Текст книги "Метод практики: природа и структура"

Автор книги: Сергей Щавелёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Глава 4. ТРУДОВОЙ РЕЦЕПТ

«Мы не можем ждать милостей от природы, а чтобы взять их у нее, надо, разумеется знать их точные рецепты…»

В.В.Ерофеев. Москва – Петушки. Поэма.

С одними идеями, даже самыми распрекрасными, на практике далеко не уйдешь. Чтобы заключенное в идее потенциально практичное знание достигло функциональной зрелости, готовности к деловому использованию, оно нуждается в дальнейшей конкретизации, детализации, спецификации применительно к условиям места и времени своего осуществления. Таким требованиям удовлетворяют другие логические формы выражения знания, из которых именно на практике особенно распространен трудовой рецепт. Благодаря, в частности, ему та иди иная удачная идея, либо целый «букет» идей развертывается в надежную программу рациональных поступков практика по достижению желаемого им результата.

Рецепт настолько «весомо, грубо, зримо» представляет собой практическое со– и познание, что в философско-методологической литературе оно нередко полностью отождествляется с ним. Так, автор первого специального очерка гносеологии рецепта Ю.М. Бражников усматривает в нем родовую природу сознания практиков. Процессуальные предписания, – пишет он, – дают перечень практических действий с правилами ах осуществления, порядка следования, мер предосторожности и т. п. Такое содержание образа практического сознания явно выражает его рецептурный характер, что является главным и существенным его признаком вообще»¹.

Насчет существенности, даже незаменимости рецептурных предписаний для вполне определенных стадий, уровней или же направлений практики спорить не приходится. Однако мы явно обедним понятие практического познания а, тем более, сознания, если сведем их к рецептурности. Вместе с тем, при таком подходе к рецепту ускользает его собственная познавательная специфика. А ее, думается, нужно искать не в любой области практики, но, прежде всего в традиционных сферах физического труда, вообще материального производства, технического конструирования и эксплуатации различных механизмов и машин, строительства, врачевания и бытового обслуживания людей. В общем, там, где целесообразная деятельность поддается достаточно строгой локализации во времени, а в пространстве, схематизации нужных шагов и ручных операций человека с предметами. Объектом рецептурного знания служат вещи, их свойства и отношения между собой и к человеку.

Даже если мы согласно рецепту манипулируем с человеком, тот при этом мысленно опредмечивается, превращается в такой же отвлеченный для труженика /скажем, врача узкого профиля/ объект, как безгласная и бездушная вещъ-заготовка в руках ремесленника. Сам по себе человек, а тем паче различные сообщества людей отображаются и отчасти программируются не рецептами, но более сложными формами научного и практического знания. Попытки схематической регламентации слишком масштабных и сложных моментов общественной практики придаст понятию рецепта негативный, а то и прямо одиозный характер /вроде «рецептов построения коммунистического общества» или, наоборот, насчет того, «как стать миллионером»/. Сказанное вовсе не умаляет значения рецепта там, где без него не обойтись – при целенаправленном распоряжении веществами и вещами, орудиями и устройствами, их качественными и количественными параметрами; сложными, но исчерпывающимися на практике взаимосвязями между собой и с человеком – их творцом и потребителем.

Распространяя рецептурность за ее действительные пределы, многие авторы путают практическое /действенное, материально-реализуемое/ знание со знанием методологическим /предписывающим, заставляющим/. А ведь это далеко не одно и то же. Метод, как известно, присутствует – да еще как – и за гранью собственно практики, в духовном производстве, прежде всего – научном. И знание по форме теоретическое, /т. е. описывающее, объясняющее/ достаточно широко представлено не только в науке, но и на практике, особенно ее «верхних этажах» вроде политика или педагогика. Так вот, рецептурность, скорее всего – начальный этап методологической, т. е. нормативной организации какой-бы то ни было деятельности, включая практическую в обеспечивающее ее познание точнее говоря, в логической структуре рецепта теоретизированное в какой-то мере знание объективных свойств и отношений, подлежащих преобразованию или иной обработке предметов подчинено знанию методическому – содержания и порядка приемов в операций того воздействия. Перефразируя сказочную формулу, можно выразить любой рецепт присказкой: «Поди туда, знаю куда; сделай то, знаю что».

