Текст книги "Игры во Вселенную (СИ)"

Автор книги: Сергей Петренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Уже посвящённый в тайны Алдариона, юный принц (случилось это около года назад, Димке исполнилось десять) побывал в колоссальной пещере Рогота, поблизости от самого Центра Миров. Бессчётное наложение множества Реальностей здесь приводило к тому, что малейшим усилием воли человек мог смещаться в любую из них по своему желанию, и потому практически всякое его желание исполнялось. Хочешь ли ты стать драконом – сместись в Реальность, где это возможно. Хочешь оказаться в бриллиантовой башне – пожалуйста! Желаешь летать среди звёзд или разрушать взглядом планеты – нет ничего проще!

Однако такое всемогущество выдержать гораздо труднее, чем может показаться. Не всякое Сознание способно сохранить себя, свою индивидуальность вблизи Центра Миров – ведь у человека в мыслях за считанные мгновения рождаются и угасают мириады образов и желаний. Если каждое из них исполнится, Сознание может, к примеру, рассыпаться на части, либо измениться до неузнаваемости, или же слиться с чем-то другим.

А в Центре Реальностей царит истинный Хаос! В Алдарионе полагают, что это место и есть средоточие Высшего Разума, Бога, где слились воедино все Сознания, достигшие Центра. Попадая в этот котёл мирозданий, никто и ничто не остаётся собой. И лишь легенды слагают о тех, кто коснулся сферы Хаоса и проник в глаз бури. Говорят, это умели иные из Великих Мастеров Алдариона. Желания у них светлы, а воля сильна, они приходят и уходят, ибо они – угодны сердцу миров.

Димка не отличался особенной крепостью воли. Однако, как оказалось, пещера Рогота сохраняла для него устойчивость форм, и принц совершенно не изменился, коснувшись сердца миров – во всяком случае, никому из смертных не дано было уловить какое-либо изменение. То ли сознание принца идеально соответствовало той власти, что ему предназначалась, то ли сердце миров само хранило его.

Всемогущества он не получил – да оно и невозможно для человеческого сознания, о чём уже было сказано ранее: невозможно втиснуть всемогущество в конечный, материальный объект, сосредоточенный разум, но, с другой стороны – когда Всемогуществу требуется создать некую осознающую себя проекцию в Реальности – оно может явить это так или иначе...

...А Димка должен был оставаться собой, что-то он мог, а что-то – нет, и в Алдарионе приняли это как должное.

Для Димки мало что изменилось после пещеры Рогота. Он так же странствовал по сказочным и более отдалённым мирам – разве что с ним теперь часто советовались в Алдарионе по различным вопросам, разрешение которых требовало не мощи разума и воли, а чего-то иного, какого-то особенного восприятия мира, того, что и делало принца отличным от любого другого ребёнка во вселенных.

Всё было хорошо, и вряд ли кто-то из Мастеров Алдариона тогда по-настоящему терзался вопросом – что будет дальше. "Дальше" могло и подождать – впереди лежала бесконечность...

Но Димка в своих скитаниях встретил друга. И где – в Окраинных мирах! Где магия невозможна, где царит Порядок материи, и власть Алдариона там – не более чем дальние раскаты грома в небесных просторах.

Многое, очень многое подвластно Алдариону...

(...)

Кто-то даже предположил, что Центр Миров тем выражает свою волю к более мощному рывку в Ничто. И попробовали натиск...

* * *

–И я настоятельно советую выбрать именно его.

–Итак?

–Использовать все три варианта сразу...

...Крепости из бумаги. Мастер собирает обрывки снов и ищёт, бродит.

* * *

Во сне я и ещё какой-то мальчик на велосипедах спасались от преследователей. Этих преследователей было больше чем нас и они были злые. Скорость и маневренность у нас оказалась не хуже, а сообразительности – побольше. Мы их дурачили, и они злились и вопили нам всякие гадости. Плохо было то, что прятаться особо негде – бесконечно эта гонка продолжаться не могла. Поэтому логически у сна мог быть только плохой финал.

