Текст книги "Рука бога Му-га-ша"

Автор книги: Сергей Заяицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

XIV
МУ-ГА-ША

Была опять ночь, и опять Алэ и Чатур не спали.

Бум! Бум! Бум! Доносилось из-за леса.

Алые зарницы вспыхивали теперь все ближе и ближе.

Уже сегодня днем какие-то белые люди в пробковых шлемах с зелеными вуалями приезжали сюда на конях и что-то размеряли на земле. Потом они сосчитали всех мужчин в селении и о чем-то говорили между собою.

Алэ сжимал кулаки и раздувал ноздри, однако ударить белого человека он не решился, а между тем ему так хотелось его ударить. Но белые люди внушали ему какой-то необъяснимый страх, сковывавший ему руки, словно цепями.

Чатур, качая головою, смотрел на него.

– Завтра нас погонят на работу, – вдруг сказал Алэ и что было силы ударил кулаком о камень.

– Твоя рука еще тебе будет нужна, – спокойно заметил Чатур.

– Их огонь уже совсем близко, а гром их не дает никому спать. Завтра мы будем рабами, то есть вы… А я умру.

– И ты тоже будешь рабом, – все так же спокойно произнес Чатур. – Ты не умрешь, Алэ.

Алэ завыл, как шакал, в бессильной злобе. Должно быть, он сознавал, что Чатур был прав. Он не умрет… Но жить рабом. И-их…

– Ступай спать, – сказал Чатур, – чего ты ждешь?

– Я не пойду спать, – упрямо возразил Алэ.

И оба они умолкли и сидели молча, глядя на мерцающее зарево и слушая гром.

Тихий свист вдруг раздался в заросли.

Алэ выпрямился так мгновенно, словно вместо мускулов у него были стальные пружины.

– Ты слышал, Чатур?

– Слышал.

– Слушай еще…

Прошло несколько секунд, и опять тот же свист раздался в кустах.

И тогда Алэ, отставив вперед правую ногу, вложил пальцы в рот и свистнул так, что Чатур сухой веточкой почесал себе оба уха.

Из заросли явились две тени.

Одна тень была большая, другая поменьше.

Взрослый и мальчик.

Алэ сжал грудь в страшном волнении.

– Черный Лев, – сказал Чатур.

И оба пошли навстречу теням.

На поляне перед идолом Му-га-ша поздно ночью собралось все племя.

Здесь были старики и старухи с длинными ожерельями. Тут были молодые мужчины и женщины, державшие на руках младенцев.

Старый жрец племени, в странном одеянии из перьев и шкур, сидел возле деревянного бога и бормотал что-то, известное лишь ему одному.

Жак сидел тут же в сторонке.

Он чувствовал себя как-то не в своей тарелке среди мрачных черных лиц, хотя никакой опасности ему пока не угрожало. Его привел сам Черный Лев; это было хорошей рекомендацией.

Однако Жак предпочел бы сейчас находиться где-нибудь на марсельской пристани. Там всегда было много моряков, которые любили рассказывать о своих плаваниях. А тут кроме Черного Льва никто его не понимал, да и тот обычно обрывал разговор в самом начале.

Черного Льва ждали на поляне.

Все с нетерпением смотрели на тропинку в заросли, откуда он должен был появиться.

Зашуршали кусты.

Человек без головы в белой куртке шел по тропинке.

Жак вздрогнул.

Перед его глазами вдруг пронесся освещенный огнями Марсель и широкое окно перед подзорною трубой.

Человек без головы вышел на поляну.

Теперь у него вдруг явилась голова. Ее просто не было видно на фоне темного леса.

Это был Черный Лев.

Он подошел к деревянному идолу и торжественно поднял деревянную руку.

Глухой вопль пронесся по рядам собравшихся.

Черный Лев выждал, пока снова водворилась тишина, и затем начал говорить, должно быть, рассказывать. Деревянную руку он при этом положил на землю.

Жак не мог понять ни одного слова из того, что говорил Черный Лев, и он все-таки понимал. Это был удивительный рассказ, где каждое слово сопровождалось жестом и жестом таким выразительным, что он казался понятнее слова. Жаку вспомнился кинематограф, в котором он был раза два на скопленные деньги. Там говорили так же.