Методологическая первичность рецепта прослеживается как историческом, так и в актуально-логическом планах. Изучены они надо сказать, неравномерно. В абсолютном большинстве трактующих «тот вопрос работ /В.Л.Рабиновича, Т.Райнова, Д.Б.Харитоновича и др./ речь идет о рецепте как форме донаучного или антинаучного, магико-мистического знания, старинного ремесла, укорененного в архаичных, традиционных цивилизациях. Здесь же показаны тонкие связи рецептурных норм былых времен с духовной культурой западно-европейского и русского Средневековья². При всей важности данных аспектов проблемы рецептурного знания, ими нельзя ограничиваться. Иначе сложится неверное впечатление о безнадежной устарелости рецептурной формы познания вообще. Между тем она от эпохи к эпохе наполняется все новым и новым содержанием. В наши дни, по ходу научно-технической революции, рецепт в виде так называемых «ноу-хау», прикладных технико-технологических инструкций играет по-прежнему очень важную роль в организации материального производства, иных областей практики.

Лат. «receptum» означает «взятое», «полученное», «принятое под защиту», «обязательное» для выполнения. Этимология тер мина в этом случае хорошо передает его основные значения сегодня. В самом общем смысле слова рецептом называются указания о способе изготовления чего-либо; советы, как надо действовать в определенной ситуации; наставления насчет безболезненного вы хода аз затруднительного положения. В житейском обиходе это выражение чаще всего связано с врачебным предписанием, отсылающим пациента в аптеку. Однако строго, понятийно говоря, рецептура обслуживает многие другие участки прикладкой, массовидной практики. Чтобы подчеркнуть категориальное положение обсуждаемого определения, мы предпочитаем говорить о трудовом рецепте. Имея в виду символическое /качественное, на национальных языках, либо количественное, формально-математизированное/ обозначение оптимальной схемы практических действий, годной в стандартных условиях. С позиций такого определения речь может вестись о рецептах технологических, промышленных и сервисных, художнических и артистических, кухонно-поваренных и оздоровительных, даже о рецептах житейской мудрости и личного обаяния, хорошего тона в поведении человека.

Общие особенности рецептурно оформленных познаний усматриваются в следующем.

В гносеологическом плане рецепт отражает трудовую или же досуговую /что не меняет сути дела/ ситуацию настолько, насколько это необходимо для успешного действия в ней, ради скорейшего преобразования объекта деятельности нужным образом. Не шире, и не глубже, но и не менее того. Пафос рецепта, его философия – в минимизация познавательных и физических усилий его владельца, гарантии их успеха.

Но вряд ли справедливо на таком основании относить рецептурное знание целиком к феноменологии практики. Рецепт скользит по поверхности тех явлений и процессов, которые подчиняются работнику и без глубоких и широких познаний. Допустим, опытная хозяйка учит девочку готовить какое-то блюдо. Сведения по физике и биохимии процессов, протекающих в аппетитно пахнущей кастрюле, тут не потребуются. Они просто лишние, только отвлекут внимание повара от его труда. «Возьмите, помойте, порежьте, положите, залейте, сметайте, варите» и т. д., и т. п. – так живет кулинарный рецепт какой-нибудь госпожи Елены Молоховец из ностальгической «Книги о вкусной и здоровой пище».

Иное дело рецептура современного промышленного производства. Допустим, химического, биотехнологического или же компьютерного моделирования, чьи правила и искусственные языки по сути ни что мое, как рецепты. В подобных наставлениях учитывается многое из сущностной природы ингредиентов желаемой продукции и задействованных на рабочем месте человеческих возможностей.

