Текст книги "Media Sapiens-2. Дневник информационного террориста"

Автор книги: Сергей Минаев

– В смысле?

– Ну, в смысле увидеть своими глазами, что он бескрайний? – Он подышал на очки и снова принялся протирать их.

– Я после сегодняшнего нашего диалога понимаю, что страхов у меня осталось меньше. – Признаться, я устал от этой демагогии и хотел, чтобы наша встреча скорее закончилась.

– В самом деле? Ну, тогда я вам его дарю. В смысле Север. Возьмите визиточку. Вдруг пригодится. Не дай бог, конечно. – Он протянул мне карточку, встал и пошел к выходу. За ним встали Черкасов и Иваныч.

– До свидания, Антон. Проводи его, пожалуйста, – кивнул Черкасов Иванычу. – Я надеюсь, Антон, вы дома еще раз проанализируете нашу встречу и сделаете работу над ошибками.

– Постараюсь, – отвечаю я и выхожу вслед за Иванычем. В лифте я достал из кармана визитку, которую дал мне «Гердт»:

Скуратовский Евгений Малютович

Эксперт

BASSMANN – Ooh yeah!

PRAVO Ltd

Судебные тяжбы

Правовая поддержка вашего бизнеса

Юридические консультации

Раздумывая, зачем она мне, я автоматически перевернул ее и прочел мелкий шрифт на обороте:

I will see you in far-off places

© Morrissey

Прочел и тут же убрал в карман.

Внизу дежурный мент выдал мне пластиковый пакет с надписью «Общепит». Заглянув внутрь, я обнаружил свои вещи, сданные при пересечении металлической рамы. Мы с Иванычем вышли на улицу, молча дошли до второго милицейского кордона, миновали его и остановились рядом с «Мерседесом», доставившим нас сюда.

– Ну, бывай, журналист, – усмехнулся Иваныч.

– Вам тоже всего самого хорошего, – улыбнулся я. – Вы, кстати, меня до дома не подбросите? Или до того места, откуда взяли?

– А ты заработал на такое такси-то? – Иваныч посмотрел на меня с плохо скрываемой неприязнью. Видимо, он на самом деле жалел, что меня не расстреляли.

– Понял. Не дурак. Стало быть, доеду сам как-нибудь. – Я кивнул головой и пошел в сторону Старой площади. Когда я вышел на площадь, хлынул сильнейший ливень. Благодаря тому, что у кафе «Прадо» всегда стоят таксисты, я не слишком сильно вымок. Сев в первую же машину, я объявил тысячу рублей и уже через тридцать минут принимал душ в собственной ванной.

После душа я лежу на диване. Одним глазом я смотрю телевизор, по которому идет какой-то документальный фильм о Великой Отечественной. На экране о чем-то увлеченно беседуют офицеры СМЕРШа.

Я чертыхаюсь, прогоняя неприятную ассоциацию, и закрываю глаза.

ВЛАСТЕЛИН МЕДИА

Июль 2007, Москва.

За восемь месяцев до выборов Президента РФ

Мы всей командой сидим в комнате для переговоров, временно переоборудованной в кинозал. Позади всех сидит Вербицкий. На растянутом на стене экране – рабочая версия документального фильма «Чья-то чужая нефть». Даже не документального, а, как сказано в титрах, «героико-публицистического эпоса». Минут тридцать шел рассказ о детстве, отрочестве и юности Ходорковского в пряничном стиле «когда был Миша маленький с кудрявой головой, он тоже лазил в валенках по вышке нефтяной». Затем рассказ пошел о становлении компании «Юкос» и превращении ее в Закрома. Реально, закадровый голос так и сказанул – «Они создали Закрома Родины». В тот момент, когда я собрался уж было зевнуть, началась жесть. Пошли кадры про арест.

Голос за кадром: «Как Прометей, он нес народу России свет свободы и либеральных ценностей. Он шел наперекор Системе, высоко подняв голову. Он просто делал свою работу. А в это время чьи-то злые глаза уже следили за ним».

