Текст книги "Под знамением Бога Грозы. Книга вторая. Месть Богов"

Автор книги: Сергей Шаповалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Сергей Шаповалов
Под знамением Бога Грозы. Книга вторая. Месть Богов

Часть третья
Кровь за власть

1

…Передо мной не вставай!

Стала душа моя злою.

Мертвых я видел своими глазами

На Темной Земле,

Праху подобны они…

«Из песни об Улликумме».

Суппилулиума решительным движением откинул тяжелую занавесь, скрывавшую вход в покои Фыракдыне. Уже наступила глубокая ночь, и прекрасная таваннанна готовилась ко сну. Небольшую, но богато убранную спальню наполнял завораживающий тонкий аромат благовоний. Серебряные лампадки с тоненькими язычками желтого мерцающего пламени бросали мягкий свет на стены, обтянутые нежно-розовой тканью. Посреди спальни раскинулось просторное мягкое ложе, украшенное золоченой резьбой. Постель скрывал роскошный балдахин из тонкого ассирийского льна спокойного голубого цвета. В одном из углов покоев находилась небольшая золотая истанана: черный куб базальта, на котором стоял лев, вырезанный из голубого мрамора. На спину льва опиралась ногами грозная богиня Сауска. Черты лица и тела правдоподобно сотворил великий мастер из серебра и украсил драгоценными камнями. В другом углу располагался низенький туалетный столик со множеством глиняных флакончиков, маленьких серебряных баночек, золотых гребешков, туалетных ложечек и других прелестных мелочей, необходимых красивой женщине.

Перед столиком на деревянном стульчике с небольшой спинкой сидела сама Фыракдыне. Две девочки-невольницы готовили правительницу ко сну. Таваннанну уже облачили в тонкую ночную хубику с широкими рукавами до локтей. Одна из невольниц расчесывала черные жесткие волосы, плащом укрывавшие плечи и спину правительницы. Широкий гребень из электрона исчезал вместе с кистью в густом водопаде волос. Другая невольница держала зеркальце из полированного серебра с затейливым узором по ободку.

Заметив вошедшего Суппилулиуму, правительница невольно вздрогнула и подала знак прислужницам. Те накинули на плечи таваннанне красную шерстяную андули и, склонившись до земли, попятились из спальни.

– Мог бы предупредить перед приходом. Скоро полночь, – упрекнула его таваннанна, слегка покраснев.

Суппилулиума промолчал. По его мрачному лицу и гневному сверлящему взгляду, Фыракдыне поняла, что лабарна пришел не для выполнения супружеских обязанностей, а для тяжелого неприятного разговора.

Таваннанна покорно ждала, когда лабарна начнет. Суппилулиума же продолжал безмолвно жечь ее взглядом. Наконец Фыракдыне не выдержала и воскликнула:

– В чем ты меня хочешь обвинить? Я в заговоре не участвовала. Наоборот, предупредила тебя перед походом на Митанни, что среди твоих слуг – предатель. Хоть Иссихасса и является мне родственником, однако, никаких тайных дел я с ним не вела. Все мои мешеди взошли на стены и готовы были погибнуть, защищая тебя.

– Я знаю. Если б ты участвовала в заговоре, я бы давно приказал тебя схватить и посадить в темницу, – наконец пробурчал лабарна. – Меня волнует другое: Иссихасса пришел с войсками свергнуть меня и не побоялся гнева Богов. Когда я попытался его укорить, он напомнил мне о лабарне Арнуванде, о моем брате. Обвинил меня в том, что я подослал убийцу. Это – ложь. Фазарука хотел пробраться в покои Арнуванды и прикончить правителя, но я не разрешил. Мало того, я собирался покинуть Хатти, дабы не мешать брату управлять страной.

– Я верю тебе, – голос таваннанны прозвучал глухо.

– Но не это главное, – продолжал Суппилулиума. – Почему Иссихасса, в связи с самоубийством лабарны Арнуванды, вспомнил тебя?

Фыракдыне побледнела и плотно сжала губы. Она дрожащей рукой взяла со столика серебряное зеркальце, затем со злостью швырнула его на место и раздраженно произнесла:

– Ты же знаешь, и все знают, что Арнуванда покончил с собой. Сколько грязи намешали вокруг его смерти! Зачем вновь все ворошить?

