Текст книги "Заговор"

Автор книги: Сергей Шхиян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Глава 20

Попасть в гнездо заговорщиков нам помог счастливый случай. На середине улицы застряла лошадь, не желая везти поклажу. Телега была тяжелой, нагруженной с верхом, а лошадь крестьянская малорослая. Возчик, такой же, как и его тягло, мелкий, слабосильный мужик тянул ее за узду, уговаривал, охаживал кнутом, коняга храпела, пятилась в оглоблях, но идти отказывалась.

– Ну что ты с ней будешь делать! – жаловался он неведомо кому. – Такой же неслух, как его и матка. У, вражья порода!

– Что везешь? – спросил я мужика, когда мы поравнялись.

– Факелы смоляные, будь они неладны! Велели доставить в срок, а этот одер идти не желает!

– Едешь-то ты куда, к Панфнутию? – спросили.

– Ага, а вы, добрые люди, никак тоже туда направляетесь? Может, подсобите? Никак мне нельзя опоздать, барин шкуру спустит!

– Как не помочь человеку, – охотно согласился я. – Далеко еще ехать?

– Рядышком, вон там, отсюда видно, – указав рукой вперед, засуетился мужик.

– Давай, толкнем телегу, – сказал я со значением Сидору. – Нам тоже в ту сторону!

Парень понял, и мы дружно подтолкнули воз. Лошадь, почувствовав, что поклажа полегчала, уперлась, и телега сдвинулся с места.

– Нам бы только на горку въехать, там она сама пойдет, – суетился мужик, не зная, как благодарить отзывчивых прохожих.

Так мы и преодолели последний участок пути. Возчик тянул лошадь, а мы с Сидором толкали телегу сзади. Узнав, что мы привезли, во двор нас караульные пропустили безо всяких вопросов, только что обругали, что так задержались в пути.

– Везите вон к тому сараю, там все и разгрузите, – распорядился какой-то местный менеджер. – Только поторапливайтесь, а то смотрите у меня! – на всякий случай продемонстрировал он свою власть.

Я подобострастно поклонился и пообещал все исполнить в лучшем виде. Мы сопроводили воз до указанного места и начали разгружать факелы, заодно наблюдая, что происходит во дворе. Народа тут оказалось много, и все занимались своими делами, бегали, перекликались. Кроме активных участников, какие-то люди просто стояли отдельными кучками.

– Вы разгружайте без меня, мне нужно отойти по делу, – сказал я спутникам.

Дальше я действовал сообразно общей обстановке, ходил от одной группы к другой торопливой походкой занятого человека, стараясь услышать, кто о чем говорит. Как удалось понять, в группах инструктировали участников готовящегося поджога. Меня подробности их дальнейших действий не интересовали. Все равно мне такую силу было не остановить. Напрашивался единственно реальный выход из ситуации, каким-то образом обезглавить заговор.

Осматриваясь, я обратил внимание, что руководители отличались от рядовых исполнителей белыми повязками на рукавах. Они были разной ширины и у одних украшали левые, у других правые руки. В этих «знаках различия» был какой-то смысл, и я попытался понять какой. Вскоре все объяснилось. Чем выше был начальник, тем шире у него повязка. Маленькие командиры носили их на левой руке, крупные, которых тут оказалось здесь всего трое, на правой.

Мне тоже захотелось так же украсить свой вонючий кафтан. На правую руку и широкую повязку я не претендовал, но чем-то отличится от рядовых воинов невидимого фронта стоило. Однако никакого подходящего лоскута под рукой не было, и я вернулся к нашей подводе. Разгрузка там почти завершилась. Наши факелы мои «коллеги» доложили к общей куче на полу сарая и теперь вытаскивали со дна повозки плетеные корзины с какими-то непонятного назначения глиняными шарами.

Я был так занят наблюдением за двором, что вначале не обратил на эти странный предметы внимания. Только когда Сидор показал мне один такой глиняный комок и спросил что это такое, я рассмотрел его в подробностях. Шар был небольшой, неправильной формы, размером чуть меньше кулака. Из него торчал льняной шнурок. Думаю, будь во дворе светло, я бы сразу догадался о назначении странного предмета, а теперь, на ощупь, на это потребовалось несколько минут. На отгадку натолкнул торчащий из глины хвостик.