Однако даже в самых сложных, когитоемких своих проявлениях рецептура, в отличие от научного или инженерно-технического знания в полном его объеме, не раскрывает как таковых законов строения, функционирования и развития соответствующих объектов. Сам автор рецептурных рекомендаций – ученый или практик – может и, чем дальше, тем больше, должен знать такие законы, насколько они известны науке и практическому опыту. Однако в рецепте фиксируются далеко не все известные, а только те особенности объекта, что необходимы для эффективности воздействий на него со стороны человека. Так, в рабочей схеме любого теле– или радиоустройства приводятся только внешние данные о принципах его исправного функционирования, но отнюдь не сведения о физической природе соответствующих микроволновых и прочих процессов. На какой бы теоретической /научной/ или даже магической /культовой/ основе ни строился рецепт, сам по себе он сугубо прагматичен, операционален, «приземлен».

В интересной диссертации С.Ф.Денисова, посвященной обратному влиянию рецептурного знания на генезис теоретических схем естественных наук, пересмотрено распространенное в философской литературе мнение о несовместимости рецепта с понятием «истина». С точки зрения этого автора рецептурная /инструментальная/ истина все-таки есть. От истины классического /научного/ типа она отличается выдвижением на первый план операциональных своих компонентов, а также отсутствием формальных признаков научной рациональности /именно, доказательности, обоснованности, логической стройности и т. п. характеристик знания/. Данное рассуждение подкупает проницательным различенном эффективности самой практики и эффективности ее рецептурного отражения и предвосхищения. Практика как таковая характеризуется нужностью, полезность», успехом, удачей и т. п. показателями, но вовсе не истинностью или ложностью. Последнее определения пряма ними лишь к человеческому знанию о ней. Так что «рецептурное знание воспроизводит наиболее существенные характеристики практики, в том числе, а эффективность. Поэтому эффективность может быть рассмотрена как гносеологическая категория, но только в структуре рецептурного знания»³.

Иначе говоря, практика вводится в теорию познания /в качестве понятия одного из критериев его истинности/, но не в само познание, каким бы прикладным оно ни было. Рецепт истинен настолько, насколько объективно он передает субъективные намерения и, главное, способности человека по преобразованию или вообще освоению природы и общественных отношений. Научная истина идеализированно воспроизводит закономерности некоторого объекта. Истина же практическая, в особенности же рецептурной расфасовки, отражает со сходной степенью абстрактности податливость объекта человеческим усилиям, возможности людей подчинить его своим собственным целям. Рецепт, собственно говоря, это знаковая модель определенного отрезка практики, его мысленная схема.

Еще резче, нежели в гносеологически специфической истинности контуры рецепта проявляются в его отчетливо методологической правильности. Рецепт вообще максимально методологичен – в отмеченном выше смысле метода как орудия субъекта. Любая рецептура предполагает тщательный отбор а строгую последовательность рекомендуемых и, следовательно, совершаемых действий. Для конечного успеха значима любая, даже самая мелкая деталь подобного алгоритма труда. Готовый рецепт мало поощряет импровизацию со стороны его применителя.

Конечно, периодически придумываются все новые, более производительные или просто чем-то более подходящие людям рецепты. Но и самый модернизированный по содержанию рецепт носит типовой, стандартный по своей логической форме характер. Личностные привнесения, ситуативные поправки редко меняют структуру рецепта сколько-нибудь существенным образом. Нередко напротив – самодеятельность рецептом прямо запрещается /как во многих врачебных назначениях или технических инструкциях/. Сила рецепта именно в точной подогнанности его под вполне определенные обстоятельства деятельности. В нем, как правело, спрессован опыт целых поколений профессионалов, множества трудолюбивых голов и умных рук человеческих.

В замечательной поэме Дмитрия Кедрина «Зодчие» образно запечатлено чередование строгой каноничности ремесленных рецептов и их периодического обновления, превзойденная. По заказу Ивана IV «двое русских старателей» возводят прославленный в будущим храм:

 
«Мастера выплетали
Узоры из каменных кружев,
Выводили столбы
И, работой своею горды,
Купол золотом жгли,
Кровли крыли лазурью снаружи
И в свинцовые рамы
Вставали кусочки слюды…»⁴
 

