Текст книги "Апрель. Книга вторая (СИ)"

Автор книги: Сергей Петренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

А затем зазвучала песня! Пел Кирис, стоявший на самой вершине Перста, его фигурка сияла на фоне океана, Кирис раскинул руки, словно летел навстречу, и моё сердце то сжималось, чувствуя, как страшно стоять посреди бесконечности мальчику, не умеющему летать… то взрывалось от пронзительной чистоты его голоса.

И вдруг мальчишек на вершине Перста стало двое! Я вздрогнул, изумлённо потерев глаза, снова повернулся к Нимо – но, кажется, удивился и он. Он еле заметно пожал плечами и улыбнулся.

– Слышишь? Ветер!

Да, на востоке проснулся ветер. Тяжёлый, дремучий, седой – он вздохнул, протянув к нам ладонь – и с неё сорвался нежный, как солнечный зайчик, мальчишка-ветерок. Он обогнал нас, еле заметно подтолкнув Бабочку и взъерошив нам волосы, умчался в океан.

Бабочка поравнялась с Перстом, Нимо подхватил Кириса, а я – незнакомого мальчишку. Глаза его как-то загадочно брызнули на меня искрами света, как будто окатив неприснившимися снами, неподуманными мыслями, испарившейся росой… Я зажмурился – наваждение исчезло. Мы стояли… а потом я взглянул на Кириса, думая, что он продолжает петь – но Кирис молчал. Еле слышно – и всё-таки громко – звенел усиливающийся ветер в снастях, издалека ему откликался океан – низким, тягучим многозвучием. Это было… Бабочка отвечала океану, как Кирис пел под орган!

…Впереди бушевала гроза.

Ясный, яркий рассвет над нами – и тёмные, клубящиеся тучи за раскинувшим крылья заливом. Где-то там метался ветер, ворочая тяжёлые облачные громады, поднимались и опадали волны. И наша Бабочка неслась прямо в шторм.

Я оглянулся – Нимо, Кирис, Тони – никто не боялся, они смотрели вперёд с радостным ожиданием.

– Нимо, – сказал я. – Шторм…

– Он поёт, – откликнулся Нимо. – Отвечает нам. Он не загораживает дорогу, Аль. Он с нами.

Бабочка вздрогнула. Я снова вспомнил, что она слушается меня. И снова изумился этому. И снова не поверил на миг – и потянулся туда, к шторму, на запад – я всё-таки боялся чуть-чуть… Пусть мы встретимся быстрее!

– Ветер! – засмеялся Тони.

Тугой комок вырвался из ниоткуда, показалось – у меня изнутри – и тут же боднул меня в спину, прокатился по парусам. Что-то крикнул боцман, свистнула его дудка.

Ветер-невидимка, поиграв с кораблём, кинулся вперёд – я видел, как тяжёлый от влаги воздух над заливом расступается, а потом они встретились – клубок грозовых туч и мой ветер.

Бабочка неслась всё быстрее – я, как и в первый свой полёт, не сразу почувствовал скорость. Небо справа и слева внезапно изменило цвет и померкло, волны то придвигались, то падали, но солнце всё так же сияло позади, ещё мгновение – и занавес бури распахнулся, вспыхнул океан.

Бесконечность океана что-то остановила во мне – стихли, ослабли струны, и воздух стал обычным. Тихий ветерок шевелил волосы, Бабочка умиротворённо нежилась всеми парусами.

– Нимо… – Последние часы я бежал куда-то, бежал, не думая о цели, как ветер. – А мы уже летим на острова? Или только пробуем?

Он повернулся к берегу, прищурившись.

– Я тоже не могу понять. Но Бабочка готова.

– А Дзынь? И Брэндли. А как же Ниньо?

– Ниньо не полетит. Он хочет, но ему больно. Вспоминать полёт, ветер. А ещё – он очень слабый, Альт. Башня, построенная Троготтом, хранит Ниньо, однажды он сказал мне, что не проживёт во внешнем мире и дня.

– Значит, мы бросаем его?

– Если найдём Острова, мы вернёмся. Ведь остаются ещё Бродяги. Однажды они полетят с нами, во что бы то ни стало. – Нимо помолчал. – А Дзынь с водяником близко. Этот шторм замутили они.

– Как ты понял?

– Ну, кто ещё, кроме ведьмучки, станет вести такую бешеную мелодию?