Камера показывает чьи-то глаза в прорезях спецназовской маски. Следующий кадр – Михаил Ходорковский изображен Прометеем, прикованным к скале. Его атлетичный торс перекрещен цепями, ноги закованы в кандалы. Он мудро и вместе с тем печально смотрит из-под очков куда-то на Восток. Туда, где рождалась заря и нефть. С наступлением темноты с той же стороны прилетает двуглавый орел, держащий в лапах скипетр и державу. Головы орла, как и полагается государственной птице, смотрят в разные стороны. Орел камнем падает с небес и начинает двумя клювами яростно долбить печень Ходорковского, сжирая ее без остатка. Лапы орла попеременно охаживают Прометея по голове скипетром и державой.

– Мама родная, – я хватаюсь за виски, – Вадик, кто это снимал?

– Ну, так… паренек один молодой, а что, не нравится? – обернулся Вадик в искреннем изумлении. – Что конкретно?

– Что ж он употребляет-то? Барбитураты? Нет… скорее всего кислота…

Голос за кадром:

– За ночь печень регенерировалась и даже чуть увеличивалась в размерах. Если посмотреть на нее поближе (наезд камеры), то под тонкой пленкой можно было различить нефтяные вышки, капилляры нефтепроводов, новые перерабатывающие предприятия, сотни бензовозов и тысячи бензоколонок, заседания совета директоров и рост акций, увеличение EBITDA и выплаты дивидендов, хороших друзей и верных подчиненных, жарящих вместе шашлык в Нахабино, лицей для талантливых детей и региональные программы развития.

Что и говорить, снято гениально. Признаться, я и сам люблю здоровый стеб и цинизм, который делает окружающий мир более удобоваримым. Но все-таки есть же пределы всякому глумилову. И потом, поймет ли Аркадий Яковлевич? В силу возрастных различий, так сказать. Я поворачиваюсь назад и смотрю на Вербицкого. Его лицо не отражает никаких эмоций. Он сидит, погруженный в просмотр, лишь изредка поправляя очки. Хм…

Голос за кадром: «Узник тишины? Нет, неправда. Народ не молчит. Те, к кому все эти годы обращался Михаил, помнят своего вождя. Своего духовного проводника».

Теперь камера показывала долговязого парнишку, одетого в тертые джинсы и куртку-«аляску». Он стоял на фоне не то гаражей, не то забора из ржавых металлических листов. В руках его был плакат, на котором была нарисована нефтяная вышка, которую венчало Всевидящее Око, вроде того, что нарисовано на долларе США. Над оком полукругом было написано:

Liber Hodor!

– Этот материал еще не причесан, – шепотом сказал Вадим, наклонившись к моему уху, – рабочая версия.

– А что за парень-то? – поинтересовался я.

– Не в курсе. Его Генка притащил. Говорит, что это новая звезда русского Интернета. Типа того на него вся молодая аудитория дрочит.

– А… – делаю я понимающее лицо. Голос за кадром:

– Здравствуйте, расскажите о себе, Сергей. Парень кашлянул, зачем-то поднял над головой плакат, потом опустил и начал говорить:

– Я Сережа Шляхтич, основатель и руководитель движения высшей нефтяной справедливости «Либер Ходор!». Мы – прогрессивная молодежь России – видим свою цель в продолжении дела нашего великого учителя – Михаила Ходорковского, в борьбе за идеалы свободы и демократии. Мы добиваемся скорейшего освобождения нашего учителя из темницы, в которую его бросил кровавый режим, и работаем над выдвижением Михаила кандидатом в Президенты России!

Камера показывает крупным планом лицо Шляхтича. Я обращаю внимание на его широко раскрытые глаза с практически отсутствующими зрачками.

– Он укурен, что ли? – шепотом спрашиваю я Вадима.

– Я не знаю. Почему ты так думаешь? Говорит несвязно?

– Говорит-то он как раз связно. Зрачков только нет.

Я поворачиваюсь назад, к Генке:

– Ген, он обкуренный?

– Я не в курсе, – по ходу прыскает в кулак Генка.

