Текст книги "Рок над Россией. Беседы Сергея Рязанова с персонами национальной рок-культуры"

Автор книги: Сергей Рязанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Алексей Кортнев: «Вылезло всё дерьмо из-под снега»

«АН» № 309 от 04.05.2012

Трудно отыскать столь же разностороннего человека, как Алексей Кортнев. Поступив на мехмат, он увлёкся студенческим театром МГУ. Оттуда берут начало все его творческие проявления: актёр, музыкант, композитор, поэт, лидер группы «Несчастный случай», шоумен, рекламщик, переводчик мюзиклов. Наконец, соавтор спектаклей «День радио» и «День выборов», ставших впоследствии фильмами.

Диплом – не самоцель

– Вы учились на механико-математическом факультете. Правда, недоучились, но об этом после. Как вы, технарь, стали гуманитарием?

– Я неслучайно предпочёл технический факультет. Гуманитарное образование является образованием только тогда, когда оно фундаментальное. Например, если включает серьёзное изучение языков и их структур. Здесь гуманитарное образование начинает сливаться с техническим: структуральная лингвистика пересекается с математикой, с моделированием. А вот чистая «гуманитария», скажем, актёрская, – это скорее воспитание, чем образование. Навыки поведения. Знаниями это назвать очень трудно. Думаю, в качестве гимнастики ума техническое образование лучше. Человечество знает массу примеров, когда люди с техническим образованием оставили след в истории как музыканты, поэты. И нет ни одного обратного примера – чтобы филолог совершил открытие в технической или естественно-научной области.

– Но и техническое образование вы сочли в итоге для себя необязательным?

– В той деятельности, которой я занимаюсь, полученных знаний мне хватает. Если бы я хотел быть учёным, то, конечно, доучился бы на мехмате до конца. Что важно, так это привычка учиться, осваивать новое. Перестав посещать лекции в МГУ, я начал изучать нужные мне вещи самостоятельно – в частности, теорию музыки. Диплом не может быть самоцелью, особенно в наших условиях, когда его можно купить. Целью являются даже не столько знания, сколько умение мыслить, выстраивать логические цепочки.

Кстати, в этом смысле современная школа катастрофически отличается от той, которая была ещё совсем недавно. Система ЕГЭ предлагает выбирать правильный из предлагаемых вариантов, то есть направлена исключительно на запоминание. Я считаю, это отупляет, так как заставляет ребёнка зубрить. Это тоже тренинг для мозга, но его цель – запихать в голову ученика побольше всего, как в мешок. И никого не волнует, какую форму этот «мешок» приобретёт. А классическое образование наполняло «мешок» обдуманно, чтобы он сохранял форму нормальной человеческой головы.

– Для чего эта реформа школы? Чтобы людьми было проще управлять?

– Вряд ли. В такую конспирологию я не верю – власть туповата для неё. Посмотрите, как власть управляет экономикой, наукой. Трудно предположить, что эти горе-управленцы настолько иезуитски мудры, чтобы смотреть далеко вперёд и программировать тех, кто выйдет в жизнь через десять лет. Думаю, власти не видят дальше собственного носа и послезавтрашнего дня. И всё то, чего хотят, они хотят поскорее.

В чём сила, в том слабость

– Означает ли умственный труд принадлежность к интеллигенции?

– На Западе – да, а у нас в это слово вкладывается особый смысл, так что одного только умственного труда мало. Подразумевается некая трепетность души, небезразличие к происходящему. Хотя и этого мало. Те, кто бьётся за политическое православие и за величие русской нации, тоже неравнодушны. Но их я бы не стал причислять к интеллигенции. Потому что интеллигенции должно быть присуще чувство стыда, склонность к рефлексии. А вообще, вряд ли я способен дать определение тому понятию, которое не могут сформулировать на протяжении сотен лет.

– Но себя-то вы причисляете к этому слою?

– Мне бы хотелось так считать, но это то же самое, что назвать себя поэтом.

– А недостатки у данного слоя есть?

– Гигантские. Такие люди не могут договориться друг с другом, найти единый вектор поведения. Это мы сейчас и наблюдаем: интеллигенция не в состоянии создать общее политическое движение. Именно по той причине, что интеллигенту свойственны чудовищные сомнения, колебания. Без этого он перестанет быть интеллигентом. Он не хочет знать ответы на вопросы – он хочет их задавать.

– Чувство снобизма по отношению к широким массам у вас возникает?