Вот Черный Лев изобразил, как трудно ходить по марсельским улицам, как тесно там и шумно. Он прогудел автомобилем, прозвякал трамваем, щелкнул пальцами, словно бичом. Вот он изобразил, как люди сидят и пьют, и как кто-то ходит и разносит подносы. Поза, которую при этом принял Черный Лев, показалась Жаку поразительно знакомой. Да ведь это Минюи. Вот Минюи сидит в своей конторе и щелкает на счетах. Черный Лев сжал кулаки, и лицо его выразило ярость, потом презренье. Такую же ярость и такое же презренье изобразили и другие черные лица.

– Милэ, – кричали все, – Милэ! – и потрясали кулаками.

Жак вдруг понял: – Милэ – Минюи, сын Черного Льва.

– Хо! Хо! Какое дело…

Черный Лев изобразил вдруг человека, сидящего за столом и словно пишущего.

Многие при этом вздрогнули и закрыли руками лицо, словно боялись ослепнуть.

А вот Черный Лев крадется, как змея, и хотя в его правой руке ничего нет, но Жаку показалось, что в ней блеснул нож. Вот он осторожно подходит, вот подымает руку…

Жак ясно ощутил на затылке подзатыльник, полученный им тогда от владельца трубы.

– Ну, ну! Рассказывай дальше, Черный Лев.

Черный Лев огляделся, словно боялся, не наблюдают ли за ним, потом он быстро взял деревянную руку, а вместо нее словно положил что-то, и Жак понял, что он подменил одну вещь другою. Если бы Шарль Рекло видел этот жест, он бы понял, почему на той руке не было пыли!.. Затем он поднял руку бога и с диким криком радости подпрыгнул так высоко, словно тело его стало невесомым.

И все подпрыгнули, и Жак из вежливости тоже подпрыгивал, хоть и не вполне ясно сознавал, чему все радуются.

Принесли глиняную чашу и долго на огне кипятили в ней что-то. Затем жрец окунул в чашу перья, связанные наподобие кисти, и помазал обрубок руки идола.

Тогда Черный Лев приложил к идолу руку.

Снова вопль раздался в толпе.

И все по очереди поддерживали руку, пока застывал клей, вытопленный из костей животных.

Теперь бог простирал к небу две руки, и все плясали и вопили, а Жак тоже плясал и вопил, полагая, что иначе у негров будет основание обойтись с ним как-нибудь не вполне любезно.

Черный Лев, несмотря на свою старость, не отставал от других, и даже Чатур мерно поднимал свои разбухшие от старости ноги.

Жак был оглушен этими криками и воплями.

Всю ночь продолжалась пляска.

С особенным увлечением плясал Алэ.

Казалось, он радуется тому, что громкие вопли заглушают все звуки ночи, и не слышно страшного грома.

Но заря вспыхнула на востоке, и все вдруг умолкли.

Водворилась полная тишина.

С ужасом прислушался Алэ.

Но грома не было слышно.

Не веря своим ушам, дикими прыжками побежал он к той скале, откуда недавно еще метнул бессильное копье.

И все, сколько их было, ринулись за ним.

Торжественна и спокойна была розовая пустыня.

И все было спокойно и тихо.

Гром умолк, и зарницы не спорили с рассветом.

Неподвижно, затаив дыхание, стояли дикари и внимали благодатной тишине.

У Алэ на лбу раздулись жилы, словно веревки. Если сейчас грянет этот гром, он бросится со скалы прямо на острые камни и навсегда перестанет слышать что бы то ни было.

Магура с ужасом наблюдала за ним.

Но все было тихо и спокойно.

Уже солнце поднялось над пустыней и впилось огненными булавками в голые черные спины.

Гром не гремел.

И тогда из сотни толстогубых ртов вырвался такой вопль, что, казалось, самая скала задрожала.

XV
РОБЕРТ САМ-ПО-СЕБЕ

Солнце заходило.

Огромные наскоро построенные бараки и шалаши казались багряными при его последних лучах.

Красными полосами сверкали только что проложенные рельсы.

Среди зелени пальм пестрели попугаи и кривлялись мартышки.

Огромные лебедки, словно хоботы каких-то чудовищ, торчали здесь и там среди мастерских, заваленных всевозможными материалами.

Еще вчера все это жило полной жизнью. Еще вчера грохот взрываемых пней потрясал далекие скалы.

Сегодня все замерло. В мастерских царила зловещая тишина.

Рабочие группами толпились возле бараков, поглядывая на оранжевый океан.

