Текст книги "Леший (Фантастическая сказка-поэма)"
Автор книги: Сергей Рессер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
О, коварная природа!. Лживая природа, создающая эфемерные иллюзии!
И в бессильной злобе он бросился ничком на траву и зарыдал. Костлявые руки его скребли в бешенстве землю, а сам он корчился в судорогах беспредельного отчаяния, извивался всем своим длинным мохнатым телом.
А эта проклятая птица!.. Она снова хохочет, снова издевается над ним!.. О!..
И он рыдал, бедный лесной бог, рыдал, страшный даже в своей беспомощности.
V
…Снова померкло солнце… Снова засияли, мигая на небе звезды… Снова легкий зефир пронесся прохладной ласкающей волной по траве и окропил ее ароматной ночною росой…
А леший все еще неподвижно лежал, закрыв лицо руками, и чуть слышно стонал..
Ночные тени рождались и сгущались.
Он очнулся только тогда, когда услышал где-то вдали звон бубенчиков, донесшийся до него вместе со звуком лошадиных копыт и колес из глубины леса.
Тонкий был слух у лешего.
Он весь встрепенулся и, вскочив, стал прислушиваться.
Кого занесло сюда?..
Он огляделся и, только выйдя из-за кустов, увидел, что провел весь день на краю проезжей дороги. Глубокие колеи черными полосами виднелись во мраке и уходили дальше…
Леший припал ухом к земле…
– Тройка, – прошептал он…
Бубенчики быстро приближались. Уже не нужно было его тонкого слуха, чтобы ясно различить топот лошадей.
Он бросился к кустам. Бросился так стремительно, что споткнулся о неподвижное тело девушки.
Взор его снова остановился на ней… Затихшая злоба готова была снова вырваться наружу, когда новая мысль молнией мелькнула в его всклокоченной голове…
– Что с ней делать?..
Она не умерла, он это чувствует, прислонившись к ее груди, из которой вырывается едва заметное дыхание…
Она не умерла, но умрет, если останется здесь, одна, далеко от жилья… Ему вспомнились слова соловья и, сделав решительный жест, он подбежал к высокой сосне, стоящей на краю дороги и, прислонившись к ней плечом, что есть силы надавил на нее…
Что-то глухо треснуло и высокое гордое дерево, качнувшись плавно, с шумом, ломая по пути кустарники и сучья соседних деревьев, упало на землю поперек дороги.
Леший отскочил и злорадно усмехнулся.
– Добро, – процедил он. – Вот я делаю добро…
Бубенчики слышались совсем близко.
Стоя за кустом, леший наблюдал за поворотом дороги. Он видел, как показалась тройка в блестящей упряжи, запряженная в огромный дорожный тарантас с поднятым верхом.
Через секунду на дороге произошло смятение. Возгласы кучера, его понукания слились в одно с шумом копыт затоптавшихся на месте лошадей.
Проезжие остановились.
Леший грубо толкнул свою жертву ногой.
Девушка застонала…
VI
Он долго смотрел вслед удаляющемуся тарантасу, следил за облаком пыли, вздымающимся из-под его колес.
И что-то спокойное, радостное прилило к его сердцу… Это спокойствие разлилось по его жилам, успокоило его мятежную, бурлящую кровь…
И он захохотал. Захохотал в порыве непонятной ему радости, захохотал диким самодовольным смехом.
Угрюмый лес вторил ему… Вторили ему деревья и кустарники, вторила зияющая мрачной пастью ночи зеленая чаща…
Шумели развесистые деревья… потрескивал валежник, истерическим смехом заливался вдалеке пересмешник…
Леший хохотал, извиваясь в дикой пляске, взвизгивал в диком упоении…
– Чего ты? – крикнула меланхолично сова.
Этот окрик привел, казалось, лешего в себя. Его душил смех, но, умолкнув, с горящими глазами, он гордо посмотрел туда, где в темноте светились неподвижным зеленым пламенем глаза совы.
– Что с тобой? – повторила та.
– Радость!.. – закричал леший. – Радость, радость!.. Понимаешь ли ты, что такое радость? – Он снова захохотал.
