Текст книги "Были великой войны"

Автор книги: Сергей Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

"Для нас, рядовых матросов-десантников, Катюша была святым человеком, – пишет другой ее товарищ, капитан-лейтенант запаса Николай Николаев из Куйбышева. – Не было ни одного человека в батальоне, кто мог бы сказать о ней плохо. Если можно так выразиться, ее мужество было "правофланговым" в батальоне. Она была для нас верной боевой подругой, и ее имя должно занять достойное место в боевой истории нашей Родины. Велика слава Даши-севастопольской, но не менее велика и прекрасна слава нашей родной Катюши – черноморской и дунайской".

Из писем однополчан стали известны новые эпизоды боевой биографии Кати Михайловой, о которых сама она то ли забыла, то ли умолчала по скромности. Бывший десантник, а теперь железнодорожный проводник Павел Жаров из Ростова-на-Дону так описывает бой за Белгород-Днестровский:

"При форсировании Днестровского лимана немцы обнаружили нас недалеко от берега, когда мы еще находились в воде. Начальником штаба нашего отряда был старший лейтенант Богородский. Его тяжело ранило разрывной пулей, он начал падать в воду. Я заметил это и бросился на помощь, поддержал его руками и потащил по воде к берегу. Но впереди оказалась колючая проволока в несколько рядов, а немцы бьют из пулеметов, автоматов, бросают гранаты. И вдруг под пулями и осколками гранат подбегает Катюша. Мы взяли старшего лейтенанта на руки и понесли через проволоку, забросав ее плащ-палатками и чем попало. Вынесли его на берег под обрыв. Катюша перебинтовала командиру руку и быстро исчезла с автоматом в руках. Старший лейтенант Богородский благодаря ей остался жив".

Как известно, Катюша "исчезла", взобравшись первой наверх, на обрыв. А теперь из письма одного из товарищей стало известно, что после того как девушка помогла влезть на кручу другим морякам, она кинулась в сторону, откуда бил гитлеровский пулемет, и забросала его гранатами, уничтожив весь расчет.

Командир одного из дунайских бронекатеров, а теперь старший лаборант кафедры физики в Саратовском пединституте Леонид Честнов познакомился с Катюшей в госпитале, где она лежала после ранения под Илоком. Он вспоминает, с какой теплотой она говорила о своих ребятах-разведчиках, и все беспокоилась: "Как они там без меня воюют?"

Мы уже знаем, что в конце концов она не выдержала госпитального безделья и сбежала на фронт, догнав свой батальон за Будапештом. Бывший разведчик Алексей Чхеидзе из Тбилиси рассказывает в письме о бое за один дунайский мост, в котором Катя – участвовала с еще не зажившей раной на руке.

Этот мост соединял венгерский городок Комаром и чехословацкий город Комарно. Он был заминирован, и немецкие саперы уже подожгли бикфордовы шнуры, когда группа разведчиков, среди которых находилась и Катя, под обстрелом врага подбежала к мосту. Они были авангардом десанта. Все решали секунды, и моряки кинулись вперед. Разведчик Георгий Веретенников добежал до горящих шнуров и оборвал их. Катя оказалась рядом с ним, и, пока он затаптывал тлеющие шнуры, она, увлекая за собой весь десант, бросилась с автоматом через мост и первая ворвалась на улицы Комарно. "После этого, – пишет Чхеидзе, – Георгий Веретенников от имени всего отряда флагманских разведчиков в знак глубокого уважения к ее мужеству подарил ей свои золотые часы в форме сердца".

Бывший член Военного совета Азовской и Дунайской военных флотилий контр-адмирал А. А. Матушкин сейчас находится в запасе и живет в Москве. В свое время он подписал представление Кати Михайловой к званию Героя Советского Союза за бой у югославской крепости Илок, которое, как известно, было возвращено назад из-за того, что в наградном отделе не поверили в описанный там подвиг девушки. А. А. Матушкин прислал в редакцию "Правды" письмо, в котором подтверждает все факты, изложенные в очерке "Катюша", и дополняет их новыми подробностями.

