Текст книги "В нашу гавань заходили корабли"
Автор книги: Сергей Слюсаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Сергей Слюсаренко
В НАШУ ГАВАНЬ ЗАХОДИЛИ КОРАБЛИ
Пограничный катер «Внятный» находился на боевом дежурстве. Так как солярка кончилась еще несколько лет назад, то нес вахту «Внятный» на якорной стоянке в двух милях от берега. Команда, отстояв своё, спокойно возвращалась домой на весельной, шлюпке. Эта же шлюпка привозила смену. Вахты давно проходили тихо и без чрезвычайных происшествий. Контрабандисты не беспокоили, обходя пограничников стороной, а шпионы перевелись за ненадобностью, так как военные тайны Крыма опубликовали в прессе. Вот и нынешняя смена для капитана Мухина и его команды подходила к концу штатно и скучновато.
Было их трое: капитан, старпом и кок. Больше для ничегонеделания не требовалось. Перед сменой капитан с коком готовили традиционный обед для новой команды. Благо, днем удалась рыбалка. Как всегда, на камбузе шел разговор о политике.
– Вот ты, Митрич, скажи, – кок, рядовой Стовбода, не очень соблюдал субординацию, впрочем, как и все остальные, – ну, сколько может такое быть? Ведь все покрали, на людей наплевать, землю нашу на части рвут. Жизни нет, а чинуши новые «мерседесы» покупают. Когда же все кончится?
– Да вот так и кончится, – капитан был не очень оптимистичен. – Крындец всем настанет…
Резкий сигнал зуммера выбросил старпома из кресла, в котором он мирно дремал на капитанском мостике. Старпом Васильев с трудом сообразил, что звук шел от локатора, на котором он сушил свою майку. Локатор орал о том, что в зоне контроля появился кто-то неожиданный. Сдернув майку с экрана, старпом не увидел ничего странного на зеленоватом поле монитора. Истеричный сигнал тоже пропал.
«Да, надо прекратить сушить так белье, – подумал Васильев. – Так можно всю технику загубить».
Мичман помнил, что в случае тревожного сигнала надо что-то делать. Но все инструкции были переписаны государственным языком. Никто этого языка не знал. Вот и лежали все уставы боевой службы заброшенные в капитанском сейфе.
Старпому, мичману предпенсионного возраста, естественней было поверить в короткое замыкание от мокрого исподнего, чем в появление какого-нибудь нарушителя. Посему в бортовой журнал он ничего не записал, но майку досушил на вентиляционной решетке. Когда над морем и привязанным сторожевиком стали опускаться ранние крымские сумерки, раздался скрип весел в уключинах – шла смена. Мухин в двух словах сообщил прибывшим, что происшествий не случилось, а уха, наоборот, удалась. Приходилось спешить – после трехдневного сидения на корабле хотелось домой, да и со стороны Судака стал наползать туман, явление редкое в это время года. На весла сели мичман с коком, не капитану же грести. Если для кока это было простым физическим упражнением, то старпом страдал. В свои сорок Васильев был толстоват и ленив. Стовбода, зная физические кондиции мичмана, нарочно подстраивался под него, чтобы не перегружать. Несмотря на звание, Васильев был человеком порядочным и любимым сослуживцами за веселость духа. Капитан, устроившись на кормовой банке напротив команды, хмуро смотрел в туман, уже скрывший недалёкий берег. Внезапно старпом словно поперхнулся воздухом, неловко скользнув веслом по поверхности воды, бросил его и, открыв рот, стал тыкать рукой за спину капитана. Тот обернулся и увидел, как со стороны открытого моря из тумана тревожно просвечивает черная громада. Из пелены тумана, рассеянного вечерним солнцем, выдвигался парусник. Он был гигантский, и от его черных бортов, как из погреба, тянуло тысячелетним холодом. В абсолютной тишине он рассекал воду, и также безмолвно впереди него неслась стая дельфинов. Было в этом движении что-то неестественно страшное – и бешеные прыжки дельфинов, и бурун на носу, и раздутые паруса, черные и зловещие. Но при этом расстояние между шлюпкой и парусником не сокращалось. Еще мгновение – и туман, наплывая слева, скрыл парусник и его стражу.