…– Дельфины! – крикнул Кирис. – Я их вижу! Я их узнал! Их раньше не встречали у Столицы…

Дельфинов было девять. Я видел их первый раз – стремительные, тёмные, они плыли с запада – удивительно ровным строем, клином.

– Впереди – серебристый… – прошептал Нимо. – И это не дельфин… Аль! – Глаза у Нимо были, наверно, сумасшедшие. – Я сейчас… Я скоро!

Я ещё так не умею. Нимо рванул вверх, кажется, даже не оттолкнувшись – ветер сдёрнул его с палубы и по дуге, как прыгает «блинчик», бросил навстречу дельфинам.

– Алуски! – сказал Тони.

– Что?

– Мальчик впереди – из народа русалок, алуски.

Только теперь я понял. Он плыл не так, как люди, поэтому издали показался мне стремительным и тонким серебристым дельфином. Он не взмахивал руками, а вытянул их вперёд, соединив ладони. Ноги он так же держал прямыми, то сводя их, то чуть раздвигая, словно играл с водою, как мы играем с ветром. У него были странные волосы – пепельно-серебристого цвета; когда он опускал голову, волосы искрились и светлели от воды, а на воздухе делались темнее.

Они вырвались из воды вместе – Нимо и алуски. Морской мальчик забавно сжимал губы – как будто старался не рассмеяться. Зато улыбался Нимо. Он взял меня за руку, и я чуть не задохнулся – такой он был счастливый!

– Это Тим! Мы не виделись… двести лет! Я думал, он стал уже большим и неповоротливым осьминогом!

– А я не захотел! – Теперь засмеялся и Тим. – А ты бы меня и не узнал тогда. Вы, ветряные, такие!

Тим долго и с любопытством разглядывал меня. То улыбался, то снова сжимал губы в своё забавное «а я не засмеюсь!»

Потом он посмотрел на Тони. Вздрогнул и, кажется, охнул еле слышно. Улыбка пропала – совсем. Он тихо сказал:

– Я видел тебя.

Тони кивнул.

– Они далеко?

– Очень близко. Там, – он махнул рукой – налево. – Есть отмели. Они там. Я слышал песню, она меня позвала. А потом увидел ваш корабль и решил сперва встретиться с вами.

* * *

Дождитесь, пока зацветут яблони. Потом просто отправляйтесь в путь.

Она была волком.

Бежать, бежать, бежать…

Сквозь одуряющий яблоневый дух на рассвете.

Если сад не кончится в эту минуту, сил не хватит. Она не вырвется, она сдастся. Она остановится… или упадёт. Она встанет уже другим существом, без горячей пасти, без шерсти на шкуре. Она будет нагою, с тонкой, почти прозрачной кожей, способной чувствовать нежнейшее касание ветерка, солнца, тени, травы. Тончайший нюх пригаснет, мир изменится, её мощные, страшные лапы станут невесомыми и нежными, она встанет на ноги и побежит уже иначе, так, чтобы незагорелых плеч касались ветви яблонь, чтобы цветки их трогали ресницы; она будет улыбаться и запрокидывать лицо к небу, а из груди вырвется не рык и не вой – ясный и звонкий, как колокольчик, голос мальчишки…

Больно. Как больно… Каждый раз.

…Пальцы сжимали чьё-то прохладное плечо. Так сильно, что на коже останутся белые пятна.

Они долго будут видны. У него медленно движется кровь. Очень медленно теплеет плечо. Медленно-медленно просыпается сердце – сейчас оно бьётся странно – будто слушаешь прибой. На самом деле, сердце вообще не работало много лет – кровь бежала в теле мальчишки от магии воды – как луна даёт силу приливам и отливам – кровь была связана с ними, с ритмом океана.

И вот – тук… неуверенно. Первый раз. И через минуту – ещё раз. И словно обрадовавшись: тук-тук-тук…

– Живи… – прошептала пересохшими губами. Обессилено и светло. Отстранилась от теплеющего тела.

Тони, настоящий Тони открыл глаза. Сначала он моргал, хмурился, в глазах металась растерянность, мгновенный испуг – сердце билось неровно, но это быстро прошло.