По известной легенде положительный ответ мастеров на вопрос грозного царя – «А можете ль сделать пригожей, благолепнее этого храма другой, говорю?» – обернулся приказом ослепить зодчих – «чтоб в земле его церковь стояла одна такова». Эта легенда может быть истолкована, между прочим, как метафора противоречивости рецептурного знания. Каждый рецепт в отдельности замкнут и неэквивалентен другому рецепту, как и продукт своего применения – шедевр мастера. Однако череда рецептов бесконечно отрыта для инновационных превзойдений мастерами самих себя и конкурентов. Дамасский булат, древнерусская иконопись, скрипки и виолончели Страдивари, охотничьи ружья фирмы «Зауэр и сын в Зулле» и т. п. вершины штучного труда остаются непревзойденными – во многом благодаря соответствующей рецептуре.

Более выгодный рецепт внедряется в производство только после предварительного сравнения со всем наличным рецептурным фондом данной сферы деятельности. Специальные патентные, лицензионные службы всех цивилизованных стран мира контролируют этот информационный процесс. Редкостный рецепт – валютно конвертируемое такие. Оно стоит дорого, а по сути – бесценно.

В доиндустриальных же, архаичных обществах рецептуры важнейших профессий /вроде кузнечной или гончарной/ веками, а то и тысячелетиями остаются без коренных перемен, будучи освящены авторитетом прадедовской традиции, религии, классово-кастового разделения труда. Внутри канонизированной, чаще всего – засекреченной от посторонних рецептурности практическое познание на какое-то время останавливается, застывает. Но для рецепта нет него обидного в том, что это – чужое, полученное от предшественников или современных субъекту труда наставников знание. Любой производительный труд к моменту начала определенного своего цикла нуждается в уже готовом подходе, вполне решенном способе своего осуществления. Такую определенность и дам проверенные рецепты. Они на какое-то время освобождают практиков от необходимости «изобретать велосипед» или даже «колесо», экономят их жизненную, в том числе познавательную энергию для более возвышенных и нужных целей. В рецептуре воплощен здоровый консерватизм практики, ее, если угодно, «методический инстинкт». Лучшее для практики может быть врагом хорошего. Во всяком случае, рецептурное знание обеспечивает собой те моменты и направления предметной деятельности, которые поддаются методологическому нормированию в наибольшей степени.

Рада быстрейшего, форсированного развития и разнообразия практического познания применяются иные, усложненные методологические формы, к рассмотрению которых мы и переходим.

Глава 5. МЕТОДИКА И ТЕХНОЛОГИЯ ПРОИЗВОДСТВА

«А технику этого дела вы знаете?»

И.А. Ильф, Е.П.Петров. «Двенадцать стульев».

Средства практического познания достаточно разнообразны. В начале осмысления той или иной задачи, встающей перед ним на работе, вообще в жизни, практик, явно, развернуто, или упрощенно, частично формулирует проблему, вдет подходящие идеи, выдвигает исходные принципы. Сам процесс изучения условий и способов дальнейшей деятельности, выявления путей решения социально-практической задача предполагает систематизацию известных фактов, выдвижение рабочих гипотез /версий/ и их инструментальную проверку, подбор соответствующих рецептов получения нужных продуктов, вообще результатов. Разного рода подручные для практического действия знания выражаются с помощью целого ряда малых форм фольклора ада перлов народной мудрости вроде пословицы, притчи, прибаутка, анекдота, афоризма и т. п. Для оперативного управления напряженной работой в трудовом коллективе широко используются средства невербальной коммуникации вроде жеста, мимики, позы, интонации, графической схемы, карты, условного знака, других символов и т. д.

Россыпь отдельных форм приобретения и выражения прикладного знания нуждается применительно к отдельном направлениям и моментам практики в их объединении, согласовании. Одной из самых распространенных именно на практике форм синтеза методологического знания выступает методика.

Вообще-то методичность как общее определение деятельности означает строгую последовательность, размеренность, упорядоченность различных ее отрезков; соответствие орудий и усилий, к ним прилагаемых; аккуратное исполнение заранее намеченного плана. Методичность в мыслях, а действиях, по И.Канту, противостоит беспорядочности, фрагментарности, спазматическим метаниям мысли, капризам вола. Великий гносеолог считал методичность первостепенным признаком правильного познания: «Размышление должно соответствовать всякому чтению и изучению, и око необходимо для того, чтобы сначала произвести предварительные исследования, а потом свои мысли привести в порядок или расположить по методу»¹.

