Текст книги "Метод практики: природа и структура"

Автор книги: Сергей Щавелёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Часть вторая
ФОРМЫ ПРАКТИЧЕСКОГО ПОЗНАНИЯ

«Есть тонкие властительные связи

Меж контуром и запахом цветка.

Так бриллиант невидим нам, пока

Под гранями не оживет в алмазе».

В.Я.Брюсов. Сонет к форме.

Относя метод к формально-структурной стороне познания, я имел в виду широкое, обобщенное значение понятия логической формы. То значение, за которым стоит весь формализованный до известной степени мыслительный аппарат получения и развития знаний, инструментарий сенсорики и логики, в той же самой степени независимый от бесконечно разнообразного содержания этих познаний.

В узком же /или, как раньше говорили, – тесном/ своем значки форма знания обозначает не любую и не всю внешнюю организацию мыслительного процесса, но некоторые типичные разновидности таковой. В данном метагносеологическом контексте логическая форма сопоставляется уже не с содержанием, а с методом познания. В соответствующем разделе курса философии говорится: «формы и методы познания». Имеется в виду: методы обеспечивают у исследования, процедурно опосредуют, продвижение мысли по пути к желаемому результату – истине, пользе, гармонии. Тогда как формы знания в таком контексте выражают итоговые результаты того же самого интеллектуального движения. Методы в этом случае можно сравнить с орудиями, средствами умственного. А отдельные логические фермы уподобить упаковочному материалу, что называется таре при расфасовке и хранении его, познавая, продуктов.

Методология поэтому обычно определяется как совокупность не только способов /методов/ познания, но и форм организации, фиксации получаемого благодаря применению методов знания.

Разумеется, то знание, которое откладывается в «емкостях» логических форм, в дальнейшем может и должно быть включено в продолжающийся процесс познания, т. е. приобрести операциональное, собственно методическое значение.

Применительно к научному исследованию типичные формы мысли изучены и классифицированы подробнейшим образом, не хуже методов. Под названием «Методы и формы науки» или похожими «шапками» моими предшественниками и коллегами издано несколько десятков содержательных работ. Из них явствует, как научная теория связывает с точки зрения определенных идей и принципов отдельные факты, располагает понятия, суждения и умозаключения, а также проблемы, гипотезы и концепции в такую систему знаний, которая позволяет истолковать существующее и предвидеть будущее положения вещей, их свойств и отношений; сформулировать законы бытия.

Выделенные и однопорядковые им элементы логико-методологической структуры науки отличаются друг от друга не тем, что в одних отражаются те объекты, а в других – эти. Нет, они один и тот же объект, одинаковый фрагмент действительности отображают различными способами, на разных уровнях, со всех сторон его бытийной организации. Каждая форма научного познания суть специфическая комбинация составных частей того знания, коим располагают ученые. Методично и интуитивно осуществляемая рекомбинация, переформулировка подготовленной таким образом информации и представляет собой, собственно, процесс исследования, путь к открытиям.

Все вышеупомянутые и родственные им формы знания носят общенаучный, междисциплинарный характер. На их основе складываются и функционируют в процессе изучения и изложения более сложные, мировоззренческие конструкции знания – вроде научной картины исследуемой реальности или же целого умопостигаемого мира.

На практике – не только научно-экспериментальной, но и экономической, социально-политической, технико-инженерной, педагогической и любой другой – используются рада лучшего осмысления и направления совершаемой деятельности многие из тех же самых логических форм, что обслуживают и науку. Практический деятельность устанавливает факты, сообразует свое поведение с определенными понятиями и принципами, умозаключает и судит о предметах условиях своего труда и быта. Некоторые сугубые практики из божественной литературы и реальной жизни стали даже символами той или иной методологической процедуры. Так, дедукция устойчиво ассоциируется у нас с образом Шерлока Холмса, смелые технические гипотезы – Т.А.Эдисоном.