"В бою за Керчь, – пишет он, – пробив плотную завесу огня, корабли на больших скоростях подходили к уцелевшим, но разбитым причалам. Несмотря на плотный, губительный огонь, военные моряки выскочили на стенку и метр за метром очищали от врагов берег. Среди первых выскочила на берег Катюша. Немцы, оправившись от первых ударов, многократно атаковали позиции батальона, но каждый раз откатывались назад. К. И. Михайлова на своих плечах вынесла из боя не один десяток раненых бойцов, а часто ей приходилось вместе со своими товарищами отбивать атаки наседающего врага. Тем более, что она автоматом, пулеметом и всем стрелковым оружием владела мастерски.

Во время штурма Белгород-Днестровского в пылу боя около взвода морских пехотинцев во главе с капитаном Ивановым оторвались от основных сил батальона и были отсечены противником. Разгорелась жаркая схватка (вплоть до рукопашной), в которой капитан Иванов был убит. Среди окруженных противником десантников произошло короткое замешательство. Катюша, которая находилась в этой группе, со словами: "Вперед, братва! Наши близко!" – Поднялась во весь рост, а за нею и все остальные ударили по цепи окружения противника и соединились с основными силами батальона. Катюша в атом бою была легко ранена.

Рассказывая о памятном бое десантников на полузатопленном дунайском островке у крепости Илок, контр-адмирал Матушкин высоко оценивает мужественное доведение серьезно раненной тогда Кати Михайловой. "Когда бои кончился, – говорит он, – боевые друзья Катюши бережно, на руках вынесли ее из воды, и вскоре она была эвакуирована на плавучий госпиталь флотилии. В тот день я обходил раненных в этом бою и прибывших на плавгоспиталь. Зашел и к Катюше. Она была в полузабытьи, так как, кроме тяжелого ранения, она серьезно простудилась, находясь по горло в холодной декабрьской воде, и заболела двухсторонним воспалением легких. На флотилии Катюшу любили все, а тем более ее коллеги – медики. Они очень много сделали, чтобы спасти жизнь Катюши (а она длительное время была между жизнью и смертью), поднять ее на ноги и вернуть в отряд. И им это удалось".

"За совокупность боевых подвигов Катюши, – заключает А. А. Матушкин, – и в особенности за ее последний подвиг Военный совет флотилии представил Катюшу к званию Героя Советского Союза. Но, вероятно, мы не сумели должным образом обосновать это. Поэтому убедительно прошу ходатайствовать перед правительством, чтобы восстановить справедливость и присвоить Е. И. Деминой звание Героя Советского Союза, к которому она представлялась ранее. Она это воистину заслужила".

Обратились с письмом в редакцию "Правды" также бывший командующий Дунайской военной флотилией вице-адмирал Г. Н. Холостяков и бывший начальник штаба флотилии капитан первого ранга А. В. Свердлов. "Героические действия главного старшины Михайловой Е. И., неоднократно отмечавшиеся в морских десантах под Темрюком, Керчью и Белгород-Днестровским, достигли своей вершины в бою за Илок, – пишут они. – Командование флотилии представляло Е. И. Михайлову к званию Героя Советского Союза, но подлинному героизму, осуществленному в крайне сложных условиях, не поверили органы, ведавшие оформлением, и представление возвратили. Пришлось властью командующего флотилией ограничиться награждением Е. И. Михайловой орденом Красного Знамени. Героизм главного старшины Е. И. Михайловой является исключительным примером беззаветного служения своей социалистической Родине и заслуживает быть достойно отмеченным".

Рабочий таганрогского завода "Красный котельщик", бывший старшина Дунайской флотилии Иван Дроздов пишет, каким замечательным, отзывчивым товарищем была для него Катя Михайлова. Под Илоком, в том самом памятном десанте, он получил тяжелое ранение в живот, и девушка сделала ему первую перевязку. Уже после воины, в 1947 году, из-за этой раны Дроздову пришлось перенести операцию. Его направили в военно-морской госпиталь, в Ленинград. Катя вскоре узнала о приезде своего сослуживца и тотчас же пришла к нему.

