Текст книги "Во имя рейтинга"

Автор книги: Сергей Мусаниф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА 17

Полковник Трэвис

Коренастый пожилой мужчина в простой тунике и сандалиях шел по ахейскому лагерю, и встречные расступались перед ним, как волны перед авианосцем. Никто не осмеливался заступить ему дорогу, никто не пытался заговорить с ним, зато все воины провожали его взглядами.

Все разговоры стихали при его приближении.

Буйные, чуть тронутые сединой волосы, брови, напоминающие грозовые тучи, властный взгляд и руки в следах застарелых ожогов. От него пахло озоном.

А я не удивился. Чему тут удивляться? После Ареса, Аполлона и Гермеса увидеть их общего предка было только логично.

Вопреки моим ожиданиям мужчина прошел мимо шатра старшего Атрида и двинулся в сторону лагеря аргосцев. Поскольку все камеры в пределах прямой видимости потеряли управление и попадали на землю, я двинулся вслед за ним самолично. У шатра ванакта Аргоса, в котором скрылся мужчина, я столкнулся с хитроумным Одиссеем, сверлившим ножом дырку в плотной ткани.

Испуганный Клеад вылетел из шатра, словно за пятки его кусал сам Цербер.

– Радуйся, смертный, – сказал Зевс Диомеду.

– Радуйся, что бессмертный. – Ванакт Аргоса был пьян.

– Мой сын умер, – сказал Зевс.

– Который? – небрежно спросил Диомед.

– Арес. Мой нелюбимый грозный сын Арей Эниалий, чье покрывало сшито из кожи убитых им воинов и чей конегривый шлем вселял ужас в сердца его врагов. Он умер после удара твоего копья.

– Как это может быть? Я не раз видел его в поле после того, как он получил мой удар.

– Это был не он. Гефест по моей просьбе надел его доспехи и показывался на поле битвы.

Теперь понятно, почему после схватки с Диомедом Арес не пытался добраться ни до меня, обидевшего его брата, ни до Диомеда. Раньше такое поведение бога войны казалось мне нелогичным, по идее он должен был пылать жаждой мести и пытаться заколоть Диомеда, но теперь все, включая и хромоту, вставало на свои места.

– Прими мои соболезнования, – сказал Диомед. – Мне жаль тебя, как было бы жаль любого отца, потерявшего сына. Но я не прошу у тебя прощения, ибо я не заколол твоего сына из-за угла, не ударил в спину, а сразил в честном бою. Каждый, кто берет меч и идет на битву, должен знать, чем он рискует.

– Он думал, что бессмертен.

– Я тоже думал, что он бессмертен. Выходит, мы оба ошибались.

– Я мог бы убить тебя прямо сейчас, – заявил Зевс.

Диомед, шатаясь, проковылял до выхода из шатра и глянул вверх.

– На небе ни облачка.

– Молнией, копьем, мечом или собственными руками. Я мог бы убить тебя.

– Что тебя останавливает?

– Ты дерзок для смертного, богоубийца и ванакт Аргоса, – сказал Зевс. – Или твоими устами говорит сейчас неразбавленное вино?

– Сейчас и всегда моими устами говорит Диомед, сын Тидея, и никто другой.

– Ты убил моего сына, – повторил Зевс. – И значит, ты должен мне выкуп.

– И чего ты хочешь, Кронид?

– Жизнь за жизнь.

– Чью жизнь ты хочешь взамен? Если тебе нужна моя, приходи завтра на поле боя вместе со своими молниями. Посмотрим, достану ли я тебя копьем.

– Твоя жизнь мне не нужна. Иначе я взял бы ее прямо сейчас.

– Тогда чья?

– Патрокла.

– Патрокла? Почему? Он ведь на нашей стороне.

– Такова моя воля, смертный. Я так хочу. Я повелеваю тебе.

– Нет, – отрезал Диомед. – Я не бью в спину. Я ведь не бог.

– Ты испытываешь мое терпение, смертный.

Диомед пожал плечами.

– Ты выполнишь мою волю, иначе никто не может поручиться за жизнь твоей жены, оставленной в Аргосе.

– Плевать, – сказал Диомед. – Я никогда ее не любил. Это был политический брак, не более того.

– И твой город будет стерт с лица земли.