– Ну и кадры у тебя. Как он перед камерой-то стоит? Он не упадет?

– Дальше смотри, – показывает пальцем на экран Генка.

Голос за кадром:

– Движение «Либер Ходор!» создано Сергеем два года назад и уже насчитывает более трех тысяч человек. Ребята устраивают семинары, организовывают митинги гражданской оппозиции, конференции в Интернете. Они работают в тесном контакте с бывшими сотрудниками «ЮКОСа» и надеются, что Михаилу Ходорковскому разрешат участвовать в выборах-2008, в которых он, безусловно, победит.

В это время на экране сменяют друг друга кадры, изображающие парней и девчонок от семнадцати до двадцати лет, марширующих с плакатами, расклеивающих листовки, расписывающих стены граффити, сидящих за компьютерами. Камера выхватывает паренька, в руках у которого плакат с надписью «Путин – уйди сам!». Парень смотрит в камеру, потом натягивает на голову капюшон кофты и уходит из кадра.

– Во! – показываю я пальцем на экран. – Это же тот самый дятел, который хотел с митинга убежать весной. Я еще рядом с ним стоял, когда мне вопросы задавали журналисты. Помнишь, Вадим?

– Не-а, – отрицательно качает головой он.

– Ген, – оборачиваюсь я, – этот парень на митинг студентов ходил?

– Я не помню. Наверное, ходил. Эта же одна и та же агитбригада. Я их часто пользую. У банкоматов они тоже были, к примеру.

– Тогда ясно.

На экране снова крупным планом Шляхтич, который стоит на крыше строительного вагончика и громким голосом вещает:

– Либер Ходор! Лишь Михаил Ходорковский в силах обращать воду в нефть одним лишь Умным Взглядом Сквозь Очки.

– Либер Ходор!

Стоящая около вагончика толпа молодежи поднимает руки вверх и скандирует:

– Либер Ходор! Либер Ходор! Голос за кадром:

– Иногда, вынуждаемые произволом властей, ребята переходят к акциям прямого действия.

Камера показывает приемную ФСБ, закиданную помидорами, затем снова Шляхтича, который говорит на бегу:

– Последней каплей терпения гражданского общества стало закрытие властями сиротского приюта, где отобранные обществом «ЮКОС» со всей планеты милые и очаровательные ребятишки могли жить, учиться, дружить и познавать радости Свободы и Либерализма. В ответ на это мы перешли к прямым действиям!

– Вообще-то приемную ФСБ «лимоновцы» закидывали, – говорю я Вадиму.

– Какая разница? Люди все равно не помнят. – Он разводит руками и улыбается.

– Резонно, – киваю я, – а кадр со Шляхтичем переснять надо. Видно, что он не бежит, а просто руками машет на месте.

На экране снова возникает стена из ржавого металла. Шляхтич стоит, повернувшись к камере боком, и говорит, методично рубя воздух ладонью:

– Атмосфера клеветы, обмана и басманного правосудия, коей окутали нашу страну силы темной стороны, заслонив свет свободы, стала непроницаемой. И подлая цель их понятна – ввести народ в заблуждение, оболгать демократию, извратить парламентаризм и не дать гражданскому обществу осуществить Левый Поворот до 2008 года. Мы им этого сделать не позволим. Спасибо…

Он выходит из кадра, затем снова возвращается и говорит:

– А… это… забыл… «Путин – уйди сам!» Голос за кадром:

– Бля…

Шляхтич выходит из кадра, но продолжает говорить:

– Чо, все? Или еще продолжать гнать? Голос за кадром:

– Все, хорош, Серега. Шляхтич:

– Может, еще про летающую тарелку Гитлера и связь с Арктическим Рейхом дать?

Голос за кадром:

– Все, все, спасибо. Шляхтич:

– Ну как хотите. А вот про гламурный фашизм? Голос за кадром:

– Ребят, а покажите Сергею, как к машине пройти. Шляхтич входит в кадр, поднимает два пальца и говорит:

– Peace, кросафчеги!