– Боже праведный, – кок вернул к реальности всю команду, – это что за ерунда?
– Молчи, – почти не разжимая челюстей, произнес капитан, – это ОН.
Стовбода и Васильев налегли на весла, как олимпийцы. И пока шлюпка с разгону не врезалась в гальку бухты, никто не произнес ни слова.
Пограничная застава, затерявшаяся среди трех улочек приморского поселка, располагалась в здании бывшей школы. Все пограничники были местными жителями, что упрощало обеспечение службы. А забот у местных было немного. В сезон – принимать сотни отдыхающих, в межсезонье – скука и безделье. Но никакие коллизии не меняли жизнь городка, его облика и его убогих домиков-времянок. Для военных же разнообразие наступало только тогда, когда пограничный главком приезжал отдыхать на специально построенный объект – железный дом на скале недалеко от берега. Но сейчас, в начале мая, царила тишина. Сезон не наступил. Поэтому на пляже, куда причалила шлюпка, было совершенно пусто. Посидев немного в полном молчании, моряки разбрелись по домам.
С утра весь поселок обсуждал увиденное пограничниками. Как обычно, слухи летели впереди событий. Их невероятность усугублялась тем, что бухту до сих пор скрывал плотный, казалось, даже твердый туман. Он резко обрывался к берегу, как будто нарочно пряча море от любопытных глаз. В скверике у почты на бордюрах чахлого южного газона сидели тетки и живо обсуждали новости.
– К беде это! – сухощавая Галя, троюродная сестра Стовбоды, была пессимистична. – Сколько тут живу, не припомню такого.
– А чего же «к беде»? – Нюра в давние времена была заместителем парторга и по привычке пыталась вселить в народ оптимизм. – Что такого страшного? Ну, пригрезилось мужикам в тумане невесть что…
– Не грезилось такое раньше никому и никогда, – веско возразила Галя. – А все, что случается у нас в стране – к беде!
– А шо было, шо было? – Толстая Серафима, только подошедшая на традиционное место сбора сплетниц, еще была не в курсе.
– А то! – зло и веско сообщила Галя. – Морок в бухте. Скоро всему миру конец придет! Вот как туман уйдет, так он и придет! Спички покупать надо! И соль!
Сима не стала уточнять, почему именно спички и почему именно конец света, и быстро потрусила к магазинчику. Наверное, за солью. А тетки продолжали судачить. О призраке, о том, что все хуже и хуже, о том, что новые власти украли уже последнее. Они даже не заметили, как у скверика остановился лимузин сельского головы. Несмотря на то, что по узким улочкам пятнадцатиметровый свадебный лимузин мог ездить только вперед и назад, не имея возможности развернуться, председатель расставаться с ним не хотел. Купил он его за трехгодичный бюджет поселка и доставил на специальной платформе из города.
– О чем базарим, дамы? – председатель подошел к теткам. Был он по последнему велению политической моды в оранжевых штанах из кримплена и вышиванке. – Опять начальству косточки перемываем?
– Ой, Аскерович, и не говори! – Нюра по привычке поспешила отчитаться перед начальством. – Глупость одна! Грезится всякое народу, а это подрывает настрой у населения…
Председателя звали Арутюн Оскарович Акикян. Но величали его почему-то не иначе как Аскерович.
– Что грезится? Водка дешевеет? – председатель громко заржал над своей шуткой.
– Дождешься от вас! Только цены повышать можете, – Галя была не только сплетница, но и отчаянный борец за справедливость. Потому и дружила с Нюрой. – Призрак в бухте видели!
– Призрак бродит по Европе… – пробормотал начальник. Он не помнил, откуда цитата. В школе он учился плохо. Однако политический рефлекс сработал. – Дуры вы, бабы!
Не считая достойным далее общаться с подданными, Арутюн Оскарович отправился к своему лимузину. Когда он уже умостился в салоне машины, раздался звонок сотового телефона.