Солнце зашло, и океан сразу стал синим, как сталь.

Звезды засверкали на востоке.

На стенах барака белели приказы, подписанные главным инженером!

«Работы прекращаются ввиду происходящих в Европе событий».

Эти «происходящие в Европе события» можно было назвать одним словом – «война».

– Наконец-то подошло время Франции постоять за себя! – кричали некоторые. – Довольно зазнавались колбасники. Теперь с помощью России мы разобьем их в пух и прах, и вернем себе Эльзас и Лотарингию.

– А если немцы нас побьют?

– Молчи, трус!

– Да здравствует Франция!

Этот последний возглас раздавался всюду.

Господин Фабр, главный инженер, каждый раз, когда слышал этот возглас, выпивал стакан холодного белого вина с лимоном и с сахаром.

Он сидел в компании инженеров под тростниковым навесом и с каждым стаканом становился все веселее и веселее.

– Наконец-то! – воскликнул он. – Наконец-то! Друзья мои, старая Франция постоит за себя. Мы все пойдем, как один человек, и грудью раздавим ощетинившуюся немецкую свинью.

Господин Фабр при этом выпятил грудь, словно уже собирался раздавить немцев.

– Мне было пять лет, когда немцы нас победили, тогда, при Наполеоне третьем. Я помню, как мы голодали в Париже во время этой проклятой коммуны. Мы пробовали есть кошек и разочаровались. Их нельзя было укусить, хотя наш повар приготовлял их очень вкусно и подавал на блюде с головою и с цапками. А крысы – вот это вкусно… Крыс мы ели в виде рагу. Да. Франция тогда переживала невеселые дни. Но все честные патриоты говорили: «Подождем. Будет и на нашей улице праздник». И вот мы дождались.

Инженер Дюру залпом выпил стакан.

– Да, и мы победим. Да здравствует Франция! Все присутствовавшие подхватили этот крик.

– Жалко, что не успели достроить дорогу.

– Мы ее достроим через полгода, когда раздавим немцев.

Среди инженеров был один техник, еще почти юноша. Его год был уже призван во Франции. Через несколько недель он должен был уже вступить в ряды сражающихся, в один из саперных батальонов.

Господин Фабр подошел к нему, обнял и поцеловал со слезами умиления.

– Я завидую вам, молодой человек, – сказал он. – Вы имеете возможность положить свою жизнь за нашу прекрасную родину. О… это великое счастье. Большего счастья не бывает на свете. Поздравляю вас, юноша.

Бокалы опять наполнились до краев, все чокнулись.

Молодой техник смущенно принимал поздравления.

Он вдруг ясно представил себе, как он умирает за родину: рядом с ним взрывается немецкий снаряд, осколки с неимоверной силой врезаются ему в живот, в грудь, рвут его на части. Он слегка побледнел, но чокнулся и выпил до дна свой бокал.

– Да здравствует Жюль Латур! – закричали все. (Так звали молодого техника).

Уже все звезды высыпали на небе, и южный крест сверкал торжественно и ослепительно.

Жюль Латур вышел из-под тростникового навеса и пошел к берегу.

Ему было грустно.

Он подумал о своем отце, простом рабочем, работающем на автомобильном заводе около Бордо.

Старик так гордился, что из его сына вышел настоящий хороший техник.

И сам Жюль Латур так любил свою работу. Здесь, в Африке, ему дали ответственную должность, и он хорошо с нею справлялся.

И вдруг теперь итти подставлять свою грудь под бессмысленные немецкие снаряды, которые сотрут его в порошок или – еще хуже – искалечат на всю жизнь.

Жюль Латур не был трусом, но ему так хотелось жить. Казалось бы, простое и естественное желание, однако теперь оно могло как раз оказаться неисполнимым.

Он подошел к группе рабочих и остановился послушать, о чем они говорят.

– Ну, и ступайте воевать, – говорил насмешливый голос, – желаю вам побольше орденов и наград. Дослужитесь до генеральского титула, обшейте себе блузы золотыми галунами. Тогда вы еще больше будете похожи на петухов.

– Роберт Сам-по-себе, ты мелешь чепуху.

Тот пожал плечами.

– Всем вдруг приспичило умирать неизвестно за что. Сделайте одолженье!

– Как – неизвестно за что? За родину.