Но это логически... У снов ведь уровней много – у меня возникает почему-то аналогия с блужданием по этажам недостроенного небоскрёба – стен и окон иногда не хватает, в полу зияют дыры – того и гляди – сорвёшься, будет падение – и окончится сон. Но если ты искусный "блуждатель" по снам, это случится не скоро и множество таинственных закоулков откроется.

Итак, я перескочил на другой уровень сна (этаж). Гонка оборвалась – я был один. Жалко, что мой спутник остался где-то позади – "притащить" его за собою я не сумел, потому что в тот момент в предыдущем сне он находился довольно далеко от меня – уводил за собой одну группу "преследователей" (в то время как я дурачил вторую).

Я огляделся. Да, я был один, но одиночество это на самом деле получалось не настоящим. Если сосредоточиться и вглядеться в окружающую меня бесформенность (этот сон ещё не "вылепился"), мелкие и размытые пятнышки приближались, обретали резкость и "включалось" действие. Если смотреть на каждую такую сценку не очень долго – её можно было "выключить" в любой момент и перейти к другой. Но затянув "просмотр" я рисковал стать действующим лицом. Плохо было то, что при "просмотре" трудно определить – хороший, добрый, светлый это кусочек сна – или он будет уводить в кошмар.

В этот раз сны, окружавшие меня, выглядели более-менее нейтрально. Двое опереточных Баб-Яг резались в карты (скорее всего – сон-пустышка, на две-три секунды), чуть дальше можно было войти в классную комнату, где школьники сидели за партами и клеили из бумаги домики, замки, башни, стены... Между рядами ходил учитель и наблюдал.

Я хотел пройти мимо – в дверь "недостроенного небоскрёба" – но зазевался, шагнул в стену и очутился в каком-то странном, потустороннем и призрачном месте, не принадлежавшем сну и яви – вокруг был туман, а посередине сидел человек – он расплетал плывущую мимо паутину – по всей видимости, сны – ощупывал её пальцами, проверял, пробовал – он искал что-то (или кого-то) – и сны текли дальше.

Повезло, подумал я. Теперь-то я тебя обойду стороной.

* * *

–Кофе, Ваше Высочество...

Димка кивнул.

–Простите... Ваше Высочество...

–Да?

–Вы только не сердитесь... Вы ещё маленький, а вы вчера вечером выпили большую чашку, и сейчас – ещё ведь утро... ведь...

Димка улыбнулся.

–Ничего страшного. Наши Мастера позаботятся, чтобы их ненаглядный принц не заработал гипертонию.

Служанка потупилась, убирая поднос.

–Простите...

–Наташа.

–Что, Ваше Высочество?

–Спасибо.

Ирог был прав, подумал Димка, оставшись один. К Димке раньше не приставляли слуг, так как в Ближних Мирах все утомительные дела обустраивались с помощью волшебства. Но здесь на силы магии полагаться не стоило – Ирог предложил Димке взять хотя бы служанку. Димка тогда возмущённо фыркнул – ему, во-первых, не хотелось выглядеть избалованным, во-вторых, не так уж много дел Димке приходилось делать самому, а главное – в его воображении служанка представлялась либо слащаво-раболепной, лебезящей тётенькой, вечно путающейся под ногами – либо холодно-педантичной унылой мадам из английских книжек.

Димка удивился, когда Ирог нашёл для него девушку лет шестнадцати – она смущалась Димки, как ребёнок, но при этом оказалась ловкой и аккуратной, и Димка гадал, что же такое наговорил о нём Ирог этой славной девочке, что она смотрит на Димку, будто на божество?

Вчера Димка действительно пил кофе после ужина – и почти сразу уснул. Сон получился беспокойный, снилось что-то невнятное – какие-то погони – куча пацанов на велосипедах пыталась поймать Димку и ещё одного мальчика, но преследователи уступали им в маневренности, к тому же этих вредин удавалось обманывать, разъезжаясь в разные стороны. Чем всё это кончилось, Димка не понял – он очнулся около полуночи и обнаружил, что свет не погашен, постель не разобрана, а он даже не разделся – как прилёг устало щекой на подушку – так и уснул.

Димка долго думал про этот сон. Он был уверен, что его союзник в гонке – именно Серёжка. Но почему всё получилось так сумбурно? Им не удалось поговорить, и Димка Серёжку даже не разглядел толком.