Если бы тетки в скверике могли видеть сквозь тонированные стекла, то заметили бы, как председатель попытался встать по стройке «смирно» внутри машины.
– Слушаю, тов… гос… панша министр… премьер-министр! Так точно!
Поговорив с высоким начальством и хлебнув шампанского (обычного для этой местности напитка), Аскерович ринулся назад к теткам.
– Так! Прекратить сплетни! – Акикян был напуган до чрезвычайной ответственности. – Слухи не распускать! Работать!
– А рабочие места где? – в спор вступила коммунистка Нюра. – Сами безработицу устроили.
– Не будем дискутировать! Малч-а-а-а-ть! – председатель сорвался на крик. – Не было никакого призрака! Нам из-за границы спецгруз везут для развития местности, а вы тут народ мутите!
Акикян, поорав, скрылся в своем лимузине, и тот задом покатил к бывшему сельсовету, у входа в который красовалась табличка с надписью: «Городская голова». Жители по этому поводу веселились и для смеха давали каждому официальному зданию в поселке названия других частей тела.
– Сволочь наш председатель! – веско резюмировала Галина. – Как прислали этого вора, так и пошло наперекосяк. Вон, все пансионаты закрыл, работать негде. На завод чужих возят, всю землю продал бандитам. А нам продавать нельзя по закону. Эх, быть беде!
Нюра согласно кивала головой.
Вечером, после мелких дневных забот, жители поселка собрались на небольшой площади у бывшего графского дома. В центре внимания была Нюра. Сегодня она разошлась не на шутку.
– Не верю я этой загранице! С чего это они нам помогать задумали?! – размахивая рукой, словно на броневике, вещала Нюра. – Знаем мы их помощь. Построят тут свой санаторий, назовут базой НАТО, а нам фигу покажут! Не нужно нам чужое!
Народ смотрел на нее без особого энтузиазма. В заграницу никто уже не верил. И Нюре тоже уже никто не верил. Еще со старых партийных времен. Проходящий мимо Петя Танцюра, местный дурачок, гундосо проорал:
– Милиция с народом! – Он, как и все слабые умом люди, был склонен к цитированию слоганов. Петя туманным взглядом обвел народ на площади и, уразумев, что ни на него, ни на его крики никто не обращает внимания, почесался и неубедительно добавил: – Так!
Стоявший рядом с ним мужик хотел по привычке послать Петю подальше, но застыл на месте и очень громко ойкнул. Только что плотный туман закрывал все непроницаемой пеленой, от кромки берега до, наверное, самой Турции. Сейчас от пелены не осталось и следа, а в самом центре бухты застыл зловещего вида бриг. Его черные, обвисшие в полном штиле паруса были под стать черному цвету бортов. Даже с берега было видно, что борта лоснились в вечернем солнце, словно бока большого жука. На палубе было пусто. Казалось, корабль мертв. И ужас, который волнами шел от этого странного гостя, был материален и холоден.
– Ни фига себе! Это же он!!! – над замолчавшей толпой раздался голос Мухина. – Это он, сволочь!
– Попрошу без намеков! – в разговор вмешался участковый Мутятько. БьиГон человек скрытный и подлый. И преданный любым властям. Он не был коренным жителем поселка, а прибыл сюда, сразу после назначения нового начальства. Со служебным видом Мутятько обошел столпившихся жителей поселка, словно хотел стать между ними и мрачным кораблем. Однако малый рост, толстый живот и расстегнутая до ширинки униформенная рубаха не придавали торжественности и официальности его виду. На помощь участковому пришел лимузин Аскеровича. Как большой длинный забор, он перегородил площадь, отделив толпу от вида на море. С противоположной от народа стороны открылась дверца, и миру явилась голова председателя.
– Кто дал разрешение на несанкционированный митинг? – грозно прорычал Акикян. – И почему митинг проходит на негосударственном языке? – Председатель поселкового совета был страшен в гневе. Казалось, даже завязки на его вышиванке стояли дыбом от возмущения.