* * *

Ночь, – и Бабочка тихо летит над океаном. Был знойный день, и мне кажется, до утра не смогу напиться прохладой. Есть счастье, придуманное кем-то из Ветряных – Нимо не знает его имени – это счастье называется «гамак мага». Гамак похож на обычный – сетка, натянутая у бушприта, только она не провисает, а почти ровная. На неё ложишься лицом вниз и смотришь вперёд, на волны и горизонт. Незаметно – для этого не нужно даже воображение – ветер приподнимает тебя над гамаком, и только если прислушаться – очень-очень – где-то на самой границе доступного, кончиками пальцев чувствуешь связь, словно паутинка или нежная щекотка – связь с туго натянутыми верёвками гамака, с кораблём, с деревьями тэллио и пахнущим смолой и травами такелажем. Ты можешь уснуть, и будешь всё так же лететь вместе с кораблём, а если забытье станет слишком глубоким, опустишься на сетку, и можешь спать дальше, или проснуться – как нравится. Неопытные наматывают вокруг запястья верёвку, на случай внезапного шквала. Но Нимо был близко, и русалчик Тим, и ведьмучка Дзынь, и водяник Брэндли, и оба Тони… и я ничего не боялся.

Нимо долго-долго рассказывал Тиму обо всём, что случилось. Их голоса то приближались, то затихали, а я то слушал, то вдруг оказывался ветром, вокруг которого – только шелестящие атласные волны и бархатный небосвод. Звуки растворялись внутри меня, внутри океана и неба, а звёзды делались в два раза ближе. Я тянул к ним ладони – казалось, вот-вот коснусь – и снова опрокидывался с лёгким головокружением в наш мир.

– Аль… – прошептал Нимо. Он был близко-близко. – Я хочу тебе рассказать. Очень важное.

Он прыгнул ко мне на гамак. Непонятная тревожность была в голосе Нимо, в его глазах.

– Когда я стал Ветряным, настоящим… Я однажды задумался: куда деваются те альвэ, которые живут долго-долго? Я ни разу не слышал, чтобы ветряные умирали. Наоборот – многие считали их чуть ли не бессмертными. Но я ни разу не видел альвэ намного старше меня.

…Не бойся, – Он взял мою руку. – Я вовсе не собираюсь исчезать. Но я долго искал ответ… и не хочу, чтобы и ты стал однажды мучиться над этим. Ветряные не пишут книг… ну, или почти не пишут. Они не особенно заботятся, чтобы передать знания, и не потому, что это особый секрет. Просто нам это не очень-то нужно. Почти всему важному мы легко учимся сами – ветер как будто подсказывает. Остальное мы видим и слышим от старших. Есть две или три книжки. Тоненькие… Они, правда, остались в башне. Но там не много записей, и большая часть из них могла потребоваться только на Островах.

Аль… с тех пор, как ты стал летать… по-настоящему… твои сны – они не изменились сильно?

– Я не знаю… – растерялся я. – По-моему, не очень. А как они могут измениться?

– Ветряные про это мало говорят. Как будто считают, что обсуждать эти изменения нельзя. Боятся? Мне непонятно… почему. У меня всё это было похоже, будто я до конца превращаюсь в ветер. От человеческого не остаётся ничего. Даже мыслей. Везде – только бесконечность. Весь мир – как бесконечная музыка, а я в ней – одна из бесконечных нот. И полёт… тоже бесконечный. Это прекрасно… только плохо, что оттуда трудно возвращаться. Нет ничего, что звало бы обратно. Тот мир… он абсолютный… достаточный. Ему ничего не нужно от нас. Бесконечное движение, полёт – и вместе – бесконечный покой. Изменчивая неизменность. Я думаю… таким мог быть и наш мир до того, как в нём появились огонь и горы, океаны и небеса…

Аль, об этих снах не написано в книгах. Напрямую – не написано. Но… я встречал намёки. Неохотные намёки. Точно, тем, кто это писал, было слишком грустно… или страшно. «Он стал видеть сны». «Он стал ветром». «Он ушёл в грозу». Я думаю, Аль, однажды ветряные становятся всё меньше и меньше привязаны к тому, что в них есть от людей. Они улетают всё дальше. Им уже не нужна стэнция, чтобы видеть – им не требуется человеческое зрение. Они улетают – и засыпают на крыльях ветра, и с ними нет того, кто мог бы их разбудить. А им самим просыпаться уже не нужно. «Его тело стало лёгким и прозрачным, так что он забавлялся, смешиваясь с туманом, пока утренний ветерок не унёс его».