В момент, когда сон обрывался, они с Серёжкой мчались в разные стороны. Димка оглянулся и увидел Серёжку уже довольно далеко. Они повторяли срабатывавший безотказно почему-то уже который раз финт – разделялись, сбивая преследователей с толку – те путались и отставали.

Что-то неправильно... До бесконечности так продолжаться не могло.

Надо бы вместе! А они – то встречаются, то разлучаются... Какая бессмыслица! Они просто боятся, что в гонке по прямой враги окажутся быстрее.

Страх... Какая ерунда, кто может догнать Димку?.. Да, его-то не догнать... А Серёжку?..

Димка повернулся к окну. Белые башни и зубчатые стены – тоже белые – заслонили холмы и лес. Крепость росла с каждым часом. Вяйнямейнен пел, и замки из бумаги, сделанные школьниками на уроках труда, замки из пенопласта, пластмассы, картона – превращались в настоящие, приводя в трепет людей.

* * *

Ночи в пути, днём становятся лагерем. Меняются края и люди, и даже звёзды светят иначе. Караван движется неприметно, сторонится больших поселений и торных дорог. Одежды у путников простые, неброские. Кто видел их в пути – не догадается, что все они – маги, великие из великих, есть скераты, существа, чьи тела вмещают сотни сознаний, находящихся одновременно в разных Реальностях; и мерки – люди, имеющие в разных Реальностях множество тел. Этих замкнутых в себе созданий охотно берут на службу маги, однако покидать Ближние Миры они избегают – тут легче сохранять им свою целостность. Впервые многие из них покинули окрестности пещеры Рогота. А на самой большой лодке багровой глыбой светился в пасмурные ночи камень Гараха, легендарное вместилище Сил, одно присутствие которого искажает и смещает Миры, ибо мощь заключённых внутри камня загадочных сознаний-сил непомерно велика.

Запомнились Димке две остановки. Как-то, обогнув гряду снежных гор, лодки долго плыли над лесами, столь глухими, что ни прогалин, ни полян не встретилось – лишь мелькали изредка заросшие колючим терновником овраги. К полудню, однако, непроглядная чаща сменилась холмистой долиной, поросшей одной лишь травой. Лодки опустились. Тут и увидел Димка, что холмы обитаемы – там и сям то и дело отворялись маленькие дверцы, мигали окошки, чудные волосатые лица с круглыми чёрными глазками выглядывали оттуда, выглядывали – и прятались.

И была ещё остановка – когда маги не справились с внезапно накрывшей небо грозой. Ураган налетел – словно шквал в открытом океане, погасли ярко-зелёные пятна фруктовых садов и солнечные блики в прудах, и радуги в фонтанах – лодки шли над богатыми поместьями в полной жизни долине. Тучи сдвинулись, будто громадная диафрагма, задрожали палубы под ногами, дёрнулись... и весь мир соскользнул вбок, кто-то не устоял на ногах (слава богу, не сорвался и не разбился).

Димка на миг увидел себя совершенно в другом месте – какие-то барханы, пальмы...

Мастера Алдариона, неусыпно наблюдавшие за безопасностью принца, поспешили сместить его в иной мир. Уже спустя минуту бурю усмирили. Лодки, однако, нуждались в ремонте – опустились в людной местности, нарядной, праздничной – но, как оказалось, враждебной к чужакам. Не прошло и получаса, как из-за рощи ровными сверкающими рядами появилось войско. Мастерам Алдариона несложно было обмануть местных лордов – тем привиделось небесное воинство великой мощи, и час или более две рати стояли друг против друга – затем лодки починили, морок рассеялся, и Мастера продолжили путь.