– Немедленно по домам, прошу обеспечить порядок, – голосом, не допускающим возражений, призвал милиционер, пытаясь показать, что он тут тоже не хухры-мухры.
Аскерович посмотрел на стража недоуменно строго, и у того пропал дар речи. Председатель не терпел во власти никого, кроме себя.
– Вот именно. Такими митингами вы позорите не только наш прекрасный поселок, но и всю страну! – вернул себе инициативу председатель. – Мне сообщили из центра, что этот пассажирский корабль доставил нам гуманитарскую помощь для развития структуры региона.
При этом начальник ткнул пальцем в небо, показывая, видимо, что именно оттуда сообщили.
– Врешь ты все, – прозвучали веские слова. И так получилось, что слова эти повисли в полной тишине.
– Кто сказал? – прокричал участковый, обращаясь к народу.
– Я сказал, – произнес капитан Мухин. – Никакой он не пассажирский. Это Голландец Летучий. И везет он только смерть.
– Какой голландец, слушай, обидно, да, – Акикян от расстройства заговорил с акцентом. – У меня вот документы есть. Капитан – приличный человек…
– Капитана зовут Ван дер Деккеном. Я моряк и знаю, чего надо бояться в море.
Несколько секунд капитан и председатель молча смотрели друг на друга, словно на дуэли. Потом Акикян, не выдержав, ретировался в брюхо своего транспортного средства. Слишком быстро для заднего хода лимузин откатился в сторону поселкового совета. Милиционер, воспользовавшись отсутствием начальства, снова решил покомандовать.
– Всем разойтись, не мешать процессу мелиорации курортной зоны, – проорал участковый. Он даже сделал движение, как будто достает то ли пистолет, то ли дубинку. Ни того, ни другого у него не было.
Никто и не подумал расходиться, Нюра заорала не к месту: «Нет НАТО!». А над площадью разнесся недовольный ропот: «Хватит из нас быдло делать! Сколько можно измываться! Это наша страна, нам и решать! В рыло ему!». Это последнее замечание сломало тощий хребет смелости участкового, и он, тихо матерясь, скрылся в неизвестном направлении. Жители потихоньку угомонились и окружили капитана. Он им поведал древнюю историю про Летучего Голландца, про страшный корабль мертвецов, несущий смерть каждому, кто его встретит. Сомнений у Мухина относительно нынешнего гостя не было. Он призвал всех быть бдительными и ни в коем случае не принимать ничего от команды корабля-призрака, потому что это самое плохое, что может случиться. Решили для надежности поставить пост на пляже, разместив его в будке спасателей на водах. Нюра призывала водрузить на нем красный флаг, но эту идею отвергли сразу же и повесили Андреевский: мол, знай наших! Дежурить вызвалась та же Нюра, сославшись на боевой опыт. Где она воевала, никто интересоваться не стал. Договорились о смене каждые четыре часа. «Как в армии», – сказал Стовбода непонятно почему.
Утро встретило поселок полным штилем, ласковым солнцем и черным кораблем посреди бухты. На набережной безвольно висели невесть откуда взявшиеся флаги партии «Борьбы с экологией», «Консервативной капиталистической партии» и партии «Цитрус». Полотнища, выкрашенные в цвета этих и еще непонятно каких партий, взывали: «Нет иноземным захватчикам!», «За родину от моря и до моря в границах Европы», «Да здравствует вечная дружба со странами БЕНИЛЮКС!», «Коммунизм не пройдет», «Крым – зона без мертвецов».
На спасательной вышке мирно спала Нюра, никто к ней на смену, видно, не пришел. Увидевший это мичман Васильев просто закипел от гнева. Нюру он спугнул, шарахнув по основанию вышки куском арматуры. Грохот раздался достаточный, чтобы Нюра, несмотря на возраст и длительное соблюдение неспортивного режима, спорхнула на пляж. Васильев высказал все, что думает о ней, её политическом и сексуальном прошлом и всех сухопутных вообще, и пошел разбираться, откуда взялись эти флаги и лозунги. Всю атрибутику охранял незнакомый молодой человек в темных очках и нашивкой «securidad» на борту камуфляжной жилетки. С Васильевым тот разговаривать не стал и грубо послал на государственном языке. К сожалению, охранник не был ранее знаком с мичманом, списанным в поселок дослуживать из севастопольского десантного полка. С разбитым носом и без зуба охранник убежал в направлении поселкового совета. А мичман решительно удалился поднимать народ.