– Эта грязь попала на нас, а я хочу быть чистым перед Богами. – Суппилулиума пристально посмотрел таваннанне в глаза и осторожно спросил: – Нас никто не слышит?

– На страже стоят лувийцы. Говори на древнем хаттском. Они плохо понимают этот язык.

– Тогда я поделюсь своими сомнениями, – уверенней и тверже продолжил лабарна. – Я прекрасно знал брата. Ты тоже прекрасно помнишь все его слабости. Могу сказать с уверенностью: Арнуванда не мог убить себя, да еще таким образом. Он был труслив и малодушен. Я бы еще как-то поверил, что он смог бы пересилить себя и выпить чашу отравленного вина, на крайний случай – вскрыть вены. Но воткнуть кинжал в сердце собственной рукой – сомневаюсь! Ему не хватило бы духа. Уверен – его убили! И сделал это кто-то из окружения лабарны. Но к нынешнему времени из тех вельмож мало кто остался в живых.

Таваннанна резко встала. Лицо ее совсем обескровилось и вытянулось. Глаза испугано блестели.

– Что ты хочешь этим сказать? – выдавила она из себя, сжимая кулачки.

Суппилулиума схватил ее за плечи, грубо усадил обратно на стульчик и прямо в лицо произнес:

– Я по твоим глазам вижу: тебе известно, как погиб правитель. Ты первая обнаружила лабарну мертвым. И еще одно странное обстоятельство: он зарезал себя почему-то в твоей спальне.

Глаза Фыракдыне становились все шире. Лицо сделалось похожим на кусок мрамора. Но она вдруг воскликнула властным голосом:

– Убери руки!

Суппилулиума невольно отпрянул. Сам не сознавая, он подчинялся этой властной женщине, где за красивой внешностью пряталась огромная сила воли и хладнокровие. Фыракдыне не страшен никто. Даже при виде Ярри, ее сердце не дрогнет.

– Тебя мучает совесть? – тихо, но очень твердо произнесла она. Встала и повернулась спиной к лабарне, чтобы он не заметил злости на ее лица. – Твоя совесть чиста. Ты боишься, что будешь держать ответ перед Богами за смерть Арнуванды? Но Боги-то знают истинного убийцу. Так чего ж ты мучаешься? Зачем врываешься ко мне среди ночи, шумишь. Неужели думаешь, что панкус поверит словам предателя Иссихассы?

– Я хочу знать правду, – настойчиво требовал лабарна. – Я невиновен, но неизвестность гнетет меня и не дает спокойно спать.

Таваннанна повернулась к нему всем телом. На ее бледном лице сверкали глаза пантеры, загнанной в угол. Она решительно сказала:

– Ну, знай же правду! Хоть я не уверенна, что, познав ее, ты сможешь спокойно уснуть. Пусть волосы твои поседеют. – Она вся напряглась и, чеканя каждое слово, произнесла: – Лабарну Арнуванду убила я!

– Что? – лицо лабарны перекосилось от ужаса. Словно через какую-то завесу прозвучали эти четыре слова. Его мозг отказывался принять смысл услышанного.

– Да, я, таваннанна Фыракдыне, великая правительница Хатти, твоя старшая жена и мать твоих детей.

– Нет! О, Боги! – воскликнул Суппилулиума и грохнул кулаком по туалетному столику. Заколки, броши, баночки – все посыпалось на пол.

Тут же в спальне появились два здоровенных лувийских охранника, привлеченные шумом. Но, увидев, что все в порядке, и их помощь не требуется, моментально исчезли.

Лабарна отсутствующим взглядом смотрел на упавшие баночки и разлитые по полу ароматные масла. Его взгляд медленно переместился на лицо таваннанны. Как бы удивляясь, он спросил:

– Тебе все это время не было страшно? Ведь ты пошла против воли Богов. Нарушила священный закон Телепину. Совершила страшный, тяжелый грех. – Суппилулиума сел на стульчик и сжал руками виски.

