил ему Романов, – давайте не будем путать частную и личную собственность. Частная у нас запрещена законом, разрешены только общенародная, коллективная в сельском хозяйстве и личная. Вот мы и будем теперь делать основной упор на всемерное развитие личной собственности – это же не запрещено ни законами, ни Конституцией, верно?

– С одной стороны верно, – продолжил упираться Соломенцев, – но если рассмотреть ситуацию более пристально, то вполне может случиться переток личной собственности в частную, а это уже недопустимо.

– А на что поставлены наши доблестные органы охраны правопорядка? – сдвинул брови Романов. – Они и будут бдительно следить за недопущением таких перетоков.

– И все равно я не понимаю, – решил выступить ленинградский лидер Соколов, – какая у нашего государства теперь будет основная идея развития? По программе 61 года это было кристально ясно – построение коммунизма, а сейчас что?

– А сейчас, Юрий Сергеевич, – мягко указал ему Романов, – целью нашего государства будет всесторонне развитие каждого в интересах развития общества. Которое будет включать, в том числе кроме духовного и материальное развитие.

– Допустим, что нематериальную сторону этого вопроса, конечно, забывать никто не собирается, только… – Романов на секунду замялся, но все же решился на последний шаг, – если быть до конца честными перед страной, ее гражданами и самим собой, то идеологическая работа у нас ведется по принципу «на тебе боже, что нам негоже». Я тут за последние дни полистал наши официальные органы пропаганды, журналы «Коммунист», «Агитация и пропаганда» и газету «Правда». Это же ужас кромешный, что там творится…

– Поясните, Григорий Васильевич, – попросил Соломенцев, – что вы имеете ввиду под ужасом?

– Статьи во всей этой прессе написаны суконным и выморочным языком, вот что, – зло ответил Романов, – так что смысл написанного теряется после пяти-десяти строчек. И извините уж меня за прямоту, но невооруженным глазом видно, что авторы, написавшие это, сами ни во что такое не верят ни капли…

– Вы предлагаете закрыть органы агитации Компартии? – задал провокационный вопрос Соломенцев.

– Ни в коем случае, – ухмыльнулся Романов, распознав дешевую демагогию на лету, – куда же мы денем сотрудников этих изданий? Безработицы у нас официально нет, а кроме того, как писать эти суконные передовицы, они больше ничего не умеют.

– И что же будет с сотрудниками журнала «Коммунист»? – продолжил свои вопросы Соломенцев.

– Будут повышать свою квалификацию… пусть берут пример с тех же американцев – там ведь нет таких изданий, как «Капиталист» или «Буржуазная пропаганда», верно?

Собравшиеся согласно покивали – с этим никто спорить не мог.

– А вместо этого идет сплошная демонстрация так называемой «мягкой силы» – знаете, что это?

– Слышали, – отозвался Алиев, – но лучше вы уточните.

– Уточняю, – Романов взял в руки пульт и включил огромный телевизор Панасоник, стоявший в углу кабинета, – вот тут мои помощники сделали небольшую нарезку американской агитации и пропаганды в действии. Она недлинная, минут на десять…

И он включил вторым пультом видеопроигрыватель все той же фирмы Панасоник, пошла заставка Коламбии Пикчерс. Сюжеты по CNN сменяли фото передовиц главных газет Америки, а их – короткие вырезки из фильмов «Рэмбо», «Коммандо» и «Апокалипсис», а под занавес показали финал «Самого длинного дня». По окончании ролика Романов выключил оба устройства и продолжил.

– Вот чему можно поучиться – одновременно и пропаганда, и кассовые сборы неплохие. Знаете, сколько заработал в прокате фильм «Рэмбо»?

– Не знаем, – честно признался Кунаев.

– 125 миллионов долларов, и это при затратах в 20 миллионов – чистую прибыль можете сами посчитать.

– У нас комедии Гайдая и Рязанова не меньше зарабатывают, – осмелился возразить Алиев, – если пересчитать в валюту.

– Согласен, – неожиданно не стал спорить Романов, – Гайдай великий режиссер, но к сожалению его время давно прошло – все, что он снял после «Ивана Васильевича», было очень средним как по уровню, так и по кассовым сборам. То же касается и Рязанова. Где новые имена, где новые герои, которым хотела бы подражать наша молодежь? Ау? Нет такого к великому сожалению… а есть неудобоваримые поделки типа статей из журнала «Коммунист» или фильмов вроде «Вкуса хлеба»…

– Искусство в большом долгу, – пробормотал Демирчян.