– Очень редко. С удовольствием общаюсь с разной публикой. Снобизм вспыхивает во мне, например, когда я вижу по телевизору картину массового восторга и ура-патриотизма: гигантских толп, ликующих по поводу избрания Путина. Тем более если они делают это за деньги. За гроши выставлять себя идиотом… Для этого надо быть ну очень просто устроенным организмом. И к тому же не все ликовали за деньги. Многим нравится, что есть сильная власть и что она станет ещё сильнее. Но из-за всё той же своей рефлексии и душевных метаний я не возьмусь утверждать, что они не правы. Поскольку не могу им сказать – мол, голосуйте не за Путина, а за Прохорова. Я не уверен, что с Прохоровым было бы лучше.

– Но вы выступили на митинге – на проспекте Сахарова.

– Вов сердца. Лозунг «За честные выборы!» я поддерживаю полностью. Абсолютно уверен, что Путин и так победил бы, но пусть он выигрывает честно. Его боязнь быть сравнимым с кем-то из претендентов ведёт к этим жалким и прозрачным махинациям. Но Путин, кем бы он ни был, точно не глуп – есть слабая надежда, что он сделает выводы из массовых протестов и модернизирует стиль руководства. Хочется, чтобы люди могли публично высказывать свою точку зрения, в том числе в провинции.

Музыка высоколобых

– А как музыкант вы не испытываете снобизма в отношении массового вкуса?

– Нет. Здесь я согласен с марксизмом: вкусы определяет бытие. Когда человек живёт в грязи, у параши и каждый день вынужден биться за кусок хлеба и стакан водки, работая на трёх работах, – Гребенщикова слушать не захочется. Человек хочет отдохнуть головой, и для этого больше подходит эстрада. От блатных мотивов никуда не деться – страна сильно криминализирована. Возьмём какого-нибудь мальчика Колю из Борисоглебска. Он может стать или бандитом, или ментом. Или просто грабить людей, или защищать их от грабителей, имея за это не только зарплату, но и огромную мзду. Третьего пути мальчик Коля не видит, потому что его родители пьют, а сестра б…дует. Процент такого населения – огромен. А эти категории – блатные и менты – как раз и слушают блатняк. Нет места снобизму, есть понимание и жалость. Кстати, мои товарищи по рок-н-роллыному цеху тоже пишут много развлекательной музыки самого низкого пошиба.

– А вы?

– О себе говорить менее удобно, но «Несчастный случай» обслуживает интересы высоколобых. Наша аудитория не очень большая, однако у неё денег больше: это топ-менеджеры, директора банков, производств. Так что мы достаточно обеспечены.

– Под эстетами обычно подразумевают не топ-менеджеров, а библиотекарей.

– Нас слушают и те, и те. И я не стал бы говорить о бездуховности всех миллионеров. У меня есть такие друзья – они очень интересные люди, болеющие за страну и из-за этого рискующие своими состояниями. Во время выборной кампании они критично высказывались с самых высоких трибун, упоминая лично первого министра. К счастью, мне не приходилось слышать, чтобы после этого они столкнулись с неприятностями. Праведен ли их труд – не нам с вами судить. Мы не разбираемся в законах таких больших чисел – люди управляют миллиардами, и у них свои взгляды на мир.

– То есть образ малиновых пиджаков из 90-х нынче не актуален?

– Не актуален. Они друг друга переколошматили. Наверх поднялись не малиновые пиджаки, а белые воротнички.

Социальность искусства

– Вы писали не только музыку для телешоу вроде «Сам себе режиссёр», но и рекламные слоганы.

– Не то чтобы писал – адаптировал иностранную рекламу. Разрабатывал сценарии.

– Возможно ли, чтобы люди всегда смотрели рекламу с удовольствием?

– Нет, и проблема не в рекламщиках. Самый крупный рекламодатель в мире – компания голландской еврейской семьи Марс. Помимо «марсов» и «сникерсов», им что только не принадлежит: и порошки, и собачий корм. Так вот, Марсы открыто говорят своим рекламщикам: если ваш ролик победит на международном конкурсе, мы расторгнем контракт с вами. Потому что креативный ролик затмевает собой рекламируемый товар.

– «Выборы, выборы, кандидаты – п…ры!» Вы согласны со словами вашего лирического героя?

– В общем да, хотя к Прохорову я отношусь лучше. Между думскими и президентскими выборами зрители на спектаклях вставали, когда звучала эта песня.

– Вы удивитесь, если вам запретят исполнять её? Песню вполне можно подвести под разжигание вражды.

– Можно. Но я удивлюсь. Вообще, я не такой бесшабашный, как может показаться. Мне предлагали спеть её на проспекте Сахарова, но я отказался. В спектакле она посвящена абстрактным политикам, а там это звучало бы как прямое оскорбление.