– Ведь если эдак рассуждать, господин Латур, так, пожалуй, жильцы одного дома имеют право убивать жильцов другого дома. Если я родился на одном берегу реки, а вы на другом, так уж мы имеем право душить друг друга… Странноватая философия… Я не этой школы.

– А воевать вам все-таки придется.

– Это еще бабушка надвое сказала.

– То есть как так?

– А вот так…

Откуда-то издалека донесся грозный рокот льва.

– Ишь, расходился! – пробормотал Роберт.

Он пошел вдоль по берегу.

Латур постоял некоторое время в нерешимости, а затем последовал за ним.

Ему хотелось отвести душу.

Разговаривать с честными патриотами ему было как-то жутко. Они все только и делали, что поздравляли его со скорою и славною смертью.

Фигура Роберта ясно вырисовывалась на фоне звездного неба.

Он шел по береговым камням, отшлифованным прибоем. Затем он вдруг исчез. Исчезновение его было так внезапно, что Латур в первую минуту подумал, не упал ли он в море поскользнувшись.

Плеск мог быть заглушен прибоем. Предположение это было, впрочем, мало вероятно, ибо Роберт отличался ловкостью, достойной акробата.

Латур продолжал итти, шагая по гладким камням.

Камни становились все больше и больше. Они громоздились друг на друга и превращались в целые скалы, о которые с глухим грохотом разбивались искрящиеся волны.

Вдруг среди скал блеснул огонь.

Латур остановился.

Перед скалою со странным темным отверстием вроде дупла стоял Роберт и разглядывал что-то при свете электрического фонарика.

Латур инстинктивно подался за скалу.

Роберт между тем погасил фонарик и, насвистывая, пошел назад, как кошка перепрыгивая с камня на камень. Скоро его высокая фигура слилась с синим мраком ночи.

Латур, побуждаемый любопытством, подошел к отверстию в скале и зажег спичку.

Он увидел какие-то свертки, винтовку, револьвер и охотничий нож.

Удивленный, он забыл потушить спичку и опомнился только тогда, когда она обожгла ему пальцы.

Смутная догадка пришла ему в голову.

Он долго стоял задумавшись перед темною дырою, затем пошел обратно.

Далеко в море сверкали огни парохода.

Это шел большой транспортный пароход, который должен был увезти всех тех, кто подлежал мобилизации.

Латур вспомнил, как еще несколько дней тому назад кипела работа в этом тропическом лесу, и ему стало досадно.

Наверное, уже там, в Европе, грохочут пушки и сметают все то, что воздвигалось с таким трудом стольких долгих лет. Бум! И разрушен вокзал. Бум! Провалился мост. Бум! Разлетелся в кусочки дом, и исковерканные люди задыхаются под обломками.

Война.

– Ore, Латур! – послышался в темноте голос.

Это господин Фабр любовался тропическою ночью.

– Плутишка! Небось, мечтает о генеральских нашивках.

Молодой техник ничего не ответил.

– Покойной ночи, ваше превосходительство! – И в восторге от своей шутки, господин Фабр пошел спать.

XVI
ЛЕСНАЯ ВСТРЕЧА

Огромный пароход «Родина» был готов к отплытию во Францию.

На этом пароходе должны были отправиться все те, кто по своему возрасту подлежал призыву на военную службу.

Молодые рабочие толпились на пристани.

Настроение было у всех приподнятое и неестественно радостное.

Все делали вид, что едут на какой-то веселый праздник.

Однако очень часто лица омрачались тайною думой. В ушах уже слышался грохот орудий и разрыв снарядов. Убьют. А что будет с женой, с детьми?

Рельсы недостроенной дороги ослепительно сверкали в лучах тропического солнца.

Группа инженеров собралась на берегу.

– Где же Латур? – слышались голоса. – Латур!

– Он, верно, еще не успел собраться.

– Что ж он так долго копается? Ведь сейчас будет перекличка, а там – пожалуйте. «Родина» уже стоит под парами.

– Сейчас придет.

Океан в этот день был спокоен, и линия горизонта туманилась в легкой дымке, предвещавшей штиль.

Пальмы не шевелили своими тяжелыми листьями.

Жара была нестерпимая.

Вдруг в группе рабочих произошло движение; появились два человека, один из которых держал в руках лист бумаги – список.

– Сейчас будет перекличка, – раздались голоса. – Кажется все собрались.

– Тише, приятели, тише, – крикнул человек, державший список.

Это был небольшого роста полный француз по прозвищу Жако.