Подходит какой-то мужик и выталкивает его из кадра. Камера показывает стену, слышно, как Шляхтич говорит за кадром: «Ладно, ладно, чего вы, я пошутил». Фильм заканчивается.

Все смеются и дружно аплодируют. Включается свет.

После просмотра мы сидим в моем кабинете втроем – я, Вербицкий и Вадим. Мы смотрим на шефа, ожидая реакции. Вербицкий медленно допивает кофе и молвит:

– Если коротко, то… понравилось. Много шероховатостей, вашего вечного цинизма, но… я так понимаю, что без него уже и нельзя. Да. В общем, проект одобряю. Развивайте. Но я хотел сказать вам пару слов не о том. Как вы знаете, в воскресенье я прилетел из Лондона. Так вот. Отдельные персонажи из Администрации Президента выходили на связь с Лондоном.

– Ого! – вырвалось у Вадима.

– По моей информации власть собирается предложить нам сценарий выборов, учитывающий интересы оппозиции. – Вербицкий отворачивается к окну и замолкает на несколько секунд. – Речь идет о кресле премьер-министра и нескольких министерских портфелях. Иными словами…

Не дожидаясь, пока он закончит, мы с Вадимом дружно хлопаем в ладоши. Победа. Вербицкий царственно улыбается.

– Да, ребята, да. Мы их сдвинули. Я полагаю, что они на грани истерики. Сами подумайте – общество разобщено, напугано, дестабилизировано, эмоционально перегружено… Что им остается делать? Нам бы еще один толчок, – Вербицкий комкает салфетку и щелбаном скидывает ее со стола, – и в пропасть. И тогда полная победа. В общем, нужен еще один проект… Есть мысли?

– Вы знаете, я тут на досуге размышлял над тем, где их еще зацепить можно, – Вадим посмотрел сначала на меня, потом на Вербицкого, – в каких сферах мы еще не играли. И вот что мне пришло в голову. Социалка была – с Зайцевым и бомжами, экономика была – с банковским кризисом, хоррор был, – Вадим понизил тональность, – с метро. Сейчас фильм этот про Хайдера как вершина пирамиды. Это же чисто идеологический ход, как правильно заметил Антон.

– Ага, – я кивнул головой, – идеология чистой воды.

– Да, – Вадим замешкался, будто собираясь с мыслями, – да. Правильно.

– Ты что-то еще хотел предложить? – Вербицкий покрутил в руках чашку и поставил ее на блюдце. – Есть идеи?

– Есть. Понимаете, все проекты, которые мы, начиная с февраля, реализовали, лежали в одной плоскости – внутренних событий. И реакция на них была прежде всего внутренних СМИ.

– Ты хочешь сказать, что мы недостаточно с западными поработали? «Ты, Вадик, хочешь, может быть, бросить тень на меня как на главного идеолога? Взыграло ретивое?» – думаю я.

– Нет, Антон, не в том дело. СМИ, как известно, состоят из двух частей – внутреннее информационное поле и внешнее. Внутреннее поле мы уже вспахали.

– Так вот, – продолжает Вадим, – осталось внешнее поле.

– Что мешает? – Вербицкий отворачивается. Кажется, он зевает. – Работайте с фирмачами плотнее. Они же интересуются, что тут у нас происходит.

– Это верно. Но как бы сильно фирмачи ни интересовались нашими внутренними делами, они все равно останутся для них «нашими» делами, – Вадик рисует руками в воздухе шар, – и заставить западные СМИ среагировать на что-то серьезно, можно только лишь затронув их среду обитания. Причем серьезно. Это должна быть серьезная угроза.

– Ты думаешь, нам удастся уговорить Путина или Лаврова постучать по трибуне ботинком на манер Никиты Сергеевича? – криво ухмыляюсь я. – И кто кого будет уговаривать?

– Я могу через одноклассников попытаться на Лаврова выйти, – улыбается Вербицкий, – а что он должен сказать, пристукивая башмаком? Войну США объявить?

Мы сдержанно смеемся. Вадим, как ни странно, тоже.

– Антон, ты помнишь встречу с твоим другом Никитой на Чистых прудах? – обращается ко мне Вадим.

