Текст книги "Песня последнего скальда (СИ)"

Автор книги: Сергей Сакадынский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

– Будет дождь. – Ни к кому не обращаясь, сказала девушка.

– Что ты делаешь здесь? – спросил я.

– Это ты что здесь делаешь? У

то мое место!

– Послушай, красавица, – примирительно заговорил я, -я уже назвал свое имя. Теперь твоя очередь.

– А никто не просил тебя называться! И вообще, нечего было меня звать!

Новый удар грома – еще сильнее предыдущего – грянул над лесом. Я посмотрел на девушку и сказал вису, которую сложил тут же:

Дивная Скади злата

кроется в листьях дуба.

что же ты ищешь, дева,

В ночи лесного мрака?

Опора недруга турсов

сравнится с тобой едва ли.

Зачем же ты избегаешь

Ньорда игры железа?

– Так ты еще и скальд, Эрлинг Тормундссон! – Усмехнулась девушка и в глазах ее зажегся ехидный огонек.

– Но слушай, красавица, – сказал я ,– не довольно ли? Больно уж странен наш разговор.

– А я вообще не хочу с тобой разговаривать. И не называй меня красавицей, потому что я урод! Понял? И уходи отсюда! Это мое место!

И снова со страшной силой ударил гром. И тут же редкие, но крупные капли дождя застучали по листьям векового дуба.

Глупо было вот так стоять и мокнуть. Я и вправду собрался уже уйти, но потом остановился и оглянулся назад. Девушка стояла на том же месте, с лукавой усмешкой глядя мне вслед.

– Намокнешь, красавица, – сказал я. И, подумав, добавил: – Хочешь, дам тебе свой плащ?

– Обойдусь. Тебе-то какое дело?

– Не знаю.

Я сделал шаг к ней, но девушка поспешно отступила назад.

– Не подходи! – сказала она, а глаза ее смеялись. – Я тебя боюсь.

Я сделал еще шаг, но тут откуда-то из-за деревьев, видно, с берега реки, порыв ветра донес надрывное хрипение боевых труб, захлебнувшихся в струях дождя.

Я настороженно вскинул голову, вслушиваясь в заглушенные ливнем звуки. На девушку я уже не глядел, а когда обернулся – ее уже не было. Тогда, не медля больше, я побежал к кораблям.

Я поспел на берег как раз ко времени – когда из мглистой дождевой круговерти в устье реки вынырнул дракон, черный, как грозовая туча. Вот отчего исступленно трубили трубы, заглушая собой громовые раскаты! Издали, видать, завидели дозорные с крепостных башен нежданного черного гостя! А что был то за гость, узнал я скоро от других людей.

Дождь перестал под вечер, к вечеру пришел к нашему кораблю послом от Вадима человек по имени Харвард из Конунгахеллы. Сперва он хотел купить у Тригвальда кольчугу. Посмотрел несколько кольчуг, кольчуги ему не понравились.

Тригвальд все пытался спихнуть гостю что-нибудь из своих товаров, да того, видно, мало что интересовало. Посмотрел гость кольчуги – стал смотреть мечи.

А лотом он сказал, словно бы между прочим, пробуя ладонью острие тяжелого рейнского меча:

– Зовет тебя славный Вадем-ярл в терем на пир со всей твоей дружиной. Он велел сказать, что пришлет за тобой через два дня. А до тех пор дозволено тебе и твоим людям со всеми товарами перейти с кораблей на гостинный двор и торговать в Альдейгюборге беспрепятственно.

– С чего вдруг ласка такая?– Настороженно спросил Тригвальд.

.Харвард полюбовался еще игрой света на широком лезвии и стал спрашивать Тригвальда о каких-то кораблях, и стал описывать те корабли по парусам да по резьбе на бортах.

– Не встречал я на озере таких кораблей, – отвечал фриз,– и не возьму я в толк, с чего ты меня обо всем этом расспрашиваешь.

И стали тогда они говорить еще, а я стоял, согнувшись у борта, и слушал их разговор. Вот тут-то я и услыхал я впервые имя, что после прогремело подобно грому – Хрёрек.

А говорили Тригвальд и наш вождь о том, что служилось в те дни в стране Гардар, и о том, что видели мы с Орваром минувшей ночью!