Это было трудное время для девушки – она и работала и училась, напряженно догоняя однокурсников, но навещать бое-вого друга она считала своим важным долгом. Три месяца, пока Дроздов лежал в госпитале, она бывала у него, уговаривала его согласиться на сложную операцию, поддерживала больного, внушала ему уверенность в успехе врачей. С глубокой благодарностью вспоминает сейчас об этом бывший моряк. "У нее хорошая, простая русская человеческая душа", – заключает он.

Герой всегда герой – и в бою, и в мирной работе, и в учебе. Те, кто учился с Катей Михайловой в Ленинградском медицинском институте, но забыли, как много трудилась эта девушка, наверстывая упущенное в годы войны, как, бывало, поздно вернувшись с работы в общежитие, она, до предела усталая, и в постели не расставалась с учебником. Потом сон окончательно одолевал ее, она с книгой в руке засыпала на два-три часа, но, едва проснувшись, снова принималась читать. "Она была великой труженицей", – пишет о Кате одна из ее бывших сокурсниц.

А вот какова нынешняя Катя Михайлова, врач из города Электростали Е. И. Демина. Я беру эти строки из письма в редакцию "Правды", подписанного секретарем Электростальского городского комитета партии М. Василенко и председателем исполкома горсовета Н. Малинкиным.

"Боевой путь Екатерины Илларионовны теперь хорошо известен, – пишут они. – Электростальцы имеют все основания сказать, что в дни мира она осталась образцом гражданина и коммуниста, скромного труженика, рядового великой армии строителей коммунизма.

Екатерина Илларионовна с 1950 года, сразу же после окончания института, начала работать врачом заводской поликлиники. Уже в 1953 году ее назначили заведующей лабораторией. Лаборатория только создавалась, дело для всех было новое, не было лаборантов. Екатерина Илларионовна, как и в грозные дни боев, забыв об усталости, с огромной энергией взялась за выполнение этой сложной задачи. В самые короткие сроки были подготовлены необходимые кадры, которые под ее руководством успешно освоили сложное оборудование и методику исследований.

Коммунист Е. И. Демина – человек удивительной скромности. Партийная организация поликлиники не раз поручала ей, как агитатору, проводить беседы – и в коллективе поликлиники, и в агитпункте среди населения, и в школе. Она много рассказывала своим слушателям о подвигах советских людей в дни Отечественной войны" но никогда ни одним словом не обмолвилась о том огромном ратном труде, который выпал на ее долю.

…За свой добросовестный труд, за чуткое, отзывчивое сердце, за принципиальность Екатерина Илларионовна пользуется настоящим, большим авторитетом среди электростальцев, которые знают и любят ее.

В 1963 году коммунисты города избрали ее членом Электростальского ГК КПСС. Она активно выполняет все партийные поручения, принимает самое деятельное участие в работе городского комитета партии".

Так за строчками всех этих писем раскрывается все шире и полнее большой, цельный, поистине героический характер маленькой скромной женщины – ветерана великой войны. И конечно, такая биография, такой характер не могли оставить равнодушными читателей. Их письма были полны самых горячих, сердечных чувств.

"Дорогая, дорогая Катюша – Екатерина Илларионовна! – говорится в одном из писем. – Сегодня многие прочитавшие о Вас, вероятно, пошлют Вам, как и я, приветственные письма, но не всем исполнится скоро 90 лет и 70 лет беспрерывного стажа на фронте искусства. Примите мои объятия, сердечный материнский поцелуй, пожелания большого, крепкого здоровья и очень долгой жизни. Вам, дорогой героине, я благодарна за все доброе, что Вы сделали. Елена Фабиановна Гнесина".