– Ну… – при совмещении Чистых прудов с именем Никитоса у меня начинает ломить затылок, – в общих чертах. А что?

– Никита там двинул очень удачную мысль про построение страны в телевизоре, помнишь?

– В общих чертах, что-то такое было, – вспоминаю я пьяные базары Никитоса.

– Страна в телевизоре? Оригинально! – восклицает Вербицкий. – Это как «Городок в табакерке», что ли?

– Практически. Так вот, объясняя технологии поднятия рейтинга, он предлагал показывать политиков, перерезающих ленточки на открытиях фабрик и заводов, фальшивых, естественно.

– Чего-то было такое… Ты, пардон, предлагаешь нам начать продвигать «добрые дела» нашего кандидата? И где будем строить первый завод или порт? – Я ловлю себя на мысли о том, что Вадик мне уже порядком надоел.

– Наряду с фабриками там упоминалась маленькая военная инсценировка, – Вадим не обращает никакого внимания на мои подколки, – помнишь, Антон? Декорации типа «Девятой роты»?

– Помню. И что?

– Секундочку. – Вербицкий весь подбирается, как кот, готовый к прыжку. – А можно подробнее? С кем ты, Вадим, собираешься воевать и каким образом?

– Я предлагаю организовать что-то вроде приграничного инцидента, Аркадий Яковлевич, – Вадим кивает в сторону телевизора, – что-то похожее на теракт в метро, только с прицелом на международный конфликт.

– С кем? – Я разглядываю стену напротив, понимая, о чем скорее всего пойдет речь. – Не с Китаем, случайно?

– Ну, полагаю, вариантов у нас не так чтобы и много? – Вербицкий пристально смотрит на Вадика. – Вероятно, нам нужна какая-то гордая маленькая страна?

– Ясно… – Я рассматриваю свое запястье и думаю о том, что неплохо было бы часы сменить. Может, купить «Seiko» пластмассовые? Хотя, конечно, это уже понты через край, я же не Абрамович. – На натуру поедем? Или Грузию будем в павильоне на «Мосфильме» снимать?

– Я полагаю, что снимать в России слишком рисково, – Вербицкий встает, – после известных событий. У меня есть достаточно неплохие контакты в Грузии, помогут все организовать. Вообще идея отличная.

– Гениальная идея. – «Господи, как же ехать-то не хочется», – думаю я. – Вадим, а ты уже прикидывал даты реализации проекта?

– Август – лучше всего, я полагаю.

– Почему это? – хором спрашиваем мы с Вербицким.

– Ну, во-первых, есть время для подготовки. А вовторых, – Вадим смотрит на потолок, – во-вторых… в августе всегда что-то происходит, так? То лодка, то самолет, это уже традиция. Теперь вот военные действия.

– Да, Антон, действительно. А почему бы и не август? – спрашивает меня Вербицкий.

– Да я, в общем, не против, господа. – «Действительно, бля. А мне вот интересно, почему иных вопросов не возникает? Ни с кем проект согласовывать не надо, не нужны предпроектные записки, даже „Мне нужно все обдумать“ не произнесено вслух. Вы уже полностью нам доверяете, Аркадий Яковлевич? Или просто такое головокружение от успехов?» – Август – хороший месяц для таких событий, я согласен с Вадимом.

Все замолкают. Вадим улыбается с чувством полнейшего превосходства. Вероятно, он думает о том, что мое кресло теперь не так уж и недосягаемо.

«Надо бы тебя в Москве оставить, друг мой, а то ты зарвешься окончательно», – думаю я. О чем думает Вербицкий, я не знаю. Может, о пенсии?

– Кто будет медиареагированием в Москве рулить, а кто поедет в Грузию на съемку? – нарушает тишину голос Вербицкого.

– Я мог бы уговорить поехать со мной съемочную группу CNN, – предлагаю я. – Вадим уже имеет опыт координации департаментов, а «темник» я напишу.

– А ты уверен, что нам так уж необходима там западная съемочная группа? – пытается отыграться Вадим. – Может быть, просто передадим им кассету, как с метро?