Хотя по всей вероятности во вненаучных условиях формы общечеловеческой логики и методологии каким-то образом видоизменяются применительно к тем или другим отраслям практики. Прежде всего, приобретают особые критерии точности, своеобразный порядок применения и проверки. Данная проблематика отчасти учитывается в новейших исследованиях по деонтическому и модальному разделам логистики, а также в инженерной, индустриальной психология. Но в куда большей степени специфику форм практического познания еще предстоит философско-методологически отредактировать, теоретически смоделировать.

Я, однако, не ставлю перед собой цели перечислить и охарактеризовать все или даже самые распространенные формы интеллектуального обеспечения практики. Для образца мной взято всего лишь несколько, правда, довольно широко и часто применимых именно за пределами науки и вообще духовного производства мыслительных структур. Взаимосвязь отобранных форм практического познания уже очерчена в предыдущей главе.

Глава 3. ИДЕЯ

«Незримо царствуя в сознании людей

Над степью городов, над грозной

Их Судьбиной,

Превыше горестей и радости невинной

Царит летучий рой живительных идей».

Э. Верхарн. Идеи.

Перечень распространенных на практике форм знания не случайно начинается с идеи. Она представляется в некотором отношении первичной или же рубежной, ключевой формой выражения знания; пользуется одинаковым признанием как в духовной, так и в материальной деятельности.

В истории философии этот термин употреблялся предельно часто и в самом широком диапазоне значений. Еще И.Кант высказывал недовольство подобной смысловой расточительностью и требовал прекратить его использование «для разнообразия синонимически замен других слоев» /сущности, прообраза, представления, понятия, категории, принципа, догадки, прочих форм чувственности и рациональности, вплоть до вообще любого проявления сознательности, духовности/. Однако призыву кенигсбергского ригориста так не вняли. Помимо естественного для развития философско-методологической мысли «дрейфа» терминологии, упомянутая синонимия имеет еще особую причину. Идея, скорее всего, вовсе не случайно так охотно «скрещивается» со своими логическими «соседями» и «родственниками». Неоднократные попытки закрепить ее определенных «этажах здания» логически форм не отличались поэтому успехом.

Сам Кант отведал идеям роль чистых понятий разума – его предельных основоположений, априорных идеалов, к которым человеку следует стремиться и можно приблизиться, но которых никогда нельзя достигнуть. «За исключением идеи свобода, именно потому, что последняя есть условие морального закона, реальность которого есть аксиома», – оговаривал философ. И добавлял: «Многие люди не имеют идеи о том, чего они желают, действуя поэтому инстинктивно или подчиняясь авторитету»¹.

Идеи, с точки зрения кантианства, невозможно извлечь непосредственно из чувственного опыта; они возвышаются и над ограниченными понятиями рассудка. Только разум, теоретический или практический, способен обобщать рассудочные выводы, а наблюдения до идейного уровня. В результате получаются понятия для определения других понятий; обоснование условий всякого обосновании. Так понятые идеи «служат для руководства рассудка разумом» и сообщают человеческому сознанию системное единство и целесообразность.

Будучи высшей формой теоретизации знания, пределом категориального синтеза, идея регулирует не только собственно познание, но и поведение человека. «Она должна служить для всякой практической деятельности правилом, как первоначальное, по крайней мере, ограничивающее условие»². Например, идея государственного устройства, верховенства законов, по Канту, «представляет собой для каждого народа абсолютное веление практического разума, судящего в соответствии с правовыми понятиями»³. Эта мысль – по идее – священна и неодолима, в соответствии с ней любые недостатки в организации государства должны «устраняться постепенно, с помощью реформ, которые оно само проводит в отношении себя», но отнюдь не по «самоуправному произволу» какой-то части податных /Читай: революционеров. Право этих последних на собственную сверхъидею мыслитель, по-видимому, не признавал/.

Увенчивая теорию, идея как форма мысли, таким образом, ложится затем в фундамент практики.