– У тебя дурная привычка: когда злишься, все время стучишь кулаком по столу, – ровным голосом упрекнула его Татухепа. Ее лицо приобретало нормальный цвет. – Ну, как? Тебе стало легче от моего признания? Вспомни то время. Ты сам кричал на Большом Собрании, что Арнуванда проклят Богами. Еще пару лет его правления, и от Хатти осталось бы несколько городов подвластных Митанни. Я бы стала рабыней и мыла ноги какому-нибудь ассирийскому тамкару. – Она подошла к изголовью ложи и достала откуда-то из потайного места кувшин с вином. Не соблюдая никаких приличий, великая таваннанна приложилась прямо к узкому горлышку. Отпив несколько крупных глотков, она продолжала: – Да, я его зарезала, и рука моя не дрогнула, а душа не испытывает угрызения совести. Это говорит о том, что руку мою направили богини Истустая и Папия, прядущие в подземном мире нить жизни лабарны. А совесть мою охраняет Богиня Солнца Вурусему и святая мать Сауска.

– Что ты такое несешь? По закону, я обязан отдать тебя на высший суд панкуса. Панкус должен осудить тебя на смерть, – удрученно произнес Суппилулиума.

– Только попробуй! – прошипела Татухепа, превратившись в тигрицу, готовую прыгнуть и разорвать обидчика на куски. – Я тут же объявлю панкусу, что убила Арнуванду по твоему уговору. А, впрочем, – Она мгновенно расслабилась и пожала плечами. – Никто не сможет доказать мою вину. Разве только Иссихасса.

– Опять Иссихасса! – прорычал Суппилулиума, сжимая руки в кулаки. – Расскажи все. Я должен знать!

– Хорошо. Я расскажу. А ты потом решай: осуждать меня или простить. Запомни: я не говорю: казнить или помиловать, потому что Арнуванда воистину был проклят Богами, и его кровь не запачкала мои руки. На его совести много грязных убийств. Он и тебя собирался прикончить, если б Фазарука не перерубил хребет одноглазому старику там, в подземелье Цапланды.

Суппилулиума содрогнулся, вспомнив сырое подземелье Цапланды и сгорбленного одноглазого старика с кинжалом в руках. Фыракдыне еще глотнула вина и поставила кувшин на стол.

– Мне исполнилось пятнадцать, когда я стала женой лабарны Арнуванды, хотя перед Богами, меня обещали совсем другому. Мой суженый служил телепурием в городе Арина. Мы должны были через год произнести клятву в верности перед истаннаной Богини Солнца. Но однажды, во время праздника Пуруллия, где я участвовала в танцах жриц Богини Сауски, Арнуванда приметил меня. Я так понравилась лабарне, что он решительно наплевал на гнев Богов и совершил ужасную подлость. Ты помнишь эту историю? Телепурий выпил много вина, пошел ночью проверять посты на крепостной стене и случайно свалился вниз. Глупее ничего нельзя придумать.

– А кто был отцом этого юноши? – поинтересовался Суппилулиума.

– Жезлоносец Хухулилла. Теперь ты понимаешь, почему жезлоносец защищал тебя в Цапланде, не испугавшись гнева Арнуванды, а после привел в Хаттусу войско Вурусему. – Суппилулиума кивнул. – После гибели жениха, я не долго носила траур. Вскоре меня отдали в жены лабарне. Я ничего к нему не чувствовала, кроме отвращения. Но, став супругой лабарны, я невольно оказалась возле государственных дел. Не знаю зачем, но Арнуванда частенько приглашал меня на собрание панкуса. Наверное, хотел показать всем, какая у него красивая жена. Правителем же он был бездарный. Многие телепурии потянулись ко мне с просьбами и жалобами. Хотели, чтобы я повлияла на некоторые решения лабарны. Вскоре я с ужасом поняла, что Хатти делает последние вздохи. Города плохо защищены. Землепашцы страдают от поборов. Во многих землях голод и разорение. На границах неспокойно. Правитель, тем временем, заключал какие-то нелепые договоры с Митанни и Арцавой, тем самым, приближая гибель государства. Закатывал пиры и веселые охоты. Сановники все чаще приходили ко мне и умоляли хоть как-то повлиять на правителя. Казна пуста. Соседи дерзко разоряют города и переманивают землепашцев. В войске все чаще случаи неповиновения и дезертирства. А чем я могла помочь?