– Сейчас мы проверим, все ли налицо из тех, на чью долю выпало счастье умереть за родину… А… гм… Поль Фабр!

– Здесь.

– Шарль Бово!

– Здесь.

– Пьер Тулон!

– Здесь.

– Шарль Куно!

– Здесь.

– Роберт Лангуст.

Молчание.

– Роберт Лангуст… Роберт Лангуст…

– Эй, – раздались возгласы, – Роберт Сам-по-себе, где ты? Никто не откликался.

– Где же он?

– Может быть, замешкался в бараке?

– Ну ладно, мы его отметим и вызовем еще раз в конце.

– Анри Сигаль!

– Здесь.

Перекличка продолжалась минут двадцать.

Все оказались налицо, кроме одного.

– Роберт Лангуст.

Молчание.

Побежали в барак. Но в бараке все было пусто.

Жако нахмурился.

– Что же это значит? Надо будет переговорить с господином Фабром.

Господин Фабр в белом костюме и в пробковом шлеме стоял среди инженеров и говорил о преимуществе французской армии.

– Да, немцы дисциплинированы. Это знает всякий. Но разве в дисциплине дело? Воодушевлены ли они так же, как мы? С уверенностью заявляю: нет, нет и нет. Мы, французы, при слове Франция вспыхиваем, как порох, а немцы…

– Простите, господин Фабр, что я вас перебиваю, – сказал Жако, подходя, – но время не терпит. Один рабочий из призывных скрылся.

– Кто?

– Роберт Сам-по-себе.

– Куда же он делся?

– Его искали повсюду… Многие говорят, что он не очень был доволен войной. Боюсь, что он дезертировал.

– Ах, скотина!

– Придется объявить приказом. Тот, кто его найдет, обязан донести о месте его пребывания и передать властям.

– Разумеется… Ах! И во Франции есть предатели.

– Некультурность!

– Низкая степень развития!

– Он всегда отличался грубостью и упрямством.

– Разрешите произвести перекличку среди вас, господа.

– Пожалуйста.

– Жан Кристо!

– Здесь.

– Рауль Верите!

– Здесь.

– Жюль Латур!

Молчание.

– Господин Жюль Латур!

Все инженеры переглянулись.

– Кто-нибудь видел Латура?

– Вчера я его видел, а сегодня как будто нет…

– Может быть, он еще у себя…

– Нет, я сейчас там был… Его комната пуста.

– Что за вздор!..

Господин Фабр вдруг побагровел.

– Не дезертировал же он, в самом деле…

Жако недоуменно пожал плечами.

Несколько приятелей Латура вызвались его разыскать. Но они вернулись ни с чем.

Тогда господин Фабр произнес торжественно, подняв руку к небу:

– Клянусь, мне стыдно, что он имеет одинаковый со мной диплом.

– Он спасется от немецких пуль, но погибнет от змей или диких животных.

– От души желаю, чтобы удав переломил ему кости. Сирена «Родины» наполнила всю окрестность густым, страшным ревом.

– Может быть, они еще появятся…

– Франция одолеет Германию и без этих двух трусов.

– Да здравствует Франция!

Первая шлюпка отплыла от берега.

Господин Фабр снял шляпу.

– Да здравствует доблестная французская армия!

– Ура!

– Да погибнут трусы!

– Ура!

Вторая шлюпка отплыла, за ней третья, четвертая. «Родина» выбрасывала из двух огромных труб густое облако черного дыма. Дым этот затемнял солнце и заглушал ароматы тропических цветов.

А шлюпки все отплывали одна за другою.

В густой тропической заросли пробирался человек.

С ружьем за плечами и с широким ножом у пояса он шел спокойной и уверенной поступью, насвистывая песенку.

Обезьяны прыгали в темно-зеленой листве. Резко кричали пестрые, красные и синие попугаи.

Вдали прогудела пароходная сирена.

Путник презрительно вскинул плечи.

Вдруг он остановился и прислушался.

Ему послышались чьи-то шаги позади.

Он быстро прислонился к дереву и, сняв со спины ружье, проверил затвор.

Шаги на минуту замерли.

– Роберт! – произнес чей-то голос.

– Кто идет?

– Свой.

– Кто свой?

– Вот кто.

И Жюль Латур вышел из заросли.

У него за плечами тоже было ружье.

Он с некоторым смущением посмотрел на Роберта.

Но у того глаза сверкнули радостью.