С критикой кантовской трактовки идеи как неизменного ориентира теоретического познания и практического мышления выступил Гегель. Для него идея, оставаясь по форме сама собой, по содержанию представляет из себя процесс развития знания вообще. Этапами этого процесса выступают в гегельянстве: во-первых, сама жизнь, куда идеи заключены непосредственно; во-вторых, познание, где любая идея опосредствуется дважды – сначала теоретически, затем практически; наконец, в-третьих, следует абсолютая идея как синтез теории и практики, «единство идеи жизни и идеи познания»⁴. В конечном счете, идея при таком истолковании оказывается опять-таки на самой вершине пирамиды логических форм как воплощение полной и вечной истины. Более того, она, при торжестве закономерности над случайностью, пересекает не только границу гносеологии и методологии, как у Канта, но и устремляется дальше в онтологию. Иначе говоря, начинаясь как форма познания жизни, идея становится формой самой жизни, воплощается обратно в действительность, повышая уровень ее законосообразности, систематичности.

Не тратя читательского внимания на ритуальные в недавние времена марксистского тоталитаризма кивки в сторону кантовского априоризма и гегелевского объективного идеализма, отмечу прозорливость обеих резюмированных только что интерпретаций рассматриваемого термина, их важность для современной философии. Именно таоретико-методологически идея представляется особенной блуждающей, сквозной, летучей или же двойниковой, оборотнической формой выражения знания. Появляясь с необходимостью в начале познания, она красной нитью вплетается в его ткань; способна интегрироваться со многая другими логическими фигурами, предавая им определенные гносеологические и праксеологические функции.

На мой взгляд, достаточно элементарные, цельные формы мысли /наподобие понятия, суждения, теоретического принципа/ стремятся стать и при удаче познания становятся идеями на период ах использования в духовно-практическом контексте Так, по Гегелю, идея «странствует» вместе с познанием, восходящим к истине/. Скажем, понятие частной собственности превратилось в идейный принцип правовых государств Запада, а принцип собственности коллективной послужил идейным вдохновителем социалистических движений.

Формы же методологически сложные, комплексные /вроде гипотезы, закона, теории/ включают идеи в свой состав /в кантовском значении абсолютных предпосылок, высших принципов такого рода синтеза знаний/. Допустим, идея шарообразности Земли позволила Колумбу выдвинуть и проверять на опыте гипотезу западного пути морем в Индию. Идея естественного отбора как зоологическое понятие возникает задолго до Ч.Дарвина. А в его эволюционной теории она стала одним из конституирующих принципов объяснения механизма развития живой природы. Идея же относительности движения, пространства и времени, как известно, витала в физике издавна и даже выражалась на уровне суждений Э.Махом, А.Пуанкаре, в уравнениях Д.Максвелла и Г.Лоренца, пока А.Эйнштейн не превратил ее в постулат своих релятивистских теорий, специальной и общей.

В описанном качестве «методологического протея», идея обслуживает отнюдь не только философию и науку, но функционирует в политике, экономике, технике, искусстве и прочих сферах общественной жизни. Более того, именно эта логическая форта в наибольшей степени обеспечивает связь между теорией и практикой, сущим и должным, старым и новым. П.В. Копнин, посвятивший ей целую книжку, отмечал: «Особенность идеи как формы отражения действительности состоит в том, что она отражает не вещь или свойство как они существуют, а развитие вещей во всех их связях и опосредствованиях, т. е. действительность не просто в ее существовании, а в необходимости и возможности»⁵.

Такое назначение идеи как нельзя лучше соответствует не просто познанию, но человеческой деятельности в самом широком смысле этого слова, где познание является одним из компонентов смысла. Идеи нужны и появляются там, где назревает реализация некоего замысла. Когда событийный поворот в объективной действительности совпадает с переструктурированием наличных знаний и прочих возможностей самого субъекта. В свой фокус идея ловит именно пересечение объективных возможностей и субъективных способностей, каким бы масштабом те и другие ни отличались.