– Завоюю себе другой. Все, что мне нужно в этой жизни, Кронид, это мои друзья, вино и тяжелое копье. И этого ты не сможешь отнять. А потому тебе нечем угрожать мне.

– Я даю тебе время, – сказал Зевс. – Подумай. И если Патрокл выйдет живым из следующей битвы, то месть моя будет страшна, и кара, постигшая тебя, заставит Прометея, Сизифа и Тантала содрогнуться от ужаса и сострадания.

Молния слетела с пальцев Зевса и ударила под ноги Диомеда, оставив на земле выжженное пятно.

Одиссей заявил, что на сегодня ему более чем достаточно всяких божественных откровений, и предпочел остаться с Диомедом, заливаясь вином и рассуждая, что бы это все могло значить. Я же, человек подневольный и любопытный по роду своих занятий, решил узнать больше и последовал за престарелым богом, отправившимся в лагерь мирмидонцев.

Наученный опытом Одиссея, я легко проделал дырку в шатре Ахилла и наблюдал свидание верховного бога с величайшим героем всех времен и народов почти с самого начала.

– Ты храбр и доблестен, Ахиллес, и ты давно превзошел своего отца, как и было обещано пророчеством.

Пелид промолчал.

– Ты мог бы быть моим сыном, – заявил Зевс. – И теперь, глядя на то, каким ты вырос, видя, как ты сражаешься, я сожалею, что эта возможность не стала действительностью. Я бы гордился таким сыном, как ты.

Лесть. Наглая, откровенная лесть. Но зачем богу льстить какому-то смертному?

– У тебя был такой шанс, Громовержец.

А ведь Ахилл его не боится, подумал я. И с чего он должен бояться, если боги не могут его убить и они поклялись в этом? Чертовски выгодная позиция у этого засранца.

– У меня был такой шанс, и я им не воспользовался, – согласился Зевс. – Но я вижу способ исправить сложившееся положение. Ты еще можешь стать моим сыном, Ахиллес.

– Как?

Интересный поворот. Что бы по этому поводу сказал Дэн? А Гомер?

– Один из моих сыновей умер. Бешеный пес Диомед нанес смертельную рану моему сыну Аресу, и сегодня тот скончался. На Олимпе больше нет бога войны.

– При чем здесь я?

– Неужели ты не понимаешь? Арес умер, а это значит, что мне нужен новый Арес. Место на Олимпе не может быть и не будет пустым. Я предлагаю его тебе.

– Ты никогда и ничего не предлагаешь просто так, – сказал Ахилл, показав, что он гораздо умнее, чем я о нем думал. – Какую цену я должен за это заплатить?

– Цена всегда одна, – сказал Зевс. – Для того чтобы занять место на Олимпе, надо освободить место на Олимпе. Место Ареса уже свободно, но это не твоя заслуга, а Диомеда, который недостоин моего предложения. Твоя цена еще не уплачена. Я хочу, чтобы ты убил Аполлона.

– И тогда я войду в Дюжину?

– Да.

– Твое слово, Кронид?

– Мое слово, Ахиллес. И моя воля.

– Да будет так.

Часом позже в мою палатку вломились золотые щиты и высказали мне волю своего повелителя. Вождь вождей желал меня видеть.

Странно. Я думал, что за последнее время Атрид обо мне просто позабыл. Мы не питали друг к другу теплых дружеских чувств, беседовали редко, а наедине – никогда.

Сегодняшний вечер был наполнен странными событиями, и он никак не хотел заканчиваться.

Атрид был один. Он был трезв и мрачен.

– Наверное, ты удивлен тем, что я решил встретиться с тобой, – заявил он напрямую. – Но так уж получилось, что ты единственный человек, с кем я могу поговорить откровенно. Единственный из всех, включая и моего брата, чью жену мы тут выручаем.

– Почему так?

– Потому что ты здесь чужой, – сказал он. – Ты не замешан в наших внутренних дрязгах, и у тебя нет в этой войне своего интереса. Тебе ведь по большому счету все равно, кто победит? Возьмем ли мы Трою и сожжем ее дотла, или войско Гектора растопчет наш лагерь, вынуждая уцелевших бежать к кораблям? Ты – наблюдатель. Ты можешь сочувствовать нам или троянцам, но ты не в силах повлиять на исход войны. Потому я могу быть с тобой откровенным. Мне не нравится эта война.