Не в силах дольше выслушивать жалобы, я попросила отпустить меня в Цапланду к Таваннанне Никламати. Арнуванда возмущался, покричал, но все же разрешил. Как раз через неделю нагрянули каскийцы. Правитель Великой Хатти – жалкий трус – сбежал, оставив на сожжение священную столицу. Я пришла в отчаяние. Чего же дальше ждать? Если враг сжег Хаттусу, то вскоре вся земля Хатти запылает. Хоть я и хурритка чистых кровей, но мои предки еще при Великом Лабарне служили в Хаттусе и в Арине, ходили в походы вместе с победоносным Мурсили, когда пал Вавилон к его ногам. Мой отец командовал войском Бога Зерна при лабарне Тудхалии и погиб под Удой, защищая город.

Я безумно люблю Великую Хатти и не могла поверить, что скоро на месте цветущих долин будет степи, поросшие сорной травой; вместо могущественных городов останутся жалкие поселения полудиких скотоводов. Со всех сторон будут приходить враги набирать рабов, как тягловую скотину из стада. Самое ужасное, что никто из близкого окружения лабарны не разделял мои опасения. Все, как один, старались быть глухими и слепыми. Отчаявшись, я начала бредить о том, как бы самой захватить власть и спасти хоть какую-то часть от бывшей огромной державы, хоть несколько городов. Но вокруг я не видела ни одного воина, способного набраться смелости и поддержать меня в дерзком замысле, а возможно и в заговоре. Видела только трусов и льстецов. А враг тем временем безнаказанно опустошал земли. Великая Хатти умирала.

И вдруг, все заговорили о Суппилулиуме. Будто огненный меч Бога Солнца прорезал свинцовые тучи. Нас оповещали обо всех победах дерзкого юного полководца. Мне стало понятно, что наши стремления совпадают, только ты уже действуешь, а я бессильна что-либо предпринять. Иссихасса, упросив старую таваннанну отдать ему мешедей, ушел к тебе на подмогу. Я хотела идти с ним, все равно кем, хоть лучником, хоть помогать лекарям. Но Никламати, со слезами на глазах просила остаться возле нее в Цапланде.

Наконец объявился Арнуванда. После разгрома Каски и Арцавы, у него, наконец, хватило смелости спуститься с Бычьих гор. Осознавая свой позор, он ходил злой, ни с кем не разговаривал. Когда же узнал, что ты взялся за восстановление Хаттусы, его чуть не хватил удар. Телепурии отдаленных земель перестали ему подчиняться. А глава Верхней Страны, Хемиша прогнал посланников, да еще пригрозил вырезать им печень, если они еще заявятся. Запершись с преданными сановниками в тайной комнате, он строил планы, как тебя скорее извести. Они решили вызвать тебя на Большое Собрание, обвинить в нарушении закона Телепину, затем казнить. В крайнем случае, если панкус воспротивится, подослать убийцу. Я поняла, что это конец не только для тебя, но и для всей Хатти. Тогда я решила настроить против Арнуванды некоторых сановников, которые еще сохранили разум и не потеряли совесть. Да, это я подговорила жезлоносца Хухулилллу поддержать тебя. Каков ты был на Большом Собрании! Я глаза не могла оторвать. Но эти трусливые шакалы по прозвищу «Великий род» сидели и молчали. Только Хухулилла что-то мямлил в твое оправдание. Потом тебя вместе с Цулой увели в подземелье. Я ушла с Большого Собрания, посмеявшись над панкусом. Арнуванда не особо на меня злился. Ему было важно то, что с тобой покончено. Я пыталась хоть что-нибудь придумать, чтобы вытащить тебя из подземелья. Хотела с мешедями прорваться в темницу и освободить. Фазарука оказался проворнее.

Арнуванда пришел в бешенство, когда узнал о твоем побеге и раздавал пощечины направо и налево. Когда же нашли в темнице окоченевшее тело одноглазого, лабарна потерял сознание и долго не мог придти в чувства.

Арнуванда в бешенстве решил наказать всех бунтарей и потребовал готовить войска для похода на Хаттусу. Я поняла, что может произойти кровопролитие, после которого некому будет защищать даже Цапланду. Решила любой ценой предотвратить очередную глупость Арнуванды. Мне удалось поговорить наедине с Хухулиллой. Он и без того впал в немилость у лабарны. А тут я ему сказала, что он не будет стоить и кусочка женской хасгалы, если не уведет войско Вурусему в Хаттусу. Он колебался, но я крикнула ему в лицо, чтобы он вспомнил убитого сына. Я сказала: если он не сможет этого сделать, то пусть прыгнет с башни и расколет себе голову о камни, но не позорит память сына. Хухулилла смог переманить на твою сторону войско Вурусему.