– Что вы сказали? – повернулся к нему Романов.

– Я говорю, – ответил, прочистив горло, тот, – что наши творческие работники иногда не поднимаются до вершин истинного искусства, а работают вхолостую.

– Именно, Карен Серобович, – поднял указательный палец вверх Романов, – пусть у американцев хотя бы поучатся, если у самих не получается.

Он опять прошелся по кабинету в гробовой тишине, а затем начал подводить итоги сегодняшнему заседанию.

– Итак, что мы имеем в сухом, так сказать, остатке, товарищи… – сказал он, глядя в свой блокнот, – к концу текущего года необходимо перепрофилировать весь массив нашей идеологической печати в сторону большей понятности и удобоваримости. Чтобы подписка на журнал «Коммунист» более не была идеологической нагрузкой на население… чтобы подписывались на него если не с удовольствием, но хотя бы без раздражения. Это первое.

Тишина в кабинете стояла такая, что было бы слышно, как пролетает муха, если, конечно в кабинете генсека она случайным образом материализовалась бы.

– Второе, – продолжил Романов, – работу по принятию новой Конституции мы немного сдвигаем на год-полтора, а вместо этого на ближайшем съезде партии… когда он у нас намечается, кстати?

– В феврале следующего года, Григорий Васильевич, – любезно подсказал Соломенцев.

– Вот-вот, в феврале 86 года, значит, нам необходимо принять скорректированную применительно к текущей ситуации Программу партии. А до этого запустить ее всенародное обсуждение.

Он закрыл, наконец, свой блокнот и откинулся на спинку кресла. Алиев нарушил молчание вопросом, который был без сомнения у всех собравшихся:

– А что с творческими работниками и этим… кинематографом?

– По этим вопросам соберем отдельное совещание, – рассеянно ответил Романов, – на сегодня хватит и первых двух пунктов.

Глава 9

Ленинград

А еще через неделю товарищ Романов посетил свою, так сказать, альму матер в лице города трех революций и бывшей столицы Российской империи. С собой он прихватил двух министров – мелиорации и среднего машиностроения (подо что было замаскировано Агентство по атомной энергии), а также министра культуры Петра Ниловича Демичева. Спецпоезд он приказал не выгонять из депо, а поехал на самой обычной «Красной стреле»… правда, в его вагоне, кроме высокой делегации больше никого из посторонних не было.

– Пора отвыкать от этих барских замашек, – сказал он управляющему делами ЦК КПСС, – только народ раздражаем… кстати, тема привилегий нашего высшего… да и среднего тоже… руководства еще ждет своего часа. Когда вернусь из Питера, пожалуй, надо будет заняться.

– А что мы будем делать в Ленинграде? – спросил министр мелиорации Величко. – Хотелось бы в общих чертах, как говорится, составить план действий на завтра.

– Пожалуйста, – ответил, помешивая чай в стакане с фирменным подстаканником Министерства путей сообщения. – Сначала собрание руководителей промышленности города в горкоме, потом визит на Балтийский завод… да-да, где строят атомные ледоколы. Далее дамба в Кронштадте и ваш выход, Владимир Макарович (он кивнул в сторону Величко), а вечером культурная программа…

– А что за культурная программа? – ухватился за последние слова министр среднего машиностроения Славский.

– Театр имени Ленсовета, – тут же пояснил ему Романов, – давно хотел посмотреть на Михаила Боярского на сцене, а как-то ни разу не пришлось. Вот теперь, наконец, восполню этот пробел в своей биографии.

Славский понимающе кивнул, а Романов тут же добавил:

– Кстати, я попросил пригласить в театр руководителей и главных действующих лиц из Ленинградского рок-клуба – это будет ваше поле деятельности, Петр Нилович, – улыбнулся в сторону Демичева он.

– И о чем же мы будем говорить с этими музыкантами? – растерянно переспросил тот.

– Пусть сначала они выскажутся, – предложил Романов, – а дальше будем работать по обстановке. А в половине двенадцатого обратно на той же «Красной стреле». Хороший, кстати, поезд, быстрый и удобный… но можно еще быстрее, во Франции, кажется, есть линия, на которой поезда развивают скорость до 400 км/час – об этом можно и нам подумать.

Ленинград встретил высоких гостей отвратительной мокрой погодой, чуть ли не со снегом.

– Узнаю, – улыбнулся Романов встречающему первому секретарю горкома Соколову, – родной город, тут плохая погода 366 дней в году, как шутят старожилы.