– Лучше будет, чтобы такую операцию проводил на месте Антон, – Вербицкий смотрит в окно, – а мы тут отрулим. В конце концов, основная война в СМИ начнется дня через два после самого события. Антон уже будет здесь.

– Логично. – Вадик кивает с бесстрастным лицом, но в глазах его мелькает недобрая искра.

«Хер тебе, а не медали». – Я смотрю на него и добродушно улыбаюсь. – Когда будем детали обсуждать?

– Ребят, мне нужно ехать, предлагаю встретиться завтра-послезавтра. – Вербицкий смотрит на часы. – А вы днями «темник» набросайте.

Проводив Вербицкого, мы возвращаемся.

– Ну, ладно. Я «темник» начну писать вечером, завтра вместе продолжим, ОК?

– Хорошо, – Вадим стоит на пороге кабинета и ждет момента, чтобы войти внутрь, – как скажешь.

– ОК. – Я разворачиваюсь и иду к себе. В конце коридора я встречаю Орлова с листами бумаги.

– Привет, – здоровается он.

– Привет.

– Видел, какой мне прикол прислали? Чувак один сказал, что это реальный плакат «комитетовцы» готовят к печати. – Он протягивает мне лист А4, на котором изображены Ксения Собчак и Ксения Бородина на фоне гербового щита КГБ, поверх их голов написано:

Ксения Собчак и Ксения Бородина представляют

«БОЛЬШОЙ ДОМ-2»

Как построить любовь?

– Смешно, да, Антон?

– Обхохочешься, блядь, – говорю я и зачем-то сплевываю три раза через плечо.

– А мне кажется… – начинает Генка, но я не даю ему договорить и ухожу.

Сев в кресло в своем кабинете, я размышляю о том, что идея с Грузией неплоха, но все-таки вторична. И есть риск того, что не получится у нас все замутить так же ловко, как и с метро. А главное – это неясная цель. Для чего? Чтобы западная медиа обвинила Россию в агрессии против маленькой горной страны? Типа танки против роз? И как это нам поможет?

Грузия, Грузия… Что меня связывает с Грузией? На ум приходила только съемка в программе Моти Ганапольского «Спорная территория». Трехмесячной давности. Там была грузинская тема… весьма смешная… В начале программы первый вопрос: «От кого зависят СМИ?» Ганапольский задал грузинскому журналисту Зурабу, который сидел в Тбилиси и разговаривал с нами в режиме телемоста:

– Я хачу сказат, что преждэ всэго нада раздэлят СМЫ на государствэние и нэзависимие! – начал Зураб и затем довольно долго и путано объяснял, кому какие СМИ в Грузии принадлежат. Сидящие в московской студии некоторое время слушали его, потом начали свою дискуссию, совершенно выключив Зураба. Пару раз я отвечал на вопросы журналистов из зала, давал какие-то комментарии выступлениям коллег. Так прошло минут сорок, пока Матвей не попытался снова вовлечь Зураба в процесс обсуждения.

– Скажите, Зураб, как вы считаете, в Грузии сейчас более независимые СМИ, чем в России?

Услышав, что к нему обращаются, Зураб оживился и начал по новой:

– Я хачу сказат, что преждэ всэго нада раздэлят СМЫ на государствэние и нэзависимие!

– Мы поняли, Зураб, мы поняли, – остановил его Матвей, – мы уже перешли к другому вопросу. Вы слышали его, батоно Зураб?

– Что? – Зураб снова обезоруживающе улыбнулся. В этот раз его улыбка уже реально раздражала. – Нэт, павтаритэ, пажаласта.

Все засмеялись. Ганапольский поворачивается спиной к монитору и обращается к нам:

– Коллеги, Зурабу очень не просто. Мы все вместе обсуждаем тему в студии, практически выключая его из дискуссии. А когда Зураб отвечает, то слышит себя в наушнике с трехсекундной задержкой. Поверьте, это очень не просто. Давайте будем уважать друг друга. Итак, Зураб, я повторяю вопрос: «Как вы считаете, в Грузии сейчас более независимые СМИ, чем в России?»