Девять закатов назад грозный Хрёрек-конунг на трех кораблях прошел вдоль славянских берегов и напал на поселения восточнее Ладоги. Уведал о том Вадим и пошел против Хрёрека на шести кораблях. Да не судилось ему удачи. Лишь на одном корабле воротился он из похода. Тогда-то мы и встретили его, достигнув Нева-моря!

А в то же время храбрый вождь Оле сын Ингвара собирал дань с племен для славного Эйрика конунга Упсалы. И вот в одном месте старейшины решили не дать ему серебра и звериных шкур, потому что пришлось им перед тем откупиться от могучего Хрёрека. Самый главный из них по имени Твердислав подговорил всех своих взяться за оружие. А за подмогой послал все к тому же Хрёреку, которому много раз платил дань. И вот когда Оле явился к ним с половиной своей дружины, Хрёрек и Твердислав напали на него в лесной чаше. Уппладцы полегли все до единого, а голову их вождя Твердислав велел положить в мешок и отослать остальным – тем, что дожидались на берегу. Побратим Оле Хокон, получив страшный дар, в ужасе бежал с поля боя, даже не показав оружия.

Все бы хорошо, да только вскоре пришел на Нево-море большой флот уппсальских викингов и стал жечь и грабить славянские и финские берега в наказание за то, что было сделано Твердиславом. Минувшей ночью весть о том принесли в крепость посланцы из тех: земель, вот и подняли там тогда тревогу.

А нынче на черном, как смоль, корабле прибыл посол от северных вождей по имени Атле-Змея – за своих убитых вергельд требовать. Оттого спорили меж собой теперь правители Ладоги, что им делать и как беды избежать. Старый Гостомысл говорил, что Хрёрека надо звать в помошь. Вадим же того не хотел – сам решил собрать войско и дать отпор гостям незваным.

Тут-то и стало ясно, зачем явился к нам Харвард. Видно, думал Вадим фризов к себе звать в дружину. Да только Тригвальд наш с ответом спешить не стал, так и ушел гость от нас ни с чем обратно в крепость.

А о разговоре том в тот же вечер я рассказал Орвару. Он слушал меня внимательно, а потом поведал мне все, что в тот день узнал о Хрёреке и о Харварде-ярле.

Вот уж поди сотню лет смотрится в синие воды Нева-моря славный город Ладога. Никто ныне не помнит, как когда-то взрезал острой грудью береговой песок длинный корабль-дракон и в первый раз викинг в медвежьей шкуре соскочил с его палубы на эту землю. Славяне здесь еще в те времена не жили – пустынной была эта страна, к лишь кое-где встречались у берегов финские поселения.

Победив финнов, построили пришельцы-северяне над рекою Мутной свою крепость и собирались там для очередного похода. Потом стали торговать – и вырос город. И сидел в том городе могущественный северный конунг со своей дружиной и собирал дань с окрестных земель.

Между тем подошли с юга славянские племена и поставили их вожди выше по реке, на Ильмень-озере свой город. И начались раздоры у них с гостями заморскими.

Последним сел в Ладоге Льотбард-конунг с братом своим Годлавом, а славяне сообща ополчились против него. Снарядили они рать и послали на Ладогу своего вождя Буривоя. Льотбард же созвал себе в помощь многих ярлов и развеял по ветру всю их грозную силу. С той порты откупались от него славяне ежегодной данью.

А когда умер Буривой, появился на море Нево новый гость – Хрёрек. Сидел он прежде далеко, где-то на Ругене или еще дальше, на Фризских островах. А после то ли свои его выгнали, то ли ссора у него вышла с данами и свенами – да только пришел он на Нево-море чужой земли искать. И пришел не один, а с большой дружиной – сто сорок кораблей за собой привел!

Сначала будто бы был у него уговор с Льотбардом против славян и свеонов – что станет он, Хрёрек, город его от врагов защищать, а за то будет получать третью часть дани с окрестных земель. А потом стало Хрёреку той части мало, и ополчился он против Льотбарда.

Пришел он к городу Ладоге с великой силой и раскинул шатры над рекою Мутной. Четыре лета назад это было – люди помнили.

И совсем худо пришлось северянам, оттого что ладожане поначалу все встали за Хрёрека. Сам Льотбард заперся наверху, в крепости и послал к славянам просить помощи. Те же убоялись Хрёрека и, собрав рать немалую, пошли в ладьях к славному городу Ладоге. Хрёрек же – тоже в ладьях – вышел навстречу. И вот как дело было.