Принято считать, что обыденное сознание и поведение согласно определенно своему не методично, бессистемно. На мой взгляд, порой это в самом деле так, порой – нет. Тут все зависит от характера человека, устраивающего свой быт, а также от особенностей того или другого бытового занятия. Стиснутый непосильными обстоятельствам «маленький человек», рядовой гражданин допускает время от времени противоречивые шаги, путаницу мыслей и чувств. Особенно часто – по вопросам периферийным, запредельном собственно быту /вроде политики, науки или искусства/. Ну вряд ли спорадическая сумятица душ может считаться категорическим императивом самой по себе повседневной казне. Рачительный дачник /литературный пример обывателя/, взявшейся хаотично обрабатывать свой земельный участок; добросовестный домохозяин, не владеющий методиками эксплуатации, а ремонта бытовой техники; любые другие карикатурные персонажи быта, похожие на кэрроловского «сумасшедшего шляпника», очень скоро окажутся у разбитого корыта. Даже макияж модницам выполняется строго последовательно, не говоря уже о выкройках их нарядов. Примеры посильной житейскому рассудку методичности не трудно умножить. Пусть идеи и навыки, рождаемые в горниле быта чаще всего мелковаты, зато они массовидны и востребуются каждый день.

Конечно, куда масштабнее и строже методичность осуществления специализированных до профессионального уровня практик. Это определение даже прямо фигурирует в названиях многих из них. Так, методическим называется артиллерийский огонь, ведущийся постоянным темпом. Печь для нагрева металлических заготовок перед прокаткой, ковкой или штамповкой именуется методической потому, что болванки в ней проходят последовательно через зоны предварительного подогрева, сварочного нагрева и томильную /выравнивая температур в заготовке/. Целая отрасль в педагогике, формирующая правила обучения определенной учебной дисциплине, является ее методикой. Ответвление протестантской религии – методизм – изначально отличался особенно строгим совладением христианских заповедей и точным выполнением церковных обрядов и предписаний. На практике встречается немало синонимов методичности при пении тех или иных профессиональных занятий: регулярность /войсковых подразделений, садово-парковых посадок и т. д./; регулярность /устройства механизмов и машин, выражения полезных дулу идей/; правильность, поступательность, последовательность, четкость, четкость и т. п. названия логически выверенных действий и мыслей по их поводу.

Во всех этих и многих подобных своих образцах методичность /в смысле организованности/ выступает универсальной характеристикой целесообразной деятельности, в том числе познавательной. Однако методика – не только сквозное качество, отличающее любую сознательно упорядочиваемую деятельность, но и вполне определенное, самостоятельнее средство осуществления таковой.

Необходимо сопоставить и различать, понятен «метод», «методология», «методика».

В узком, собственном значении термина, методика – важный способ научного и практического познания, неотъемлемый элемент их методологий, /т. е. метода в собирательном смысле/. А именно – законченная совокупность отдельных логических форм и частных методов выполнения каких-либо определенной работы по изучению или преобразованию действительности. В составе некоторой методики каждый отдельный способ действия решает узкоспециальную, конкретную задачу. Любая методика, собственно, и представляет собой запрограммированный некоторой целью познания или всей практики набор и последовательность локальных приемов и операций мысли и внешнего действия. Она воплощает микроструктуру метода, понимаемого как весь путь достижения целя. А составляющие саму методику различные частные методы имеют малый масштаб, подчиненное значение в состав методологии.