Если б ты видел, что произошло с лабарной, когда он узнал об измене. Он орал и топал ногами. Все разбегались и прятались, лишь бы не попасть под горячую руку. Арнуванда не знал, на ком сорвать злость. Его гнев дошел и до меня. Он припомнил все: как я оскорбила панкус, как смеялась над ним, как смотрела восхищенно на тебя, когда ты обвинил его в предательстве… Сначала меня забавлял его истерический визг. Я никогда не боялась этого дурачка. Вскоре он начал мне надоедать. Еще через некоторое время – злить. Этот болван распалялся все больше и больше. В конце концов, обнаглел и ударил меня по лицу. – Таваннанна перевела дыхание. – Мой род идет от знатных вольных хурритов. Никто безнаказанно не смеет бить человека из нашего рода по лицу, словно жалкого раба, будь то даже сам лабарна. В голове у меня затуманилось. Я сама не поняла, как все произошло. Как будто это был кто-то другой, я же стояла и наблюдала со стороны.

У меня всегда с собой тонкий ахеявский кинжал. Он мгновенно оказался в руке. Арнуванда мучился недолго. Даже ничего не успел понять. Клинок проткнул сердце. На мой крик сбежалась стража. Я же притворилась, будто падаю в обморок. Все осталось бы тайной. Тогда я растерялась, и мой кинжал остался торчать в груди Арнуванды. Вскоре приехал ты с Иссихассой. Хитрый Иссихасса вынул клинок из тела лабарны и спрятал. Он прекрасно знал, кому принадлежит кинжал.

– Иссихасса знал? – удивился Суппилулиума.

–Да. Но ты не думай, в заговоре с ним я не участвовала. Он даже не пискнул ни разу про кинжал. Хитрец принялся строить тайные планы, и так умело скрывал все, что даже я не могла ничего прознать о заговоре. Возможно, если бы до меня каким-то образом дошли бы слухи о предательстве Иссихассы, он попытался бы меня шантажировать, напомнив о злополучном кинжале.

– Где же теперь нож? – поинтересовался Суппилулиума.

– Его носит одна из твоих жен – дочь Иссихассы. Он подарил кинжал ей, надеясь, что я затрепещу, увидев проклятое оружие, и соглашусь на все, лишь бы тайна смерти Арнуванды не была раскрыта. Он ошибся.

Наступило гнетущее молчание. Фыракдыне стояла и бессмысленно глядела на оранжевое пламя светильника. Ее тело приняло гордую и независимую позу. Суппилулиума уставился в пол, переваривая услышанное. Нисколько не легче стало на душе. Лабарна поднял голову и спокойно сказал:

– Прости. Я был груб. Ты очень много сделала для меня и для страны.

– Пустяки, – устало ответила Фыракдыне. – Надо же было кому-то это сделать. Боги выбрали меня.

– Никто не узнает о настоящей смерти лабарны Арнуванды. Я возьму твой грех на себя.

– Зачем? Правитель не должен быть грешен, иначе гнев Богов падет на всю страну. – Таваннанна глубоко вздохнула. – Ты узнал, что хотел, теперь можешь идти и спать спокойно. Твоя совесть чиста. Мне же надо остаться одной и поговорить с Богами.

Суппилулиума тяжело поднялся, собираясь направиться к выходу. Но тут таваннанна бросилась к нему, упала на колени и, обхватив его ноги, судорожно зарыдала. Суппилулиума нагнулся и поднял ее легкое тело. Фыракдыне всхлипывала. Ее лицо было мокрое от слез. При всем самообладании и воинственности, она оставалась слабой женщиной, которую нужно защищать. Ее припухшие губы, как у обиженного ребенка, сквозь всхлипывания шептали:

– Не уходи. Мне страшно. Я не смогу уснуть. Я боюсь его мести. Он придет во сне, и будет мучить меня. Мать Сауска не сможет защитить меня.