Совещание в Смольном прошло дежурно-вежливо и в довольно быстром темпе – отчетливо было видно, что Романов участвует в этом только исходя из обязательного официоза. А вот визит на Балтийский завод вызвал у него куда больше эмоций.

– Значит, это вот и будет новым атомным ледоколом? – спросил он у директора завода, который был мал ростом, да еще и горбился.

– Точно так, Григорий Васильевич, – подобострастно отвечал директор, – название «Советский Союз», по плану спуск на воду предполагается следующим летом… в июле-августе.

И далее он, видя заинтересованность генсека, счел нужным расширить рамки своей справки.

– Длина 150 метров, водоизмещение 21 тысяча тонн, осадка 11 метров, в роли двигателей используются два ядерных реактора ОК-900А разработки ОКБМ, каждый номинальной мощностью по 170 МВт.

– Где запланировано его использование? – продолжил интересоваться генсек.

– Заказчик – Мурманское пароходство, а использование стандартное – проводка судов по Северному морскому пути.

– Военное его использование как-то обозначено?

– Да, конечно, Григорий Васильевич, – ответил директор, – в случае необходимости ледокол можно будет в кратчайшие сроки дооборудовать пусковыми установками крылатых ракет типа «Малахит» или «Оникс». На носу и на корме предусмотрены помещения для их монтажа. Кроме того, возможна установка РЛС кругового обзора…

– Отлично, – ответил Романов, – только хотел заметить вот что… – и он на секунду замолчал, но тут же продолжил, – а что если использовать судно такого типа в качестве круизного? Не все время, а периодически хотя бы…

– Поясните, Григорий Васильевич, – попросил директор.

– Арктический туризм – это же ведь совершенно новая и необычная экзотика, такого никто и нигде не предлагает, насколько я знаю.

– Не знаю-не знаю, – растерянно пробормотал директор, – здесь же атомная энергетика, рентгены – во-первых, меры безопасности соблюдать надо, с госбезопасностью согласовывать, а во-вторых, неужели найдутся желающие на такие круизы?

– С госбезопасностью мы как-нибудь вопрос уладим, – успокоил его Романов, – а насчет желающих не волнуйтесь – богатых и скучающих миллионеров в странах Запада предостаточно, от желающих отбоя не будет, это я вам твердо обещаю.

А следом за Балтийским заводом высокая делегация отправилась на знаменитую Кронштадскую дамбу, призванную отменить или хотя бы уменьшить ежегодные наводнения в Ленинграде-Петербурге, о которых писал еще Александр Сергеевич, а за ним Федор Михайлович.

– Введите меня в курс дела, товарищ Величко, – попросил Романов, когда они выехали из пределов города и катили вдоль побережья Финского залива, – чтобы не выглядеть совсем уже полным неофитом. Для чего эта дамба предназначена и кратенько характеристики.

– Пожалуйста, – с готовностью ответил тот, – комплекс защитных сооружений Ленинграда предназначен, как это следует из названия, для защиты города от нагонной волны из Финского залива. Которая, как правило, приводит к наводнению… а если быть точным, то к подъему воды выше 150 сантиметров от Кронштадского футштока.

– Стоп, – остановил его генсек, – что такое футшток и почему уровень отсчитывают от него?

– Тут все просто, Григорий Васильевич, – немедленно откликнулся министр, – футшток это обычная деревянная рейка с делениями, которую устанавливают в каком-либо месте для измерения уровня воды. А почему он Кронштадский… так исторически сложилось, еще от Петра Первого идет – вроде бы он лично установил первую такую линейку на Синем мосту в Кронштадте.

– Понятно, – кивнул Романов, – теперь давайте подробности.

– Комплекс защитных сооружений Ленинграда или коротко Дамба был разработан в конце 70-х годов в ленинградском отделении Гидропроект. Он включает в себя 11 защитных дамб, 6 водопропускных сооружений, 2 судопропускных пункта и шестиполосную магистраль по верху дамбы… от Сестрорецка до Бронки.

– Так, про дамбы и пропуск судов – понятно, – притормозил его Романов, – а что такое водопропускные сооружения?

– Они сделаны для минимизации влияния дамбы на гидрологический режим Финского залива, который отсекается дамбой, – пояснил Величко, – в стандартном режиме эти сооружения беспрепятственно пропускают воду через себя, но при угрозе наводнения их сегментные затворы поднимаются и получается глухая стена.