– Но ведь ты сам ее затеял.

– По-твоему, я дурак? Одержимый властью тиран, желающий править всеми? Ты думаешь, я сплю и вижу Золотые Микены столицей мира?

– А разве это не так?

– Так думают Одиссей и Диомед, так думает больше половины моего войска. Я не стараюсь никого разубедить; если им легче верить в это, так пусть верят. Я не пророк, Викторид, но я вижу будущее. Что-то происходит. Мир меняется. Эллада – маленькая страна, большую часть времени занятая междоусобными войнами. Кто-то у кого-то угнал стадо коров, кто-то высказал что-то непочтительное в адрес правителя другого города… Но время городов-государств со слабыми правителями и игрушечными армиями проходит. Лишь единая Эллада может противостоять внешней угрозе, иначе она будет стерта с лица земли. Принцип «каждый за себя, один Зевс за всех» уже не срабатывает в этом новом мире. Все наши войны, включая и нынешнюю, – это крысиная возня, а со всех сторон на нас смотрят стаи котов. Наступает время великих империй, чужеземец. С одной стороны у нас хетты, с другой – дорийцы, и все только и ждут, что мы покажем слабину. Ждут момента для удара. Ты думаешь, мне нужна Троя и богатства Приама? Золотые Микены – богатый город, я могу мостить золотом дороги. Не Троя нужна мне, а единая Эллада. И лишь могучая армия и большая война могут подарить нам всем мир, которого мы так хотим. Скажи мне, в чем я не прав, Викторид?

– Не мое это дело, указывать на ошибки вождю вождей, – сказал я. – Что тебя тревожит, Атрид? О чем ты хотел поговорить со мной?

– С самого начала все жрецы, все оракулы говорили мне, что эта война угодна Зевсу. Были знамения и пророчества, сулящие скорую победу. – Агамемнон взял паузу. – Сегодня в лагере видели Громовержца. И он не зашел ко мне, выполняющему его волю, а посетил пьяницу Диомеда и этого щенка Ахилла. Почему так? О чем они говорили? Неужели меня уже скинули со счетов? Совсем недавно Зевс, через оракулов обещавший моей армии свое покровительство, разил нас своими молниями. Боги переменчивы, я знаю. Бывает, что утром они благоволят тебе, а вечером отворачивают свои лики. Банально, старо, глупо, но факт. Мне больше не нравится эта война.

– Да?

– Троя – это всего лишь город, – сказал Агамемнон. – Пусть большой и богатый, пусть стены его строили сами боги, но это город. Мы должны были взять его в первые же дни. Мы почти его взяли.

– Почти.

– И это «почти» не дает мне покоя. Меня все чаще стало посещать чувство, что кто-то нарочно затягивает войну, ведет нас по самому краю и не дает заглянуть за него.

– Кто может сдержать столь могучую армию, как твоя, Атрид?

– Хоть ты не лги мне, чужеземец. Это не армия. Это сброд, и у каждой шайки тут свой атаман. Почти у каждого, кто пришел под эти стены, своя цель. Лишь брат полностью поддерживает меня, но силы Спарты и Микен – это лишь половина войска. И моя настоящая мечта, единая Эллада, а не империя от эфиопов до гипербореев, отдаляется от меня все дальше.

– Неужели ты, мудрый вождь, не мог договориться с Приамом по-хорошему?

Агамемнон усмехнулся:

– Я пытался. Пытался, и не раз. Но Приам стар и выжил из ума. Он думает, что независим, хотя и платит дань хеттам. Он наклепал много детей и думает, что они заменят ему армию. Я мог бы договориться с Гектором, с Геленом, с дарданской ветвью, с любым из них или со всеми вместе, но не с Приамом. Старик не признает себя частью Эллады. Он думает, что сможет выстоять один. Он не понимает, что стоит только смениться правителю Хеттийского царства, и Троя из данника станет мелкой провинцией Хаттусы. И ключом к Элладе для всего хеттийского войска. Жаль, что старик так живуч. И вдвойне жаль, что своим наследником он видит не Гектора, а Париса. Парис слишком похож на своего отца. Столь же горд и слеп.

– Чего ты хочешь от меня, Атрид?