– Тоже удрали? – спросил он, опуская ружье.

– Тоже удрал.

– Значит вместе?

– Вместе.

Роберт от удовольствия даже пальцами прищелкнул.

– Вместе-то веселее, – сказал он.

Они оба пошли в глубь леса.

А вдали завывала пароходная сирена, но звук ее становился все тише.

XVII
ВЕЛИКИЙ КОЛДУН

Жак был в общем доволен своей жизнью в негритянской деревне. Его чернокожие сверстники очень дружелюбно на него поглядывали и при этом скалили свои ослепительно-белые зубы.

Жак считал себя довольно ловким. Бывало, в Марселе на пристани редко кто из мальчиков мог за ним угнаться. Но перед черными ребятами он решительно пасовал.

Это были какие-то обезьяны. Они во мгновение ока залезали на самые высокие пальмы, кувыркались, как мячики, бегали, словно зайцы.

Жак привык к жаркому солнцу и скоро переменил свой европейский костюм (вернее – остатки своего костюма) на более простой, африканский.

Он просто перепоясывался поясом, сплетенным из какой-то травы и листьев. В таком одеянии бегать было куда удобнее.

Черный Лев, исполнив свою миссию, стал гораздо добрее и уже никогда не приставлял Жаку к горлу своего ужасного ножа. Вообще все негры ликовали. Постройка дороги прервалась самым удивительным образом.

Му-га-ша приносили благодарственные жертвы.

Деревянный урод равнодушно принимал приношения, простирая к небу руки.

О будущем Жак думал мало. Он помогал Черному Льву по хозяйству, а тот кормил его. Пока Жаку не нужно было ничего больше.

Однажды вечером из лесу прибежали ребятишки и сообщили, что они видели двух белых людей с ружьями, которые шли лесом.

Охваченное мгновенно тревогою племя собралось на поляне. Алэ уже начал тревожно прислушиваться. Ему уже снова чудился гром за этим древним лесом.

Два человека вышли на поляну.

Они были, правда, белые с негритянской точки зрения.

То есть они были светлее сапожной ваксы и цветом кожи напоминали скорее темную бронзу. Однако это были несомненно белые, ибо волосы их не были курчавы, губы были гораздо тоньше пальца, а зубы не сверкали, как снег.

Все племя при виде их угрожающее ухнуло.

– Ну, ну! – произнес по-французски один, – разве так встречают гостей?

Жак подпрыгнул, по крайней мере, на метр.

– Дядя Роберт!

– Жак!

И оба обнялись, к великому удивлению всех присутствующих.

– Черный Лев, – кричал Жак, – этой мой дядя! Он очень симпатичный. Вы его пожалуйста не ешьте или вообще не убивайте. Он пришел с самыми лучшими намерениями.

– Ну, конечно, – подхватил Роберт. – Я просто пришел к вам в гости… Хотите, могу давать вам уроки двойной итальянской бухгалтерии… Или вам это не нужно? Хо-хо!.. Ну, научу вас делать яичницу по-марсельски. Тоже не хотите?.. Ну, что-нибудь придумаем. А вообще говоря, я – парень ничего.

Он поднял камень и швырнул его очень высоко. Затем схватил ружье и выпалил. Камень рассыпался осколками. Толпа замерла в почтительном восхищении.

– А теперь, Жак, – сказал Роберт, садясь на груду сучьев, – расскажи, как ты-то попал в эти чортовы дебри.

Жак начал рассказывать.

Он невольно перенял замашки Черного Льва и, рассказывая, то полз, как змея, то кувыркался вместе с опрокинувшейся «Габонией», то убеждал Черного Льва не резать его.

Роберт слушал, одобрительно смеясь.

Жак рассказал о тех невероятных лишениях, которые перенесли они, скитаясь по тропическим зарослям, пока не добрели до родного селения Черного Льва. «Габонию» прибило к берегу много севернее. Им пришлось пробираться через непроходимые чащи, где смерть подстерегала их со всех сторон. Если начать все рассказывать, так не расскажешь и в целый год. Один он давно бы погиб. Но Черный Лев слышал за целую версту поступь пантеры, а шипение змеи – и еще того дальше. И все-таки это чудо, что они уцелели…

Когда же дошло дело до Му-га-ша, Роберт расхохотался во все горло.

– И ты думаешь, что из-за этого урода прекратилась постройка дороги? Война началась… Европейская война… Эх ты, а еще европеец!