Около Ладоги река узкая и вся в порогах – место трудное. Словене -они в поле больше горазды воинствовать – побоялись идти дальше, остановились. И совсем бы одолел Хрёрек, да ладожане вдруг заупрямились, на славян идти не захотели. А тут еще и Льотбард со своими вышел из крепости и ударил по нему сзади.

Хрёрек смекнул, что запахло жареным, собрал своих и убрался прочь. А славяне смекнули, что теперь под шумок можно и от Льотбарда отделаться, пошли на Ладогу и взяли город. Льотбард и вся его дружина полегли в бою, а ладожане избрали себе правителем Гостомысла сына Буривоя и стали сами по себе править. А Хрёрек за море ушел и посылал оттуда свои корабли на ладожские берега за данью. И не он один. Оттого-то приходилось ладожанам звать на службу людей заморских – таких, как тот Харвард,– чтобы и от северян отбиваться и своих соседей близко не подпускать. А старшим над всеми этими людьми был князь Вадим, мне уже знакомый.

Вот как дело было. а как будет дальше, я не ведал.

На другой день мы перетаскивали товар с наших кораблей на гостинный двор – так надежнее. На берегу всякое может случиться, а там, в крепости держать свое добро всегда спокойнее.

Шли мы через город вверх по склону, и сопровождали нас отроки из славянской дружины, которых прислал нам в помощь князь

Вадим. Когда мы одолели половину дороги, я оглянулся и увидел на другом берегу – крутом и обрывистом – выходящие из-за леса островерхие крыли.

– Что это? – Удивился я.– Там тоже город? Отрок-славянин, шедший рядом, ответил:

– На той стороне усадьбы воевод, что служат славной .Ладоге. Вон в той живет Рагнар-хозяин. Еще его отец его в Ладоге жил.

– А кто он, этот Рагнар?

– Знатный муж, воевода., У него своя дружина и корабль.

Больше расспрашивать я не стал и удовольствовался тем, что услышал. а потом и вовсе стало не до разговоров, потому что вошли мы в крепость.

Дом для заморских гостей был велик непомерно, и селились там люди разные, и всем места хватало под крышей.

Мы с Орваром поместились в углу за кожаной занавеской, где прежде держали зерно. Тригвальд велел перетащить туда мешки с солью, а мы навалили на них соломы и стали раскладывать свое добро. Орвар сразу вынул из мешка сыр, хлеб и вяленую рыбу, а после достал топор в кожаном чехле.

– Что это?– Спросил я. Прежде мне не доводилось видеть у чего это оружие.

– Секира,– сказал фриз,– самая лучшая секира. Второй такой не отыскать ни по ту сторону моря ни по эту.

Он расстегнул чехол и протянул оружие мне. Гладкая длинная рукоять удобно легла мне в ладонь и как будто вросла в нее. Я ценил хорошее оружие – повидал его на своем веку немало, но такое видел впервые. -

Секира была тяжела, очень тяжела – такую, пожалуй, не всякий поднимет одной рукой. Двустороннее лезвие – в три ладони с каждой стороны – было густо смазано медвежьим жиром, чтобы ржа не источила добрую сталь.

Если есть на свете что-либо верное и надежное, так это боевое оружие – уж оно-то не предаст и не обманет. Я представил, как взблескивает в гуще боя широкое стальное лезвие и даже замахнулся пару раз для пробы.

– Эту секиру,– сказал Орвар,– выковал для моего деда горбатый карлик. Её всегда брали только в большие битвы и не тревожили по пустякам. Уже шесть зим не пробовала ока человеческой крови.

– Это доброе оружие, – сказал я, отдавая топор.

– Да, -кивнул фриз,– на ее лезвии нет ни одной зазубрины. Смотри, вот здесь выбиты руны. Это ее имя – Херья. Она недаром носит имя одной из валькирий, ибо ее появление сулит смерть.

Я посмотрел на секиру еще раз и отвернулся. Отчего-то вдруг мне стало неприятно на нее смотреть.