Через полчаса на берегу собрались почти все сельчане. Они стояли молчаливой цепью на берегу. Парусник не проявлял никаких признаков жизни на борту, местные власти тоже. Однако вскоре к людям явился поселковый голова. Он сопровождал важную персону. Лицо персоны было знакомо, и когда она открыла рот в ораторском порыве, её узнали все. Это был известный депутат и министр без портфеля, молодой борец за аутентичность нации и чистоту языка, а по совместительству хлебный король лично Пэтро Орестович Золотарев-Пульский. Он обвел толпу тяжелым взглядом маленьких, заплывших жиром глазок и начал речь:
– Граждане страны! Я призываю вас не поддаваться на провокации маргинальных политиков и не допустить безобразия в отношении наших бенилюксовых друзей. – В голосе министра переливалась доброта к народу и железная ненависть к врагам. – Не дайте за иностранный рубль продать отечество в интересах мировых газовых монополистов! Героям слава!
Речь не вызвала у стоящих на берегу никаких эмоций. Посчитав молчание народа за согласие, министр удалился вместе с председателем. На смену политикам моментально прикатил крытый грузовик, из него выскочили человек сорок в черной форме с короткими автоматами в руках. Они выстроились вдоль набережной. Жители поселка, еще не понимая, что происходит, хранили молчание. Было видно, как на черном паруснике началось движение. Из трюма показалось несколько фигур, которые споро опустили на воду шлюпку, уселись в нее и взялись за весла. Люди на берегу замерли в тревожном ожидании. Шлюпка пристала к берегу. Жители поселка все так же безмолвно смотрели, как на берег сходят кошмарные фигуры. Из-под неживой, полуразложившейся плоти торчали белые кости. Жуткий экипаж выгрузил несколько ящиков и сложил их штабелем на пляже. Потом, не издав ни звука, они сели в шлюпку и отправились к паруснику. Там они снова загрузились и вернулись на пляж. Это повторилось несколько раз, пока на прибрежной гальке не выросла внушительная стена из ящиков. Шлюпка вернулась на корабль, и страшная команда исчезла в трюме.
Стоящие на берегу словно вышли из оцепенения. Нюра, чтобы реабилитироваться после неудачной ночной службы, ринулась, раздвигая толпу, к цепочке вооруженных. Один из них попытался перекрыть ей путь, однако не рассчитал решительности женщины, теряющей свою популярность. Нюра смела охранника, парапет набережной и рысцой ринулась к черным ящикам. Там она остановилась и, обернувшись, прокричала: «Здесь химическое оружие, нас будут травить, чтобы захватить нашу землю!». Через мгновение скрученная крепкими руками людей в черной униформе она была водворена на набережную. При этом она пела «Интернационал» и «Не нужен нам берег турецкий…». Надо сказать, что вреда военные ей не причинили, в отличие от нее, нанесшей им значительный урон в технике, силе и моральных устоях. Сельчане тихо роптали, но постепенно успокаивались. Напряжение спадало и у военных. То там, то тут между местными и охраной завязывались сначала мелкие перепалки, а потом и просто мирные разговоры. На главный вопрос: «А вы что, в нас стрелять будете?» – был получен удовлетворительный ответ: «Патронов нам не давали». Выяснилось, что это никакие не военные, а рота почетного караула таможенной службы. И когда у них с провокационной целью спросили, давали ли они присягу на верность народу, ответили, что таможенники такой присяги не дают по этическим причинам. К обеду выяснилось, что охрана тут совсем без начальства, только рядовые. А когда таможне предложили пообедать, так как все люди – братья, те не отказались и от шампанского. Оружие, сложенное в пирамиды, охраняла Нюра. Ей почему-то обе стороны в этом вопросе полностью доверяли. На рыбалку все вместе договорились пойти на рассвете, когда у кефали самый гон.
