Текст книги "Император. Книга первая. Павел"

Автор книги: Сергей Шаповалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Что скажете о бригадном генерале Франции, Наполеоне? – задал вопрос Павел.

– Наполеон! – фон Пален повертел указательным пальцем в воздухе. – Ежели он был бы законным императором, Франция покорила бы половину Европы.

– Ну, вы скажете тоже, – усмехнулся Павел. Скулы его порозовели, глаза сверкнули. – Какой из него император? Император должен быть от Бога. А это корсиканский карлик – от дьявола. Император должен служить отечеству, как апостол, и делами своими, рвением своим подавать пример всем остальным подданным. Судьба императора – сгореть ради процветания государства. Да бог с ними: с Францией и Англией. Нам надо здесь и сейчас думать о будущем России. Вот, господа. – Павел достал с книжной полки три толстых тетради в бархатных обложках и положил перед гостями на стол. – Здесь я подробнейшим образом описал, как надо переустроить Россию. Вот в этой тетради – армия, в этой – флот, в этой – гражданское законодательство.

– Поистине – гигантский труд, – удивился Панин.

– Может быть, некоторые мои рассуждения покажутся странными, но вы потом поймёте, что я прав. Эти записи я вёл, не просто поддаваясь бурной юношеской фантазии. Нет! Здесь все глубоко продумано. Множество вечеров мы проводили с моим воспитателем Никитой Ивановичем Паниным, вот так, беседуя за чашкой чая с генералами нашими и генералами иных держав. О чем мы только не спорили: об устройстве армий, о политических движениях, о будущих моделях мироустройства.

– Но позвольте узнать, в чем основные принципы, изложенные в этих трудах? – поинтересовался фон Пален.

– Прежде всего – прекратить все войны! – решительно сказал Павел. – Россия слишком много проводит военных компаний. Из казны на армию уходят почти все деньги. Солдат надо одеть, обуть, накормить, снабдить оружием, а инвалидам потом надобно платить хоть какую-то пенсию. А народ? Бабы солдат рожать не успевают. Рекрутские наборы стали настоящим проклятьем. – Он решительно хлопнул ладонью по столу. – Мужик должен растить хлеб. Стране необходим покой хотя бы на несколько лет. С Пруссией пять лет воюем; со Швецией все не помиримся; Польшу одиннадцать лет терзаем; с Турцией беспрестанно сталкиваемся; с Персией…. А тут ещё Оренбургские волнения. Вспомните Емельяна Пугачёва. Сколько простого народу и шляхтичей побили да перевешали в этой смуте? И ради чего? До сих пор никто толком объяснить не может. Нет, нужен долгий мир!

– Вы правы, – согласился фон Пален. – Все эти народные восстания из-за рекрутских наборов. Вот ещё казакам спокойного житья не даём.

– Правильно! – воскликнул Павел. – А вспомните, кем был Пугачёв, возомнивший из себя моего отца, Петра Голштинского? Казак, дезертировавший из войска. А сколько народу поднял, какую смуту всколыхнул? Нет, нужен мир! Немедля! У меня здесь все по пунктам расписано. – Он открыл одну из тетрадей и начал зачитывать: – Прежде всего, надо отказаться от завоёванных земель.

– От всех? – ужаснулся Панин.

– Нет, от тех, что мы захватили в последних войнах. Эти земли мы вынуждены удерживать силой. Надобно там, на местах армии содержать. А у нас, вон, на Урале угли тлеют. У нас Сибирь до конца не изведана. Как за всем уследить? Земли, завоёванные в последние годы надо вернуть. Далее, – продолжил он, – прекратить войны и не начинать новых. Обустроить войска для обороны, а не для наступления. Вы со мной согласны?

– Вполне, Вше Высочество, – подтвердил фон Пален. – Для обороны всегда нужно значительно меньше средств и личного состава, нежели для нападения.

– Прекратить ненужные перемещения войск и обустроить их на квартиры, – продолжал Павел Петрович. – Построить фортификации вдоль главных границ Швеции, Австрии, Пруссии, Турции, а также в Сибири против киргизцев, башкирцев.