День прошел, и следующий день клонился к вечеру, фризы опять с утра, торговали, а я пошел к реке и дальше – в лес. И не куда-нибудь, а все к тому старому капищу, куда забрел в прошлый раз. То ли сила древних богов была столь велика, то ли думал я вновь увидеть ту девушку…

Я долго ходил вокруг идолов, заглядывал в их пустые глаза, потом крикнул, как в тот раз, но голос мой разбился о глухую стену деревьев и вернулся звенящим эхом.

Я сел на поваленного идола и погладил ладонью мягкую траву. Травинки, ласкаясь, льнули к моим пальцам, нашептывали что-то… Или смеялись? Я их не слушал, Мои мысли летали далеко, кружились и падали, как острокрылые чайки, что рассекают воздух над громовым грохотом прибоя.

Не знаю, сколько я сидел так, глядя перед собой, пока позади не послышались легкие шаги – так крадется лисица, мягко ступая пушистыми лапами по траве, и только шорох прошлогодней листвы выдает ее приближение.

Я оглянулся., Девушка – та самая – стояла в тpex шагах позади меня и смотрела с любопытством в серо-голубых глазах.

– Ты снова пришел?– Спросила она, склонив голову набок.

– Ты тоже пришла.

Девушка осторожно присела на корточки, все так же не сводя с меня настороженно-любопытных глаз.

– Я была здесь вчера, скальд,– оказала она. Сказала – и улыбнулась. Хитро так, с лукавым:: искоркам? в глазах.– Я знаю, кто ты. Ты ведь пришел с торговцами, верно?

– Ктоо тебе сказал?

– Не важно. Я видела ваши корабли. Но ты не купец.

– Почему?

– Купцы носят на поясе большой кожаный кошель с серебром.

– Мне не нужен кошель.

– Все равно ты не купец. Я знаю.

– Я вижу, ты слишком много знаешь,– усмехнулся я,– а сама мало что рассказываешь.

Она пожала плечами.

– мели я спрошу,– продолжал я,– ты ответишь?

– Попробуй.

– Как твое имя?

– Ингрид.

~ Ингрид? И все?– Я ждал, что она назовет имя своего отца и местность, в которой родилась. Но она молчала.

– Ты говоришь на языке северного народа. Ты ведь не из вендов, так? Что же ты здесь делаешь?

– Я здесь живу.

Я удивленно посмотрел на нее, а потом подумал – чему удивляться -то? Кого ведь только нет в славном городе Ладоге?!

– А ты?– Спросила девушка.– Откуда ты взялся?

– Издалека. Ты ведь все знаешь.– Усмехнулся я.

– Знаю.– Серьезно сказала она.– Ты из Свеаланда.

– Из Уппланда. Мой приемный отец Тормунд сын Грима был родом из тех мест.

– Где он теперь?

– Пьет пиво на пиру у Одина.

Девушка кивнула и лицо ее вновь стало серьезным. Потом она стала расспрашивать как попал я к торговцам-фризам, и я нехотя стал рассказывать о нашем последнем походе и битве с данами, в которой пали все наши воины, а я попал в плен. Ингрид слушала с интересом, только, казалось, думала о чем-то другом. и говорил без умолку -только бы не молчать– но у меня плохо получалось. А когда я мимоходом вспомнил о недавнем госте Тригвальда, она вдруг переменилась в лице и ее брови высоко взметнулись, словно от удивления.

– Ты знаешь Харварда?– спросила она. И замерла, приоткрыв рот, ожидая ответа.

– Н видел его один раз. Он будто бы на службе у Вадима.

– На службе? – Хмыкнула Ингрид.– У Вадима? Ну-ну…

– А ты? Ты тоже его знаешь?

– Да так, слышала имя,– Отмахнулась Ингрид и заговорила одругом, а я все не мог взять в толк :что это вдруг она вспомнила о Харварде из Конунгахеллы.

А потом девушка выпрямилась и сказала, глядя на меня сверху:

– И пойду.

Я встал и подошел к ней. Она не убежала, не отступила. Даже как-то с вызовом задорно глянула мне в лицо.

– Увижу ли я тебя снова?– Спросил я.

Ингрид прищурила левый глаз и хитро улыбнулась.

– А зачем тебе?

Я не нашел, что ответить. Или не решился?

Она прищурила правый глаз и, засмеявшись, сказала:

– Приходи завтра – может, увидишь.