– Такими шарами монголы забрасывали деревянные крепости, – сделал я смелое по своей безответственности предположение. – Там внутри должна быть горючая жидкость.

– Как это горючая? Зачем? – не понял Сидор.

– Поджигаешь фитиль и бросаешь, – все более уверенно строил я гипотезу. – Шар разбивается, жидкость начинает гореть. Вот тебе и пожар!

– А зачем такое нужно? – вмешался в разговор крестьянин.

– Если война начнется, будут вражеские крепости поджигать.

– Ишь ты, страсти-то какие! Никак на нас кто войной идет?

– Ты откуда сам-то будешь? – спросил я мужика, как бы невзначай пряча в карманы пару поджигательных снарядов, мало ли на что они могут пригодиться.

– Здешний, подмосковный, – ответил он, – в холопах у стольника Нечаева.

– Знаю такого, говорят, хороший человек, – похвалил я.

Крестьянин на это никак не отреагировал, промолчал.

– Тебя как зовут? – спросил я, рассчитывая получить от него информацию о помещике.

– Алексеем кличут, – ответил он.

– Вот здорово, значит, мы с тобой тезки! – обрадовался я. – Послушай, друг Алексей, а не привозили вчера к вам в поместье какую-нибудь незнакомую девку?

– Беглую, что ли? – без раздумий уточнил он.

– Беглую...

– У нас, в темной сидит, от тебя, что ли, сбежала?

От такой нечаянной удачи мы с Сидором одновременно крякнули. Однако беглых девок могло быть сколько угодно, нам нужна была единственная.

– Как ее звать, не знаешь? – с надеждой спросил я.

– Нет, мне девки без надобности, я семейный. Видеть видел, а говорить не говорил.

– А какая она из себя? – горячо вмешался в разговор Сидор.

Мужик удивленно на него посмотрел. Ответил так, как и следовало ожидать:

– Девка как девка, обыкновенная, с косой и в сарафане.

– Можно, я пойду туда! – взмолился парень. – Как же она там, бедняжка?! Да я бегом добегу!

– Ты сейчас побежишь домой, я тебя уже, кажется, предупреждал! – попытался я остановить бьющий из него фонтан чувств.

Ничего не понимающий крестьянин переводил тревожный взгляд с одного на другого. Наконец у Сидора отлило от головы, и он отступил в сторону.

– Чего это он? – шепотом поинтересовался мужик. – Никак умом тронулся?

– Есть немного, – ответил я, так, чтобы слышал влюбленный, – в детстве его из люльки уронили вниз головой, вот он и не понимает, где и что можно говорить!

– Да я что, я просто так, – извинился Сидор.

– Это было последнее предупреждение, если я еще раз тебя услышу! – угрожающе сказал я. Потом заговорил с крестьянином:

– Ты когда домой собираешься?

– Как барин скажет, он тут обещал быть, – ответил он. – Наше дело подневольное, как скажут. Жаль только, пшеница уже сыпаться начинает, а я тут прохлаждаюсь! Да кто поймет землепашца!

– Покажи мне своего постельничего, я с ним поговорю, может быть, и смилостивится, отпустит. Я о нем наслыхом знаю, а в лицо никогда не видел.

Мужик обрадовался доброму слову:

– Ох, поговори, голубь, веришь, как о пшенице вспомню, душа кровью обливается! Летом же день год кормит!

– Обещал поговорить, значит поговорю. А ты случаем, дьяка Ерастова не знаешь?

– Это такой, представительный, гордый, что к моему барину ездит? – уточнил Алексей.

– Я его в лицо не знаю, может и гордый.

– Точно, так его будто и называли, Ератов какой-то, – бормотал мужик, не в силах переключиться с одной мысли на другую. – Или вроде не Ератов, а так, как ты называл! Много их к нам ездит, всех не упомнишь...

– Ладно, пойдем по двору погуляем, если заметишь хозяина или Ерастова, тихонько мне скажи, а то они рассердится могут.