Это письмо прославленного ветерана нашей музыки, основательницы известного музыкально-педагогического института и училища имени Гнесиных.

"Сегодня прочитал рассказ о Вашей замечательной жизни, – пишет читатель Н. Шумский из Саратова. – Преклоняюсь перед такими людьми, как Вы. У Вас мужественное и доброе сердце, несгибаемая воля… Жизнь не испытывала меня так сурово, как Вас. Думаю, что я слабее Вас духом, хоть я и мужчина. Ваш сын должен гордиться своей матерью, а муж – женой. Адрес свой не указываю – ни к чему. Хочу просто выразить Вам свое восхищение за то, что Вы такой замечательный человек".

"Прошу через газету передать нашей Кате Михайловой – именно пашей – большое, большое спасибо от темрючан. Ведь она одна из тех, кто боролся за освобождение нашего родного города Темрюка. Идешь сейчас по улицам Темрюка и думаешь: сколько трудностей перенесла наша сланная морячка Катя Михайлова, чтобы нам радостно жилось! Мы никогда не забудем Вас, Екатерина Илларионовна, наша славная героиня, чьи подвиги будут бессмертным примером для нас, комсомольцев. От всей души приглашаем Вас в наш город Темрюк. Посмотрите, каким он сейчас стал. Вы будете у нас настоящим почетным гостем. С комсомольским приветом Галина Серебрянская, оператор Темрюкского узла связи".

"Ваша фотография с наградами за героизм, которую нам с трудом удалось достать в 1954 году в штабе Дунайской флотилии, восхищает наших посетителей – они подолгу задерживаются у этого портрета, – пишет Е. И. Деминой научный сотрудник Белгород-Днестровского краеведческого музея В. Яковлев. – Учащиеся, студенты, туристы, все посетители задают вопросы: а где сейчас тов. Михайлова? Какова ее судьба? Но фото Ваше молчало 10 лет. Кроме вашей девичьей фамилии, инициалов и того, что Вы участвовали в боях за город Белгород-Днестровский, никто о Вас ничего не знал. Ваш боевой путь в годы Великой Отечественной войны, прошедший через наш город, является ярким примером советского патриотизма, мужества и стойкости в борьбе за наши идеалы. На примере Вашей жизни должна воспитываться наша молодежь".

"Вы служите блистательным примером для всех. Я плакала над Вашей фотографией, полной высокого мужества и любви к Отечеству, – вторит В. Яковлеву учительница Ф. Фурманова из Москвы. – Скоро я уезжаю в ряд городов Урала и Казахстана, чтобы читать лекции по воспитанию. Как маяк, Вы передо мной. Готовлюсь начать свои лекции рассказом о Вас. Вы и Ваши глубокие чувства преданности Родине словно войдут в залы и откроют сердца людей для больших дел в труде и быту. Я так заряжена Вашим обликом, что расскажу хорошо о Вас".

"В день 8 Марта наш третий класс "Б" приняли в пионеры. Мы заслужили право учиться в ленинской комнате, – пишут героине школьники из поселка Афипского Краснодарского края. – Выбирая имя отряду, мы решили в память Вашей юности назвать наш отряд именем Катюши Михайловой. Просим у Вас на это согласия". А юные туристы из Керченского дома пионеров, приглашая в гости Е. И. Демину, рассказывают ей, как растет и хорошеет их город, за который она воевала. "Нам дорого Ваше имя, мы очень хотим быть похожими на Вас и так же любить свою Родину, как Вы", – пишут они.

Приглашений было много. Из Минска писал бывший командир Могилевского партизанского соединения С. Г. Сидоренко-Солдатенко: "Позвольте мне от имени всех моих боевых друзей горячо и сердечно приветствовать Вас, героя борьбы и труда. Мы дружески обнимаем Вас и приглашаем к себе в гости в Минск – столицу белорусского народа, проявившего героизм в борьбе и труде во славу Родины". Звали посетить их супруги Ребровы из Москвы, семья Пеклер из города Николаева, приглашал приехать вместе с семьей в гости бывший сослуживец Кати Михайловой, комсорг батальона морской пехоты, а теперь капитан первого ранга Д. А. Дюков. "Горжусь тобой, Катюша, и с благодарностью вспоминаю тебя и нашу совместную службу в годы войны", – писал он.