И в этот момент у грузина выпадает из уха микрофон, и он снова не слышит Ганапольского. Когда Ганапольский заканчивает говорить и поворачивается к экрану, Зураб снова расплывается в улыбке и говорит:

– Батоно Матвей, извэнитэ, у мэня микрофон из уха выпаль. Тот жэ вапрос? Так я считаю, что прэждэ всего…

– Вот мудило тупое, – выдыхаю я, забыв, что ко мне прикреплен микрофон. Зураб продолжает говорить, и тут мое высказывание доходит до него по телемосту. Услышав собственную речь с задержкой в три секунды, как и полагается, он встрепенулся.

– Ээээ, ты чо сказал, а? – Зураб вскакивает, вынимает из уха микрофон, который ему мешает говорить, отбрасывает его в сторону и начинает орать: – Ты каво мудилой назвал, ищак? Я твой рот ибаль, понял, да?

– Сам ты ишак. Тоже мне, орел… – Я встаю, снимаю микрофон и двигаю к выходу.

– Ребята, ребята, – пытается примирить нас Ганапольский, – Антон, Зураб – перестаньте.

– Ээ, Матвей, а че это за дэло, э? Чо он меня так назвал? Я его так называл? – Зураб стоит в своей студии и по-бабьи разводит руками.

– Антон, ты не прав, – Ганапольский идет следом за мной, – последнее, что мы сейчас должны делать, – это ругаться между собой. Тогда как нам нужно сплачиваться.

– Вот и сплачивайтесь. – Я хлопнул дверью и вышел вон.

Я улыбаюсь. Действительно, смешно получилось, хотя весьма вероятно, что и не правильно. Я, полулежа в кресле, курю и пью прямо из горла довольно дрянной французский коньяк неизвестной марки, подаренный мне кем-то из коллег. Включаю телевизор. По РТР показывают «Аншлаг, аншлаг». Клоун, одетый метростроевцем, или метростроевец, одетый клоуном, не поймешь, поет комические куплеты:

 
Выпить я хотел сто грамм.
На экране либерал
Говорит, что президент
С нас три шкуры ободрал,
Мол, ни водки, ни селедки
Не оставил вам, друзья!
 
 
Только вот не понял я
Диспут философский.
Раньше пил я спирт «Рояль»,
Теперь коньяк «Московский».
Медия, медия,
Не понятно не струя.
 

«Халтурщики, – я отпиваю коньяк, – неужели тоньше нельзя? Хотя, наверное… наверное, и не нужно тоньше-то». Клоуна-метростроевца сменили две «новые русские бабки». Одна из них играла на маленькой гармошке, другая – на гавайской гитаре. Рядом с ними топтался на месте дурацкого вида чувак в деловом костюме. Бабки запели хором:

 
Телевизор я включила:
В нем программа «НОВОСТИ»,
Про инфляцию трещит
Там Антоха Дроздиков.
Он пугал, что скоро будем
Снова все мы нищими,
А мне пенсию подняли
Двумя с полстами тыщями.
Эх, хвост, чешуя,
Все наврала медия.
Мне по радио сказали:
«Нет свободы слова».
Я-то знаю, все придумал
Дроздиков Антоха.
 
 
Я разбила радиолу, завела магнитофон,
Только гадости забыла, снова слышу его гон:
«Нам в России жизни нет
С этим президентом».
Дернула из сети шнур я одним моментом.
Эх, хвост, чешуя,
Все наврала медия.
Я включила пылесос,
И в пылесосе этот пёс
Говорит, что олигархов обижает президент.
А мне до олигархов – что до этой лампы.
Внук включает Интырнет:
Тама баннер про балет.
Тыкнула на баннер я —
Там сволочь либеральная.
 

«Судя по всему, чувак в деловом костюме – я. Вот так. Когда-то мне говорили, что настоящей звездой можно стать только после того, как тебя простебают на ОРТ или РТР. Поздно они спохватились. Пропустили тренд. Я простебал их раньше. Я стал медиазвездой. Ха-ха-ха. Властелином Медиа».