Долгим, долгим был путь. Не трудным – без особых невзгод и тягот двигался караван двадцать семь дней, забыться в дороге не удавалось, изнуряло ожидание конца пути. А ещё – всё вокруг ежечасно напоминало путникам, что они идут из мест, почти райских, туда, где ни рая, ни ада, да и Бога самого не знают. Если в первую неделю лодки летели на ладонях попутного ветра, непогода их не коснулась, люди с радостными лицами смотрели им вслед, и расстояние было преодолено огромное – то к концу путешествия лететь почти не летели – плыли по воде, лодки слушались тяжело, неохотно, а ветры и облака магам уже едва подчинялись. Становилось холодно – почти круглые сутки то морось, то туман, раскисшая земля, лужи и серый свет. Уже не всякий Мастер мог одним усилием воли зажечь огонь, лодки пришлось бросить на берегу и остаток пути – небольшой, день-два – предстояло идти пешком. Камень Гараха оставили возле лодок – его масса в Окраинных Мирах приближалась к пяти тоннам, а лучи Силы, исходящие из его сердца, Мастерам почти не подчинялись и становились губительными для живых существ.

Люди в этой местности враждебно косились на чужаков. Мастера устали – круглосуточная охрана принца в таких условиях давалась тяжело.

В конце концов, даже Димка подхватил насморк – болел последний раз он очень давно, и заложенный нос казался ему отвратительнейшим недугом.

–Мы достигли той Реальности, в которую стремились, – сказал однажды утром Мастер-Навигатор. – Последние пять ночей корректировать курс было трудно, отклонение в пространстве составляет сто-триста километров.

–Всё-таки есть и хорошее, – заметил Ирог. – По моим наблюдениям, как мы и надеялись, Центр деформировался в нашу сторону, и мы не совсем беспомощны на этой земле.

–Как мы будем передвигаться? – спросил Мастер Конрад. – Как здесь передвигаются? Нас тридцать шесть – такой отряд не останется незамеченным... К тому же холода усиливаются – надо подумать об одежде, припасах и прочих "мелочах".

–Иначе говоря – научиться быть людьми, – вставил Ирог. – Да, всё это не сделаешь быстро... Что ты думаешь об этом, принц?

–Я вам всем очень благодарен, – печально сказал Димка. – Извините, конечно, что вид у меня кислый – просто мне казалось, что всё делается проще... Объясните мне, пожалуйста, почему так? Почему раньше было легко?

–Ты был один и шёл за путеводной нитью, тропинки тебе прокладывались сами – уж не знаю, как случилось, что Сила Центра дотянулась до самых окраин. Мы же движемся, взяв в проводники обрывки твоих воспоминаний – не всегда они точны, что-то в мирах изменилось, да и разница велика – тебе пройти или целому отряду. То, что ты добрался невредимым в такую даль в одиночку – либо случайность, либо небывалый импульс Сил...

–Знаете, – Димка вздохнул. – Может, это глупо – но иногда я устаю от того, что со мною разговаривают, как со взрослым.

–Простите, Ваше Высочество, вам непонятны объяснения?

–Понятны... Просто... когда я слушаю их, я становлюсь на время таким же сухим, как эти слова. Мне тогда хочется сделать какую-нибудь чепуху. Извините...

–Очень возможно, что принц прав, – сказал Конрад. – Я имею в виду – магия, это такая сфера, в которой сухие слова подобны соли на губах умирающего от жажды.

–А я никогда не любил "растекаться мыслью". Точность и краткость!

–Зачем же растекаться, милорд? Но порою язык образов лучше передаёт всё полноту идеи. Вот например я бы так объяснил ситуацию: впервые принц шёл словно через болота, но покрытые ряской топи были им даже не замечены, ибо тропу ему прокладывал кто-то, более могущественный, чем даже Алдарион. Теперь этот таинственный проводник исчез (или выжидает в стороне), а мы вынуждены идти – и не просто идти, а прокладывать безопасную дорогу – сами.

Димка улыбнулся.

–Хорошо... Так всё-таки, что же вы предлагаете делать?

–Для быстроты, принц, сподручнее открытость. Но силы у нас невелики, и народ может оказаться недобрым. По-моему, так разделиться на два отряда. А то и на три. Один – ведёт быстрый поиск и не особенно таится. Если объявятся враги – он сможет мобильно уклониться от встреч с опасным противником, а если попадёт на след – сообщит остальным. Главный отряд с принцем идёт скрытно, и его ещё прикрывает отряд разведчиков. Иначе говоря, так: один отряд ищет цель, второй отслеживает врагов, третий – охраняет принца.