И опять засмеялась, и побежала к лесу. У края поляны остановилась, оглянулась, помахала рукой и побежала дальше. Я не пошел за ней – вернулся в город. И не знал, то ли радоваться мне, то ли позабыть обо всем. и думать но хотел об Ингрид, и не мог, и боялся увидеть ее снова.

Хорош был торг в городе Ладоге. Тригвальд доволен был без меры. Да и от чего ему не быть довольным, когда фризы славно торговали, а в тот день распродали почти весь товар., Думал наш вождь через два-три дня. идти обратно в Поморье, чтоб зазимовать где-нибудь в родных местах, всю зиму торгуя славянским зерном.

Вечером же пришли к нам люди от Вадима, чтобы вести час на пир в большой терем. А к тому времени Орвар рассказал мне немало и о Вадиме – все, что в тот день на торгу проведал.

Отец Вадима Бранимир, родич Гостомысла, был из тех вождей, что проводили жизнь в военных походах, мечем добывая себе золото и славу. Сложил он голову где-то в лесах над рекою Полотью, когда славяне с Ильмень-озера повздорили со своими соседями кривичами. Вадима тогда Гостомысл пригрел, к себе в дом взял. Ладожане же и славяне, и меряне, и вепсы – вскорости поставили его хёвдингом над всеми ярлами, то есть вождем дружины, князем по-ихнему. А военный вождь – первый муж среди славян, только старейшины вольны ему перечить.

Вадим же, земли славянские оберегая, повадился в чужих воинствовать. И славян-порубежников бил и иных-прочих. Корабль у него был свой, по северному обычаю построечный. Настоящий дракон! Ходил Вадим и в Нево-море, и в Онего-море, и на юг – до самого Кёнугарда. Он и с дружинами викингов, бывало, разбойничал, и гость у них был частый. И боялись его, да только ничего с ним поделать не могли.

Вот таков он был, Вадим сын Бранимира, ладожский хёвдинг-князь. К нему звали нас пришедшие из терема отроки.

Тригвальд не велел всем фризам идти на пир. Одних он отослал сторожить корабли, других оставил приглядывать за товаром. Так что всего нас пошло в терем только половина дружины.

Ладожский терем был велик, а внутри, там, где стояли пиршественные столы, легко уместились бы оба корабля Фризов вместе со всем их товаром. Перед входом туда все оставляли оружие, кроме ножей для разрезания мяса. Это был древний и мудрый обычай, потому что за столами нередко затевались драки, а порой доходило и до смертоубийства.

Сидя на широких скамьях за столами, полными яств, гости шумели к громко разговаривали, а было их там немало. Видно, со всей Ладоги созвал людей князь Вадим, и много было среди них чужеземцев из разных стран. Кое-кого из них видел я в городе, а кто-то приходил к Тригвальду купить что-нибудь или продать. Были тут и гости славянских земель, и карелы, и финны, и купцы с озера Мегарен, из славного Бирки-города, где приходилось мне бывать прежде.

А в верхнем конце стола, на самом почетном месте сидел Гостомысл, окруженный нарочитыми ладожскими мужами.

Думал я, что увижу воина, грозного ликом и перепоясанного мечем, настоящего конунга-вождя, а вместо того увидал ветхого старика в длинной белой рубахе с широким красным поясом. И борода – тоже белая – спадала на грудь, и лицо – все в бороздах морщин, как кора векового дуба. Только глаза – быстрые и живые – вспыхивали порой ярким огнем.

По правую руку от Гостомысла сидел огромный, как гора, человек в кожаной куртке, какие бывают у мореходов. Вид его был страшен – в плечах косая сажень, кулаки как огромные дубины, а лик суров и мрачен. Был это воевода Станимир.

Вадим сидел по левую руку – в шитом золотом кафтане, с тяжелой гривной на шее.

Младшие дружинники стояли позади. За стол им садиться не дозволялось – только подносить да прислуживать.

Стоит ли о том пире рассказывать? Много было выпито и съедено, веселились гости от души, да так, что, казалось стены терема вот-вот не выдержат и рухнут от их топота и шума.

А потом впустили певцов и начались песни. Когда же гусляры устали, два отрока привели сгорбленного седого старика. Таких, как он, странствующих певцов гуляло по миру и здесь, и за студеным морем. А пел этот старик лучше всех других, так и то даже Гостомысл повеселел, его песни слушая.