– Лучше бы последних вообще приручить, – предложил Панин. – Вождей задобрить, к присяге привести…

– Вот, когда наступит мир и благоденствие, эти дикари сами присягнут русскому царю, – согласился Павел. Он весь кипел, бурлил идеями. – А вот ещё что я задумал. Коль производить рекрутские наборы, то из тех губерний, где стоят наши армии. А потом вообще брать в солдаты только детей этих же солдат.

– Это мудро, – кивнул Панин. – Пока пахаря научишь строем ходить, да ружье заряжать – год нужен, не меньше.

– И самое главное: создать новый воинский устав, да такой, чтобы каждый, от фельдмаршала до рядового знал в точности, что ему надо делать и в каких случаях.

– Полностью согласен с вами, Ваше Высочество. Пора применить всеобщий порядок. А то у нас в каждом городе свой гарнизонный устав, – заметил фон Пален.

– Но, вот, когда? Когда я успею все это воплотить? Когда? – Он с силой захлопнул тетрадь и швырнул её на стол. Губы его нервно затряслись. – Я пишу с тринадцати лет. С тринадцати! – повысил голос наследник. Скулы порозовели. – В шестнадцать я должен был вступить на престол. Матушка моя, Екатерина Алексеевна обещала гвардии и народу, что я в шестнадцать лет стану вседержавным императором. А мне уже за сорок, и я все ещё числюсь в наследниках. Где же справедливость, господа? – Он вдруг перешёл на крик, грозя кулаком кому-то вверху. – Я должен был преобразовать страну, сделать Россию самой могущественной, самой образцовой страной. А что в итоге? Сижу в Гатчине, как сурок в норе. А что вокруг твориться? Сначала всеми делами заправляли бездари и лихоимцы Орловы, теперь – Зубовы. Кругом – бардак и самоволие. Разве мало нам Пугачёва? С запада надвигается якобинская зараза, а окружение императрицы пьянствует! Ай! – вдруг пронзительно воскликнул он и схватился за виски. Лицо его перекосилось в страшной гримасе, побагровело, из носа закапала тёмная кровь. Наследник сполз с кресла на пол.

– Лекаря! – рявкнул Аракчеев и бросился к Павлу. – Господа помогите.

Небольшое тщедушное тело наследника легко подняли и уложили на диванчик. С шумом ворвался лекарь в сопровождении двух помощников и принялся колдовать над Павлом. В воздухе резко запахло нюхательными солями и спиртом.

– Выйдете, выйдете, господа, – настойчиво попросил Аракчеев.

Мы с Паниным и фон Паленым оказались в темной галерее. Иные офицеры попрощались с нами и быстро разошлись, ссылаясь на дела. За высокими окнами с тяжёлыми бархатными портьерами опустились серые сумерки.

– Не знаете, что мы наблюдали? – с тревогой спросил Панин. – Наследник не здоров?

– До меня доходили слухи, что его ещё в юности пытались отравить, – вспомнил фон Пален. – Думаю, мы наблюдаем последствия этого инцидента.

– И кто желал его смерти? – с ужасом шепнул Панин, оглядываясь по сторонам, как будто нас могли подслушивать.

– Если я вам начну излагать свои версии, то боюсь вскоре оказаться в казематах Петропавловской крепости. Так что, попытайтесь сами додуматься.

Какое-то время мы шли молча. Шаги гулко отдавались под мрачными темными сводами замка.

– Не подскажете, что было на ужин? – вдруг спросил фон Пален.

– Капуста с колбасками, – ответил я, громко сглотнув. Желудок мой напомнил, что ему так и не дали нормально насытиться с этими задачками да вопросами.

– Изумительный ужин! – с сарказмом подтвердил Панин. – И клюквенный морс.

– Понятно. Голодные? – сообразил фон Пален. – Я тоже, знаете, с дороги. Пойдёмте-ка я вас накормлю.

Мы вышли во двор, и фон Пален уверенно зашагал в направлении казарм. Мы с Паниным удивлённо переглянулись и последовали за ним. Фон Пален по-хозяйски вошёл в солдатскую трапезную, где пахло кислыми щами, свежим хлебом и жареным мясом. Низкий потолок едва освещали сальные свечи. Строгими рядами стояли широкие дубовые столы и такие же дубовые скамьи. Фон Пален кликнул дежурного унтер-офицера.

– Дружок, осталось что-нибудь?

– Караульный котёл.

– Отлично! Тащи. Надеюсь, караульных не объедим?