Дело небыстрое – ни место, ни полное имя нам неизвестны. Что ещё?

–Ну, я, наверное, узнаю, когда увижу... – тихо сказал Димка.

Буран навалился внезапно. На ночь поставили шатры у склона лесистого холма, но солнце ещё не успело уйти за горизонт, как тяжёлые, тёмные тучи прорвались снегом – тот падал большими рыхлыми хлопьями, потом подул ветер, и за четверть часа ранние сумерки обернулись непроглядной мглой.

Высланный перед полуднем отряд разведчиков каким-то чудом вернулся – они привели лошадей – крепких, выносливых.

Готовить горячий ужин в неприспособленных для такого ненастья шатрах не было никакой возможности – огонь или гас, или грозил поджечь ткань. Поели хлеба и сыра, запили вином.

–Наша экипировка и припасы не рассчитаны на такое, – сказал Ирог. – Чем раньше мы начнём пополнять их, тем лучше. Я не знаю, в ходу ли здесь золото... Утром пошлём трёх-четырёх всадников на охоту – и столько же в ближайший посёлок.

Димка представил себе местный магазинчик, в который врываются люди в доспехах и кидают на прилавок золотые монеты... Ему хотелось присутствовать при этой сцене, однако он промолчал.

Ирог и так слишком осторожничает, подумал Димка. Будет просто здорово, если Всадники встряхнут застывший мир.

* * *

–Это – мак-поветрушник. Зёрнышки его мелкие-мелкие. Как созревают они в коробочках, ветер их рассеет далеко. И такая сила у этого мака, что спит человек один день и одну ночь...

С этими словами Олорин сорвал пышный алый цветок и нам подал – чтобы рассмотрели.

–Да не пора ль ужинать вам, зайчата? Идёмте, идёмте, уже тени вдвое вас длиннее, и солнце себе облака ко сну взбивает.

Хорош был цветок мак, но уж больно некрепко держались его роскошные, сочные лепестки.

–Что с ним делать? – спросил Димка.

–Как вернёмся – найди норку мышкину, да сунь в неё мак этот. Наутро возле мака ты непременно спящую мышку найдёшь.

Шли по кромке высокого обрыва. Слушали песни с высоких башен, чёрных на алом небе. Шумели внизу деревья и проглядывала блестящая лента ручья. Тёмным облаком заслонила полнеба стая птиц. Да на облаке поменьше летел птичий пастух – длинный плащ его развевался, и светлые волосы развевались, и руками он держался за ветер.

Птицы задержались над Островом, смялись передние их звенья, повернули: казалось, стая опишет дугу – но последующие летели и летели – прямо и прямо, сменив первых.

Всякий раз, возвращаясь, шли к Дому иными дорогами. Домом был замок посреди Острова. На западном берегу, высоком и изменчивом, то хмуром, то светлом, по вечерам ждал Олорин. Рассказывал и показывал нам всё, что мы сами могли видеть, но чаще почему-то не замечали.

Остров казался маленьким – встав на западном берегу, видишь и Дом, и даже башни на восточных скалах. Между ними и нами – холм, лесок и овражек. Да речка, да луг.

Но войди в лесок – окружит тебя дремучая чаща без края, без конца...

А за одним холмом умудрился спрятаться второй, за вторым – ещё десяток. Спустишься в овраг – выводит он в ущелье, а ущелье затеряется в горной стране. А река уносит в края незнаемые, а если в лугах застигнет туман, там выберешься в такие места, откуда и с орлиными крыльями не всегда дорогу назад сыскать.

Шли мы путями торными, травы густые касались плеч справа и слева, а дорога – утоптанная, наезженная – надёжна и безопасна. Порою пересекают её вымощенные белым камнем тракты. Димка спросил Олорина – какие это дороги?

–Это древняя дорога, – говорил Олорин. – Она одна, но встретишь её не раз, ведь дороги на Острове путаются и сплетаются похитрее нитей в рукоделье.

И был сильный ветер над Островом, такой, что поднималась водяная пыль с моря до вершин западных скал, и мы боялись стоять над обрывом, и побежали, а пыль и ветер, и даже ветки с деревьев мчались за нами вслед, и бежать было легко, а мы сами себе казались бесстрашными и всесильными.