– Не знаю. Сегодня утром прибыл корабль из Микен. На нем приплыли мои дети, Ифигения и Орест. Ахилл настаивает на скорейшей свадьбе. Я… Я боюсь. Я, вождь вождей, первый воевода могучего войска, боюсь того, что принесет мне завтрашний день. Боюсь за жизнь своего сына, своего наследника.

Сказать Агамемнону, что Пелида больше не интересует место на микенском троне, ибо ему предложена другая вакансия, более высокая и почетная? Или оставить Атрида мучиться в раздумьях?

Промолчу. Конечно, я думаю, что Ахиллес выберет Олимп, но совсем недавно я был уверен, что он не переживет эту войну. Теперь я уже не уверен ни в чем.

Нет согласия среди ахейцев, как нет его и на Олимпе.

Гермес хочет, чтобы Одиссей убил Ахилла, а его папаша прочит тому место рядом с собой и настаивает на смерти Аполлона. Как такое может быть и что здесь происходит?

Дэн

Академик Северов был мертв.

Его нашли в лаборатории, рядом со входом в темпоральный туннель. Тело обнаружил кто-то из его лаборантов. Вызванный врач констатировал смерть от инфаркта.

Незадолго перед его смертью приборы зафиксировали очередной всплеск энергии.

Никто не придал этому совпадению никакого значения.

Кроме меня. Я не верил, что это совпадение.

Можете считать меня шизофреником и параноиком одновременно, но я думал, что кто-то или что-то вылезло из туннеля и вызвало у академика инфаркт.

И я даже подозревал, что это может быть.

Ситуация выходила из-под контроля. Впрочем, я начал сомневаться в том, что мы когда-либо ее контролировали.

Макс напился до потери чувства самосохранения, отправился к мистеру Картрайту и выложил ему все, что он думает относительно проекта. Главный режиссер требовал немедленного закрытия реалити-шоу «Троя» и сворачивания темпорального туннеля. Как и следовало ожидать, он был немедленно уволен и выдворен на улицу двумя дюжими охранниками корпорации.

Я с ним не пошел, хоть пили мы вместе и он звал меня с собой. Может быть, потому что я трус. А может быть, потому что я и пьяный понимал, что такими методами от нашего босса ничего, кроме неприятностей, не добьешься. Кто добровольно откажется от золотого прииска?

Тем не менее среди персонала царили упаднические настроения. Примерно пятьдесят процентов сотрудников мысленно соглашались со своим главным режиссером. Перед нами на экране была уже не просто война, учиненная нашими кровожадными предками. Что-то странное происходило в Древней Элладе, и что-то странное начинало просачиваться в наш мир.

В Нью-Йорке был открыт первый храм Аполлона.

На хайвеях все чаще стали появляться столбы с изображением Гермеса, так называемые гермы.

Телезрители все чаще поминали в своих разговорах древнегреческих богов.

В моду вошли туники и сандалии. Сначала их носили только женщины, но теперь можно было встретить на улице и мужчину, одетого подобным образом.

Наблюдение меняет наблюдателя.

После увольнения Макса я заперся в своем кабинете и продолжил пить. Теперь уже один.

Академик был мертв, главный режиссер – уволен, а больше я никого здесь не знал. Не знал достаточно близко, чтобы поделиться своими сомнениями и раздумьями.

Мне уже было наплевать на Гомера и его коллег. Мне было глубоко по фигу, кто выиграет эту чертову войну, и чихать я хотел на исчезновение Италии вместе с Папой Римским и развалинами Колизея. У меня было такое ощущение, что проблемы наши только начинаются и все предыдущие эпизоды были даже не цветочками, а… Первыми весенними почками, наверное.

Не знаю, за каким чертом меня понесло в лабораторию, где был найден труп академика. Я и сам не могу объяснить этого поступка. Наверное, я был пьян и мне хотелось плюнуть в черный зев темпорального туннеля, чтобы плевок мой улетел на три с половиной тысячи лет назад и влепился в левый глаз какому-нибудь местному божку.

Как бы там ни было, я обнаружил себя в коридоре стоящим перед дверью в лабораторию. В памяти наблюдались какие-то провалы, и я не помнил, как я сюда попал и зачем приперся, но раз уж я здесь, то…

Рука моя повернула ручку, толкнула дверь от себя. Меня качнуло вперед, я буквально ввалился в лабораторию и обнаружил прямо перед собой темпоральный туннель и Афину Палладу.