– Мог ли я думать, что способен сделать добро?.. Да, да, добро. А я его сделал… Понимаешь?.. Сделал в первый раз в жизни!..
– Добро?.. – удивленно спросила сова.
– Да, да, настоящее добро. Ты видела сейчас людей? Они подобрали девушку, принесенную сюда мною… Если бы я не преградил им дороги, сломав дерево, они проехали бы мимо. Проехали бы и оставили ее умирать здесь…
Я хочу награды! – топнул он гневно ногой. – Люди счастливы, потому что делают добро… Я требую себе долю этого счастья. Требую! Требую!..
– Счастья?.. Тебе еще мало того, что ты получил? Ты ненасытен. Глупец, то, что ты нашел, и есть счастье… Если хочешь, люди не счастливее тебя. Ты испытал то же, что испытывают они, испытывают ежечасно, ежеминутно… Ты нашел счастье, гордись им… – и, сказав это, сова иронически усмехнулась.
Все существо лешего как-то съежилось.
– Счастье? – воскликнул он. – Быть рабом значит быть счастливым? Не я глуп, а ты!.. Ты чувствуешь только дыхание ночи… Ты раба ее, бесчувственная, холодная. Этот миг наслаждений – цепи! Цепи, оковывающие и тело и душу… Счастье? Цепи – счастье?
Нет, нет. Только свободный может быть счастливым. Я поддался минуте и сделался рабом, но рабом лишь одного мгновения. Если счастье в наслаждениях тела, то это омерзительное счастье, грязное, мелкое!
Я не нашел его, но я чувствую его величие, его захватывающую власть, чувствую его постоянство, неприкосновенность …
В преклонении счастье… а не в рабстве!
VII
Леший больше не смеялся. Он шел молча. Изредка останавливался у ручья, ложился на землю и, напившись студеной воды, садился на берегу и отдыхал.
Шли дни за днями… Розовел небосклон, подымалось солнце, грело своими палящими лучами и медленно подвигалось к закату. Пурпуром разливалось по горизонту, ярким отблеском своего зарева окрашивало поля, болота, реки и леса и… исчезало.
Шли дни за днями… Сгущались тени, темнели мрачными пятнами, снова оживали и снова темнели.
Леший шел… Днем лесами и рощами, ночью проселочными дорогами, деревнями, усадьбами. Переплывал через реки и озера, перелезал через плетни и заборы.
Какая-то сила толкала его безостановочно вперед. Какой-то таинственный голос шептал ему «иди»…
И леший шел…
VIII
Предоставим на время лешему идти по пыльным дорогам, предаваясь своим мечтам… Он идет, не оглядываясь ни назад, ни по сторонам… Идет, не замечая ни дня, ни ночи… Идет, влекомый жаждой к светлым и чистым чувствам, упрямый и злой в своих желаниях, непоколебимый в своих влечениях…
Пусть он идет, страстный мудрец!.. Пусть идет туда, куда его тянет… Если его цель не пространство, не вселенная, он достигнет ее.
IX
…Она была дивно хороша… Вся в белом, с легкой шелковой шалью на голове, привидение, она привидением скользнула на террасу, тенью мелькнула на дорожке, залитой бледным светом луны, и скрылась в мраке густого парка.
Старый парк!.. Веками разрастался он. Веками стоял он здесь, молчаливый, задумчивый… Сколько тайн поведали ему эти века… Сколько прекрасного видели его могучие старые дубы, ели, березы… Сколько ужасного могли бы поведать людям развесистые каштаны, пахучие липы, стройные тополя… Цепкий боярышник, дикая малина, заброшенные клумбы… Ветхие скамейки, побуревшие, с едва заметными следами зеленой краски… Дорожки, заросшие травой и диким бурьяном… Стариной, далекой, легендарной, веет от всего этого. Покосившиеся набок беседки и павильоны с фантастической резьбой, поломанной, стершейся… Из мрака глядела эпоха, далекие времена родовитых бояр и вельмож, времена крепостничества, сказочного богатства и своеволия. Мрачно глядел старый парк.