В эти дни отыскались многие прежние друзья и знакомые дунайской героини. Из Баку приехал в Москву фотокорреспондент Азербайджанского телеграфного агентства С. Кулишев. Прочтя очерк в "Правде", он вспомнил, что в годы войны снимал Катю Михайлову и когда батальон морских пехотинцев проходил в Баку боевую подготовку и позднее, в дни боев под Керчью. Он отыскал в своем архиве старые негативы и привез в подарок Е. И. Деминой памятные фронтовые фотографии. А в архиве фотокорреспондента "Правды", известного нашего мастера Евгения Халдея нашлась еще более интересная фотография девушки-моряка. Он снял ее в 1943 году, в разгар боев за Керчь, в окопе, на плацдарме, только что занятом моряками, когда Катя в боевой обстановке перевязывала раненого. Обнаружены даже куски кинохроники военных лет, где запечатлены эпизоды фронтовой жизни батальона десантников и где в некоторых кадрах появляется и Катя Михайлова. Эта хроника включена в документальный фильм "Катюша", посвященный славной героине Дунайской флотилии.

Екатерина Илларионовна Демина не любит, когда ее называют героиней, и всегда протестует против этого. Но как бы то ни было, она истинная героиня своего народа, хотя пока и не носит на груди Золотой Звезды. Недаром в сотнях писем, коллективных и индивидуальных, которые пришли в редакцию "Правды" вслед за опубликованием очерка "Катюша", советские люди – рабочие, колхозники, интеллигенты, военнослужащие, студенты и школьники, как и однополчане Кати Михайловой, в один голос заявляют, что весь боевой жизненный путь этой женщины, ее подвиги в годы войны делают ее достойной самой высокой награды Родины.

Путь на родину

Невероятно далекой, почти недостижимой казалась Родина тем, кто очутился во вражеском плену. Ряды колючей проволоки, пулеметы и автоматы лагерной охраны, дальний, немыслимо трудный путь через чужие иноязычные земли, сквозь неожиданные и вездесущие кордоны гестапо, жандармов и местной полиции, в ежеминутном ожидании предательства от тех, кто пустил тебя в дом, обогрел, накормил, и, наконец, последние километры через прифронтовую полосу, набитую вражескими войсками, а потом через огненную линию фронта, стеной разгородившую два мира, – как преодолеть, как пройти все это истощенному, обессиленному, затравленному узнику? Какими неисчерпаемыми запасами воли и упорства, ловкости и хитрости должен обладать человек, чтобы победить все препятствия на этом пути страха и смерти!

Но, как ни далека была Родина, ее настойчивый голос звучал в сердцах пленных. Куда бы ни увозил их враг – на шахты Эльзаса или на подземные заводы Рура, в ущелья Австрийских Альп или в фиорды оккупированной Норвегии, – везде слышали они призывный голос Родины. И пленные бежали отовсюду, куда забрасывала их злая судьба, попадались, снова бежали, даже зная, что примут от палачей мученическую смерть, ибо зов Отчизны был сильнее самого желания жить. Для большинства эти побеги заканчиваюсь неудачно, нередко трагически. Но были и такие, которым посчастливилось пройти сотни километров, сотни преград и добраться до своих. Человеческая предприимчивость и изобретательность порой находили самые удивительные, причудливые пути на Родину, и неугасимый дух борьбы вел изможденного пленного через непостижимые испытания этого пути.