– Никак нет, ваше благородие. Для караула всегда с лишкой готовим.

На столе тут же появились наваристые щи с кусками зажаренного сала и перловая каша с бараниной. Огромные ломти грубого хлеба и куски коровьего масла. Глиняные кружки с темным, пахучим квасом.

– Вот это – ужин! – удивился Пани. – А что же тогда так скудно офицеров угощают?

– Таков порядок, – криво улыбнулся фон Пален. – Вот парадокс, Никита Петрович: солдат кормят на убой. И не дай бог, кто из рядового состава пожалуется на плохую пищу, – ответственного офицера сразу в карцер на неделю.

Цокая шпорами, тяжело протопал Аракчеев.

– Караульный котёл готов? – спросил он у дежурного унтера.

– Так точно! – ответил тот. – Кто пробу снимал?

– А вот, господа офицеры.

– Присаживайтесь к нам, Алексей Андреевич, – любезно предложил ему фон Пален.

Аракчеев недовольно засопел, втянул голову в плечи, длинные руки заложил за спину.

– Господа, ну как вам не стыдно, – с укором сказал он. – Трапеза предназначена для солдат. Хотите поесть плотнее – на то харчевня у дороги стоит. А за такие фокусы можно на гауптвахту загреметь.

– Просим прощения, Алексей Андреевич. Впредь не допустим сего безобразия, – заверил его фон Пален и, понизив голос, спросил: – Как Павел Петрович?

– Спит, – коротко ответил Аракчеев. – Вечерний вахтпарад я отменил, но к утреннему будьте готовы. Спокойного отдыха, господа. – И удалился.

– Он доложит о нашем незаконном ужине? – настороженно спросил Панин.

– Аракчеев? Никогда, – уверенно ответил фон Пален. – Но при случае вам все припомнит.

Коль вы всех и вся здесь так хорошо знаете, помогите нам вырваться. Нам нужно в Петербург, – взмолился Панин. – В долгу не останемся.

– Извольте, – просто сказал фон Пален, – только после утреннего вахтпарада. Ночью вы отсюда не уедете. На всех дорогах караулы. Шлагбаумы закрыты. Будете прорываться силой – караульные стреляют без предупреждения. Нужен пропуск, выписанный Аракчеевым. А он его вам не выпишет без дозволения Павла Петровича.

– Давайте все же попробуем уговорить Аракчеева, – настаивал Панин. Уж очень ему не хотелось оставаться в этом мрачном, холодном замке.

– Аракчеева? – хохотнул фон Пален. – Уговорить? Не смешите. Проще уговорить столетний дуб сплясать менуэт.

Плотно поужинав, мы отправились обратно в замок. В холле встретили Великого князя Александра. На юноше была накинута епанча, подбитая соболиным мехом. В руках он держал треугольную шляпу, украшенную белыми перьями.

– Вынужден вас покинуть, господа, – сказал он с тяжёлым вздохом.

– В столь поздний час? – удивился фон Пален.

– Коль Ея Величество, императрица требует к себе, – время суток не имеет значение.

По парадной лестнице спешил Великий князь Константин, так же одетый к дороге.

– Очень рад был с вами вновь повидаться. Вам повезло застать нас с братом в Гатчине, – сказал Александр. – Обычно мы проводим все время подле Императрицы. Бабушка с самого рождения опекает меня и брата. К отцу отпускает редко, да все торопит, чтобы мы поскорее возвращались.

– Но на дворе скоро полночь, – удивился Панин.

– У отца припадок. Когда он придёт в себе – неизвестно. Обычно доктор после припадка даёт ему снотворный порошок. Мы решили не ждать до утра, – выдал планы подошедший Константин.

Константин был ниже брата на полголовы, чуть уже в плечах и больше походил лицом на отца, нежели красавец Александр.

Быстрыми тяжёлыми шагами из сумрака анфилады вышел Аракчеев.

– Ваше Высочество, все же решили ехать сейчас? – недовольно спросил он.

– Вы уж простите нас, Алексей Андреевич, – развёл руками Великий князь Александр. – Сами знаете, императрица нагрузила меня государственными делами. Все твердит: будущий император должен с малолетства уметь управлять державой.

– Александр Павлович, – попробовал прервать его Аракчеев, намекая, что не стоит говорить так откровенно при посторонних.