Суппилулиума растерялся. Он совершенно не умел утешать детей, а тем более женщину, которая вдруг из грозной львицы превратилась в пугливую лань. Он, как можно мягче произнес:

– Я не уйду. Останусь с тобой. Ярри не посмеет приблизиться к твоему ложу.

***

Большое Собрание началось поздно вечером. Сановники, пришедшие в халентуву, разделились на две группы. Одна, более многочисленная состояла из верных слуг Суппилулиумы. Они гордо держали головы, словно победители. Другая часть панкуса состояла из слуг Иссихассы. Приспешники опального жезлоносца напоминали затравленных лисиц. В душе они проклинали Иссихассу, и готовы были упасть к ногам Суппилулиумы и молить о пощаде. Их можно было понять: сановники понятия не имели о подлом заговоре. Но кому теперь докажешь? Иссихасса удрал и оставил их в глупом положении. Теперь они искали любой путь к спасению. Пусть, даже, их выгонят из халентувы, отнимут все земли с полями, садами и лесами, лишь бы только кара не коснулась их жизни и жизни их детей. Воздух в зале накалился, словно перед грозой. Косые взгляды сверкали, словно искры из-под кресала, готовые разжечь огонь.

Вошел лабарна в сопровождении мешедей и горцев. Члены Великого Рода склонили головы. Верные слуги лабарны сделали это уверенно и с достоинством; бывшие приспешники Иссихассы – медленно и боязливо. Следом за лабарной вошла таваннанна. Суппилулиума сел на трон. Следом на свой трон грациозно опустилась таваннанна.

Суппилулиума обратил в зал усталое лицо с синими кругами у глаз. Его тяжелый испытывающий взгляд прощупывал строй вельмож, заставляя краснеть и бледнеть каждого. Твердым спокойным голосом лабарна обратился к присутствующим:

– Великие мужи Хатти. Вы являетесь опорой государства. От вас зависит состояние торговли, армии, политики и вообще жизни и благополучия страны. Но если опору начинает точить червь зависти и жадности, то здание неминуемо рухнет, придавив обломками всех, не разбирая на правых и виноватых. Я не хочу в чем-то обвинять вас или оправдывать себя. Да, я слишком горд и самонадеян. Но разве я пекусь о собственном благе? Для меня важнейшая цель в жизни – возродить Великую Хатти, какова она была при божественном Лабарне или при победоносном Мурсили. Объясните мне: неужели я поступаю неправильно?

– Ты всегда поступаешь правильно! – единогласно ответил панкус.

– Может, что-то делал не так, совершал грубые ошибки, кому-то из вас нанес смертельную обиду? Или мое правление тяжким бременем легло на плечи народа, и я не достоин после смерти стать Богом? Припомните все хорошенько.

– Мы довольны тобой! – единодушно возвещал панкус.

– Может быть, кто-нибудь обвинит меня в смерти лабарны Арнуванды? – холодно сверкнул глазами Суппилулиума.

– Никто не посмеет! – единодушно отвечали сановники.

– Почему же тогда меня предал человек, которому я доверял больше всего? – взорвался Суппилулиума, вновь обводя всех тяжелым взглядом. – У него было все: серебро, земли, невольники, огромные поместья. Может быть, еще кто-нибудь жаждет власти? Мало кому-то золота и серебра достается? Кто-то из вас голодает? Ходит в рванье? Или мечтает стать Богом?

– Солнце наше, – воскликнул один из сановников, – не вини всех. Предатели – это сторонники Иссихассы. Вон они в углу жмутся. Их всех надо схватить и отправить в темницу!

– Кто это сторонник? – закричал один из вельмож в углу. – Хочешь сказать, что мы предали лабарну? Чтоб у тебя язык отсох! Ты сам брал у Иссихассы серебро на постройку своего дома. Я видел собственными глазами и слышал собственными ушами.

– Ложь! – завопил первый, густо покраснев. – Ты хочешь очиститься от грязи, вытирая руки о другого.

– Их надо судить по древнему закону! – вскрикнул еще один вельможа из сторонников лабарны. – Пусть предателей бросят в воды Марассантии. Боги решат их судьбу. Если они выплывут, то судить их и казнить; если потонут, то снять с них вину.