Когда же слепого певца увели, случилось так, что смотрела на меня вся Ладога. Потому что Орвар сказал:

– Среди нас тоже есть человек, считающий себя неплохим скальдом!

Гости с интересом оборотились ко мне, и сам Гостомысл велел мне сказать песнь.

У меня не было арфы – она навсегда осталась там, где обрели вечный покой Тормунд и его морская дружина. Кто-то из купцов с севера велел рабу принести мне другую. Я взял ее и осторожно попробовал струны – и они отозвались чуть слышным перезвоном.

Тогда я для пробы сказал:

Летите, морские кони

по бурной равнине чаек!

Пускай медведя прибоя

Эгира сеть не удержит !

Я хотел продолжать, но струны заговорили по-другому, и мои пальцы пробудили другую мелодию. Слова рождались сами собой, и я сказал:

В стране, где утесы черные

над морем стоят недвижимо,

где волны и снег с ветром ссорятся

и тучи ходят тяжелые,

мне снится всю ночь под звездами

вдали от забытой родины,

как листья с дубов задумчивых

на землю сырую падают,

и ветви рябины клонятся

к воде, шелестя таинственно,

в краю, мной давно оставленном…

И мало кто понял эту песню, но все слушали со вниманием, и даже светильники перестали потрескивать.

А после мы еще долго веселились, потому что до середины ночи было еще далеко. и не ведали мы, отчего все поглядывает на дверь ярл Вадим, и кого он ждет, зло кусая губы.

Когда же во дворе вдруг резко вскрикнула труба, Вадим вздрогнул и посмотрел на Гостомысла. Тогда-то – не ведаю отчего – предчувствие грядущих бед ледяной рукой сжало вдруг мое часто забившееся сердце. Словно сказал мне кто-то: вот оно! дождался!..

…Викинги вошли один за другим, угрюмо глядя по сторонам. Все без оружия, как велит обычай, но зато в кольчугах и железных шлемах. И было их девять – я сосчитал.

А впереди, гордо вскинув голову, важно ступал их вождь. Славяне-дружинники тоже вошли вместе с ними – мало ли что.

И все разом стихли, поворотившись к гостям, и ждали настороженно, что скажет заморский пришелец, Гостомысл первым приветствовал вождя викингов, которые, судя по одежде, были свеями.

– Садитесь, гости заморские. Давно мы вас дожидаемся, и на пир к нам звали вас, да вы все с корабля сходить не хотели.

Предводитель свеонов шагнул вперед и слегка поклонился, приложив правую руку к сердцу. Огненно-рыжие волосы гостя достигали плеч, а зеленые, чуть раскосые глаза вспыхивали недобрым огнем.

– Я Атле сын Стейнара приветствую тебя, конунг страны Гардар.

Держался он гордо и высокомерно, словно не гостем был, а господином. А говорил по-славянски не чисто, коверкая слова, а к Гостомыслу обратился так, будто никого другого здесь вообще не было.

Гостомысл снова стал звать гостя к столу, но Атле ответил так:

– Благодарствуй, конунг, сыт я по горло твоим гостеприимством.

И, дождавшись, когда стихнет шум, продолжал:

– Я пришел к тебе, правитель земли вендов, и дело мое большой важности.

– Коль ты посол,– подал голос Вадим,– так мы все тебя слушаем. Говори!

– Я пришел сюда по воле моего вождя, и устами моими говорят уста, могучего Эйрика-конунга!

– С миром ли пришел или вражды ищешь?

– Я пришел с миром. Мой конунг, владыка суши и моря, не хочет войны. Он хочет мира с правителями страны Гардар.

Атле начал издалека, и я все не мог понять, к чему он ведет разговор.

– Мы тоже хотим мира и неустанно молим о нем богов, – Сказал Станимир.

– Хотелось бы думать, что уста твои говорят правду, славный Стейнмар-ярл. – Медленно проговорил гость.– Мой конунг не ищет ссоры, вы же первыми нарушаете мир.

– Клянусь Перуном, вам не на что жаловаться.

– Есть.– Усмехнулся Атле, и глаза его хищно взблеснули.

– Хватит! Довольно! – Разом закричали несколько воевод.– Говори, гость, зачем пришел!