Когда мы увидели древний тракт, мы взглянули друг на друга, крепче взялись за руки и свернули с обыкновенного пути.

И громко стучали наши сандалии по белым булыжникам – громче свиста ветра и рёва волн у скал. И море скоро совсем затихло вдалеке, а позже улетел прочь и ветер, так что остались только мы да удивительно тихие, прозрачные сумерки, такие сумерки, когда нет ни солнца, ни луны, и тьма ещё не опустилась.

Мы замерли, обнаружив, что тишина и полутьма красивы, красивы... Мы стояли, не расцепляя наших рук, порой задерживая дыхание.

Внезапно из-за скал, о которых мы и не знали, что они рядом, выглянула луна, рассеяв по долине, как бледно-золотистый иней, призрачный свет.

Протянулись тени – цепкие, чёрные, ломкие.

Долина была круглой, словно лунный кратер, оцеплённая горами. По какой бы дороге мы ни пришли сюда, дороги этой здесь больше не существовало – горы замкнули кольцо. Долина была каменистой, пустой, но посередине, будто перст великана, втыкался в небо тонкий и высокий камень. Тень его не слушалась луны, словно второе, невидимое светило плыло по небосводу нарочно для того, чтобы творить одну-единственную тень.

Мы – изумлённые – смотрели.

Тень от каменной иглы указала точно на луну.

Скалы таяли и втягивались в землю, будто когти.

С луной творилось что-то странное – она менялась до тех пор, пока не превратилась в огромный туннель в небе, в конце которого светилось яркое пятно.

Вверху открылись люки и со скрежетом опустились к нам железные цепи – каждое звено с мою голову.

Они повисли и качались – тихо, плавно – вдруг Димка потянул меня за руку и показал на эти цепи.

Качели...

Димка осторожно уселся на цепь. Я пристроился рядом. Цепи, качаясь, уносили нас вверх.

Никогда не забуду, как нарастало чувство высоты.

Я не знаю, как велика была сама высота – внизу я мало что видел.

Я не знал, что я так боюсь высоты.

У меня пальцы сводило судорогой и приходилось стискивать зубы, я скрючился, просунул одну руку в звено цепи, вцепившись в контрфорс, другою держал Димкин локоть. Мне стыдно было смотреть на Димку, но потом нас накрыла чья-то тень, и я задрал голову – что-то большое повисло над нами.

* * *

Нескончаемые и тёплые для этого времени года дожди, наверное, были виновниками сонного состояния – чашка кофе в девять вечера – а в десять уже неодолимо хочется спать. Сны уносят меня в страну заколдованных замков и лесов, в которых бродят странные существа. Моё слабое тело не позволяет использовать потенциал сознания в полной мере – проникнуть в Страну Сна я не могу. Я витаю над ней, тревожно ищу способ влиться в ткань её Реальности... Из снов я уношу обрывочные картины. Напряжение сознания вызывает к жизни мимолётных персонажей – только изредка мне удаётся придать им подобие Димки или – чаще – своё. И почти никогда – нас обоих одновременно. В эти недолгие минуты из каких-то дальних реальностей являются они, существующие взаправду, где-то далеко, бесконечно далеко от меня – они приходят в мою Страну, чтобы разыграть очередной сюжет – я же отчаянно ищу Силу, чтобы перенести их в свой мир, или остаться самому – там. Последнее – опасно. Я рискую – слишком сильно я связан с телом. Если я не сумею воплотиться там и порву нить здесь – я рассеюсь. Страшно. Я до безумия хочу быть с Димкой, но, наверное, смерть сильнее?

* * *

Город кричал – в нём не было мягких звуков. Даже когда, опадая, как исчезает яркая листва в бесцветьи октябрьского тумана, стихал дневной шум, в одиноких вскриках ночи – тревожных, куда-то стремящихся – не было покоя. Только один час – он длится приблизительно с четырёх до пяти утра – истинная тишина кончиком крыла касается улиц. В этот час у неспящих особенные взгляды. Даже люди видят многое – глубина и ширь пространств яснее, и силы земли, опасаясь, что тайны её будут раскрыты, исторгают из недр туман.