Сержант Алексой Романов, в прошлом школьный учитель истории из Сталинграда, был курсантом и секретарем комсомольской организации в школе младших командиров 455-го полка. Война застала его в казармах центрального острова Брестской крепости, и он сражался там под командованием лейтенанта Аркадия Нагая. В первых числах июля нескольким бойцам во главе с парторгом школы Тимофеем Гребенюком удалось ночью с боем вырваться из крепости. Тимофей Гребенюк вскоре погиб, а вся его группа была рассеяна противником. Схваченный гитлеровцами, коммунист Алексей Романов все же сумел бежать от расстрела и, примкнул к маленькому отряду наших бойцов и командиров, пробиравшихся по тылам врага в сторону фронта, через неделю оказался неподалеку от города Барановичи. Под станцией Лесная немцы загнали отряд в болото и окружили его. Начался тяжелый бой. Потом в небе появились немецкие самолеты, и последнее, что видел Романов, была черная капелька бомбы, стремительно падавшая туда, где он лежал.

Он очнулся через несколько дней в одном из проволочных загонов лагеря Бяла Подляска. Гимнастерка на его груди обгорела, тело было обожжено, и острая боль разламывала голову – он получил сильную контузию. Поправлялся Романов медленно, и прошло немало времени, прежде чем он начал ходить.

Осенью 1941 года с партией пленных Романова увезли в Германию, а весной 1942 года он попал в большой интернациональный лагерь "Веддель" на окраине крупнейшего немецкого порта Гамбурга. Здесь вместе с бывшим политработником Иваном Мельником, поляком Яном Хомкой и другими он организовал подпольную антифашистскую группу. Они подбирали листовки, сброшенные с самолетов, выпускали обращения к пленным, уничтожали предателей и готовили диверсии. Но лагерное гестапо не дремало, и несколько товарищей Романова было схвачено и казнено. И он – пленный номер 29 563 – тоже попал под подозрение. Его допрашивали в гестапо, сажали в карцер, но прямых улик против Романова не было.

Все это время мысль о побеге не оставляла его. Но лагерь, находившийся у такого важного порта, охранялся особенно зорко, и казалось, любой план бегства отсюда заранее обречен на провал. И все-таки он родился, этот план, невероятно дера-кий и необычайно трудно осуществимый.

Шел декабрь 1943 года. Почти каждую ночь Гамбург подвергался налетам – его бомбила англо-американская авиация с аэродромов Англии. Город и порт, уже сильно разрушенные, испуганно затихали с наступлением сумерек, погружаясь в непроницаемую темноту и настороженно ожидая тревожного сигнала сирен. Днем пленных из лагеря "Веддель" стали гонять на работу в порт разгружать пароходы. Портовых грузчиков не хватало, ненасытный Восточный фронт перемалывал гитлеровские войска, и немцы проводили все более и более "тотальные" мобилизации в стране. Волей-неволей им приходилось теперь использовать пленных на тех работах, которые раньше избегали им поручать.

Романов и его товарищи уже хорошо знали расположение порта, все его причалы и пристани, знали даже многие грузовые суда, на которых довелось работать. Среди этих судов, часто разгружавшихся у причалов Гамбурга, были пароходы Швеции – нейтральной страны, которая торговала и с государствами антигитлеровского блока и снабжала фашистскую Германию столь необходимой ей железной рудой.

План, родившийся у Романова и Мельника, на первый взгляд был прост: бежать из лагеря, проникнуть ночью в порт, спрятаться на шведском пароходе и доплыть на нем до одного из портов Швеции. Оттуда можно с британским судном добраться до Англии, а потом с каким-нибудь караваном союзных судов прийти в Мурманск или Архангельск. А затем опять взять в руки оружие и уже на фронте расплатиться с гитлеровцами за все, что пришлось пережить в плену. Столько ненависти скопилось за это время в душах пленных, что они готовы были даже проплыть вокруг света, лишь бы потом сойтись со своим врагом грудь с грудью, держа оружие в руках.