– Тебя самого надо бросить с башни, – раздался возглас с другого конца зала. – Если не разобьешься, то казнить. Может напомнить, как ты помог Иссихассе купить подешевле аппантес для строительства крепостных стен? После этой сделки ты стал носить в ассирийские одежды.

В зале поднялся дикий шум. Все разделились на две кучи и кричали, надрывая глотки. Обвиняли друг друга в страшных изменах. Пламя факелов бешено плясало. Телохранители напряглись и внимательно следили за беснующимися ораторами, в случаи чего, могли и остудить палками по хребту. Горцы схватились за кинжалы. А все вельможи продолжали кричать, размахивая руками и брызгая слюной.

– Тихо! – перекрыл гвалт громкий властный голос лабарны. Все тут же смолкли. Наступила, непривычная для уха, тишина. Даже было слышно потрескивание пламени, да учащенное дыхание самых ярых крикунов.

– Что вы разорались, словно грязные торговцы из-за сикеля меди, – укорил их лабарна. – Вы же панкус, Великий Род Хатти. Что подумают о вас души предков? Что скажут потомки? Вы, как голодные шакалы, готовы перегрызть друг другу горло, лишь бы самим выжить. Где ваше единство Великого Рода? С меня одного Иссихассы довольно.

Все пристыжено опустили глаза.

Суппилулиума приказал позвать кантикини Танри. Вошел младший брат Хемиши в желтой жреческой одежде со стопкой глиняных табличек в руках.

– Что изволит услышать великий правитель? – спросил Танри, склонив голову.

– Прочти-ка нам, что написал великий лабарна Хатусили более двухсот лет назад, – попросил Суппилулиума жреца. – Пусть разум вновь вернется в наши головы, сердца успокоятся, а души забудут обиды. А вы внимательно слушайте! – крикнул он панкусу, – и поразмыслите, о чем писал великий муж в своем завещании.

Танри низко поклонился лабарне, затем поклонился панкусу, поднес к глазам первую табличку и стал громко читать:

«Так сказал великий правитель Собранию, войску и сановникам:

Я заболел. И тогда позвал я юношу лабарной и сказал всем: – «Пусть он сядет на трон». Я, правитель, объявил его своим сыном. Я обнял его и возвысил. Я постоянно окружал его заботами. Он же оказался недостойным того, чтобы на него смотрели. Он слезы не уронил, не выказал сочувствие. Он был холоден и невнимателен!

Тогда я приказал его схватить и доставить к своему ложу. И что же? Пусть впредь никто не возвеличивает сына своей сестры. Слову правителя он не внял, зато слушал свою мать, эту змею. Он слушал братьев и сестер своих, которые шептали ему враждебные слова. Я, правитель узнал об этом. На вражду я отвечаю враждой.

Довольно! Он мне больше не сын! Мать его завыла подобно корове: – «У меня, живой еще, сильной коровы, вырвали чрево. Его погубили, и ты его хочешь убить!» Но разве я, правитель, причинил ему какое-нибудь зло? Разве я не сделал его жрецом?

Я всегда отличал его на благо ему же. Он воле правителя не отнесся сочувственно. Разве после этого он сможет в глубине своей души питать доброжелательность по отношению к городу Хаттуса.

Мать его змея. Он вновь будет слушать слова матери, братьев и сестер. Чтобы добиться возмездия, приблизится и скажет сановникам и подданным, поставленных на свои должности правителем: «Смотрите! Из-за правителя они умрут!» После придет он к ним и будет их убивать. Начнет творить кровавое дело. И не будет знать он страха.

Он приблизился к сыновьям города Хаттусы, чтобы увести быков и овец, кому бы они ни принадлежали. Внешних врагов своих я поразил молотом, и страну свою я держал в спокойствии. Так пусть не приходит и не нарушает мир в моей стране.

Но отныне, да не спускается он беспрепятственно вниз. Куда ему вздумается! Смотрите! Сыну своему, Лабарне, я дал дом, много полей, много быков, много овец. Пусть он ест и пьет вдоволь. Если он будет себя хорошо вести, то разрешаю ему подниматься вверх и остаться в моем доме.

Смотрите же! Мурсили – мой сын. Признайте его правителем! Посадите его на трон!

Ему многое Богами вложено в сердце. Только настоящего льва Боги могут поставить на львиное место. Подданные и сановники, когда начнется война или восстание, будьте опорой сыну моему!