– Ах, бросьте, Александр Андреевич, – махнул рукой Александр. – Уж графа Панина я знаю с детства, и у фон Палена гостил как-то в Риге. Это достойнейшие и честные люди.

– Благодарю, вас, – поклонился фон Пален. – Но что же вас так расстраивает? Быть в центре государственных дел, на мой взгляд, намного интересней, нежели проводить время здесь, в Гатчине. От вахтпарада до вахтпарада.

Аракчеев недовольно покачал головой, но промолчал.

Александр вздохнул:

– Меня все это очень тяготит: мои государственные обязанности, которые мне вовсе не по душе; намёки бабушки, о том, что я должен наследовать власть за ней; упрёки отца, поэтому же поводу…. По утрам я присутствую при докладах, веду государственную переписку…. Но я ни в чем не разбираюсь. Для меня политика, юриспруденция, договоры – тёмный лес. Ну, какой из меня император? А отец видит во мне соперника, думает, что я его предал. Но как я могу его предать? В чем здесь моя вина? – несвязно говорил он, глядя куда-то мимо нас, что выдавало его неуверенность. Вдруг он неожиданно прервал речь и быстро кинул: – Прощайте, господа.

Лакеи раскрыли двери. Пахнуло осенней сыростью. Александр и Константин вышли в ночь. Скрипнула дверца кареты, свистнул кнут, топот копыт – и все стихло.

– Позвольте вас спросить, – после долгой паузы осторожно обратился фон Пален к Аракчееву.

– Вы не поняли Александра? – догадался полковник.

Я думал – все это глупая молва. Неужели и вправду императрица хочет после себя передать престол внуку, минуя законного наследника?

– Ничего вам не могу сказать конкретного, господа. Не в моей это компетенции. Моё дело – артиллерия, – безразлично ответил Аракчеев.

– Но вам никогда не приходило в голову: что будет, если такое все же случится? – пытал его фон Пален.

– На кой вам это, господа? Живите сегодняшним днём, – недовольно буркнул полковник. – И не прислушивайтесь ко всякого рода болтовне. А ежели вам интересны дворцовые сплетни, так вон, – он брезгливо кивнул куда-то в сторону, – у графа Кутайсова спросите. Он полон сплетен, как комод бабьим бельём.

***

Кавалерские покои оказались вполне приличными, с просторными залами. Мебель простая, но добротная, подобрана со вкусом. Камины, правда, топили только в спальных комнатах, да и то – скудно. Кровати узкие, жёсткие, но удобные. А может мне так показалось после недели ночёвок на почтовых станциях.

Панин с фон Паленым раскурили трубки и беседовали о политике. В дверь осторожно постучали. Панин и фон Пален удивлённо переглянулись: кого это принесло в столь поздний час? Не дожидаясь приглашения, в комнату вошёл невысокий грузный человек. Одет он был не по правилам Гатчинского государства: малиновый бархатный колет; лосины нежно-розового цвета; башмаки с огромными блестящими пряжками. Лицом он тоже не походил на северянина. Смуглая гладкая кожа, совиные тёмные глаза и хищный горбатый нос. Мясистые губы слегка растянуты в угодливую улыбку. Вид у человека был нездешний и слегка отталкивающий.

– Разрешите? – произнёс он нагловато.

– Милости просим, – ответил фон Пален. – С кем имеем честь?

– Кутайсов, Иван Павлович, гардеробмейстер Его Высочества.

Мы по очереди представились.

– Рады вас видеть, – сказал фон Пален. – Аракчеев нам о вас рассказывал.

– Ах, что хорошего может сказать обо мне этот солдафон, – недовольно скривил губы гардеробмейстер. – Для него, кто не в военном мундире – тот недостойная тварь. А у меня, знаете, должность ответственная. Я парикмахерскому искусству учился в Париже и в Берлине у лучших мастеров.

– А к нам, вы, с каким вопросом? – с нетерпением подал голос Панин, которому ужасно хотелось поскорее лечь в кровать.

– Я по весьма деликатному дельцу. – Он повернулся к фон Палену. – Не ошибаюсь, вы же генерал-губернатор Курляндии?

– Да. Нахожусь в этой должности с прошлой осени. До этого три года был правителем Рижского наместничества.