Но между замыслом и его осуществлением лежала целая пропасть. Как ускользнуть от многочисленной и бдительной лагерной охраны? А если это удастся – как спрятаться от погони: ведь по крайней мере два-три дня эсэсовцы с собаками будут искать их следы. Как лотом переплыть Эльбу, очень широкую здесь, у своего устья, и проникнуть на огороженную и строго охраняемую территорию порта? Охраняется не только сам порт эсэсовские часовые круглые сутки докурят у каждого иностранного судна. Как попасть на пароход? И наконец, как спрятаться там, чтобы не нашла команда, но обнаружили эсэсовцы? Пленным было известно, что эсэсовские наряды с собаками дважды тщательно обыскивают сверху донизу каждый пароход, уходящий из Германии: здесь, в Гамбурге, перед его отправлением, и в Киле, откуда он уже идет прямо в Швецию.

Все, что можно было заранее предвидеть, они обдумали и обсудили. Остальное решал случай. Они знали, чем рискуют: лишь за месяц до того в лагере были повешены двое пойманных после неудачного побега.

Бежать решили вдвоем – так было легче скрыться. Приготовили даже оружие, два самодельных ножа, тайно выточенных из кусков железа во время работы в порту. Они поклялись друг другу: если один из них в побеге струсит, смалодушничает, второй должен заколоть его этим ножом. Мрачная клятва была дана отнюдь не из любви к романтике; друзья шли почтя на верную смерть и связались нерасторжимыми узами – трусость одного означала гибель другого, и суровый закон военной справедливости оправдывал такую кару.

25 декабря 1943 года стояла ненастная дождливая погода. Смеркалось рано, и пленных гнали с работы из порта уже в темноте. Путь в лагерь проходил через неширокий и темный тоннель.

Едва люди втянулись во мрак тоннеля, Романов и Мельник выскочили из строя и замерли, притаившись за каменным выступом стены. Конвоиры прошли мимо, не заметив этого мгновенного броска двух пленных. Гулкий стук деревянных колодок стих вдали, и друзья остались одни.

Стремглав они бросились назад, к берегу Эльбы. Там, у самой воды, стояли разбомбленные во время авиационных налетов кирпичные коробки бывших складов. В залитом водой подвале одного из них им предстояло просидеть двое суток, чтобы эсэсовцы отказались от их поисков.

Двое суток в ледяной декабрьской воде были нестерпимой мукой для обессиленных людей. Мучительнее всего были часы, когда на море начинался прилив. Вода в устье Эльбы при этом тоже прибывала, и уровень ее в подвале поднимался. Более слабый, Мельник иногда терял сознание, и Романов поддерживал его, а когда вода убывала, принимался растирать товарища.

Они выждали свой срок. На вторую ночь, надеясь, что их уже перестали искать, беглецы выползли из убежища в складское помещение, кое-как обсушились и вышли на берег.

Порт был на той стороне Эльбы. Противоположный берег терялся в темноте; они помнили, как широка в этом месте река. И оба поняли, что им не переплыть ее – слишком много сил стоило им двухсуточное пребывание в ледяной воде без крошки пищи. Недалеко был длинный мост, ведущий прямо к воротам порта. Но мост охраняется часовыми – по нему не пройти незаметно. Только какой-нибудь случай мог помочь, и они, в глубине души вовсе не рассчитывая на чудо, все-таки поплелись в сторону моста.

Друзья залегли у дороги в нескольких сотнях метров от будки часового, охранявшего вход на мост. Где-то на дальней окраине города шарили в небе прожекторы и слышалась пальба зениток: в воздухе были англо-американские самолеты.

Вдруг вдали послышался стрекот моторов и лязг гусениц на камнях дороги, и беглецы увидели узкие синие полоски света. Это шла на погрузку в порт колонна танкеток с притушенными маскировочными фарами.

Романову уже приходилось видеть эти танкетки, и он помнил, что позади у них приварены крюки, видимо для буксировки. План действий родился мгновенно, и Романов в двух словах изложил его Мельнику. Это был счастливый случай, может быть, единственный шанс попасть в порт.