– Это как водится, – согласился Алексей. – Бояре народ нетерпеливый, как что не по ним, так в крик или сразу в морду норовят. Мы обхождение знаем, не лезем с кувшинным рылом в калачный ряд!

Пока происходили все эти события, у заговорщиков приближался час X. Мелкие начальники окончили инструктаж и разрешили исполнителям отдохнуть перед началом акции. Время неумолимо уходило, а я так ничего не мог предпринять. Мелькнула мысль поджечь сено в конюшне, однако во дворе было столько людей, что начинающийся пожар тотчас заметят и потушат. Даже если бы я подожгу в сарае смоляные факелы, они не успеют разгореться. Тут нужно было подпалить что-нибудь быстродействующее, вроде порохового погреба. Вполне возможно, что он где-нибудь здесь и был, только неизвестно, где и как к нему подобраться.

– Вон идет мой барин, – перебил мои грустные мысли Алексей, указывая пальцем на переднюю часть двора.

– Барин? – не сразу понял я, о чем он говорит. – Где барин?!

– Да вон, идет по двору с тем, ну, про которого ты спрашивал.

– Ерастовым?

– С ним.

Действительно по двору шла группа из пяти человек. Впереди двое с широкими повязками на рукавах, сзади, на почтительном расстоянии, еще трое, по виду охранники.

– Который барин? – тихо спросил я крестьянина.

– Тот, что пониже, а который подороднее, Ерапов и есть.

– Вы оставайтесь, я попробую подойти, поговорить, – сказал я и неспешной походкой двинулся параллельно идущей группе.

Кажется, у меня появился единственный шанс решить вопрос в пользу Москвы. Без руководителей поджог города, просто, может не состояться. Однако как на глазах охранников напасть на двух молодых здоровых мужчин, справиться с ними и при этом остаться в живых, я не представлял. Как ни странно, просто броситься на амбразуру меня не тянуло. Героизм дело возвышенное, подвиг тем более, но мне не хотелось принести себя в жертву, тем более в таком отдаленном прошлом.

Между тем оба предводителя шли в дальнюю часть двора, туда, где темнели хозяйственные постройки. Я обогнал их по флангу и спрятался за коровником. Стоял, прижимаясь к стене, явственно различая запах молока и навоза.

Здесь, на задворках усадьбы, было тихо, все группы участников заговора остались в передней части двора.

В голове была одна единственная мысль, как отвлечь охранников и разобраться с зачинщиками. «Были бы хоть спички, можно было запалить сено», – с отчаяньем думал я. Мысль продвинулась чуть дальше, и я еще до конца не додумав, что буду делать дальше, уже вытаскивал из карманов глиняные монгольские снаряды.

Зажечь спичками запальные фитили было бы легче легкого, мне же пришлось вытаскивать огниво, высекать огонь, раздувать трут... Я уже давно в совершенстве овладел этим нехитрым искусством, но все равно времени на разжигание огня уходила почти минута.

– Ты это чего здесь с огнем балуешь? – сердито спросил из-за спины незнакомый голос.

Я обернулся и низко поклонился дьяку Ерастову. Пока разгибался, подумал, не попробовать ли воспользоваться такой знаменательной встречей, однако за его спиной уже выросли охранники, кинжал был у меня в ножнах, да еще спрятан под кафтаном.

– Корова, господин, должна отелиться, вот и пришел проверить, как она. А там темнота, хоть глаз выколи, – повторяя поклон, ответил приниженным «холопским» голосом.

– Ну, смотри, с огнем осторожнее, пожара не наделай, – брезгливо сказал Ерастов, теряя ко мне интерес.

В предрассветных сумерках я смог рассмотрел его высокомерное, полное лицо. Ни по возрасту, ему было явно под тридцать лет, ни по виду на воскресшего царевича он никак не тянул. Разве что царским у него было высокомерие.

– Главное – не терять время, тогда все получится, – сказал он своему спутнику стольнику Нечаеву.

Этого типа я вспомнил, оказывается, видел несколько раз в царском дворце. Он меня в простонародном кафтане, и низко надвинутой на глаза войлочной шапке, конечно, не узнал.

– Давай здесь, что ли, поговорим, – сказал Ерастов, отходя от коровника.