Я не говорил об этом с тобою раньше, потому что у нас всё немного по-другому. Обычно ветряные не связаны с кем-то – у них есть небо и воздух, и этого достаточно. А у меня, Аль, есть ты. И я… буду с тобой, если ты захочешь.

– Нимо, я… Да!

– Я знаю. – Он улыбнулся. – Я хотел ещё сказать про Острова. Тим… он может показать нам дорогу. Он был там не раз. Острова опустились под воду, но подземный огонь не разрушил их. Острова спят. Тим говорит – там, под водой, на небольшой глубине… это очень красиво. И больно… И ещё, он говорит – древние алуски считают, Острова можно поднять. И это даже не очень трудно… для мага Огня. Для великого мага Огня. Алуски помнят, что Золотые когда-то не раз делали так – правда, тогда это были небольшие островки, или поднимали твердь чуть-чуть. А здесь нужна большая сила, но… это возможно.

– Нимо, ты хочешь, чтобы Троготт…

– Нет. Он не справится. Я почему-то знаю это. Может быть, он слишком давно утратил связь с силой Огня… Да и раньше… По-моему, Троготт не был самым могущественным из Золотых. Может быть… я не уверен, но… иногда я думаю, что Троготт – не маг Огня. Да, это какая-то глубокая тайна. Все способности Троготта, насколько я знаю, как-то связаны с его Кристаллом.

– Но тогда, получается, поднять Острова невозможно?

Он помолчал.

– Аль… Я мог бы их поднять.

* * *

Я проснулся от резкого свиста. Живого. Так свистела бы птица или сурок. Звук был границей сна и яви, отчётливо вспомнить его я не мог. И, как это бывает, желание узнать стало невыносимым. Звук был слишком резким и сильным – если он всё-таки был частью сна, то почему я больше ничего не помню? Если он прозвучал наяву – почему теперь схлопнулась тишина – точно дети в весёлой беготне свалили дорогую вазу…

Это всё фокусы пограничного состояния, обострённого восприятия. Я отвыкаю, постепенно отвыкаю жить в мире звуков и видений, навеянных ветром – то зыбких и многозначных, то ясных, как озарение.

И свист повторился.

Я сел.

– А мы разбудили Нимо, – отчётливо и задумчиво проговорила снаружи Дзынь.

И мне стало радостно.

– Злая ведьма! – проскрежетал я. – Я нашлю на тебя липкий, коричневый туман, в котором живёт морской чёрт Кхырыч – и он сделает из твоих волос сумочку для запасного глаза!

Дзынь завыла от страха. Мальчишки захохотали.

…Альта с ними не было. Я осторожно выскользнул из каюты, пробрался к бушприту. Это утро подарило странную двойственность – я чувствовал себя взрослым. Я знал, что могу пронестись по воздуху и сейчас, точно луч света – но ещё во мне затаилась тяжесть… тяжесть времени или дистанции… не знаю, как её верней назвать. Я не раз видел такое же в глазах ведьмы, а Троготта она заполняла целиком. Во мне она сгустилась сегодня небольшим тёмным комком, и можно было отторгнуть её, как взрослые сплёвывают слюну, очищая рот.

Первый раз вокруг столько детей, связанных со мною. И я, Нимо, кажусь себе каким-то иным. Наверное, все это ощущают. Между нами будет дистанция… Но ведь и Тим – такой же. И Дзынь со временем обнаружит двойственность в себе. И Аль… И странный двойник Тони… И сам Тони, который спал в ручье много лет. Но сейчас они все – просто дети. Как Кирис…

Альт был в гамаке. Как я и думал. Он как будто спал, но мгновенно повернулся, распахнул на меня глазищи. Я не привыкну. Это как удар. Света, ветра, брызг дождя.

Он молча соскользнул с гамака, обхватил меня, и мы упали… падали долго, я всё ждал касания воды.

– Ты почему не летишь? – шепнул Альт.

– Представляю себя сегодня старым и мудрым… как большущий обомшелый пень, – пошутил я. Альт расцепил руки, и мы заскользили впереди Бабочки, держа друг друга за ладони.

– Они уже проснулись?

– О, да! Кажется, Дзынь учит Тони играть на флейте. Свист у них уже получился.