Но, изрезанный по всем направлениям обвалившимися теперь канавами с перекинутыми через них и местами провалившимися мостиками, он все же был прекрасен, старый вековой парк.
Прекрасен своей тоскливой, полной жуткого чувства тишиной… Прекрасен своим величавым таинственным спокойствием…
Его оставили в покое. Много хозяев перебывало в запущенной старинной усадьбе, но никто из них не решился его расчистить. Как будто эти люди понимали, что выполоть дорожки, подстричь деревья, – значит совершить святотатство, нанести старику неизлечимую, незаслуженную рану…
Величавый, он таинственно тянулся далеко, далеко… Там, дальше, за болотом шли леса и рощи…
Она была дивно хороша… Мрак тенистой аллеи скрывал черты ее лица, но сквозь дымку невольно чувствовалась вся прелесть ее вдохновенного лица, прелесть и трепетание ее упругой груди, стройность тонкого стана…
Песок скрипел под ее ногами, когда он шла… Трава колыхалась и шелестела от дуновения ее длинной одежды…
Местами, где редели каштаны, в аллею проникал сквозь густую их листву белый свет луны… Неподвижными пятнами лежал он на траве, мелькал на сломанных скамейках, бесформенных глыбах мрамора, изображавших когда-то статуи богов.
И еще таинственнее казался от этого старый парк… Его жуткая щемящая тишина как бы предостерегала от чего-то…
Прекрасная женщина в белом шла вперед быстро и уверенно. Она привыкла к этой тишине… сроднилась с этими густыми тенистыми аллеями… Она доверчиво, смело углублялась все дальше и дальше… Легко перепрыгивала через мелкие канавки, заросшие папоротником, осторожно ступала по мостикам и все шла…
Остановилась она только тогда, когда перед ней бесконечной серой полосой открылось непроходимое болото. Густая пелена белого сырого тумана легким пологом реяла над ним… Затхлостью испарений тянуло от него…
Тяжело вздохнув, кутаясь от сырости в свою прозрачную шаль, она опустилась на уцелевшую скамью. С минуту, казалось, она прислушивается… Недалеко в кустах что-то треснуло, но сейчас же снова затихло.
Широко размахивая крыльями в воздухе, пролетела большая летучая мышь и жалобно пискнула.
Свет луны теперь открыто падал на ее фигуру, на ее лицо. Матовая бледность покрывала его… Глаза, огромные, глубокие, светились лихорадочным блеском решимости и нетерпения. Устремленные в туманную даль болота, они горели огнем гордой самоуверенности.
Она ждала чего-то… Иногда нервно вскакивала, топала ногой и кусала губы… Была минута, когда терпению ее, казалось, пришел конец. Она решительно поднялась и направилась обратно к чернеющему входу в аллею…
В это время в кустах снова что-то зашуршало и на полянку как раз перед ней вышла высокая фигура в черном.
Скрестив на груди руки, она неподвижно остановилась перед ним. Румянец волнения покрыл ее бледные щеки…
– Наконец-то!.. – бросился он к ней.
Бросился и сжал в своих объятиях… Он покрывал ее лицо жгучими поцелуями, целовал ее руки, волосы, шею… И она не сопротивлялась… Только грудь ее высоко вздымалась, только руки ее судорожно обхватили его шею и головка беспомощно опустилась к нему на плечо…
Медленно, не спуская друг с друга глаз, они дошли до скамьи и опустились на нее…
– Люби меня вечно так, – шептал он дрожащим страстным голосом, – вечно, вечно… Грей мою душу огнем твоих чудных глаз, томи меня своими поцелуями… люби меня… вечно, вечно!.. Без тебя я не живу… Мое солнце, мой воздух в тебе, в одном прикосновении, в одном рукопожатии… Я изнемогаю от желания тобой завладеть, я жажду тебя!.. Хочу страстно… хочу!..
Он впивался в ее губы безумным сладострастным поцелуем, прижимал ее к себе судорожными сильными объятиями и шептал… Шептал страстные слова любви, безумия… желания… Зачарованная, она припала к нему, слушала и отдавалась ласкам…
– Мы уедем с тобой… – продолжал он, – уедем далеко-далеко, заберемся в самую чащу дремучих лесов, в пустыню пойдем, лишь бы быть вдвоем, одним… Ты и я, только мы!..