Больше я ничего не услышал, тем более что был занят делом, раздувал трут. Когда он разгорелся, вошел внутрь коровника. Фитильки загорелись сразу, видимо, были чем-то пропитаны. Я вернулся наружу и зашел за угол. Оба глиняных шара, чертя в воздухе сложные огневые узоры, улетели в ночь. Бросал я их, что было сил, и улетели они довольно далеко, так что их падения землю слышно не было. Зато там разом вспыхнули два костра.

Такое хозяйский глаз пропустить, конечно, не мог. Ерастов приказал охранникам, и те, гулко топая ногами, побежали смотреть, откуда возник огонь. Оба главных заговорщика остались стоять на месте, с безопасного расстояния наблюдая за необыкновенным природным явлением.

Моих шагов они не слышали. Надеюсь, боли тоже не почувствовали. Во всяком случае, оба даже не вскрикнули, когда мой кинжал поочередно входил им в спины чуть ниже лопаток.

– Здесь что-то горит! И никого нет! – крикнул издалека кто-то из охранников. – Сейчас потушим, – добавил он, поворачиваясь в нашу сторону. Со света ему ничего не было видно.

Что там было дальше, не знаю, пока не обнаружили тела и не началась тревога, я побежал в сторону сарая, где меня ждали Сидор с Алексеем. Небо уже начинало сереть, и нужно было торопится уносить ноги. Еще задыхаясь от неистового бега, я неспешным шагом подошел к товарищам. Те вдвоем сидели на облучке телеги и разговаривали.

Тревога пока не началась, видимо, охранникам затоптать огонь оказалось не так-то просто.

– Ну, что? – с надеждой спросил крестьянин.

– Все в порядке, барин разрешил, можешь уезжать, – стараясь сдержать сбившееся дыхание, ответил я. – Поехали, нам тоже пора.

– Помогите! – отчаянно закричали с дальнего конца двора.

– Чего это там? – спросил Алексей, разворачивая лошадь.

– Кто его знает, может быть, кто-нибудь поскользнулся, – ответил я первое, что пришло в голову. – Выезжайте, я вас догоню.

Лошадка бойко потащила пустую телегу навстречу бегущим вглубь усадьбы людям. Там кричали все тревожнее и отчаяннее. Двор пустел. Я заскочил в сарай, рассовал по карманам, сколько влезло, замечательных глиняных шаров, а пару разбил об пол. В руке у меня по-прежнему оставался тлеющий трут. Я бросил его в разлившуюся жидкость и, не оглядываясь, пошел к открытым воротам.

Улица была пустынна. Впереди, уже шагах в пятидесяти, тарахтели по неровной дороги тележные колеса, уныло скрипели несмазанные оси.

– Чего там случилось? Почему кричали? – спросил крестьянин, когда я догнал подводу.

– Пожар, – коротко ответил я, оглядываясь через плечо на первые всполохи. – Вовремя мы оттуда уехали!

Сидор вывернул шею, пытаясь понять, что случилось в имении дьяка, но меня спросить боялся, помнил угрозу. Его мучило любопытство, но он понимал, что разговаривать на эту тему в присутствии крестьянина нельзя.

Ехали мы медленно, кляча еле брела, с трудом справляясь даже с пустой подводой. Мы молча шли рядом с мужиком, ведущим ее под уздцы. Кончалась короткая летняя ночь, на востоке уже розовели облака. Просыпались птицы.

– Вы далеко от Москвы живете? – не выдержав долгого молчания, спросил возчика Сидор.

– Нет, совсем рядышком, почитай, сразу за городской стеной, – ответил тот. – Скоро приедем.

– Нас до утра за городские ворота не выпустят, – заметил я, – так что скоро никак не получится.

– Выпустят, – успокоил меня Алексей, – я специальное слово знаю. – Когда сюда ехал одно сказал, а теперь скажу другое, нас и пропустят. Моего барина стрельцы чтят.

Было похоже на то, что в заговоре на стороне Ерастова участвует половина Москвы.

Когда наша лошаденка доковыляла до городских ворот, нужды в пароле больше не было, их и так уже собирались открыть. Алексей занял очередь на выезд, и мы с Сидором остались вдвоем. Теперь у него появилась возможность удовлетворить любопытство, но прямо спрашивать он не решился, принялся выведывать обиняком:

– Что-то я пожаров нынче в Москве не заметил, неужели у дьяка ничего не вышло?