Бабки тем временем продолжили:

 
Я от Дроздиков устала:
Все мозги мне выпили.
В ФСБ я позвонила,
Чтобы меры приняли.
 

«Приходят люди в серых костюмах и уводят Дроздикова под песню „Антошка, Антошка, пойдем копать картошку“.

Неужели намек на то, что снова на «Кухню» ехать? Пойдем копать картошку… юмористы, бля… нету, нету у вас героев, – я делаю большой глоток, – не читаете классику. Папу не знаете». Я улыбаюсь и смотрю на плакат в рамке, стоящий в книжном шкафу. Плакат представляет собой стебалово над известной обложкой брауновского «Кода да Винчи». Отличие состоит лишь в том, что леонардовская Мона Лиза носит голову Геббельса с гладко зачесанными назад волосами. Геббельс, так же, как и она, криво улыбается. На месте названия книги характерным шрифтом написано: CODE 14/88. DISARM YOU WITH A SMILE! А под фигурой Йозефа-Джоконды то же, но в русском переводе: КОД ЗА 14 р. 88 коп. МИЛЫЙ МОЙ, ТВОЯ УЛЫБКА!

Я снова улыбаюсь и закрываю глаза. После коньяка очень хочется спать. Я запрокинул голову и, весьма вероятно, захрапел. Мне опять снились «нокиевские» гонки на спорткарах. Я также сидел в прозрачном кубе-комнате перед монитором и с помощью мыши управлял машинками доброго десятка игроков, которые жали на клавиатуры своих телефонов. Даже во сне я помнил, что все это уже было со мной: и как я менял игрокам «порши» на «Жигули», и как я увеличивал или уменьшал им высоту трамплина, и как я потешался над тем, что игроки думали, что это они сами управляют своей игрой.

Я зевал. Мне было ужасно скучно. Отчасти из-за того, что я знал финал игры каждого из участников, отчасти из-за того, что я понимал – ни один из них так и не обернется назад. Слишком уж каждый из них был увлечен собой. И тогда я решил обернуться сам.

За прозрачной стенкой куба позади меня не было ВООБЩЕ НИЧЕГО. Казалось, что кто-то приложил к стенке белый лист бумаги. Вероятно, именно так должна была выглядеть по замыслу создателя АБСОЛЮТНАЯ ПУСТОТА. Лишь изредка по этому листу бегали какие-то блики. Я встал, подошел к стенке и уперся в нее лбом. Так, чтобы хоть чуточку посмотреть вниз. Вначале мои глаза, привыкшие к мерцанию мониторов, не уловили границы между пустотой и чем-то еще. Я всматривался вниз и через несколько минут понял, почему бликовала пустота. Мерцание исходило снизу, от светящихся квадратиков. Они то загорались, то гасли – так, как это происходит с клавишами телефона, на которые нажимают пальцем. Подумав об этом, я в ужасе отстранился от стены и вернулся обратно за стол, ведь ЭТО И БЫЛ ЧЕЙ-ТО ТЕЛЕФОН. Во всяком случае, все на это указывало.

«НЕТ, – ПОДУМАЛ Я, – ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ, ВЕДЬ ЭТО Я – ТОТ, КТО УПРАВЛЯЕТ ЧУЖИМИ ТЕЛЕФОНАМИ И МАШИНКАМИ?»

Я снова подошел к стене, прислонился всем лицом и даже встал на цыпочки, чтобы увеличить угол обзора. Клавиши не горели. Какие-то секунды внизу было темно. Затем из ниоткуда выдвинулся белый столб, тыкнул в один из квадратиков – и тот загорелся.

Я проснулся в холодном поту от собственного крика. Я долго сидел на кровати, не включая свет, и тупо смотрел перед собой, пока мне не показалось, что сбоку от меня что-то мерцает. Я повернул голову и увидел лежащий на тумбочке телефон со светящимся экраном. На экране было написано:

«Неотвеченный вызов: 1».

Просматривать, кто мне звонил, я отчего-то не стал.