Я видел ее пару раз на мониторе, когда она сражалась на стороне ахейцев. И в жизни она не слишком отличалась от своего экранного образа. Высокая, крутобедрая, большегрудая.

На ней были боевые доспехи, полный комплект, включая и шлем. В правой руке она держала огромный щит, а на поясе висел меч, по размеру больше подходивший ее воинственному брату.

А ведь забавно, подумал я. Афина и Арес, оба они покровительствуют войне. Но Афина, защитница городов, богиня оборонительной войны, на стороне штурмующей армии Агамемнона. А Арес, бог войны захватнической и наступательной, защищает осажденный город. Ирония судьбы? Или неладно что-то среди олимпийской Дюжины?

– Привет, – сказал я.

– Радуйся, смертный, – ответила она.

– Радуюсь. Так радуюсь, что аж сил нет.

– Ты нагл, – сказала она. – Разве ты не хочешь поприветствовать меня как полагается? Пасть перед своей богиней на колени, например?

– Если честно, то не очень, – сказал я.

Она нахмурилась, и в тот же момент мне на плечи обрушилась такая тяжесть, что я проникся к Атланту глубоким сочувствием. Конечно, не думаю, что это было небо, но вот пара скал – это уж точно.

Я не Атлант. Я не сумел устоять на ногах и рухнул на четвереньки. Тяжесть не исчезла, она будто размазалась по моей спине, и мне стало чуть-чуть легче.

Чуть-чуть.

– Вообще-то я сказала – на колени, – задумчиво произнесла Афина. – Но если уж ты занял такую удобную позицию, то можешь поцеловать мне ноги. Или нет, не так. Ты можешь осквернить своим прикосновением мои сандалии.

И тотчас в поле моего зрения оказалась ее ножка, обутая в боевую сандалию. Ножка была симпатичная, правда, немного не женского размера.

– Я не поклонник таких отношений, – сказал я.

Резкий металлический звук – и острие ее меча, приложенное к моей шее. Довольно ощутимо. Больно, хоть кровь еще не идет. Однако одно мое резкое движение, и я лишусь головы.

– Я жду, смертный, – напомнила она и усилила давление на меч.

Вот и кровь. Струйка теплой жидкости побежала мне за воротник.

Да что она себе возомнила? Сейчас, между прочим, не четырнадцатый век до нашей эры. Как это можно квалифицировать? Сексуальное домогательство на рабочем месте? Действие, унижающее честь и достоинство другого человека?

На вкус сандалии оказались вполне обычными. Запах кожи, чуть соленые… Не знал, что богини потеют.

– Ну вот, – сказала она, убирая меч от моей шеи. В голосе ее присутствовали нотки разочарования. – А я думала, что ты герой. А ты – обычный смертный, и жизнь тебе дороже.

Хотелось придумать какой-нибудь остроумный и язвительный ответ, но из того положения, в котором я находился, сделать это было невозможно. Да и чего язвить теперь-то?

– Мы еще увидимся, раб, – сказала она и вошла в туннель времени.

Сука.

Самая настоящая древнегреческая сука. Если такова у греков богиня мудрости и защитница городов, то за каким фигом им сдались еще и фурии?

Я заперся в мужском туалете. Заклеив порез лейкопластырем, я уже в четвертый раз чистил зубы, но все равно никак не мог выбросить из головы это ощущение. Мой язык, лижущий чужую обувь. Как собака, лижущая ноги строгой хозяйки.

Сука.

С другой стороны, а что мне было делать? Умереть?

Какой-нибудь Геракл или Ахилл, Одиссей или Диомед ни за что не стали бы целовать богине сандалии, хотя это и их собственная богиня.

Мне было гнусно. Меня никогда в жизни так не унижали. И кто? Древний идол, пылящийся на задворках коллективной памяти человечества. Точнее, еще недавно там пылившийся.

Сейчас идола достали, стряхнули с него пыль, может быть, немного подретушировали и готовы представить всеобщему вниманию.

Какие же мы идиоты!

ГЛАВА 18

Полковник Трэвис

Война длилась бы куда меньше времени, если бы не постоянные перемирия, выпрашиваемые то троянцами, то ахейцами. Впрочем, в этом была и своя логика. Мертвые тела надо убирать с поля боя. Много ли навоюешь среди трупов?