К вечеру прибыло телевидение. К прибытию ТВ строй охраны был восстановлен, и местные, дабы не выглядеть простой толпой, стали напротив таможни, вооружившись знаменами, которые они купили в лавке национальной символики. Хитрый лавочник сбывал за копейки из-под полы символику оппозиционных партий. Кто сейчас был в оппозиции, жители поселка не знали, но поверили продавцу на слово. Вот и выстроилась на набережной в итоге грозная демонстрация, протестующая против своеволия властей. Телевизионщики живо извлекли из своего автобуса аппаратуру и бывшую популярной лет десять назад диссидентку Новозадскую. Сейчас она работала диссиденткой в соседнем государстве и неистово любила местные власти. Новозадская перед камерой долго ругала свои власти, хвалила местные, призывала поголовно перейти на латинский алфавит и принять помощь как символ вечной дружбы. Потом пресса попыталась взять интервью у жителей поселка. Но они не хотели говорить на государственном языке, и ТВ уехало восвояси.
Жители, лишившись развлечения, вернулись к общению с таможней. Всех беспокоило, что же находится в ящиках. Охрана этого не знала. И тут у Мухина родилась идея. Он же пограничник! А ведь нарушил границу парусник, ой, нарушил! Собрав свой экипаж и расстегнув шелковую рубаху так, чтобы была видна тельняшка, Мухин решительно направился к таможенникам, яростно резавшимся с местным бухгалтером Ивановым в нарды. За игрой бухгалтер пообещал таможенникам, если проиграет, показать настоящую летающую тарелку, которую он хранил на всякий случай в ближайшей сосновой роще.
– Так, – громко и решительно Мухин прервал мирную игру, – а разрешение пограничной службы для входа в территориальные воды у вас имеется?
Таможенники ничего такого не имели, и вообще, им уже было глубоко наплевать на события. Им хотелось остаться в этом поселке навсегда.
– А шо надо делать? – после короткого шушуканья один из таможенников взял на себя роль переговорщика.
– Ну, я, конечно, могу оформить разрешение задним числом, – начал капитан, но его сразу перебили.
– У нас нет ничего…
– Ну, мужики, мы же все на службе. Я что, изувер какой? – Мухин осторожно гнул свою линию. – Мне нужно содержание груза – и все. Я бумагу выпишу, и можете спокойно службу дальше нести.
– А откуда я знаю, что там за груз? И вообще, наше дело – маршировать на парадах в оранжевых беретах. Анкерным шагом.
– Так мы быстро все оформим, – капитан понял, что дело сделано. – Я как начальник пограничной заставы могу провести досмотр в присутствии понятых, если члены экипажа себя плохо чувствуют.
– Да, они неважно выглядели, – поддакнул старпом.
Слова старпома убедили всех, и через минуту Мухин собственноручно открывал один из ящиков заранее припасенной фомкой. Этот ящик, как и два других, оказался пустым. Остальные, судя по всему, тоже.
К вечеру на набережной оставались всего несколько манифестантов из местных и пьяные таможенники, сидевшие вокруг костра из пляжных топчанов. Всю ночь они рассказывали друг другу страшилки про Летучего Голландца, одна ужаснее другой. О жестоком капитане Ван дер Деккене, убившем всю команду, о вечном Жиде, нашедшем пристанище на корабле-призраке, о фатуме, который преследует на море тех, кто свернул с праведного пути.
Утром следующего дня из центра пришел автобус с молодчиками из организации воинствующих интеллигентов «Поздно». Было их человек пятнадцать. Между собой они разговаривали нормально, но как только на набережной появились сельчане, стали громко отдавать команды на государственном языке. Интеллигентствующие боевики выстроились свиньей и ринулись в атаку на местных. Сначала, в силу того, что из жителей поселка на берегу были только Нюра, Серафима и Галина, «поздняки» получили значительное преимущество. Они оттеснили на газон теток, поломали лозунги партии Регрессивных социалистов и даже отобрали у подоспевшего Пети Танцюры его удочку, приняв её за флагшток.