Атле разом отбросил напускное спокойствие, сказал громко и коротко – все равно, что ударил;

– Я пришел по вергельд!

Ладожане долго шумели, не понимая, о чем речь. А между тем гость заговорил о той великой обиде, которую Эйрик-конунг держит не всех славянских вождей за смерть славного Оле Ингварссона и его верной дружины. И стал требовать справедливости.

– Наша правда,– молвил Атле,– велит месть мстить и кровью платить за кровь. Отдай нам убийц, конунг, и мы уйдем с миром.

Гостомысл же стал говорить, что, мол, невиданное это дело, чтобы славянин выдавал славянина. Стал предлагать серебро на выкуп. Но Атле крепко встал на своем:

– Мы вергельд не серебром берем, а кровью. Нам нашими головами торговать несподручно, мы своих убитых не в кошелях на поясе носим!

– Не могу я выдать тебе виновных, ибо это люди не с моей земли.– Сказал Гостомысл. – Где искать их прикажешь?

Атле стал еще больше сердит и напомнил, что славяне еще и положенной дани не дали. На то Станимир ответил так:

– Мы вам дань даем исправно, а что до других правителей нашей; земли, так не ваша в той вина, что не платят они вам того, что вы требуете.

– Думаешь так просто отговориться?– Скривил губы посол. – Не выйдет.

– Ваши люди немало славян порубили в том бою! Так что мы в расчете сполна.

– Обида была обоюдной.– Согласился Атле.– Наши воины погибли в бою, и на небе их встретят с надлежащими почестями. Откуп кровью они взяли сами за, себя.

Воеводы зашумели одобрительно, но посол поднял руку, показывая, что не все сказал.

– Но ваши люди победили их хитростью. Они призвали на помощь Хрёрека-конунга и его дружину и дали им серебро, чтобы они убили всех наших.

– Не их в том вина,– сказал Гостомысл,– что недостало им сил самим вас одолеть. Вот к позвали они себе союзника.

– Не в том дело! – Возвысил голос Атле. – Дело в том, что они убили вождя, и убили его во время мира. Чем вы ответите за его голову?

– Не наше дело отвечать за всех, кто живет на этой земле. Ладога – город вольный, а дела иных мест его не касаются.

– Лoжь! Наверняка вы подбивали Твердисдейфа-ярла объединиться с могучим Хрёреком и убить наших людей. – Тут посол бросил быстрый взгляд на Вадима.– Отдайте нам убийц, и мы забудем остальное!

– Едва ли нам удастся их отыскать.– Сказал Гостомысл. – Но мы готов-: выкупить их жизнь серебром.

–Хорошо.– Усмехнулся Атле.– Я готов принять твои условия.

–Во сколько же тм оценишь голову своего воеводы?– Спросил Станимир.

– Обычно за голову дают двадцать марок.– Проговорил Атле. – Но вы убили знатного человека, вождя дружины. Мы хотим большую цену!

– Сколько?

– Сорок марок серебра!

Что тут началось! Все повскакивали с мест и заговорили, закричали разом. Виданное ли дело – сорок марок! Да столько серебра, поди, не всякий за один раз видел, а уж з руках и подавно мало кто держал.

– Прикажи своим ярлам замолчать! – Сквозь шум толпы прорвался высокомерный голос посла.

Гостомысл поднял руку. Воеводы нехотя расселись по местам, продолжая сердито переговариваться.

– Не много ли просишь, гость?– Спросил Гостомысл.

– Не много – мало. Мой конунг мог бы потребовать и вдвое, а то и втрое больше!

Ладожане опять зашумели, и даже Станимир, чей богатырский голос гремел так, что уши закладывало, не смог их угомонить.

Наконец шум улегся к тогда встал с места старый Гостомысл, опершись рукой о плече Вадима. Он сказал:

– Цена твоя велика, гость. Мы не сможем дать столько. Атле ощерился лесным волком и сказал негромко:

– Мы забудем прежние обиды и не станем требовать дани, если вы, венды, сделаете так, как скажу я.

– Не пристало нам выполнять твои указания, гость, – сказал Вадим, – но все же продолжай,a мы послушаем, что еще измыслишь.

– Мы забудем вражду, если вы объединитесь с нами и выступите против того, кто называет себя Хрёреком-конучгом.

– Ступав на свой корабль, гость,– нахмурился Гостомысл, – и жди нашего ответа.