На этот раз перемирие не было связано с уборкой трупов и просили о нем ахейцы, а не троянцы. Конечно, осажденные согласились. Во-первых, это была очередная отсрочка нависшего над ними смертного приговора, а во-вторых, повод был воистину достойный. Еще бы, ведь богоравный Ахиллес, сын Пелея, женится на дочери богоравного Агамемнона, сына Атрея.

Я никак не мог взять в толк, зачем Ахиллесу, потенциальному богу, нужна эта свадьба с дочерью простого смертного. Он не любил Ифигению и в первый раз увидел ее уже в Троаде. Опять же вряд ли ему дадут забрать ее с собой на Олимп.

А может быть, Пелид просто подготавливал себе запасной вариант. Не получится пробиться на Олимп, тогда он сядет на трон в Микенах. Если, конечно, Аполлон его раньше не уконтропупит. Или Одиссей. Или Гектор. Или еще кто-нибудь. Недоброжелателей у потенциального олимпийца хоть отбавляй.

Свято место пусто не бывает, сказал Зевс. Но если место павшего от руки Диомеда Ареса он застолбил для Пелида, то кого он прочит в преемники Аполлона? И зачем ему вообще смерть еще одного своего сына?

Считается, что пути богов неисповедимы, но эти боги были слишком похожи на людей. Заговоры, удары в спину, убийства чужими руками…

Диомед догадывался, что мы с Одиссеем знаем о заказе Зевса на Патрокла, однако никогда не упоминал этой темы вслух, поэтому молчали и мы. Одиссей пытался обсудить это со мной, когда мы остались наедине, но я не стал выкладывать ему свои соображения.

Хотя, на мой взгляд, определенная логика в действиях Громовержца прослеживалась.

Ахилл был бешен в бою, и единственным сдерживающим его фактором был Патрокл. Патрокл выводил Пелида из боевого безумия, на Патрокла у Ахилла никогда не поднималась рука, Патрокл мешал сыну Пелея стать богом, и потому Патрокл должен был умереть. Конечно, с просьбой убить Патрокла было бы логичнее обратиться к кому-нибудь из троянцев, но именно Зевс обрек их город на гибель, а потому не думаю, чтобы там серьезно отнеслись к его волеизъявлению.

Греки спорили со своими богами. Не всегда повиновались им. И даже убивали их. Воистину, это были интересные времена, о которых лучше слагать легенды, нежели в них жить. Времена героев.

Естественно, что благородные герои-ахейцы просто не могли не пригласить на свадьбу благородных героев-троянцев. Приам не явился, сославшись на свой возраст и болезни, зато прислал целый воз с дарами и кучу своих сыновей во главе с Гектором и Парисом.

Парис веселился вовсю, стараясь не встречаться взглядами с Менелаем, а троянский лавагет пил мало, зато вовсю глядел по сторонам, оценивая состояние ахейского войска

Вряд ли увиденное ему понравилось. Недавно прибыли свежие подкрепления из Эллады, воины были уверены в скорой победе и не скрывали желания пограбить богатый город. Провизии было в изобилии, среди вождей временно царили мир и согласие, Ахилл лобызался с Атридами и тискал пухлую Агамемнонову дочку.

Юный Орест был мрачен. Он был не дурак, как и его отец, и ясно понимал, чем для него лично чреват брак его старшей сестры.

И хотя старые распри были забыты, даже за праздничным столом гости разбились на группировки. Троянцы держались особняком, это понятно. Но и среди ахейцев образовались свои кланы. Старейший из вождей, Нестор, сидел рядом с двумя Аяксами и Калхантом, прорицателем. Диомед и Одиссей наслаждались обществом друг друга и критского пирата и ни с кем более не разговаривали. Вожди рангом пониже вились вокруг Атридов и Ахилла. Чувствовали, за кем сейчас сила, и старались не упустить момент.

Под самый конец пира, когда все упились и ахейцы лезли брататься с троянцами, Гектор едва заметно кивнул мне и вышел из шатра. Догнал лавагета я уже на побережье.

– Скоро конец, – сказал Гектор. – Отец настаивает, чтобы мы продолжали встречать врага в поле. Еще две-три битвы, и у нас не останется воинов, чтобы защитить город.