И, говоря это, он сжимал ее в своих сильных объятиях все сильней и сильней.
Говоря это, он склонял ее все ниже и ниже на скамью… И она безмолвно, закрыв глаза, уступала…
Чья-то тень мелькнула на поляне, и дикий хохот раскатисто, визгливо пронесся среди мертвой тишины парка, пронесся и поплыл затихающим эхом по болоту.
– Ха! ха! ха! ха! ха!.. ххха!.. ахххаха!!. ааа… хха… ххаааха… ха!
Леший хохотал, катаясь по траве… Хохотал сумасшедшим хохотом, пронзительно, визгливо…
Они оба вскочили в испуге… Она отбежала от него и, приложив руку к сильно бьющемуся сердцу, молча стояла, бледная, взволнованная.
Он хотел подбежать к ней, сделал несколько шагов, когда та же безобразная фигура лешего молча остановилась на его пути, отделяя их друг от друга.
Он стоял, подбоченясь, выставив вперед одну ногу и откинувшись всем корпусом назад… Стоял и смеялся.
– Кто ты? – отскочил тот от него.
– Я?.. Леший!.. – сказал он. – Тоже ищу счастья… Тоже нашел его, как и ты. Тоже обманут, как и ты.
Он снова засмеялся, зло, ехидно…
– Вы, люди… живете ложью, иллюзией… Ваши чувства лживы, но вы верите им… Ты взял ее и думаешь, что счастлив?.. Ложь! Счастье чисто, как кристалл, безоблачно, как голубое небо… Ты загрязнил ее!.. Мгновение твоих наслаждений – мгновение ее падения. А разве счастье – падение? Ложь! Счастье – пьедестал, и что он недостижим для вас – людей, я теперь вижу…
Посмотри, как она прекрасна!.. Но разве она чиста?..
Я мог бы вам помешать, но я не хотел… Я хотел, чтоб вы обманулись так же, как обманулся я. Ты хотел счастья! Значит, не обладая ей, ты не был счастлив?.. Нет, потому что ты ей теперь не обладаешь… Значит, за несколько минут ты нашел и потерял счастье?!. Ха-ха!.. Глупцы!..
Леший побежал к ней.
– Хочешь знать, в чем счастье!.. – крикнул, хохоча, – в поклонении!..
А разве смерть не достойна этого поклонения?.. Разве не она спасает человечество от лжи и обмана, от грязи?..
Он в исступлении, увлекаясь, заломил руки…
– О, сколько бы я дал, чтобы умереть!.. Чтоб перестать вечно жить. Перестать быть безвольным рабом проклятой природы!
Он схватил ее за руку и потащил к обрыву в болото. Здесь, на краю, он остановился.
– Посмотри на лунный свет. Как он чист и ясен… Ты была такой же чистой. Посмотри на небо, на звезды. Как оно прекрасно, безоблачно теперь! Ты увлеклась чистым чувством, не чуя в нем лжи… Оно казалось тебе прозрачней небесной лазури, глубже небесного свода… Но ведь небо коварно! Небо лживо!.. Сегодня оно безоблачно, завтра хмуро, покрыто тучами, серыми, тяжелыми…
Ты боишься этого болота… Боишься его спокойствия, однообразного… серого… Ты боишься постоянства… Но ведь в нем смерть! Справедливость!..
Ха, ха, ха!.. – засмеялся он. – Ты боишься его?.. Посмотри, оно зовет тебя, тянет… На дне его тайна счастья. Не правда ли, ты хочешь его увидеть? Иди же… иди!.. Ха, ха, ха!!.
И он упал на траву, хохоча и взвизгивая… Пена выступила у него на губах, глаза налились кровью и расширились…
Ее пронизывала дрожь… С ужасом отвращения смотрела она на то, что безобразным мохнатым клубком каталось перед ней на траве и изрыгало страшные стоны и проклятия. С чувством ужаса и омерзения она закрыла лицо руками и замерла…
В немом оцепенении стоял он и мертвенная бледность покрывала его красивое лицо.