Глобальные идеи религиозных пророков или политическим реформаторов в этом смысле – по своей методологической природе – тождественны самой скромной идее какого-нибудь работяги, придумавшего, например, класть кирпич не в ряд, как делают все, «елочкой» – строительные материалы экономятся, конструкция выходит прочнее. Всякая стоящая идея, получается, решает определенную загадку и бытия, и мира, и человека; выступает так называемым самоорганизующимся прогнозом. Человек, сказавший после мучительных поисков ответа на некий вызов бытия: «Эврика! Ага!» т. п., приоткрыл такое будущее, какое без него или без тех, коку он передаст идею, не состоится. Замечательные идеи воплощают практичность теоретического познания.

Среди нынешних методологов распространено мнение, согласие которое обязательным условием «идеегенеза» служит научная или философская «цензура». Вслед за работой Л.В. Копнина «Идея как форма мышления» на ту же тему по нашему советскому обыкновению было защищено ухе десятка два диссертаций. Почти все они разъясняли роль идеи в процессе научно-теоретического познания, оставляя в стороне социально-практическую сущность данного элемента методологии. «Возникновение идеи, – утверждает один из «идеологов», А.В.Хоменко, – связано с переходом от практического к мировоззренческому сознанию, с выделением идеального как особого типа реальности культуры… На профессиональном уровне экспликацию и теоретическую разработку мировоззренческих идей осуществляет философия, опосредующая тем самым их трансформацию в теоретическое и практически-духовное сознание⁶. Подобная точка зрения наследует кантовско-гегелевскому максимализму в истолковании идея, доходящему до мании гносеологического величия, Думается, путь: «практика – теория – практика» не является единственно возможным для рождения и претворения той или иной ценой кому-то идеи. Достаточно широко распространены и такие варианты этого движения, как: «теория – практика», «практика – теория», «теория – теория», «практика – практика» /примеры каждого направления в истории идей приводятся мной выше и ниже/.

Теоретичность идеи вовсе не обязана удовлетворять научно-философским критериям. Идея, конечно, есть некая универсалия, с ее помощью обобщается опыт единичного, отдельного. Однако степень общности идеи варьируется в широких пределах. Она означает не больше, не меньше, чем подведение того или иного количества наблюдений под общее для деятельности определенного типа, размаха правило; открытие наилучшего для некоторого лица или же объединения людей выхода из проблемкой ситуации. Мысль, достойная называться идеей, занимает определяющее положение в целой системе взглядов. С ее помощью выражается замысел и смысл какого-то человеческого произведения, в особенности технического или художественного, где руки помогают уму воплотить замысел в жизнь.

Идейность представляет собой одухотворенность жизни, предполагает интеллектуализацию какого-то отрезка практики. Образно говоря, идея – первый привал духа на долгом и грудном пути к вершинам познания и свершения. Она «кристаллизируется» в разуме под двусторонним влиянием: извне – живых впечатлений бытия, изнутри – острых потребностей носителей этого разума. Так, инженера осеняет идея новой конструкции некоего механизма, ученому приходит в голову решающее доказательство его теории, художник обретает замысел очередного творения. «Идентифицированное» наше переходит барьеры полуосознаваемого личностного бытования, оно впервые открывается «граду и миру», подлежит символическому запечатлению и усвоению другими людьми.

Практическая ипостась любой плодотворной идея также должна пониматься вполне широко, она не сводится к утилитарно-общественной выгоде. Даже самые возвышенные над прозой наших трудов дней мысля и чувства процессуальны, деятельностны, функциональны. А значит, и они загадывают творцам духовных ценностей задачи на своевременную сообразительность. Сильная в этом случае нацелена на реализацию, только в области духовного творчества. Изобретение, положим, гекзаметра для другого стихотворного размера для гениальной поэмы на весах методологии равновесно открытию периодического закона химических элементов идя иной важной для «практичной практики» идеи.