– Ты думал над моими словами?

– Много раз. Я даже говорил с отцом о том, что он слишком стар, чтобы править в столь тяжелые для нас времена. В ответ на это он обозвал меня трусом и объявил своим наследником Париса. А брат… столь же недалек в военных вопросах, как и отец. – В этой оценке Гектор сошелся с Агамемноном. – Похоже, для спасения города мне надо стать отце– или братоубийцей.

– И что ты решил?

– Делай что должно, и будь что будет.

– То есть ты останешься лавагетом и будешь выполнять приказы правителя, даже если видишь, что этот путь ведет к смерти?

– В нашей жизни все пути ведут к смерти, – сказал Гектор.

– А если Парис умрет? – спросил я. – Кто тогда станет правителем?

– Наверное, я. Детей у брата нет. Законных по крайней мере. Но Парис не умрет. Боги помогают ему, и ходят слухи, что сам Аполлон направляет его лук.

На каждого хитрого Аполлона найдется свой Ахилл с болтом, подумал я. К этому времени я настолько запутался в мотивациях богов и людей, что уже и не знал, что посоветовать Гектору. И надо ли ему хоть что-то советовать, раз он так относится к моим советам.

Одиссей был угрюм.

– Мне переслали весточку с Итаки, – ответил он на мой невысказанный вопрос. – Отец болен. По сути Лаэрт при смерти. Меня на острове объявили мертвым, и теперь Атридовы наймиты вовсю сватаются к моей жене. Мне надо домой. Скажи мне, Алекс, кого я должен убить, чтобы закончить эту проклятую войну?

– А как же Гермес и его концепция долгой войны? – спросил я.

– Отец мне дороже прадеда, хотя он и не бог, – сказал Одиссей. – А Атрид… по-моему, он уже и сам не рад, что затеял этот поход. Думаю, после Трои он все-таки остановится. А если и нет, то пусть продолжает свой поход без меня.

Одиссей стоял в полосе прибоя и пинал море, отделяющее его от дома. Его взгляд был прикован к горизонту, словно он мог разглядеть отсюда родной остров.

Троянская делегация вернулась в город, и лагерь догуливал уже без них. Если бы Гектор не был столь благороден, утром ахейцев можно было бы передавить голыми руками. Увы, битва состоится только через три дня. Воины успеют протрезветь и избавиться от похмелья.

Отовсюду доносились пьяные песни и крики. Даже часовые были пьяны.

– Уходи, Алекс, – сказал Одиссей, – Я хочу побыть один.

Следующим моим собеседником стал Гермес.

Сегодня вечером побережье было крайне популярным местом для встреч и разговоров, которые не должны быть подслушаны.

Бог воров сидел на мокром песке и с Одиссеевой тоской смотрел на море. Кадуцей лежал рядом, и периодически его захлестывало особо наглой волной.

– Очень удачная встреча, – сказал я. – Давно хотел поговорить с тобой и уточнить кое-какие детали.

– Например? – спросил Гермес. – Впрочем, спрашивай. Дозволяю.

– Ты науськивал нас на Ахилла, утверждая, что такова воля твоего отца и Пелид не должен стать богом. Как оказалось, у твоего отца другое мнение на этот счет.

– Значит, отец ошибается, – равнодушно сказал Гермес. – Я не знаю, какие боги у вас в мире, но мы далеко не всесильны и не всеведущи.

– А еще вы смертны.

– Ты об Аресе? Это уже третий на моей памяти. Бог войны слишком увлекается своим ремеслом, слишком любит битвы и всегда лезет на рожон. А среди смертных систематически находится свой Диомед.

– Еще твой отец хочет смерти Аполлона.

– Тоже мне новость! – фыркнул Гермес. – Он нам только по названию отец. Давно бы всех передавил, если бы нашел способ управиться сам, без нас. Кому нужны соперники?

– А разве Аполлон соперник Зевсу? Лук против молнии?

– Лук, молния, тирс, кадуцей – это лишь атрибуты. Символы. Настоящая сила бога – в вере. В кого верит больше людей, тот и сильнее. У нас, у богов, так.

– А у нас? У людей?

– А у вас сильнее тот, кто сильнее верит в себя. Потому Диомед сражает Ареса, а никому не известный сын Виктора ломает челюсть Мусагету.