– А!.. – Он засмеялся. – Я думал, это какая-то птица. Нимо, знаешь…

Он летел, раскинув руки, на фоне блистающей воды тёмной ласточкой. И вдруг рванулся вперёд и вверх, прижал ладони к бёдрам, ушёл выше, выше – в точку – и стал падать.

Я догнал его. Мы едва коснулись волн и полетели так, чтобы они чуть-чуть нас касались – будто ластились.

– Я всё ещё боюсь глубины, – сказал Альт.

– Я много чего боялся. И до сих пор не умею плавать.

– Когда я был маленький… я читал книжку… про птенцов. Которых выталкивают из гнезда. Чтобы учились летать. А детей, я знаю, бросают в воду, чтобы они быстро научились плавать… А ещё – часто лучшие друзья дерутся сначала. Я всегда думал, что это – неправильно. Начинать со страха, с вражды. Не доверять и опасаться. Тут какая-то ошибка. Разве всё самое лучшее не должно начинается с доверия. Маленькие дети верят всему и быстро узнают новое. Мне кажется, нельзя пройти очень глубоко… и высоко, если вначале построить стены вокруг.

– Говорят, – сказал я, – вначале в нашем мире не было вражды. И недоверия. Это началось, когда стало мало особой силы – силы творения или Света. И разумные создания разделились на тех, кто умеет владеть и довольствоваться тем, что дают стихии – и на тех, кто должен всё время отбирать силу у стихий и драться за неё, не умея использовать доступное. А люди оказались посередине. А потом света осталось ещё меньше… Один пророк у нас на Островах вещал, что наступит время, когда все Ветряные растворятся в воздухе, а всех Золотых пожрёт Огонь. И тогда на земле будут жить только обычные люди.

– Ты думаешь, так и будет?

– Не знаю. Я не верю всяким пророкам. Другое дело, что так вполне может случиться, а может, и нет. Один… человек уговаривал меня… Он считал, что можно и нужно вернуть силу в мир.

– Ты бы смог?

– Иногда… думаю, что смог бы. Но это слишком страшно. Я боюсь… что это может означать конец этого мира.

– А как же Острова? Чтобы их поднять. Ты хочешь взять часть другой силы?

– Ещё не знаю, Аль. Когда мы будем там, я возьму Кристалл. Троготт… обещал, что поможет. Я бы хотел, чтобы ты был рядом – если он обманет или я не справлюсь – ты вернёшь меня.

Альт раскрыл рот – собирался ответить – но в этот момент глухо и грозно зарокотал гром. Изумлённые, мы задрали головы – небо было чистым.

– Это…

– На Бабочке!

…Они стояли по одну сторону громадного барабана. Величиною со стол. Барабан был чёрным, угольно чёрной была даже кожа. А палочки в руках Тони – белые, точно костяные.

– Что это вы затеяли?! – Я совершенно растерялся.

– А что затеяли вы? – Тони-двойник насмешливо смотрел на меня… глазами Ивенн. Я стоял с разинутым ртом.

– Мы хотим вам помочь, – сказала Дзынь.

– Ну… хорошо. – Но я всё ещё ничего не понимал.

Я почти не чувствовал ветра – но он был – во мне, вокруг. Он был громадный и ровный – как будто весь воздух двигался над Океаном единым, цельным пластом. Бабочка застыла в нём, словно в янтаре – хотя это сравнение не очень-то хорошее, насекомые в смоле мертвы, а наша Бабочка только кажется неподвижной, её заворожила мелодия одной ноты, мелодия, к которой мы привыкли и перестали замечать. Такой неподвижной покажется стрела, пущенная в бесконечность.

Мы не чувствовали движения воздуха – но его не чувствовал и Океан. Тим увидел удивление у меня в глазах, прищурился и сказал:

– Вода и Воздух могут договориться. – И фыркнул, снова превращаясь в мальчишку с серебристой кожей и глазами, меняющими цвет – от изумрудного до бирюзового. – Вовсе не обязательно морю кипеть, как похлёбка в котелке, всякий раз, едва лихач Нимо вздумает пронестись над ним с ветерком!

Я тоже засмеялся. Как давно всё это было. Я просто забыл! Конечно, мы умели так делать, давая воздуху расслоиться – тонкий, не выше человеческого роста слой его был неподвижен, прильнув к поверхности Океана.