– Интересно, – задумался Романов, – а еще я слышал про глухие протесты общественности, мол, эта дамба нарушит экологию региона – это так?

– Что тут скрывать, – ответил Величко, – протесты были, и экологическая общественность писала многочисленные письма против возведения дамбы… и я бы даже не сказал, что они были полностью необоснованными. Да, такая угроза для отсекаемой части Финского залива существует, однако водопропускные пункты, о которых я только что говорил, и сделаны для того, что вода в заливе не зацвела, например…

– На каком этапе находится стройка? – перешел к следующему вопросу генсек.

– Дамбу начали строить в 79 году, Григорий Васильевич, – начал Величко издалека, – с северной перемычки от Сестрорецка до острова Котлин. В декабре прошлого года эти два пункта были соединены, а в июне открыто шоссе по ее верху. Сейчас мы на него свернем.

И точно, правительственный ЗИЛ подкатил к развязке Приморского и Левашовского шоссе и приготовился поворачивать налево.

– Притормозите на минутку, – попросил Романов и, когда машина съехала на обочину, он вышел из нее, а за ним и все остальные министры.

– Капитальное сооружение, – огласил результат своих наблюдений генсек, – чем-то напоминает Великую Китайскую стену… она была призвана защитить Китай от полчищ диких варваров с севера, – напомнил он, – вот и наша дамба выполняет похожую миссию, только вместо варваров у нас нагонная волна.

– А вместо севера – запад, – добавил Величко.

– Впечатляет, – сказал Романов, садясь обратно в машину, – так во сколько, говорите, обойдется это строительство?

Величко ничего такого до сих пор не говорил, но упирать на это благоразумно не стал, а просто назвал цифры:

– Около миллиарда рублей, Григорий Васильевич… в ценах 80-го года.

– Немало, – задумался Романов, – а во сколько Ленинграду обходится одно наводнение, скажете? Не катастрофическое, с подъемом вода на три метра, такие редко бывают, а среднее, двухметровое, например…

– Если брать те же цены 80-го года, – не полез за словом в карман Величко, – то где-то в 300–350 миллионов.

– Стало быть дамба должна окупиться за три наводнения, – сделал свои подсчеты Романов, – или за десять лет, они же раз в три года случаются.

– Стало быть так, – ответил Величко. – И это я еще не начал говорить про мировой опыт строительства и использования подобных сооружений.

– А вы начните, Владимир Макарович, – подбодрил его Романов, – а мы с удовольствием послушаем.

– Хорошо, – вздохнул тот, – начинаю. Дамба Тарбела в Пакистане, высота 143 метра, построена на берегу Инда для ирригации и контроля наводнений в 69-м году. Отлично выполнила свое предназначение и давно окупилась.

– Продолжайте, продолжайте, Владимир Макарович, – сказал генсек, – это очень интересно.

– Дамба на озере Милдред в Канаде. Высота 88 метров, длина десять километров. Отличается от прочих тем, что при строительстве использованы отходы горно-металлургической промышленности, разные шлаки. Предназначена для регулирования стока воды из озера и генерации электроэнергии. Третий яркий пример – это Чикоасен в Мексике, высота 260 метров, создана для водохранилища на реке Грихальва, полностью решила вопрос с мелиорацией земель всего штата. Ну и еще, пожалуй, добавлю дамбу Дворжак, это в Штатах, на реке Клиэрвотер во Флориде – высота 219 метров, отличается от всех остальных тем, что она прямоосная…

– Как-как? – не понял генсек.

– То есть не изогнутая в профиле, – пояснил Величко, – а прямая, как стрела. Введена в строй в 73 году и полностью защитила северную половину штата Флорида от разрушительных наводнений, которые у них случаются даже чаще, чем в Ленинграде.

Глава 10

Ленинград-2

– А мы, кажется, въезжаем в Кронштадт, Григорий Васильевич, – сообщил водитель правительственного ЗИЛа. – Куда дальше?

– На Якорную площадь, Сева, – ответил ему Романов, – там запланирован небольшой митинг.

Шофер послушно начал выруливать по Кронштадскому шоссе и проспекту Ленина в требуемое место, но по дороге генсек внес небольшую коррективу:

– Этот самый футшток покажите, чтоб я знал, какие они бывают.

– Это здесь, – уверенно сказал шофер, тормознув возле Синего моста, – там Итальянский пруд, из него выходит Обводной канал, а на мосту через этот канал стоит он, футшток.