Мне после двух бессонных ночей так хотелось спать, что желания разыгрывать парня не было. Потому я, не отвечая на его риторический вопрос, коротко рассказал, чем кончился заговор. То, что я всего час назад убил двоих людей, подействовало на Горюнова так угнетающе, что уже я смотрел на него с нескрываемым удивлением.

– А как-нибудь по-другому нельзя было? – виновато улыбаясь, спросил он. – Если бы с ними поговорить, пристыдить. Сказать бы им, что они не они по-божески поступают...

– Ты это серьезно говоришь? – спросил я.

Парень окончательно смутился.

– Думаешь, не послушались бы?

– Если бы я им такое сказал, то мы бы с тобой, да заодно и наш кучер, уже к райским вратам подлетали, – сердито ответил я.

В чем-то я его понимал, такие люди не от мира сего попадаются в любые эпохи.

Мне и самому делалось тошно, когда я вспомнил, как легко, почти без сопротивления кинжал входил в человеческую плоть. Мне кажется, нормальный человек никогда не сможет привыкнуть к убийству. Это противоречит его естеству. Можно постараться отгородиться от раскаянья...

– В таких делах приходится быть жестоким, – сказал я, стараясь, чтобы голос не дрогнул, – здесь кто кого. Когда люди начинают бороться за власть, они никого не жалеют.

– Но ведь тебе власть не нужна, почему ты убиваешь?

Вопрос у Сидора получился, что называется, хороший. Только ответить на него мне было нечего. Конечно, я мог бы сказать о борьбе за справедливость, защите слабых и угнетенных, все это было правдой, но какой-то слишком пафосной и неубедительной. И вообще, на этот вопрос ответить просто я не мог, даже сам для себя. Пришлось искать отговорку:

– Если бы я их не убил, они половину города сожгли, да и до Прасковьи бы не дали нам добраться.

Упоминание девушки, кажется, его убедило, что другого выхода у меня не осталось, как только убить супостатов. Во всяком случае, больше на эту тему разговора не возникло. Да было и не до того, стрельцы уже открыли ворота, и народ бросился к выходу, так, будто в городе бушевал пожар. Навстречу ломились жаждущие войти, сталкиваясь со стремящимися выйти. Нашего возницу так затолкали, что пришлось придти ему на помощь, чтобы не потерять провожатого.

– Это что же у нас за люди такие, – сетовал Алексей, когда мы, наконец, миновали цитадель государевой мощи, – разве нельзя не спеша, один за другим...

Безусловно, он был совершенно прав. Только почему-то сам так рвался выехать первым, что на лошаденке порвалась мочальная сбруя.

– Далеко еще? – нетерпеливо спросил мужика Сидор.

– Да вон тем проселком, сразу за леском.

Глава 21

Вскоре мы съехали с большой дороги, и сразу за молодым березняком увидели крепкие стены подмосковной вотчины стольника. Как у большинства российских чиновников, у Нечаева были проблемы со вкусом, но никак не с размахом. Поместье напоминало настоящее городище со своей фортификацией. Я с невольным уважением рассматривали широту замысла и грандиозное воплощение амбиций государева служащего среднего ранга.

– А ты хотел идти сюда один, – сказал я Сидору, – туда и с войском просто так не пробиться!

– Твоя правда, – с гордостью за хозяина подтвердил Алексей. – Пусть все знают, что мы не последние люди на Москве!

– У вас здесь кто сейчас главный? – спросил я.

– Чего? – не понял мужик.

– За хозяина кто остался?

– А, так есть такой, как же не быть, хозяйство большое, глаз да глаз нужен. Мы же, мужики, сами как на работу смотрим? Нам бы только бы свое урвать, так что без строгости никак нельзя!

– И кто здесь управляет? Имя у него есть? Звать управителя как? – прервал я рабские теоретические рассуждения каскадом наводящих вопросов.