– Я и не заметил…

– Пока ты спал. Днём ты будто сдерживаешь ветер, будто боишься… А ночью ты отпустил его. В полную силу. Мне пришлось утихомиривать волны, и ты, наверно, почуял мою возню, а дальше само собой как-то легко всё получилось.

– Значит, Бабочка несётся на запад стрелой?

– Да, Нимо. Мы близко…

…Мы близко. Все хотят мне помочь, все что-то делают. Троготт плетёт свои расчёты, Тим любит то время, когда мы играли у Островов, хочет его возвратить, и он мой друг. Ведьмучка… кто она и чего по-настоящему хочет, я не знаю, но за нас она горло перегрызёт кому угодно. А маленький Кирис опьянён мечтой – песней, полётом, Океаном…

Аль… Нужны ли Острова тебе? Так же сильно. Ты летаешь, ты будешь летать, стоит ли моя давняя цель такого чудовищного риска?

Если я откажусь… Если мы улетим с Алем… Тим поймёт. Мы могли бы подарить Бабочку Кирису и Тони – они не станут настоящими Ветряными, как я или Аль, но водить корабли у них получится. Водяник с ведьмучкой и сами по себе могут путешествовать всласть. А… Бродяги…

Мой Народ. Как странно это произносить. Ветряной маг Нимо и его Народ. Которого я никогда не знал по-настоящему. Отчаянные, грубые, чужие для меня люди. Конечно, они доверились мне и Алю – но только потому, что больше им не за кем идти. Дать Бродягам другого вождя – истинного, вдохновенного, сильного – и они забудут Нимо за неделю. Что им этот «вечный мальчик», который, как и ветер, сегодня здесь, завтра там? Нимо, конечно, не виноват, что погибла их земля, но и спасти он никого не сумел, не справился с взбесившимся ураганом. А самое главное – не понимал он никогда их «взрослых» дел…

…Но я буду честным. Я должен… не ради них. Я просто не могу отказаться, Золотые перехитрили меня. Я видел Огонь. Я поцеловал Огонь. Я его принял. Я прошёл через Кристалл и оставил там часть себя. Она не отпустит на свободу Нимо…

…Кристалл растопыривал свои лучи, он вдруг показался забавным, вспомнилась сказка о маленьком мальчике, которого злая людоедка хотела посадить в печь – а мальчишка выставлял в стороны локти и колени так широко, что печь его не принимала.

– Ам! Я тебя не боюсь, Троготт. Давай, открывай, где ты там прячешься?

Ладони сделались голубыми в отсветах Кристалла. Только в самой глубине пульсировала, как сердце, алая искра.

Или как маяк.

…Ветер! Он взбесился. Я думал, оглушительный треск – это не выдержал корабль. Но, обернувшись, увидел багровую трещину, вертикальную, бежавшую от основания к вершине Рога. Из неё языком саламандры хищно рванулось пламя, заметалось и опало в Океан широкой, трепещущей лентой лавы.

Над Рогом медленно поднималось облако. Дым? От него удалялись облачка поменьше. Птицы! Как страшно… Почему они ждали так долго, разве не чувствовали надвигающейся беды?!

А куда им лететь? Я, Нимо, не знаю другой земли. Может быть, птицы знают? Маленькие, хрупкие комочки – куда им лететь?

Корабль подо мною дрожит – трепещет Бабочка. На ней убрали все паруса, и я вижу, как боцман напряжённо смотрит вверх – наступили мгновения, когда ни он, ни матросы ничего не смогут сделать для корабля.

Я вижу Аля – он больше не лежит на Гамаке, он распластался на бушприте, обхватив сияющий от солнца брус ногами – а руки вытянул вперёд. Бабочку и ветер влечёт вперёд наша общая воля, я вижу, Алю страшно, но он словно отделил от себя страх, и несётся впереди корабля. Я вижу его глаза – и в какой-то миг он видит меня.

Крошечные искорки влаги блестят на его локтях. Воздух вихрится, уже не поспевает за Бабочкой, Алю в лицо несётся упругий поток. Лёгкие волоски на локтях прилегли к коже…

Я – ветер! Я, Нимо! Я, как безумный, обнимаю Аля, шепчу ему какие-то бессмысленные слова – обрывки давно забытой песенки – и уношусь выше.