На крики рассерженных дам пришли два мужика из местных, помоложе тёток и порешительнее Пети. Совершенно не знакомые с правилами ведения рукопашного боя в городе и не тренированные в спецлагерях мужики накостыляли приезжим и загнали их обратно в автобус. Туда же был депортирован участковый, прибывший на помощь интеллигентствующей молодежи. Учитывая то, что участковый был лицом официальным, ему досталось больше всех.
Над поселком нависла революционная ситуация. Её усугубило радиообращение Гаранта, которое транслировалось по всем радиоточкам. Гарант был, как всегда, многословен и невнятен. Сельчане смогли только разобрать слова о приверженности западным ценностям и вечной и нерушимой дружбе с БЕНИЛЮКСОМ, в обмен на гарантии бесплатного керосина с севера.
Жители поселка вышли на берег в полной решимости. На общем собрании выбрали председателем поселкового совета капитана Мухина. А старому объявили недоверие и в знак импичмента поставили лимузин поперек улицы так, что теперь он не мог никуда ехать.
Однако беда пришла, как всегда, неожиданно. В здании погранзаставы зазвенел школьный звонок – сигнал того, что необходимо произвести смену дежурного экипажа на «Внятном». Сельчане понимали, что без руководства им не удастся сдержать напор чужаков. Поговаривали, что против митингующих уже готовится спецназ из Вашингтона. Серафима клялась, что своими глазами видела людей в скафандрах недалеко, в горном лесу, и что они даже хотели поломать тарелку бухгалтера Иванова, но не знали как.
Но с другой стороны – служба есть служба. И Мухин решился. В полной секретности на шлюпку были доставлены две канистры солярки из стратегического поселкового запаса, на всякий случай. И случай настал. Тихо, в сопровождении суровых взглядов сельчан шлюпка с экипажем отправилась к катеру. По мере того, как увеличивалось расстояние до берега, экипаж охватывал необъяснимый страх, липкий, как давешний туман. В полной тишине, нарушаемой только стуком уключин и плеском воды, экипаж двигался к своему судну. Метров за двести до цели их движение было внезапно прервано. Прямо у носа шлюпки в беззвучном прыжке взвились из воды два громадных дельфина. Не было в их движении ни радостной игры, как у обычных афалин, ни озорного свиста. Только угрожающие взлеты, словно они пытались остановить движение шлюпки. Васильев и Стовбода, стиснув зубы, не меняя ритма, неистово гребли.
Борт «Внятного» был для моряков роднее родного берега. Старпом даже похлопал рукой давно не крашеное военно-морской краской железо.
– Эй, на «Внятном», – словно и не было леденящего страха мгновение назад, проорал капитан Мухин, – смена пришла! Вахту сдавай.
В ответ он не услышал обычного «сколько ждать можно» – этой фразой его коллега по погранзаставе Забуйнов всегда встречал друзей.
С нехорошим предчувствием экипаж поднялся по штормтрапу на борт. Палуба была пуста. Мухин отдал приказ Стовбоде и Васильеву проверить судно. Искать долго не пришлось. Дверь на камбуз была задраена изнутри. Кок по праву хозяина загремел кулаком по железу. В ответ на камбузе раздалось шуршание и звон кастрюль.
– Эй, воины, что молчите? – чуть не приложив губы к железу, прокричал старпом.
– А кто спрашивает? – даже через переборку они узнали голос Михаила Забуйного. Сменщик капитана Мухина отличался почти театральным басом.
– Смена!
Заскрипел плохо смазанный запор, и в образовавшуюся щель показался длинный нос Михаила.
– Уф, и вправду! – дверь распахнулась, и на палубу выскочил, толкаясь, весь дежурный экипаж «Внятного» и бросился обнимать сменщиков, словно сто лет людей не видели.