У самой границы городской свалки нищий горбун в жестяных банках из-под краски варил смолу. Смрадный чёрный дым в предрассветной свежести чувствовался за несколько кварталов, но никто не ходил сюда в это время суток.

Косматые, паршивые псы скалились на меня из-за гнилых коробок, ящиков и ржавых обломков машин. Когда я был на месте, горбун закончил варку и заливал смолою щели в сооружённой из хлама лачуге. В зубах его дымилась свёрнутая из листа календаря цигарка, на костре в кастрюле закипала вода – горбун будет варить на завтрак суп – а чуть поодаль из крохотного ящика перезвоном колокольчиков доносилась тихая и совершенно неземная мелодия.

Только эта шкатулка – и ещё книга в тайнике, написанная рукою Рам – у горбуна больше ничего не осталось из того, что могло бы выдать в нём карлика Осеннего леса у Двурогой горы. В книге не было магии – просто песни, мне непонятные. Горбун ничем не мог помочь мне – человеку, чья душа нашла судьбу в чужом для неё мире. Ничем – кроме одного. Когда я смотрел на него, я вспоминал то, чего никогда не было, и верил в то, что, быть может, никогда не случится.

Горбун не боялся людей – дорогу к его логову можно было отыскать только в этот единственный час перед рассветом, и даже случись такое, чужака разорвали бы в клочья псы.

Первые несколько раз я приносил карлику еду, но потом понял, что он в ней не нуждается и берёт из вежливости. Горбун, похоже, не видел существенной разницы между купленной в магазине курицей и дохлой крысой. Ел он раз или два в стуки, зато откровенно обрадовался махорке, которую я ему однажды купил наугад.

Сам он ни разу ничего не попросил.

–Бойся больших и чёрных теней в час, когда всё затихает, – прошептал он однажды мне. – Они шастают! Не с добром!

Когда я входил в его ущелье, образованное горами мусора, давно перегнившего и большей частью уже заросшего травой – город вдалеке отодвигался и исчезал, замирали перестуки колёс поездов по ближней ветке, и то ли ветром относило прочь миазмы отбросов, то ли колдовством...

Огонь у него горел всегда.

Порою чудились странные вещи – утро, серебристо-розовое, ясной свежестью омыты облака, роса искрится, и всё, что было тёмным, укрыто молочно-белой кисеёй, как будто встающее солнце снимает пенки, чтобы превратить их в туман, а туман – в облака и свет. Заиграет шкатулка, замерцает огонь – и вдруг мерещится закат багровый, блестки усталого солнца на волнах, вскрики птичьи и гул у скал – глухой и скорбный. Зовущий.

Однажды я шёл по заветной тропинке и услышал голос горбуна – ещё издали. Он был не один.

–И т-так огонь скачет, и т-так..! И вот так языком охватит, и вот так! А пузырьки в сосуде прозрачном – мелкие – и множество их! И мерцают, вверх летят, как звёзды, как миры...

Я ступил на видное место.

И шарахнулся перепугано куда-то в тень мальчишка в порванной одежке. Горбун посмотрел на меня, словно просыпаясь.

–Не бойся, Ручеек, это наш...

Беспризорник, подумал я.

Мальчик показался снова – и я удивился. Радость я не сумел и не хотел скрыть – мальчик не был беспризорником. По крайней мере, пока не был, что бы там ни имела на его счёт капризная судьба – домашний ребёнок, мягкие линии лица, взгляд – чуть испуганный, но не колюче-настороженный, не юркий, как у воришек, не бесстыдно-прямой, как у маленьких "волчат", не мутный, одурманенный отравами – просто детский, удивлённый и чуть опасливый, с всегда готовой оттаять надеждой: "кто ты? ты Друг?!"

–Всего неделю, как остался он один, – сказал мне горбун, словно вторя моим мыслям. Но я подумал ещё об одном – и ужаснулся:

–Чем же ты его кормишь?!

–Кхе... мм-м. – Горбун явно смутился. – Да вот... вроде бы и нечем... Тебя ждал.

–Ты когда ел последний раз? – спросил я, опустившись перед мальчиком на колени. Ладони у него были белые и холодные.

–Вчера. Или... позавчера.