– Да я разве знал, что война, – пробормотал Жак смущенно.

Роберт между тем что-то обдумывал.

– Знаешь, Латур, – сказал он, – я придумал славную штуку. Не я буду, если эти чернокожие не станут нашими первыми друзьями.

– Ну что ж. Действуй! – сказал Латур.

Во время путешествия он мог убедиться, что Роберт Сам-по-себе зря ничего не делает.

– Вот что, Черный Лев, – сказал Роберт, обращаясь к негру так, словно они были старыми приятелями, – собери-ка всю эту компанию к идолу. Я хочу сказать им два слова.

Черный Лев передал его слова.

Толпа побрела к тому месту, где стоял идол.

Между тем наступила ночь.

Взошла луна, яркая как солнце.

Жрец развел в честь Му-га-ша большой костер, озарявший идола оранжевым блеском.

– Вот что, – закричал Роберт, когда все собрались. – Вы думаете, это страшило правит миром? Миром правит вот что.

И он выразительно хлопнул себя по лбу.

– Разум! Смекалка! Поняли? Дошло?

Черный Лев перевел и так же хлопнул себя по лбу.

– Вы думаете – это бог? Это кусок дерева и, скажу вам, довольно безобразный кусок дерева… Я бы не поставил такую штуку у себя в комнате для украшения. Вы думаете, что белые люди ушли из-за того, что этот ваш Му-га-ша получил назад свою законную руку? Дурачье! Война началась. Величайшая война. Белые люди грызут друг другу горло, как гиены. Умные набивают себе карманы, а дураки подставляют свои груди под немецкие и французские пули… Хотите посмотреть, какое имеет отношение ко всему этому ваш идол? Вот!

И он толкнул идола прямо в костер.

Крик ужаса пронесся по толпе и замер.

Страх сковал всех.

Алэ зажал уши, чтобы не слыхать грома.

Пламя мгновенно охватило идола. С треском запылали безобразные руки и ноги.

– Видите, он горит, – кричал Роберт, не заботясь о том, что Черный Лев, охваченный ужасом, уже не переводит его слов. – Видите, он горит, а кругом царит такая же тишина. Никто не взрывает баобабов, никто не бьет молотом по железу. Белые люди поехали воевать. Дураки, они скоро поймут, что такое война, но уже будет поздно! Поздно для тех, кого успеют сразить пули… Правильно я говорю?.. А?..

Роберт, увлеченный ораторским пылом, забыл, что его никто не понимает. Все негры смотрели на него с ужасом, а он стоял, озаренный пламенем костра, и кричал, вдохновенно размахивая руками.

– Строили дома! Железные дороги, аэропланы! И все для чего? Чтобы уничтожить все это снарядами! Калечить и уродовать друг друга! Несчастные, жалкие дураки! Ну, да они добьются! Не я буду, если после этой войны земной шар не лопнет по всем швам! Уф! Так-то!

Дикари смотрели на него все с тем же почтительным вниманием.

Жрец протягивал ему какое-то ожерелье из костей рыбы и о чем-то умолял его.

– Будь нашим богом! – сказал Черный Лев.

Роберт вдруг остановился.

– Слишком много чести, – произнес он. И хотя это было смешно, он не рассмеялся.

Ему ясно представился огромный мир, там где-то война, кровь течет рекою и заливает нивы, тут непроходимые суеверия, первобытная дикость, как тысячу лет назад.

Он надел на себя ожерелье.

– Иногда приходится быть богом, – пробормотал он, – ничего не поделаешь!

Латур усмехнулся.

– Фабр сулил тебе быть только генералом.

– Подымай выше! Но надо сказать Черному Льву, что у богов тоже бывает аппетит.

Они ели мясо газели, пили пальмовое вино и говорили о войне, которая потрясет всю Европу, а может быть, и весь мир.

А Европа между тем все щетинилась, как сердитый еж.

– Значит, Черный Лев зря притащил сюда эту руку? – спросил Жак.

– Зря и не зря. В жизни все так. Многое делается зря, но если бы это не делалось, не было бы жизни, не было бы истории… Люди, делая глупости, учатся быть умными… Вот. А теперь довольно болтать. Будем спать. Так-то, Жак. На свете жить интересно?

– Интересно.

Они заснули.

Как знать, может быть, мы с ними еще когда-нибудь встретимся.