– До каких пределов деятелю культуры прилично участвовать в политике?

– Если он искренен, то может и в президенты баллотироваться. Мне симпатична личность первого президента Чехии – поэта Вацлава Гавела, совершившего бархатную революцию. Но у нас это утопия, чтобы человек искусства встал у власти.

– Может, оттого что люди искусства сами этого не желают? Например, Шевчука хотели выдвинуть в президенты, но он отнёсся к этому несерьёзно.

– И я бы не захотел. Потому что политика – неизбежная грязь. Получается замкнутый круг: политики нам не нравятся, а сами туда лезть мы не желаем.

– Какое у вас общее настроение?

– Весеннее обострение. Вылезло всё дерьмо из-под снега. Я вчера ехал по Подмосковью: мы живём в свинарнике, среди полиэтиленовых пакетов, летающих или зацепившихся за деревья. Ощущение помойки, в которой всё это находится: Прохоров с его миллиардами, Путин с его миллиардами…

– Резко. А как же патриотизм?

– Если бы не мой патриотизм, то мне было бы наплевать.

Сергей Шнуров: «Диагноз русского народа – психоз»

«АН» № 313 от 07.06.2012

Долгие годы Сергей Шнуров и группа «Ленинград» не попадали в зону внимания «АН». Имидж грубияна и пьяницы, нецензурщина, порочная тематика песен – всё это не располагало к серьёзному разговору. Но недавно Сергей стал раскрываться в СМИ с неожиданной стороны, показывая себя эрудитом и философом. Выяснилось, что его выбор имиджа – своего рода хождение в народ. А его пофигизм – не изначальное равнодушие, а выстраданное убеждение.

Хочу быть понят

– Что для вас эта ваша народность?

– Самое главное достижение, которое уже вряд ли у меня можно отнять, в том, что разговорный язык – язык большинства – вошёл в музыку. В Советском Союзе песни звучали официозно – не на том языке, на котором говорит народ. И до сих пор большинство песен таково, что я зачастую даже не понимаю их содержания. Моя так называемая народность вытекла из этой проблематики: есть язык, на котором говорят, но в музыке он не отражался. Разговорный язык был маргинальным.

– Вы считаете, что продолжаете дело Солженицына?

– Солженицын выдумывал свой язык, заигрывал со славянскими корнями. К языку толпы это не имело никакого отношения. Меня правильнее сравнить с классическим роком, который появился в конце 50-х годов в Америке. Молодёжный сленговый язык. Баба Люба is my baby. В России такого не было – у Бориса Гребенщикова упоминается Жан-Поль Сартр. Мне кажется, к рок-н-роллу это не имеет никакого отношения. Не те эмоции.

– А вам лично какой язык ближе – книжный или… шнуровский?

– Мне ближе тот язык, на котором меня понимают. Глупо с сиюминутным знакомым у пивного ларька говорить чуждыми ему словами. А выбирать собеседника не приходится. Так сложилась судьба: в пять утра ты оказался у ночного ларька, и поговорить больше не с кем. Или приведу другой пример, более доходчивый: в пьяной драке с поножовщиной вряд ли будешь вспоминать того же Сартра с его экзистенциализмом и думать о том, что находишься в пограничной ситуации. Будешь бить и кричать: «… твою мать!»

– Вы уподобляете свою жизнь и своё творчество экстремальной ситуации?

– Да. Memento mori, помни о смерти.

– Вы создали себе устойчивый образ хама. Почему на Западе хамство не почётно, а у нас – да?

– Я бы не сказал, что у нас это почётно. Хотя степень хамства в России сильно выросла за последние лет десять. Я эту тенденцию не определил, а предсказал. Она началась в тот момент, когда силовые структуры стали значить больше, чем бандиты. Когда в конце 90-х бандиты отступили от понятий и тоже стали хамить. К власти пришли менты, а большинство ментов никогда не отличались культурным поведением. К тому же так сложилось в России: если ты не послал кого-нибудь-ты не существуешь. Это потому, что в России жизнь короткая. И борьба за жизнь – дикая. Люди живут здесь и сейчас. К тому же мы до сих пор не преодолели советское наследие: личность принято ломать, как в армии. Мол, не был в армии – не мужик.