Романов вышел из машины и обошел кругом сооружение – тут была не совсем рейка, а башенка типа тех, что в Петропавловской крепости стояли.

– Это? – спросил он у Величко?

– Не совсем, – вытащил детали из памяти тот, – это здание так называемого мареографа… – и он тут же пояснил что это, не дожидаясь вопроса, – здесь расположен прибор, записывающий в непрерывном режиме уровень воды. А сама рейка вон там, на мосту.

И он подвел Романова к самому Синему мосту, показав на полосатую реечку на одной из его опор.

– Вот теперь все встало на свои места, – довольно отвечал Романов, – теперь можно и на митинг.

На Якорной площади собрались рабочие, трудящиеся на возведении Кронштадской дамбы, человек двести пришло. Романов сказал с трибуны достаточно стандартную речь, после чего предложил собравшимся задавать вопросы. Первый, естественно, прилетел о Степанакерте и о том, что там такого случилось.

– Вас детали голосования интересуют, – уточнил Романов у работяги, – или покушение?

– И то, и это, – не растерялся работяга.

– Хорошо, отвечаю по порядку… голосование прошло более, чем успешно, никаких эксцессов не вызвало. Два района Карабаха проголосовали за Азербайджан, остальные пожелали перейти под руку Армении. Международные наблюдатели, в числе которых был и Генеральный секретарь ООН, полностью подтвердили легитимность голосования. Более того, по итогам карабахского размежевания сейчас запланированы такие же мероприятия в Грузии и Молдавии – это будет ориентировочно в начале следующего года. Теперь про покушение…

Народ затаил дыхание – не каждый день первое лицо в государстве напрямую рассказывает, как в него стреляли.

– Покушавшихся было двое, один бывший гражданин СССР из Узбекистана, попал в плен во время пребывания в Афганистане, там его и завербовали в наемные убийцы. Второй из Иордании, сын богатого землевладельца, вступил в террористическую организацию по идейным, так сказать, соображениям. Они перелетели через границу с Турцией на дельтаплане, оставшись незамеченными советской ПВО, а далее проследовали по горам к месту теракта…

– А что это за террористическая организация, – не унимался с вопросами тот работяга, – которая может засылать в нашу страну таких людей?

– Она называется «Мактаб-аль-Хидамат», базируется в Пакистане, руководят ей… точнее руководили два человека, Усама бен Ладен и Абдулла Аззам…

– Что значит «руководили»? – работяга на этот раз задал правильный вопрос, на который Романов ответил с удовольствием.

– То и значит – больше не руководят. Этих людей настигло справедливое возмездие от Аллаха… похоронили их два… нет три дня назад под Пешаваром.

Дальнейшее течение митинга было малоинтересным – Романов свернул его через четверть часа. Рабочие расходились медленно, переваривая сказанное, а правительственный ЗИЛ помчался обратно в Ленинград.

– Как раз успеваем к началу спектакля, – сказал Романов, – что уж там сегодня в Ленсовете ставят? – задал он вопрос водителю, который был в курсе всех подробностей.

– Трехгрошовую опера, Григорий Васильевич, – тут же ответил тот, – пьеса Брехта, режиссер Владимиров, в главных ролях Боярский и Фрейндлих.

– Отлично, – потер руки Романов, – оценим актерские дарования Михаила в прямом эфире. А из рок-клуба кого позвали, знаете? – задал он следующий вопрос всезнающему водителю Севе.

– Конечно, знаю, Григорий Васильевич, – улыбнулся на ходу Сева, – его руководителя Николая Михайлова…

– Не слышал про такого, – перебил его на секунду генсек, – но ладно… а еще кого?

– Еще Гребенщикова из группы Аквариум, Кинчева из Алисы, Цоя из группы Кино и Курехина, это Поп-механика. Итого пятеро вместе с директором.

– Поговорим и с ними, чего ж не поговорить, – медленно отвечал Романов. – А Гребенщиков, это который «Под небом голубым»?

– Точно, – подтвердил Сева.

Министр культуры Демичев сидел и хватал воздух открытым ртом – настолько необычно было для него предстоящее действо… это не Зыкина и не Магомаев и даже не ВИА «Самоцветы» со своим неизбывным «Увезу тебя я в тундру»

Перед парадным подъездом театра Ленсовета царила стандартная для всех популярных представлений суета – билеты, естественно, были распроданы давным-давно, и желающие насладиться игрой Михаила Сергеевича стояли стройными рядами и колоннами, начиная от выходов из метро «Владимирская». Но Романова с партнерами, конечно, не к центральному входу подвезли, а к служебному, который скромно притаился сбоку от основного. Встречал его лично главреж Владимиров – седой импозантный мужчина в стильном сером костюме.