Итак, где бы ни было «она выступает синтезом объективно-истинного знания со знанием о целях и возможностях преобразующей деятельности. Идея является одновременно знанием о закономерностях развития, идеалом этого развития и программой реализации этого идеала»⁷ – правильно пишет Г.Л. Тульчинский, за вечером последнего утверждения насчет программы или «плана действий человека» /П.В. Копнин/. Нет ли здесь преувеличения?

Думается, в пределы идеи не поместится не развернутая программа, не деятельный план, ничего такого методологически громоздкого. Эта форма жизни по своему предназначению «эмбриональна», отличается максимальной «спрессованностью», «свернутостью» заключенной информации. Может быть, только некий контур вытекающих из идеи действий, а еще чаще – всего лишь направление дальнейших поисков результата определяет сна. К примеру, идею картины или скульптуры художник воплощает в эскизе, наброске, модели; идея машины выражается изобретателем з рисунке, чертеже; ученому идеей может послужить итоговая формула или ключевое понятие будущей теории. Все эти и любые другие идеи предстоит оценивать, проверять, опробовать. А главное – развертывать, конкретизировать, продолжать с помощью иных, подходящих для этого приемов и процедур. Готовое произведение искусства, науки или техники, вообразив в себя соответствующие идеи, снимает, ассимилирует их самим процессом трудового осуществления первоначального замысла. Примерно так искра зажигания запускает двигатель внутреннего сгорания и он работает до очередной остановки мотора. Другое поточнее, сравнение уподобляет надлежащую судьбу всякой стоящий идеи природному алмазу, чье предназначение – стать после ювелирной огранки сверкающим бриллиантом.

«Поймать», выдвинуть нужную идею очень важно. Без нее дальнейшее познание практически не состоится, а практика останется неосознанной, стихийно-приспособленческой к обстоятельствам. А автор оригинальной идеи совершает решающий шаг по отношению к знанию, а от него – к делу. Но не менее важным становится после первого шага, пройти этим путем дальше, до конца искомого результата деятельности. При определении и особенно осуществлении порядка подразумеваемых, инициированных некоторой идеей действий кроется не меньше трудностей и сюрпризов, нежели при поиске, вынашивании и формулировке самих по себе идей Главная проблема тут – поливариантность материализации мало-мальски весомой идеи и, значит, мучительный выбор лучшего способа и средств ее осуществления.

Возьмем центральную идею социализма – ликвидации частной собственности на средства производства, передачу их в общественное, коллективное владение и распоряжение. Идея-то одна, а какая гамма подходов к ее проведению в жизнь: религиозно-общинный, социал-демократический, лево-радикальный, национал-социалистический, наш, советский, в дополнительных вариантах военного коммунизма, НЭПа, сталинского террора, хрущевско-брежневского авторитаризма и, наконец, совершенно уже аморфного состояния «реального социализма» и его «перестройки» при М.С.Горбачеве; вплоть до «красного пояса» – консервативного электората КПРФ, душащего первые ростки демократии в России.

Идеи рождаются, живут и умирают вместе с человеком и обществом. Безвременная гибель даже самых светлых я гуманных идей /их-то в первую очередь!/ ускоряется низким социальным спросом них, разгулом безыдейности и торжеством человеконенавистнических «антиидей» /мы все искали их за границами СССР, а оказалось, что ими сами богаты ими как никто/. Напротив, появление фанатичных адептов спасет самую сомнительную идею и протащит ее через века и страны. Публицист Г.Померанц предложил меткую метафору – своего рода социального, духовного СПИДа – отсутствие иммунитета к воззваниям лжепророков, атрофия критичности к мертвым, по сути, идеям.