– Ты что-то слишком откровенен сегодня, – сказал я. – Что, и у олимпийцев бывают неприятности?

– Я пришел попрощаться, – сказал Гермес. – Надоела мне эта возня. Делайте что хотите, и смертные, и бессмертные. Хотите – берите Трою, хоть завтра. Хотите – грузитесь на корабли и валите отсюда хоть в Тартар. Мне теперь наплевать.

– С чего такие перемены?

– Устал я. Всю жизнь в заботах, а верит в тебя какая-то жалкая горстка людей. Сто тысяч, двести… Мне стало трудно дышать. Кто мы здесь? Боги маленькой страны, которую в любой момент могут раздавить пришедшие варвары. И нас вместе со страной. Мир велик и огромен, Эллада – ничтожная его часть. А я – последний из двенадцати идолов. Самый молодой. Самый слабый. Надоело.

– И чего ты хочешь?

– Как и все. Лучшей доли.

Гермес встал с песка, оправил одежду, поднял кадуцей. И на какой-то миг он увиделся мне не усталым и запутавшимся юношей со странным посохом, а тем, кем он был на самом деле. Хитрым, старым, почти как этот мир, могущественным и великим. И в этот миг я не верил в его самоуничижение, продемонстрированное мне минутами раньше.

Он играл в какую-то игру. Играл роль. И, если ему наплевать на цели вчерашнего дня, значит, он поставил перед собой новую цель.

Согласно древнегреческим мифам он был самым умным из богов. А значит, и самым опасным.

Дэн

В моем кабинете кончилось спиртное, а трезветь мне категорически не хотелось. И оставаться в здании проекта тоже не хотелось. Поэтому я привел себя в приличный (чуть не сказал – божеский) вид и отправился в ближайший бар, где три часа подряд накачивался виски в блаженном одиночестве.

А потом пришел он.

Подсел за мой столик, не спросив разрешения, и заявил, что видел меня в реалити-шоу «Троя».

– Ага, – сказал я. – Разрешите представиться: Ахиллес. Почешите мне пятку, будьте добры.

– Я не так выразился, – сказал он, – Я видел вас не в самом шоу, а в здании корпорации. Вы что-то вроде первого зрителя, да?

– Ага. В первом ряду сижу. А вы кто?

– Я – Гремлин, – представился он.

Было в его лице что-то неуловимо знакомое, хотя я видел парня впервые. Но все же у меня складывалось впечатление, что я его знаю. Дежавю, наверное.

– И что ты хочешь от меня, Гремлин?

– Ты – опасный человек, Дэн. – Откуда-то он знал мое имя, хотя я его и не называл. Наверное, на проекте разузнал. – Ты помнишь то, чего не было. Такой человек должен быть с нами.

– А ты кто?

– Я – Гремлин.

– А я – папа римский.

– Кто это?

– Неважно. Никто этого не помнит.

– Кроме тебя. Значит, я прав.

– Это странный разговор, – сказал я. – Наверное, так и начинается белая горячка. На самом деле тебя нет. Ты – плод моего воображения.

– Отчасти и так. Но только отчасти.

– Знаешь что, плод? Пошел ты. Адрес уточнить?

– Мы еще вернемся к этому разговору, – пообещал Гремлин. – Когда ты будешь не так пьян.

– Это будет нескоро, – заверил я. – Фактически я надеюсь, что этого не будет никогда.

– Будет, – заверил он. – Уж я позабочусь.

И исчез так внезапно, словно умел открывать дромосы. Впрочем, его место недолго было пустым. Словно по волшебству, передо мной появился еще один индивид.

– О, – сказал я. – Еще один плод.

– Сам ты плод, – сказал Макс. – Как дела на шоу?

– С каждым днем ключ, которым жизнь бьет нас по голове, становится все увесистее. А каково находиться за бортом?

– Прикольно, – сказал Макс. – Ты насколько пьян?

– Явно недостаточно, раз еще узнаю твою гнусную рожу.

– Сегодня в новостях сообщили, что Северов умер. Инфаркт?

– Инфаркт.

– Или что-то еще?

– Или что-то еще. Тебе чего надо, бывший главный режиссер?

– Поговорить. Только ты мне для разговора трезвый нужен.