– Благодарствуй, конунг,– Вскинул голову Атле.– Я буду ждать до рассвета третьего дня. И не моя вина, если после этого прольется кровь!

Я ушел с того пира раньше других, не захотел дальше слушать споры ладожских вождей, и Орвар пошел со мной. В тот вечер я много пил,и у меня слегка кружилась голова от выпитого пива. Поэтому, добравшись до нашего жилища, я повалился на груду соломы и сразу заснул.

А наутро сам Атле-ярл явился к нам на подворье. Обошел он поочередно всех купцов, а потом заглянул под конец и к Тригвальду. О чем говорил северный посол с нашим предводителем я не знаю. Слышал только от Орвара будто звал Тригвальда Атле-Змея с собой, чтобы воевать славянские земли, да только фриз отказался – мол, не наше это дело в чужую драку лезть. И будто бы рассердился Атле на него крепко и ушел к себе на корабль.

А потом побежали по городу гостомысловы люди, стали звать народ на великий тинг – вече, – чтоб потолковать да поразмыслить, что дальше делать.

Народ толпами повалил на большую площадь перед теремом, и я тоже пошел туда вместе со всеми.

Люди сходились с разных концов города, шли даже из самых дальних усадьб, что на берегу реки. Собралось их вскоре столько, что заполнило море людское всю площадь, стояли ладожане так, что, пожалуй, и комару пролететь между ними было бы трудно.

Я пробрался к терему проворнее других и встал поближе, у самых ворот, откуда лучше всего было видно теремное крыльцо. Там, на крыльце, на длинной широкой скамье уже сидел Гостомысл в окружении своих воевод. Вадим стоял чуть в стороне, словно гость на чужом пиру, и смотрел на всех угрюмо. Я видел.

Заморские гости были тут же, напротив крыльца – все при мечах, и Атле впереди других.

Когда же шум людской поутих, Гостомысл встал со своего места и сказал долгую речь. А говорил он о взаимных обидах между ладожанами и заморскими гостями, и о многих ссорах между ними, и о том, что привело в славный город Ладогу грозного Атле-ярла. И чем дольше говорил старейшина, тем больше и громче шумела великая Ладога.

Свеоны по-прежнему стояли молча и, похоже, плохо понимали о чем речь. Они не вмешивались – только говорили между собой вполголоса и посматривали порой на теремное крыльцо.

Рядом с Атле увидал я еще одного гостя. После мне сказали, что это был его брат по имени Снио. Был он ниже Атле ростом, но гораздо шире в плечах, и длинный шрам – след от удара меча – протянулся через все лицо от подбородка к левому уху, в котором болталась круглая золотая серьга.

Хмурые щитоносцы замерли за спинами братьев и стояли там, опершись на тяжелые боевые топоры. Славянские воины – тоже вооруженные, как на рать, в островерхих кожаных шлемах и при щитах стояли позади своих воевод. А вокруг толпились люди – безоружные, но многочисленные.

А когда Гостомысл перестал говорить, ладожане – все, кто собрались здесь – в один голос стали кричать против северян.

Гостомысл поднял руку, и шум на мгновение стих.

– Ладожане! Легко вам, не думая, браниться и бросаться по ветру пустыми словами. Знаю, тяжко делить свой кусок хлеба с чуженином, да можно ли иначе? Неужто хотите вы подставить свою голову под урманский топор? Неужто крови хотите?

Самые ярые крикуны зраз попритихли, косясь друг на друга, а те, кто посмирнее вголос стали говорить, что нынче же данью надобно откупиться от северян.

Гостомысл же сказал:

– Мыслю я так, други. Мало у нас серебра, а урожай еще не собран, пусть же ныне идут себе с миром заморские гости, а по осени воротятся и возьмут от нас то, что просит для себя их князь.

Многие закивали головами, но тут Атле-ярл впервые подал голос:

– Обмануть хочешь, конунг? Не выйдет. Ты боишься нас, потому и хочешь взять лестью, не так ли было прежде, когда твои люди обманули Хальвдана-ярла и убили его, когда он вернулся за недополученной данью? Нет, конунг, вы нам отдадите все, чего мы захотим, и даже больше, оттого что флот наш стоит в трех днях пути отсюда. Не будет у вас времени собрать войско!