– Чего попрятались, славяне?
– Ты бы посидел тут! Такое было!
– А что было? Можно подумать, мы с берега не видели. – Стовбода, дождавшись освобождения своей вотчины, нырнул в камбуз. Там, к сожалению, не было традиционного борща для смены.
– Как туман этот гадкий ушел, так и началось, – начал рассказ Забуйный. – Такое, блин морской!
– Что, покойнички с брига мучили? – Мухин старался иронией успокоить друзей.
– Да ты посмотри на хрень эту! – Забуйный ткнул пальцем в сторону брига.
– А то мы его не видели! Вон народ на берегу который день на ногах, не пускает чужаков. – Стовбода, выкарабкавшись из камбуза, включился в разговор.
– На, глянь, – совсем мрачно Забуйный протянул Мухину бинокль.
Мухин и раньше смотрел в бинокль на мерзкий корабль, но не отказался. Да и с катера было намного ближе. Покрутив рифленый барабанчик, он навел резкость. И, словно от удара, дернулся назад. Что-то страшное, черное и злое метнулось к нему с парусника. Нечто неопределенное и ужасное, готовое поглотить не только капитана, его друзей, его поселок, но и весь его мир.
– О, видишь! – Забуйный забрал бинокль. – Как глянешь на него раз, так и все.
– Вот что, мужики, давайте в шлюпку и на берег. – Мухин поспешил отправить домой уставший экипаж.
Никто не стал возражать. Когда экипаж катера уже отчалил, Васильев прокричал им вдогонку: «Мужики, дельфинов не бойтесь. Это мертвяки!». Чем сильно напугал своих друзей.
Убедившись через полчаса, что шлюпка добралась до берега благополучно, Мухин собрал команду на мостике.
– Значит так, я предлагаю эту сволочь отсюда гнать, – совсем не по-уставному сообщил он друзьям.
– Метлой, что ли, гнать? – невесело поинтересовался кок.
– А хоть и метлой! Гнать чем есть! – Капитан был зол. – Сколько можно? Хватит! Молчали долго, домолчались! Сидели, хвосты поджавши, а тут понаезжало умников! И пошло поехало! Присяга моя – ложь, язык мой – чужой, предки мои – оккупанты. Я тогда молчал, и все молчали. Думал, обойдется, лишь бы семью прокормить. Не прокормил! Все! Кто не хочет, может не идти. Спасплота хватит на всех.
– Ну, ты что? – Васильев обиделся. – Думаешь, что… Сам оставайся.
Стовбода просто молча кивнул,, соглашаясь с Васильевым.
– Я так и знал, – тихо сказал Мухин и радостно закричал: – Подпалим, этим сволочам задницу!
Фыркнул старенький дизель. Казалось, и он заскучал от давнего бездействия. Взвыла сирена, и кок, который по совместительству был еще и стрелком, ловко снял старый парусиновый чехол со скорострельной пушки на носу катера. Клацнул затвор, и маленький снаряд легко вошел в камору. Пушка, которую по старой памяти регулярно смазывали и чистили, оказалась в полной боевой готовности. Старпом пожарным топором перерубил якорный канат и, вернувшись на мостик, стал рядом с капитаном.
– Давай, – тихо сказал он. Мухин выжал газ до упора.
Катер, истосковавшись по волне, по задорной охоте в открытом море, ринулся в сторону черной туши врага. Столпившиеся на берегу жители поняли, что сейчас произойдет нечто невероятное. Все смотрели в море. Было наплевать уже и на лозунги, и на власти, и на приближающийся горным серпантином караван военных грузовиков с вооруженными стражами порядка. Впервые за все времена люди не убегали от корабля-призрака, а неслись к нему.
– Поможем нашим! – пискнула Нюра.
И впервые её призыв нашел отклик. Сельчане кинулись к своим лодкам, моторкам, водным мотоциклам и велосипедам, на которых они катали курортников. Через мгновение, когда катер прошел половину расстояния до парусника, малая флотилия была на воде и изо всех своих хилых сил неслась на помощь пограничникам.