Надо было догнать танкетку и повиснуть на крюке. Машины шли с интервалом в 50—100 метров. Синий свет позволял водителям видеть только на 2–3 метра вперед. Опасность заключалась только в том, что часовой на мосту мог освещать фонариком каждую машину и увидеть беглецов. Впрочем, об этом не приходилось долго раздумывать: разве весь их побег не был сплошным риском и цепью случайностей?

Первым метнулся на дорогу Романов. На бегу нащупав крюк, он повис на нем и даже нашел какую-то опору ногам – неширокий выступ металла. Мельник сумел также подцепиться к следующей танкетке.

К счастью, фонарик часового мигнул только одни раз – когда прошла головная машина. В воздухе гудели самолеты, и охранник явно боялся лишний раз включить свет. Еще не веря своему счастью, Романов и Мельник буквально считали каждый метр мостового настила, уходящего назад под гусеницами. Наконец они въехали в ворота порта. Романов, высмотрев темный закоулок между пакгаузами, кинулся туда. Минуту спустя к нему присоединился Мельник.

Да, счастье пока что сопутствовало им. Они перебрались через мост и даже оказались внутри порта, благополучно миновав охрану. Теперь оставалось последнее и самое трудное.

Они хорошо знали причал, где должен стоять шведский пароход "Ариель": на нем работали пленные из "Ведделя", и они говорили, что судно простоит под погрузкой еще три-четыре дня. "Ариель" грузился коксом, и Романов с Мельником намеревались, пробравшись в трюм парохода, зарыться в кокс и пролежать там до тех пор, пока судно не минует Кильский канал.

Легко сказать: пробраться на пароход. Когда беглецы, прокрадываясь вдоль стен пакгаузов и перебегая открытые места, вышли, наконец, к месту стоянки "Ариеля", они поняли, как им нелегко будет сделать это.

С парохода на пристань вели единственные сходни, и на середине их маячил часовой-эсэсовец с автоматом. Втянув голову в плечи, он поднял воротник шипели, опустил наушники шерстяного шлема и стоял, повернувшись спиной к холодному ветру, который резкими и шумными порывами налетал с моря, швыряя на пристань густой мокрый снег. Подойти к часовому скрытно было невозможно – он заметил бы опасность, как только беглецы приблизились бы к сходням. Да они и не хотели убивать его, исчезновение часового навело бы эсэсовцев на их след.

Романов и Мельник подошли к самому краю пристани около кормы "Ариеля" и принялись всматриваться в темноту, стараясь определить расстояние до палубы.

Палуба была на метр-полтора ниже уровня пирса. Но пароход стоял поодаль от стоики пристани" и между ною и бортом судна оставалось пространство около четырех метров. Для изголодавшихся, измученных "доходяг" из лагеря такой прыжок казался недосягаемым рекордом. Того, кто не допрыгнет, ожидала десяти-пятнадцатиметровая пропасть и темная глубь ледяной воды у основания пристани.

В ночной тьме они внимательно поглядели друг на друга.

– Надо прыгать! – шепнул Романов.

– Надо! – согласился Мельник. – Давай первый, ты посильнее.

Присмотревшись и выбрав на палубе место, которое показалось ему самым удобным, Романов отошел назад, чтобы, разбежаться, и стал пристально вглядываться в едва различаемую фигуру часового на сходнях. Солдат ничего не слышал – он, по-прежнему ссутулившись, стоял спиной к ветру, может быть, даже задремал.

Романов дождался, пока вдоль пристани помчался новыйпорыв ветра со снегом, заглушающий все звуки, и стремительно кинулся вперед. В этом последнем неистовом толчке о край пристани была сейчас вся его жизнь.

Он не допрыгнул до палубы, упал грудью на край металлического борта, но успел ухватиться за него руками. Удар был таким сильным, что на миг Романов потерял сознание. Однако руки, управляемые, видимо, уже одним инстинктом, продолжали цепко держаться за борт. В следующий момент Романов пришел в себя, с судорожным усилием подтянулся, перекинул ногу через борт и встал на палубе.