– Так есть, конечно, почему и не быть? Как же без имени? – удивился такому вопросу Алексей, а звать просто, – он надолго задумался, вспоминая простое прозвище управляющего, наконец, сказал, – звать его, Василий Григорьич.

Мы наконец добрались до ворот. Алексей оставил лошадку, подошел и постучал в них кнутовищем. На его призыв никто не откликнулся. Он постучал снова.

– Вот, анафемы эти стражники, спят еще, поди! – виновато сказал он. – Ждать придется, покуда не пробудятся.

– И когда они обычно пробуждаются? – поинтересовался я.

– Когда как, когда я ночью уезжал, они еще не ложились, в зернь играли, так что, может, и не скоро. Ничего, нам не к спеху, подождем, глядишь, к обеду проспятся.

– Атак, не через ворота, внутрь попасть можно?

– Почему ж нельзя, только там телега никак не пройдет, там все бревнами завалено.

– Давай оставим ее здесь, потом когда ворота откроют, заберешь.

– А Сивка?

– Сивку распряги, пусть здесь пасется.

– Распрячь оно, конечно, можно, только боязно, как бы лихие люди не попользовались. Хоть кобыла, его матка, дрянь лошадь, нравная, а он сам Сивка-то, конь хоть куда. За таким конем глаз да глаз нужен, а то конокрады уведут! Да и телега-то справная, одним словом хорошая телега. Такая телега...

– Знаю, до Казани доедет, – перебил я. – Покажи нам проход, а сам оставайся своего Сивку стеречь.

Мне показалось, что Алексей оставаться за воротами не захотел и заинтересовался Казанью, но я тему погасил:

– Веди скорее, а то барин осерчает!

Алексей тяжело вздохнул, подозрительно оглядел пустынные просторы родной земли и махнул рукой:

– А, семь бед, один ответ, пошли, коли так.

В пролом крепостной стены телега действительно не прошла бы. Не потому, что он был узок, наоборот, слишком широк, но весь завален рухнувшим строительным материалом. Мы пробрались по бревнам внутрь цитадели. От комментариев я воздержался, с интересом ждал, чем еще порадует архитектурный и хозяйственный гений постельничего. Посмотрел вокруг и решил, что отложу эстетические оценки до другого раза. Задний двор был замусорен, неухожен и убог. Под ногами хлюпала зловонная жижа. Возле скотных помещений высились горы навоза, так что нас сразу же облепили слепни и мухи.

Отмахиваясь от агрессивных насекомых, мы пошли вглубь двора.

– Послушай, Алексей, где, ты говорил, у вас темная, в которой вчерашнюю девку держат? – спросил я, зажимая нос от резких запахов жизнедеятельности людей и животных.

– Так вон, мы мимо прошли, – указал он на один из бревенчатых сараев.

– Посмотреть на нее можно, а то будем за нее перед Василием Григорьевичем хлопотать, а девка окажется не та.

– Так почему не посмотреть, пошли, посмотрим. Там караульным мой кум Степан.

Мы вернулись к «темной», но никакого Степана здесь не оказалось, а сама тюрьма была заперта, вернее,, подперта деревянным колом. Я его убрал и распахнул дверь.

– Есть тут кто-нибудь? – крикнул в темное помещение.

– Есть, – откликнулся мужской голос, и на свет Божий показался прилично одетый мужчина, правда одежда у него была не в порядке, а лицо помятое и усталое. Он удивленно осмотрел нашу странную компанию.

Алексей низко поклонился арестанту. Мы с Сидором ожидали другого явления и не сразу на него отреагировали.

– Здесь должна была быть женщина, – наконец сказал я.

– Есть и женщина, но она еще спит, – объяснил он.

Разговор у нас получался светский, будто мы зашли сюда в гости.

– Ее не Прасковьей зовут? – не выдержал неизвестности Сидор.

– Не знаю, она не называлась, – ответил арестант и крикнул вглубь сарая, – боярышня, тебя тут спрашивают!

Неожиданно в разговор вмешался наш провожатый, он вновь низко поклонился арестанту:

– Доброго тебе утречка, Василий Григорьич!

– Здравствуй, Алексей, – ответил тот, отстраняясь от двери, из которой, едва его не сбив с ног, выскочила взлохмаченная Прасковья. Она уставилась на нас во все глаза, засмеялась и бросилась мне на шею.