Опасна даже не сам по себе реанимация действительно дурней идеи /вроде расизма или шовинизма/– в демократическом обществе ее всегда можно замаскировать законным правом граждан на разномыслие /что и делается самыми реакционными политическими партиями я общественными движениями вроде неофашистов или коммунистов/. Гораздо опаснее абсолютизация значения голой идеи, да еще в ущерб другим идеям. С идеи ведь, повторю, все в сознательной деятельности начинается, но ежели все и кончается идеей /т. е. одним замыслом/– дело в большинстве таких случаев плохо. На уровне повседневной жизни это хорошо подмечено глубокомысленной максимой: люди гораздо чаще сожалеют о том, что не пошли куда-то, чем о том, что остались дома. «… Нам ведь вовсе не былого, а несбывшегося жаль» (Г.Шенгели). Глядя белее философически, можно разглядеть худший вариант человеческих отношений в равнодушии, безразличии к близким людям. Не случайно самые страшные мучения дайте, уготовил в своем «Аду» не пущим грешникам, а воздержавшимся от важных поступков. С молчаливого согласия равнодушных, по мысли Бруно Ясенского (кстати, убитого сталинским террором), происходят на земле все преступления.

С другой стороны, не получив адекватного воплощения, искусственно, насильственно внедряемая в массы идея дает неожиданные метастазы в общественном организме. Так получилось с идеями социального и национального равенства, справедливого распределения материальных благ и прочими идеологическими устоями раннекапиталистической и позднесоциалистической действительности. «Нельзя спастись от катастрофы, изъяв из обращения опасную идею. Опасны все идеи; во всяком случае, очень многие. – Заключает Г. Померанц. – Если атмосфера насыщена парами бензина, любая искра способна вызвать пожар. Спасение только в плюрализме, т. е. в понимании условной, неполной истинности всех идей: политических, религиозных и философских /даже естественнонаучных и эстетических – С.Щ./. Спасение в личности, свободной от магии идей, в личности, которая не бросится, как овца, за бараном Панурга»⁸.

Иерархия, систематизация идей – весьма важное условие их использования в любой области. Как правиле, они внедряются в практику не поодиночке, а в разных сочетаниях, комплексно. Одна и та же идея в разном духовно-практическом контексте, той или другой исторической обстановке приводит к неодинаковым последствиям. Так, вечная идея социальной справедливости переходит в свою противоположность в сочетании с идеями уравнительности, насилия, волюнтаризма. Напротив, идея конкуренции сильных на рынке труда и услуг позволяет, в конечном счете, оказать реальную благотворительность слабым, т. е. осуществить идею взаимопомощи. Как показал опыт нашего столетия, тоталитарные режимы, соответствующие им идеи вырастали в различных общественных системах – демократических, монархических, тиранических. Одной из их черт всякого тоталитаризма как раз и выступает грубое преувеличение роли той или другой идеи /национальной, классовой, партийной/, да и вообще практического значения самих по себе социально-политических идей, их совокупности – идеология.

Сказанное не умаляет места интеллигентной, толерантной идейности в частной и общественной жизни. Полноценная идея одушевляет практику, но ведь последняя как правило вариативна, в больших масштабах особенно, и не укладывается в русло отдельных идей. Поэтому на пространстве практики разным, даже противоположным идеям должна быть обеспечена достойная конкуренция. Внешний к истинному познанию прессинг способен выдвинуть слабую, даже порочную идея в ущерб нужней, гносеологически сильной, но политически беззащитной, прагматически наивной.

Обо всем этом придется помнить, обсуждая своевременный призыв вновь избранного президента России Б.Н.Ельцина выработать ее собственную национальную идею.

В итоге главы подчеркнем – словами Спинозы – характеристику идеи как начала метода достижения исследовательской или практической цели. «…Метод есть не что иное, как рефлексивное познание цели, идея идеи… Поэтому хорошим будет тот метод, который показывает, как должно направлять дух сообразно с нормой данной истинной идеи»⁹. Получив с помощью плодотворной идеи нужное направление, незнание осуществляется дате с помощью других логических форм.