– Вот вы мне и нужны, – расплылся Кутайсов в жабьей улыбке. – Решил я приобрести земли в Курляндии. Да боюсь оплошать. Места те не совсем хорошо знаю. Может, вы мне, как-нибудь, дадите пару советов?

– С удовольствием, – с готовностью ответил фон Пален.

– Вот и отлично! – обрадовался Кутайсов, достал из кармана колета золотую табакерку, усыпанную изумрудами. Достал таким образом, чтобы все могли полюбоваться столь дорогой вещичкой. Открыл крышечку. Предложил нам ароматный табак. Все, и я в том числе, вежливо отказались. Тогда он сам набрал щепоть, сунул в широкую ноздрю, зажмурившись, с удовольствием чихнул, спрятал табакерку обратно в карман.

– Как здоровье Павла Петровича? – осторожно поинтересовался Панин.

– Припадок прошёл, если вы об этом, – беспечно ответил Кутайсов. – Здоровьем наследник никогда не отличался. Вечно хворает, вечно простуды, а уж эти припадки у него часто случаются. Никакие лекари помочь не могут. Светила медицины из Франции, из Германии, даже из Турции приезжали. Осматривали, какие-то порошки прописывали – все без толку. А надо-то ему всего лишь покой. Он, знаете, все в делах, все в суете с утра до ночи. – Кутайсов понизил голос. – И уж очень беспокоится об этом манифесте.

– О каком? – заинтересовался фон Пален.

Императрица, говорят, сочинила манифест. Написала его втайне от всех. Сама же запечатала и строго-настрого приказала вскрыть только после её кончины. А в нем Её Величество требует, – он заговорил почти шёпотом, – чтобы власть передали Великому князю Александру, а Павла Петровича упекли бы в Петропавловскую крепость, а потом – на Соловки. Вот так. – Он скорчил печальную гримасу.

– Если никто не видел текст сего манифеста, то откуда такие слухи? – не поверил Панин. – При дворе много всякой чепухи несут. Не стоит всему верить.

– Не чепуха! – обиделся Кутайсов. – Мне сам Александр Павлович, Великий князь о том поведал. А ему императрица, матушка наша, намекала. Впрочем, не хотите – не верьте. Спокойной ночи. Рад был с вами познакомиться.

И он удалился, так быстро, как будто чего-то испугался.

– Что скажете об этом человеке, господа? – усмехнулся фон Пален.

– Мерзкий тип, – брезгливо передёрнул плечами Панин.

– А ведь он каждый день приставляет лезвие бритвы к горлу наследника.

– Брадобрей – он и есть брадобрей, – с нескрываемым презрением кинул Панин и рухнул на тахту. – Он же без роду, без имени. Насколько помню, его генерал Репнин взял в плен при Бендерах. Он был маленьким мальчиком. Потом Николай Васильевич прислал его наследнику в подарок.

– А я слышал, что его освободили из турецкого плена, когда генерал Толебен освобождал Кутаиси, – высказал свою версию фон Пален. – И что он не турок, а чистокровны грузин, да ещё княжеского рода.

– Княжеского рода? – привстал на локтях Панин. – Да вы на рожу его льстивую посмотрите. Разве это князь?

– Тише, тише, Никита Петрович, – зашипел на него Фон Пален. – Какой же вы неосторожный, а ещё при дворе служили. У стен есть уши. Вот увидите, этот самый Кутайсов лет через пять в графы выбьется, а то и в князья. – Фон Пален обратился ко мне: – Вот вам, молодой человек, две лестницы, по которым можно взобраться, чтобы сделать себе имя и состояние: первая – Аракчеев, как верный и преданный пёс, и вторая – Кутайсов, льстивый угодник. Оба пути трудные. Вам надо выбирать, ведь у вас нет влиятельных родственников или покровителей.

– Покровителей нет, – согласился я. – Но путь Аракчеева мне более приемлем. Уж лучше воевать, чем бороды брить.

– Достойный ответ, – усмехнулся фон Пален и одобрительно похлопал меня по плечу.

***

– Господа офицеры! Подъем! Форма парадная! – разнёсся в гостиной громкий голос Аракчеева. Офицеры вскакивали с постелей. Слуги внесли свечи.

– Господи! – в ужасе воскликнул Панин, взглянув на циферблат золотых часиков, вынув их из кармашка жилета. – Ещё только четыре утра!