Только во истечении трех лет разрешите ему идти в поход. Я хочу уже теперь сделать его властителем-героем. Вам он правитель – отпрыск моей солнцеликости. Если же поведете его в поход несовершеннолетним, приведите его обратно невредимым. Ваш род да будет единым, как волчий. Да не будет в нем больше вражды. Его подданные рождены от одной матери. У вас одно сердце, одна грудь и один и тот же дух в вас. Среди вас не должно быть вражды. Никто не должен нарушать заповедь. То, что сделали города Синахува и Убария, вы не должны повторить! Злонамеренность да не будет в вас. Иначе сын мой сделает вам то, что я сделал с теми.

Никто не должен говорить: «Правитель делает тайком то, что его сердцу мило, но я ему прощаю». Так будет или не так, но злонамеренности не должно быть. Вы же, кто знает мои слова и мою мудрость, сделайте моего сына мудрым.

Один другого не должен сталкивать, один другого не должен продвигать вперед. Старейшины не должны говорить с моим сыном для собственного благополучия. С тобой, сын мой, не должны говорить старейшины Хатти, люди города Куссары, Хеммуваса, Тамалкияса, Цалпаса – никто из местного населения.

Посмотрите на сына моего Хуццияса. Я сделал его телепурием города Таннасанды. Жители этого города схватили его. Они со мной враждовали, говоря ему: «Восстань против власти своего отца! Халентувы города Таннасанды, которые не очищены им, ты должен очистить».

Я сместил Хуццияса. Тогда в Хаттусе затеяли вражду сами сыны Хатти. Они схватили мою дочь, потому что у нее были сыновья, и говорили ей: «Для трона твоего отца нет наследника! Простой подданный сядет на трон. Простой поданный будет властвовать!» И она посеяла мятеж в городе Хаттусе и в самой халентуве. Сыновья дворца и сановники стали со мной враждовать. Моя дочь восстановила против меня всю страну. Сыны Хатти умирали.

Дочь моя обесчестила мою голову и имя мое. Я схватил ее в городе Хаттусе и приказал привести к себе. Она не слушала слова отца и пила кровь сыновей Хатти. Я выслал ее из города. Но если вновь она появится в моем доме, то вновь поднимет мятеж. Ей постройте дом вне города. Пусть она ест там и пьет вдоволь. Но вы ей зла не делайте. Она делала мне зло. Но я злом на зло не отвечаю. Она меня не называет отцом, и я ее не называю дочерью своей.

До сих пор никто из моего рода не следовал моей воле. Ты же, Мурсили, сын мой, внемли моим словам. Храни в себе слова отца. Если последуешь моему слову, ты будешь есть только хлеб и пить только воду. Когда же достигнешь зрелого возраста, то ешь по три раза в день и насыщайся вдоволь! Когда же придет старость, пей вволю! И только тогда ты сможешь пренебречь словами отца.

Вы – мои первые подданные! Храните слова мои. Ешьте хлеб и пейте воду. И город Хаттуса будет возвышаться, как моя страна в мире и спокойствии. Если же слова мои хранить не будете, то в будущем вам не жить – вы погибнете! Кто нарушит слово отца, тот тотчас должен умереть. Он не может быть моим посланником, он не может быть моим первым подданным. Пусть ему отрежут член, и не будет у того наследников! И род его прекратится! Так было со словами моего деда. Разве его сыновья не отложились от него? Мой дед своего сына Лабарну в город Санухуритта отметил, как своего наследника. Но потом его подданные нарушили слово и посадили на трон Пакахулиму. Сколько лет с тех пор прошло, и сколько из них уцелело? Дома сановников – где они? Разве они не исчезли?

Вы должны хранить слова великого лабарны и правителя. Если вы их будете хранить, тогда город Хаттуса будет возвышаться, и страну свою вы будете умиротворять. Так ешьте хлеб и пейте воду. Если вы слова правителя не сохраните, то страна ваша попадет под чужеземное владычество! Будьте осторожны в делах, касающихся Богов: в их доле хлебов и возлияний. Их блюда из хлеба и их крупа должна быть поставлена на стол. И ты, Мурсили не должен быть нерадивым ни медлить. Иначе зло вновь придет. Да будет так!