– Григорий Васильевич, – начал он, – мы рады приветствовать в вашем лице высшее руководство нашего государства. Очень приятно, что оно, наконец, обратило свое внимание на проблемы культурной жизни вообще и на театральное искусство в частности.

– Мы вообще-то, – обиделся Демичев, – всегда держим наше внимание в фокусе на основных проблемах искусства вообще и театра в частности. Сейчас вот решили посмотреть, как это наше внимание сказывается на ленинградском театральном сообществе.

Но Романов не дал им обоим возможность начать межведомственную перепалку, а вместо этого спросил:

– Надеюсь, Михаил Сергеевич жив-здоров и порадует нас сегодня своей игрой?

– Безусловно, – тут же откликнулся Владимиров, – и он, и Алиса Бруновна находятся в прекрасной форме и будут задействованы с первых минут спектакля. Прошу в главную ложу, – и он повернулся боком, предлагая делегации пройти, куда следует.

– Ну что вы, как дети малые себя ведете, – выговаривал Романов Демичеву, когда они уже разместились в глубине обширной ложи, – нашли время отношения выяснять…

– Виноват, Григорий Васильевич, – потупил глаза Демичев, – не сдержался… у нас с Игорем Петровичем в свое время были серьезные споры по разным вопросам, вот и всплыло что-то из памяти…

«Трехгрошовая опера» это вообще говоря не совсем пьеса, а скорее мюзикл – Бертольд Брехт, когда творчески перерабатывал знаменитую «Оперу нищих» под нужды одного берлинского театра, тесно сотрудничал с композитором Куртом Вайлем. Он и написал целую кучу музыкальных номеров (зонгов), кои должны были по идее сопровождать каждое телодвижение артистов на сцене. Ну а кто, как не Боярский, мог исполнить эти зонги надлежащим образом? Правильно, никто…

– А что, мне нравится, – вывел в антракте свое резюме Романов, – ярко и образно показана жизнь капиталистических акул, тесно сросшихся с преступным сообществом. Боярский, конечно, певец тот еще, явно не Магомаев…

Демичев на этом моменте усердно покивал головой.

– И даже не Лещенко, – продолжил Романов, строго поглядев на министра, – но здесь он на своем месте. Именно такими и должны быть отрицательные персонажи, наживающиеся на чужом горе, – выдал он под конец такую сложную конструкцию.

Все остальные дружно задумались, но так ничего и не сообразили, чего бы сказать в ответ. А тут в ложу постучался Владимиров. Дежурно справился, как им спектакль, покивал в ответ на похвалы и проинформировал, что музыканты из рок-клуба прибыли и ждут дальнейших распоряжений.

– А пусть сюда заходят, – демократично распорядился Романов, – ложа большая, места всем хватит.

Они и зашли гуськом – впереди директор, а за ним Гребенщиков, Цой, Кинчев и Курехин. Владимиров представил всех их по очереди, и они уселись в глубине ложи.

– Вы кореец? – задал свой первый вопрос Цою Романов.

– Да, – согласился тот, – но наполовину – отец кореец, мать русская.

– А вы болгарин, судя по фамилии? – генсек перешел к Кинчеву.

– Нет, Григорий Васильевич, – открестился тот, – это просто псевдоним такой, а так оба родителя у меня русские, преподаватели технологического института.

– Понятно, – задумался Романов, прежде чем сгенерировать третий вопрос, Гребенщикову на этот раз, но тот сыграл на опережение.

– Я тоже русский, – сказал он, – родился и вырос в Ленинграде, родители на Балтийском заводе работают.

– Очень интересно, – пробормотал Романов, – вот только что были на этом заводе… но ладно, давайте досмотрим Брехта, а потом уже побеседуем о наболевшем.

* * *

Беседовать о наболевшем Владимиров пригласил всех заинтересованных лиц в свой кабинет.

– Он у меня большой и просторный, на всех места хватит… только с одним условием, Григорий Васильевич…

– С каким? – заинтересовался тот.

– Распишетесь в конце разговора на обоях – у меня там все посетители свои автографы оставляют. Генеральных секретарей у нас в гостях пока еще не бывало…

– Легко, – кивнул головой Романов, – и вот еще что – Боярского тоже пригласите, он внесет оживление в нашу беседу.