– Уже четыре утра, – безжалостно поправил его Аракчеев.

– А где мой лакей? – поинтересовался Панин. – Кто мне поможет одеться?

– Сами, уважаемый Никита Петрович. Сами! Никаких лакеев, – поторапливал Аракчеев.

– Кофе в постель не подать? – издевательски засмеялся фон Пален, натягивая ботфорты. – Торопитесь. Опоздаем к построению, потом останемся без завтрака.

Жуткий ледяной ветер гулял по плацу, пытаясь задуть факела. Редкие снежинки кружились в бешеном вихре. Сквозь рваные облака проглядывали звезды. Иногда показывалась неполная луна. Ровными шеренгами застыли полки гренадёров и егерей. Эскадроны кирасир, драгунов и гусар подтягивались к флангам.

Наследник в парадном мундире, под знамёнами Гатчинского государства уже стоял на парапете у главного входа и внимательно наблюдал за построением. Справа и слева от него застыли адъютанты.

– Опаздываете! – упрекнул он Панина и фон Палена. – Слева от меня, – указал наследник.

Подбегали командиры подразделений и докладывали: сколько больных, сколько в наряде и какие есть жалобы от рядового состава. Когда подбежал очередной командир роты гренадёров, Павел Петрович недовольно сдвинул брови:

– Почему вы докладываете, капитан Стошев? Где майор Коганов?

– Подвернул ногу, – ответил капитан. – Нынче в лазарете.

Бригадир Панин, Никита Петрович, – окликнул наследник. – Приказываю вам на время вахтпарада возглавить роту.

Панин удивлённо захлопал глазами, открыл было рот, чтобы возразить.

– Цыц! – толкнул его локтем фон Пален. – Выполняйте.

– Но я не умею, – протестующе шепнул он.

– Вы сдурели! – так же шёпотом возразил фон Пален. – Бригадир, и не умеет командовать ротой? Выполняйте, ради бога! Иначе загремим на гауптвахту.

– Слушаюсь! – гаркнул Панин и побежал вслед за капитаном Стошевым.

– Фон Пален, приказываю возглавить вахтпарад, – не унимался наследник.

Губернатор Курляндии шёпотом выругался и громко ответил:

– Слушаюсь!

Поспешил в центр плаца.

– А вы что там застыли? – набросился наследник на меня. – Ваша батарея вон, справа выстроилась.

– Слушаюсь! – и я бросился в указанном направлении.

Статный, седой секунд-майор с недоумением посмотрел, как я пристраиваюсь к шеренге.

– Назначен вашим командиром, – виновато объяснил ему.

– Становитесь рядом, – все понял секунд-майор. – Шпагу наголо. Маршировать прусским шагом умеете?

– Нет. Если честно признаться, совсем никаким не умею.

– Тогда следите внимательно за мной. Ничего страшного, ничего сложного, – успокоил меня бывалый вояка.

– Прекратить разговоры! – рыкнул в нашу сторону Аракчеев, возглавлявший артиллерийскую бригаду.

Срывая голос, фон Пален отдавал команды к началу вахтпарада. Взвизгнули флейты, загрохотали барабаны. Звуки марша ветер то уносил, и музыку еле было слышно, то усиливал. Полки тронулись по плацу, будто огромная часовая пружина двинула сложный механизм. Повороты, остановки, развороты выполняли слаженно, чётко. Наследник наблюдал молча, внимательно следя за каждым подразделением. Скулы его напряглись. Кисть правой руки сжималась и разжималась в такт шагов. Когда мимо него Панин вёл свою роту, он неодобрительно покачал головой и назидательно произнёс:

– Лентяй, вы, голубчик. Солдаты лучше вас ногу тянут.

Меня он приметил сразу. По позвоночнику скатилась струйка нервного пота, невзирая на промозглый ветер.

– Старайтесь, старайтесь! – крикнул мне Павел Петрович. – Вот так! Да что ж вы сутулитесь? Разверните плечи, гвардеец!

Фон Пален по-немецки давал команды: менять направление движения, выполнять фигуры разворота или пассы с оружием. Вахтпарад продолжался около получаса. Наконец была дана команда финального построения, после чего полки развели по казармам.