–Я возьму его с собой, – заявил я горбуну.

–Иди, Ручеёк...

–Это ты его так назвал?

–Он смеялся во сне. Хорошо так, светло.

–Идём. Или тебя донести?

–Да я ещё не умираю, – улыбнулся мальчик. Взял меня за руку. И мы пошли.

Я удивлялся – снова и снова. Боль – если она была – не оставила следа на мальчике. Что бы с ним ни случилось... Но не казался он и мотыльком, мгновенно забывающим печали при первом тёплом луче.

–Непонятно... – прошептал я.

–Что?

–Так...

* * *

Страшно начинался сон.

Кругом пустоши – ни души, деревца тонкие, ветрами пообломанные, развалины стен, бурьяном поросших – и серо, и тихо. Потом гром гремит – далеко очень. Я бегу, а земля подо мной падает. Не земля, я неправильно выразился – Земля.

Упал я, тяжело упал. Больно мне было, и я не то плакал, беззвучно мыча, не то просто по земле катался.

Очень медленно разжимала челюсти боль. И уже не от самой муки зубы стискивались, а от того, что слишком уж долгая она.

Потом утихать стало. Поднялся я – на мне плащ – чёрный поверх, снизу алый. Весь я в чёрном – только пояс серебрится, огнём бегучим блестит. И в волосах обруч серебристый, ледяной.

Осмотрелся я – пыль улегается, сносится ветерком, похрустывают обломки замка древнего, будто зуба великаньего, гнилого. Что-то тлеет, дымы по-над пустошью стелятся. Кости торчат, руки, тулова, ноги – почти живые ещё. Пока шёл – меж руин – чуть на глаз человеческий не наступил, дурно стало, отвернулся, рот зажал, стоял минуту...

( 1998 г.)

*Пояснение (сентябрь 2016):

Прошлой зимой, обнаружив, что не могу двигать дальше новые Истории, решил вернуться к работе над сусеками. За почти тридцать лет маяния дурью сусеков этих скопилось много, но практически всё, сколько-нибудь удобоваримое и даже как бы вовсе уже не варимое, я оттуда давно уже выцарапал. Остались совсем уже невразумительные обрывки и опусы, не просто не имеющие литературной ценности, но уходящие куда-то в отрицательные и иррациональные величины. Так, я периодически порываюсь набрать «Золото Звёзд» или «Тени холмов» – но всякий раз глажу себя ласково по голове и говорю: ну-ну, батюшко, чего-й-то ты удумал, сдурел, пень стоеросовый!? Узбагойся, пойди, выпей чё-нить, сосни...

Свойство этих Тетрадей, что скопились в глубоких и тайных подвалах Альфарии, таково, однако, что иной раз, открывая ту или иную в каком-нибудь случайном месте, ты вдруг попадаешь на рассыпанные в былые времена щедрою рукою обрывки истинной магии и древнего света, и порою тебе кажется, что это непременно должно быть сохранено, а на мнения туполобых идиотов нам всегда было плевать, не так ли, моя прелесть?..

Так, конечно же, так, да вот беда – только ты запустишь пальцы в эти сокровища, только начнёшь их бережно выуживать и раскладывать их в корзинки и ящички, как вдруг магия гаснет, и ты видишь пустые, примитивные словеса, видишь бесконечно раздутого от чувства собственной исключительности типчика, которому бы надо было в то время баб за попы щипать, а он про вселенные рассуждал...

И всё же эта Тетрадь оказалась особенной.

Раз за разом я не выдерживал и открывал её, обнаруживая в ней странное. Там слишком много волшебства, чтобы я мог его просто оставить и дальше лежать в забвении, пока последние протоны Вселенной не исчахнут, и чёрные дыры и рассыплются в пыль. Да, с нею происходят те же инфляционные пакости, когда заклятия и песнопения, ещё вчера оживлявшие каменных истуканов, сегодня выглядят всего лишь пресно-едким цементным крошевом. А затем они снова начинают светиться в темноте, снова ты не выдерживаешь и пальцы тянутся, хищно подрагивая, записать это, расправить спутанные строки, очистить копоть и окружить еле уловимые отзвучия чуткой тишиной...