Я памятник себе сломал…

– Не могу не спросить о вашем знаменитом выступлении в 2009 году на барже перед «Авророй», откуда на вас взирали госпожа Матвиенко, госпожа Набиуллина…

– Мы выступали по просьбе моего давнишнего друга, журналиста. Получили за это какие-то сто тысяч рублей. За обычный концерт мы получаем больше, как минимум, в десять раз. И даже если бы мне сказали, что на «Авроре» окажутся самые жуткие люди планеты, – я бы всё равно выступил. Для меня люди делятся на тех, кто может слышать, и тех, кто не может. В прямом смысле. Перед глухонемыми выступать глупо, перед остальными – почему нет?

– Для вас нет личности, перед которой бы вы не захотели выступить?

– Возьмём обычный концерт. Я что, должен спрашивать биографию у каждого, кто покупает билет? Среди слушателей есть и бандиты, и плохие менты, и проститутки. Если в филармонию пришёл, не дай бог, сам Путин – что, музыкантам бросать смычки?

– Вы недвусмысленно поёте: «Любит наш народ всякое г…но». Но ведь вас тоже любит наш народ.

– Да, это определение относится в том числе и ко мне. Я стараюсь не делать из себя памятник. И всеми силами разрушаю образ важного персонажа, который мне кто-то приписывает. У нас ведь многие себя позиционируют именно как памятник. У нас большинство знает, как жить. Я – не знаю.

– То, что Толстой и Достоевский учат жизни, вам тоже не нравится?

– То, что Толстой учит, не нравится. А Достоевский не поучал, он сам был в поиске.

– Достоевский называл пороками то, что вы культивируете: пьянство, блуд, лень.

– Он называл это бедами. Да я и не говорю, что это правильно. Я рассказываю в песнях о своём пути, а выводы делает слушатель, оценивая то, во что я превратился. Вообще, конечно, это я споил страну, так и напишите. Если б я не пел – стояли бы ларьки с пивом, и никто бы в них ничего не покупал.

– Ларьки вторичны, первичен спрос.

– Людям неинтересно жить, особенно в регионах. Осудить алкаша – проще всего. А понять, почему он стал алкашом, – никому не нужно. Никакой пропаганды алкоголизма в своём творчестве я не вижу, особенно если учесть, каким голосом я всё это пою. Будь я на месте молодого слушателя, у меня бы это вызвало отторжение.

– Вы связываете алкоголизм с широтой русской души?

– Я не знаю, что такое «широта русской души». Мы сентиментальны и выдаём эту сентиментальность за духовность. Русский народ эмоционален. Ему можно поставить диагноз: маниакально-депрессивный психоз. Не пройдёт и минуты от обнимки с собутыльником до того момента, когда ты ударишь его этой бутылкой по голове.

– Вам вообще дорого то, что вы русский? Ощущаете что-то такое, например, в День Победы?

– С тех пор как бабушка умерла, я не особенно справляю 9 Мая. На парады никогда не хожу. В 98-м я купил автомобиль «Победа». Тогда День Победы никому был не нужен – все ожидали кризис. А я надел на антенну красную материю и рассекал по Петербургу дедам на радость. Тогда, кстати, в Питере не было ещё такого официоза с военной техникой, как сейчас.

– Считаете, государство трясёт мускулами?

– Были бы мускулы. Другим местом трясут.

Сам за себя

– Поговорим о власти – о «жуликах и ворах», как их теперь называют.

– Ой, я вас умоляю. Кто в России не жулик?

– Вы жулик?

– Конечно. Кто платит все налоги?

– Есть люди с белой зарплатой.

– Наверно. Они никогда не давали взяток? Я не оправдываю верхушку общими нравами, я говорю о том, что меняться должен каждый в отдельности. Сними одних жуликов и поставь других – ничто не изменится.

– Идея политической конкуренции в том, что разные силы следят друг за другом, и в результате жулья становится меньше.

– Для того чтобы эта система работала, нужен многовековой парламентский опыт, как, положим, в Англии. Она тоже прошла через чёрт знает что. Сейчас мы через это проходим.

– Массовые протесты могут помочь?

– У нас, в Петербурге, я массовости не заметил. Без компьютера я бы о протестах вообще не узнал. Это исключительно московское явление. В Москве средний класс пошире, кошелёк потолще, времени побольше. На митинги выходят работники СМИ и прочие представители свободных профессий. Их называют «креативным классом», но я не понимаю, что это такое. Раз уж народился целый такой класс, покажите мне его работу. Я не вижу вокруг себя никакой креативности. Если их плоды – приколы в Интернете, то извините.

– Сергей, спасибо, что уделили нам время.

– Нет-нет, давайте поговорим о протестах. Мне непонятно, чего хотят эти люди.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Назад к карточке книги "Рок над Россией. Беседы Сергея Рязанова с персонами национальной рок-культуры"