За завтраком, который состоял из краюхи белого хлеба с куском солёного сыра и чашки несладкого кофе, Павел Петрович делал замечания офицерам: иных хвалил, а были и такие, которые получали выговор.

– Я не думал, что вы справитесь, – обратился он к фон Палену. – Сказать, что я удивлён – не верно. Я восхищён вами.

– Мне весьма лестно слышать от вас столь незаслуженную похвалу, – скромно ответил фон Пален.

– Откуда такие познания в муштре?

– Я сам из Курляндских дворян, и многие мои родственники служили в армии Фридриха Великого.

– А вы труды самого Фридриха читали?

– Изучал. В них есть много интересного и полезного в плане устройства армии и государства.

– Вы мне нужны, – решил Павел Петрович. – Я попрошу императрицу, чтобы вас перевели в моё распоряжение. В Курляндии сейчас все спокойно. Найдут другого губернатора. Бездельников при дворе полно.

– Приму за честь, – ответил фон Пален жарко, но неискренне. – Однако имею к вам одну просьбу.

– Какую же?

– Прошу отпустить меня и Панина в Петербург. Как только разделаюсь с делами, думаю день-другой, тут же прибуду в Ваше распоряжение.

– Езжайте, – тут же согласился Павел. – Панина я не хотел так быстро отпускать: уж очень собеседник интересный. Я тут наметил совершить боевой манёвр из Гатчины в Павловское. Представляете, с полной выкладкой, с артиллерией, со стрельбами и взятием водных преград – все по-настоящему. Хотел, чтобы Панин возглавил штурмовую колонну.

– Панин, он, конечно, вояка отважный, – согласился фон Пален. – Слышал, в Шведскую компанию даже с эскадроном драгунов орудие отбил. Но вот, в чем его беда: недалече, как вчера вечером прохаживались мы с ним вдоль рва.

– Когда это? – хотел возразить Панин, но фон Пален под столом наступил ему на ногу: – молчи!

– Так вот, – продолжал он. – К нему на сапог прыгнула лягушка, и он чуть не потерял сознание.

– Это правда? – спросил наследник, в упор взглянув на Панина.

– Смертельно боюсь всяких тварей, – брезгливо передёрнул тот плечами.

– Представляете, Ваше Высочество, если при форсировании водной преграды во время манёвров на Никиту Петровича нападёт эдакая зелёная жаба? Все – штурмовую колонну вы потеряли.

Офицеры грохнули смехом. Панин пожал плечами – а что я сделаю? Павел Петрович не смеялся. Он прекрасно понимал, что вся эта история – вранье. Фон Пален встретил пристальный взгляд наследника и покраснел.

– Возьмите с собой Доброва, – сказал Павел Петрович. – Пусть передаст от меня письмо Римскому-Корсакову. Он сейчас командует Семёновским полком. Добров получит все необходимые документы и прибудет обратно в Гатчину. А насчёт тварей, – недобро взглянул он на Панина. – Вы видите в них гадких, мерзких существ, а представьте, что они думают, глядя на вас? Человек в их глазах, может быть, тоже гадкое и мерзкое чудовище. Так что, ко всем творениям Божьим надо относиться с уважением.

***

До Петербурга решили ехать в карете Панина. Так веселее. Да и карета Никиты Петровича широкая, вместительная. Узкий двухместный экипаж фон Палена ехал следом порожняком.

– Я вам весьма благодарен, что вы вырвали нас из замка дракона, – сказал Панин, доставая из саквояжа бутыль вина. – Настоящее, Рейнское, – похвастался он.

– Ох, чувствую, припомнит мне наследник эту выдумку с жабой, – поморщился фон Пален.

– Откройте тайну, как вам удаётся так легко разговаривать с наследником, так просто отшивать Аракчеева, легко заводить дружбу с такими типами, как Кутайсов, да и вообще вести себе по-хозяйски в любой ситуации?

– Простите меня, Никита Петрович, вам сколько?

– Четверть века.

– А мне уже половина. Я старше вас в два раза. Потом, прошу не обижаться, но многих титулов вы достигли благодаря орденоносному отцу и умнейшему дяде.

– Согласен, есть такой грешок, – развёл руками Панин. – И ничуть не обижаюсь на ваши слова.