Я только успел про себя отметить, что арестант, скорее всего, и есть управляющий, как был захлестнут эмоциями.

То, что здесь началось, думаю, не требует особых комментариев. Мы обнимались, целовались и радовались встрече. Наконец, девушка немного успокоилась, и я смог переключиться на Василия Григорьевича. Он все это время стоял, прислоняясь плечом к стене узилища, с ироничной улыбкой рассматривая нашу компанию. Я его спросил:

– Ты, если я не ошибаюсь, здешний управляющий?

– Бывший, – ответил он, – сегодняшней ночью стал простым арестантом. – Если вы хотите увезти отсюда девушку, тогда поторапливайтесь, когда вернется хозяин, вам придется составить мне компанию.

– Нам спешить некуда, он теперь сюда нескоро явится, разве что после второго пришествия, – сказал я. – А вот с тобой бы я очень хотел поговорить, у меня есть много вопросов.

– Что значит... Ты хочешь сказать, что постельничий? Я же его вчера вечером видел живым и здоровым, – теряя весь свой иронический настрой, забормотал он.

– Все мы под Богом ходим и не знаем своего последнего часа, – нравоучительно объяснил я. – Сейчас человек жив, через минуту, глядишь, умер. Неисповедимы пути...

Однако он не дослушал сентенцию, перебил на полуслове:

– Значит, умер Нечаев!

Он был так искренно удивлен, можно даже сказать, ошарашен новостью, что начал нервно перебирать застежки на кафтане, потом пробормотал:

– Этот всем новостям новость. Как же это он так сподобился?

– Добрые люди помогли, чтобы случаем не сжег Москву.

В этот момент в наш разговор вмешался Алексей:

– Как же это ты, тезка, сейчас говоришь, что барин помер, а давеча сказывал, что он меня домой отправил? Что он, с того света тебе приказ передал?

– Сначала передал, а потом и умер, – ответил я, – помнишь, сначала крики были, а потом все люди на зады побежали, вот тогда и твой барин преставился.

– Что же ты сразу не сказал, как же так, барин помер, а я даже не перекрестился?! – испуганно воскликнул он.

– Ничего, он тебя с того света простит, – успокоил я верного холопа, потом обратился к управляющему:

– Есть здесь спокойное место поговорить? И прикажи баню, что ли, натопить, нужно дать Прасковье помыться, до чего изверги довели девушку!

– Коли так все хорошо сложилось, то почему бы и не поговорить, – ответил Василий Григорьевич. – И Прасковью вашу отмоем, будет еще чище, чем прежде. Пойдемте в господскую избу, я проверю, что тут за ночь без меня произошло, и о бане распоряжусь.

Мы с ним пошли впереди, следом Прасковья с Сидором. Парень заботливо поддерживал измученную девушку. Я незаметно рассматривал нового персонажа нашей драмы. На первый взгляд управляющий мне понравился, но я не спешил делать выводы, предполагая, что вся местная братия была замазана и в секс-индустрии, и в государственном заговоре. Мы прошли загаженным двором и вышли к парадным покоям, где была образцовая чистота.

– Хорошо вы здесь управляете, – не удержался я от комментария, – лицо мыто, остальное в дерьме.

– Это точно, потому меня постельничий Нечаев и подрядил порядок навести. Да только не успел я за толком дело взяться, как прогневил хозяина и попал под замок.

– Так ты недавно здесь? – задал я принципиальный для меня вопрос.

– Третью неделю.

– А раньше чем занимался?

– Своей вотчиной владел, да только сожгли ее вольные казаки, крестьяне разбежались, вот и пришлось в Москву перебираться.

– Как ты к стольнику попал?

– Дядька посодействовал, пообещал тут манну небесную, а сам видишь, что получил, едва живота не лишился!

За разговором мы вошли в господскую избу. Как и в большинстве подобных ей, внутри ничего интересного не оказалось. Время было раннее, дворовые еще спали, так что нам пока никто не мешал. Прасковья села рядом со мной и устало сложила руки на коленях. Выглядела она совсем измученной.

– У вас баню вчера топили? – спросил я управляющего.