Скажем, у истоков современной экспериментальной физиология и психологии лежали различные методики объективного изучения скрытых от невооруженного взгляда закономерностей нервной системы и психики. Тут и методика лабиринта для животных с пищевым подкреплением их успешных действий по выходу из него, придуманная 3.Торндайком; и методика наложения желудочной фистулы на живую собаку, прославившая И.П.Павлова; и методика выработка двигательных реакций у животных по В.М. Бехтереву; и методика язям для крысы /или голубя/ с рычагом и самописцем Б. Сканнера; некоторые другие. Перед нами тут все разновидности одного и того же оригинального, комплексного метода – лабораторного эксперимента. В каждой из них сходные идеи и понятия /«рефлекс», «поведение», «сигнальный раздражитель» и др./ всякий раз своеобразно соединяется с такими методическими процедурами /фрагментами общих методов/, как моделирование, наблюдение, измерение, аналогия и др.

Похоже устроены методики практического познания, Допустим, диагностика заболеваний в медицине подразумевает стандартный набор приемов осмотра пациента и списания его симптомов /анамнез/; лабораторного анализа состояния различных подсистем его организме, контроля за результата врачебных манипуляций и прогнозирования будущей степени здоровья, лечебно-профилактических рекомендаций /эпикриз/. Каждый из этих моментов врачебного познания осуществляется благодаря разнообразным методикам традиционной и современной; отечественной и зарубежной; консервативной, оперативкой и профилактической медицины.

Как видно, всевозможные формы и методы познания и преобразования реальности именно в составе методики практически (функционируют, входят в непосредственный контакт с объектом изучения труда. Исследовать, отлаживать, даже опробовать какой-то можно и по отдельности от других. Этим, между прочим, и занимается методология как единая система общетеоретических принципов, философских и специальных методов человеческой деятельности как учение о всех них. Но в своем действии, действительном применении методы или их составные части оказываются только методически субординированными. «Методика, – объясняет Г.А. Подкорытов, – это рекомендации по созданию систем исследовательских приемов»² и, добавим, трудовых операций.

Методика и методология, таким образом, близки, неразрывны, но не тождественны. Всевозможные методики подчинены по своему характер и целям соответствующий методологии целей научной дисциплины или отрасли практики. Однако сама ста методология существует лишь ради выработки эффективных методик и их дальнейшего совершенствования. Разнообразные методики, их использования – та самая тактика науки или практики; их техническая, что называется, сторона, благодаря которой, через которую только и осуществляется методологическая стратегия исследования мира и управления жизнью человека в нем. С помощью методики различные средства мысли и действия увязываются друг с другом в пространстве и времени поступка; находят свое место в контексте живой деятельности.

Сойдемся для иллюстрации на взаимоотношение методологии и методика в юриспруденции, где познание особенно тесно связано с нашей жизнью, «здесь методика /юридическая техника/ выступает как средство применения правовой науки я законодательной практика на опыте их дальнейшего осуществления. Правовая наука и практическая политика /законодательная и исполнительная власти/ выдвигают задачи, которые разнообразная юридическая техника /административная, судебно-процессуальная, арбитражная и т. д./ должна реализовать. Причем не как-нибудь, не стихийно, а в строгом соответствия с общими принципами правового государства, с пониманием сущности закона как гарантии гражданской справедливости. Тонкости и зацепки юридической методика не должны приобретать самодовлеющего значения в ущерб сути правовых норм, духу справедливости. Иначе технизированный правопорядок обернется бездушным лицемерием, потеряет свой смысл, как в «Процессе» или «Замке» Ф.Кафки.

Предопределяясь методологией, методика, В свою очередь, воздействует на свою «наставницу и покровительницу», побуждая ту к развитию к расширении «арсенала» средств познания и предметного действия. Забракованные практикой методической работы принципы и нормы таковой меняются на более, по идее, совершенные. Без обратной связи с опытом своего применения в виде методик методология никчемна. «Частого» методолога Э.Гуссерль справедливо сравнивал о сумасшедшим точильщиком, который не переставая точит нож и, в конце концов, стачивает его о точильный камень, так и не употребив в дело. Практичность методологии поверяется успехом методик, ее представляющих.