– А я, видите ли, все сам добивался, честной службой, ну и интригами…. Куда без них? Так, вот, научился держать себя правильно в любой ситуации. Знаете, я есть натура, что-то между Аракчеевым и Кутайсовым.

– Бросьте вы! – Панин подал ему медную чарку с вином. – Мне же известна ваша роль в присоединении Курляндии к России. Если б не ваша настойчивость и изворотливый ум….

– Все равно бы присоединили, – махнул рукой фон Пален. – Дело было решённое. А почему вас в Ровно сослали? Вы же, помнится, были при дворе, камергером.

– Трудно сказать, – пожал плечами Панин. – Не схожусь с людьми. Говорят, взгляд у меня холодный, и вообще – облик, что у статуи. Дамское общество не устраиваю: видите ли – гордый слишком.

– Ах, вот оно что, – рассмеялся фон Пален. – С дамами надо быть обходительней. Да и друзей не обижать. Вон, что это вы Семёну не налили вина?

– Спасибо, господа. Я воздержусь, – поспешил запротестовать я.

– Это вы бросьте, Семён Иванович. Коль попали в компанию, уважьте товарищей. – И фон Пален протянул мне наполненную чарку. – Иначе мы подумаем, что вы – шпион.

Я же в семнадцать лет получил звание бригадира, – поведал свою историю Панин. – Императрица ни в одну военную компанию Павла Петровича не отпускала, боялась за него. А тут в восемьдесят восьмом, в Шведскую компанию Павел все же настоял, и его царица отпустила. Отец мой сразу же отправил меня следом, волонтёром, чтобы я был ближе к наследнику. Ну и бестолковая война, я вам скажу. Мы проигрывали, но как-то шутя: отходили, пушек и знамён не теряли. Шведы побеждали, но с ужасающими потерями. В итоге: король Густав так ничего и не выиграл, а только ослабил армию. Возвернувшись из похода, я встретил на одном из балов фею, которая завладела моим сердцем.

– Вы говорите о Софье Владимировне, вашей супруге? – догадался фон Пален.

– Да, о моей Софьюшке. Но вы же знаете, она из рода Орловых. А мой батюшка смертельно враждовал с этим семейством. Он так и не дожил до моей свадьбы.

– Земля ему пухом, – перекрестился фон Пален. – Давайте выпьем за упокой души его.

Не чокаясь, опрокинули по чарке вина.

– Но вы, как изволили только что сказать, своими трудами и честной службой добились столь высокой должности, – напомнил Панин. – Как вам удалось?

– Ну, я-то немного покривил душой, – признался фон Пален. – На самом деле ваш покорный слуга происходит из древнего остзейского дворянского рода. Отец мой – барон. Аренд Дитрих Пелен был известный в Курляндии человек. Вёл родословную ещё от тевтонских рыцарей. Род старинный, но немецкий, посему в российских делах не прославлен. Пришлось собственной доблестью делать карьеру. Интриги, конечно, интриги. А куда без них: без лести, без взяток?

– А воевали вы где? – поинтересовался Панин.

– С турками. Начинал в конной гвардии. В Первой Турецкой ранен под Бендерами, за что получил Георгия четвертой степени; во Второй, за взятие Очакова – Георгия третьей степени. Ранение дало о себе знать, пришлось оставить военную службу и перейти на дипломатическую. Вот, вёл переговоры о присоединении Курляндии и Пильтенского округа к Российской империи. Как видите – удачно. Ну, что ещё обо мне хотите услышать? Женат на Юлии Ивановне фон Шеппинг. Нажил десятерых детей.

– Десятерых? – не поверил Панин.

– Представьте! И все, слава Богу, живы и в здравии. Старшей Натали, двадцать два исполнилось, а младшему Николаусу только шесть годков.

– Вы – счастливчик. Но поведайте мне, Пётр Алексеевич, если это не составляет большого секрета, по какому делу в Петербург едите? – спросил Панин, хитро прищурив один глаз.

– Нет никакого секрета, – просто ответил фон Пален. – Дочь моя, Софья воспитывается при Императорском обществе благородных девиц. Слыхали о таком? Матушка Императрица утвердила сие воспитательное заведение пять лет назад, дабы дать России образованных женщин, хороших матерей, полезных членов семьи и общества. Её Величество, поклонница прогрессивных идей Монтеня, Локка и Фенелона.