Тот пожал плечами:

– Не знаю, мне было не до того. Хотя обычно топят, Нечаев любит смывать грехи.

– Хочу в баню! – оживилась девушка.

В горницу, где мы сидели, вошла какая-то заспанная старуха в одной ночной рубашке и уставилась на управляющего и на нас, как на привидения. Тот ее окликнул:

– Бабка Варвара, отведи гостью в баню.

Старуха перекрестилась и, скорбно поджав губы, пошла к выходу. Прасковья заспешила следом, за ней Сидор. Мы с управляющим остались с глазу на глаз. Возникла неловкая пауза, оба не знали, сколь откровенно можно говорить друг с другом.

– Убили, значит, постельничего, – задумчиво сказал он, – не знаешь, кто?

– Знаю, я убил.

– Ты? – только и нашелся переспросить он.

– Другого выхода не было, они с дьяком Ерастовым хотели поджечь Москву.

– А ты сам-то кто таков будешь? – помолчав, спросил он.

Я назвался. Почему-то мое имя произвело на управляющего сильное впечатление. Однако кажется, не негативное. Василий Григорьевич теперь смотрел на меня, скорее как на какое-то чудо морское.

– Тот самый окольничий, значит! – наконец сказал он. – Вот не думал тебя увидеть!

– Ты что, меня знаешь?

– Наслышан! Много о тебе здесь разговоров велось! А уж как ругали, не приведи Господь!

Я молча слушал, ждал, что он скажет еще.

– Сколько к тебе убийц подсылали, а ты все еще жив! – почти восхищенно говорил управляющий. – Я-то думал, ты разбойник из разбойников, а ты вроде совсем и не такой!

– Так это Нечаев меня пытался убить? – перебил я.

– Какое! Против тебя такие силы стоят, что лучше бы тебе в Москву век носа не казать. Я толком не знаю, при мне такие разговоры не велись, но краем уха слышал, что против тебя не только первые бояре ополчились, но и самого царя склонили тебя на дыбе испытать.

– Ты это точно знаешь? – спросил я, внимательно глядя ему в лицо. Я только вчера был в царском дворце, и никому в голову не пришло меня задержать. Управляющий пожал плечами:

– Слышал краем уха, хозяин вот в этой горнице говорил о тебе с каким-то знатным человеком. Голову на заклание класть не стану, может быть, что-то не правильно понял. Я их из-за двери слышал, а когда вошел, они замолчали. – А то, что тебя приказали убить, несколько раз говорили при мне.

– Ну, это не новость, уже несколько раз пытались, – а вот что царя против меня настроили, я не знал. Ты не можешь точно пересказать, что они говорили?

Василий Григорьевич наморщил лоб, пытаясь вспомнить разговор.

– Постельничий сказал тому человеку, что с Крыловым все решено. Тот спросил, что они будут делать, если опять не получится. Хозяин засмеялся и говорит, что тогда его, ну, значит, тебя, царь на дыбу вздернет, и ты во всем и сознаешься. Потом я вошел, и они замолчали.

То, что он рассказал, было похоже на правду, но ни еще о чем не говорило. Нечаев мог врать или блефовать.

– А что за знатный человек тут был?

Он пожал плечами.

– Не знаю его имени, но приехал он в карете с большой охраной. Тут последние дни много людей побывало, один знатнее другого, разве что самого царя не было.

– Ну, ему-то тут делать было нечего, – задумчиво проговорил я, даже примерно не представляя, что мне дальше предпринимать. Если на меня ополчилось боярство, то конец мог быть только один. Причем гарантированный. К тому же теперь на мне висит убийство двух важных государевых сановников. Поди докажи, что они замышляли заговор. На самого Лжедмитрия я больше не рассчитывал. Он был, как мне казалось, человеком порыва, а не умным правителем. Мог спонтанно помиловать, как простил Василия Шуйского, уличенного в измене и попытке переворота, так же мог приказать и пытать невиновного. Я не имел за спиной могучего семейного клана, как Шуйские или Романовы, а был одиночкой, как говорится, без рода и племени. А теперь царь еще прозевал крупномасштабный заговор. Такие люди на престолах долго не засиживаются...