Методическая регламентация всякого познания и мышления, в том числе практического, безусловно необходима. Однако она имеет свои пределы. Точнее – должна их иметь в разумном варианте осуществления деятельности. Попытка тотальной регуляции исполнительской работы по применению методик не так уж редко предпринимаются руководителями различных областей практики – директорами промышленности и сельского хозяйства, командировками воинских подразделений и законодателями, режиссерами искусства, родителями и педагогами. Цель в большинстве случаев ставится благая – исключить из практики ошибки, особенно пагубные. На деле спектр мелких ошибок в самом деле обычно сужается, создавая при этом иллюзии безопасности. Параллельно растет угроза более серьезного, трудно исправимого промаха, поворота в тупик всей деятельности.

Яркий пример тому – катастрофы последних лет на море, одой из которых эксперты считают инструктивно предусмотренную скованность инициативы капитана судна и особенно его помощников по управлению кораблем. «Как стерильность среды подавляет иммунитет, так и тотальная регламентация подавляет творческую активность людей, взаимную страховку, ведет к падению профессионализма»³, – предупреждает опытный судоводитель.

Методичность познания и практики не должна перерастать в мелочность, в рабскую зависимость от логики метода. Самый совершенный метод не должен отрываться от творчества по его реализации, совершению. Методологический педантизм опасен точно также, как анархический отказ от всякого метода.

Практика познания и вообще труда предполагает меньшее или большее усовершенствование, отлаживание методик. Ни одна из них не предусматривает всех нештатных ситуаций, «вводных», как говорят военные. Художники скажем, знают: «Метода хороша для тех, кто учится. – Изрек Аристид Майоль. – Но если в вас есть искра таланта и вы наделены воображением, можете обходиться без метода, вы изобретете собственную манеру»⁴. Выражаясь менее категорично, надо сделать вывод о самостоятельном, творческом отношении к выбору, применению и улучшению методик со стороны их талантливых и действительно умных владельцев.

Соизмеримость методологического знания по шкале эффективности, утилитарно понимаемого прогресса деятельности еще больше сказывается в таком понятии, как технология. Оно очень Слизко к понятию методики. Многие авторы не без основания ах отождествляют, пользуясь «бритвой Оккама». Оба этих термина отражают структурно-функциональную расчлененность и организованность некоего цикла человеческой деятельности; координацию исследовательских и исполнительских элементов действия. По сравнению с методикой в технологии, пожалуй, ярче выражена предметная, преобразующая направленность метода. Технологические процессы подразумевают обработку, изготовление, перемену состояния, свойств, формы или содержания некоего материала, сырья, полуфабриката. Технология чаще всего ассоциируется не с научном исследованием или деятельностью вообще, как методика, но с производством материальных благ или других практических услуг людям.

Технологическая организация средств и способов деятельности, преобразование вещей, их свойств и отношений в человеко-машинных системах /технология-1/ отражается и программируется соответствующими знаковыми моделями, инструктивными текстами /технологня-2/, изучается специальной дисциплиной о совершенном с инженерной, конструктивной точка зрения производственном процессе /технология-3/.

Взятая в целом, как особая форма научно-практического знания, технология, на мой взгляд, все же пошире методики – охватывает не только приемы и способы, /в том числе мысленные, познавательные/ прямого освоения некоторого объекта, но и все остальные фазы деятельности с ним, подготовительные, побочные и подытоживание. А именно, – поиск, добычу, предварительную обработку сырья транспортировку, складирование, хранение; конструирование налаживание и ремонт технических средств труда; утилизацию его отходов; распоряжение готовым продуктом информационного или же материального производства.

В составе любой технологии сочетается знания теоретического плана /о свойствах и закономерностях природных и социальных явлений/ и знания методологической направленности /о наиболее эффективных, экономических и гуманных действиях человека с теми явлениями/. Технологическое знание – основной канал взаимной связи теории и практике, науки и производства. Один из ведущих западных «технологоведов», Э. де Боно определяет свой предает предельно как «производство чего-то полезного людям с помощью знания»⁵. Технолог, по его образному утверждению, – это менеджер импресарио знаний, из которых составляется своего рода форма или оркестр с четким распределением функций, ролей. Создатель и пользователь технологии накладывает научные или профессиональностью практические по происхождению знания на свой производственный, жизненный опыт, личике умения и навыки труда и претворяет это знание – полуфабрикат пользы в нужное, эффективное действие.