Появление безобразного существа, оборвавшего его страстный порыв, их одиночество, было столь неожиданно, что он не успел еще опомниться… В душе его пробудилось только безотчетное чувство пустоты, тоска о каких-то несбывшихся надеждах… И чувство этой тоски смешалось с чувством страха, бессмысленного, тупого страха…
«Галлюцинации… – мелькнула мысль. – Галлюцинации… Расстроенное воображение…» И сильным порывом воли он заставил себя решительно шагнуть вперед…
– Уйдем отсюда!.. – воскликнул он. – Здесь слишком тихо, слишком мрачно… Уйдем!
И, обхватив ее за талию, он повлек ее за собой… С секунду она не могла еще прийти в себя, но вдруг, как бы очнувшись, порывисто прижалась к нему и побежала…
Они оба бежали, взявшись за руки.
А за ними вслед несся дикий, безобразный смех… Он то перегонял их, то затихал вдали, вырывался с визгом из кустов, шипел и надрывался из темных аллей… Он, бешеный, злобный, насмешливый хохот, преследовал их неотступно, леденил кровь, холодом пробегал по спинам, стучал в висках…
О, как бесконечен парк!.. Как извилисты, запутаны его дорожки!..
– Скорее… Скорее…
…Он убивает, этот раскатистый дикий хохот!..
X
Большая комната с темными обоями тонет в зеленоватом полумраке ночника на круглом столике… Дрожащие тени ползают и волнуются по мягкой старинной будуарной мебели, двигаются угловатыми пятнами по узорчатым стильным оконным занавесям, по портьерам… по кисейному пологу кровати, стоящей в небольшой и неглубокой стенной нише…
Как раз напротив этой кровати чернеет большая стеклянная дверь балкона. Тяжелая зеленого шелка портьера плотно прикрывает ее. Мерное дыхание доносится из-под кисейного полога… Тревожный, кошмарный, но крепкий сон царит здесь. Кошмарный… Кошмарный потому, что нет сладких грез, убаюкивающих сладостных мечтаний. Порабощенная ужасом душа, изнемогшая от внутренней борьбы, от внутренних переживаний, притихла… Теплится лишь мысль, легкая, никогда не засыпающая, вечно-подвижная и беспокойная… Теплится мигающим, непотухающим огоньком…
И этот огонек разрастается, увеличивается… Ярким, жгучим пламенем вспыхивает он… Лавой, палящей, тяжелой и смрадной, душит, томит…
Кошмары, дикие, спирающие дыхание, непрерывной волной проносятся над чудной головкой, потонувшей в тонких кружевах белоснежных подушек… Они несутся из пространства в пространство… бесформенные, безобразные… и давят…
Душно!.. Душно…
Но сон крепок… И потому, что он крепок, он так мучителен…
Этот безобразный мохнатый клубок!.. Он – этот кошмар, вертясь безостановочно, приближается к ней… Хочется кричать, но что-то сдавило горло… Хочется привстать, но что-то властно приковало ее к белоснежной кровати…
Душно!.. Душно…
И, метаясь во сне, она не видит, не чувствует, как на балконе что-то скрипнуло и между раздвинувшимися портьерами просунулась мохнатая безобразная голова…
Она не чувствует, как чья-то тень, неслышно ступая по пушистому ковру, крадучись, подбирается к ней и садится на кресло у ног…
Она безмолвна в крепком сне…
Но что-то зовет ее… Простирает к ней руки… Чьи-то рыдания, странные, но искренне-мучительные, надорванные, гармоничными аккордами льются ей в душу… Чье-то прохладное, оживляющее дыхание… колышется здесь, около нее, так близко, близко…
Рассеялся тяжелый сон… Она потянулась, блаженно улыбаясь и… проснулась. Она ничего не увидела из-за полога… Но то, что она услышала, заставило ее притаить дыхание…
До нее явственно доносились сдержанные рыдания и всхлипывания.
– Кто тут? – испуганно прошептала она и раздвинула кисею.
С кресла поднялась высокая мохнатая фигура лешего.
Нельзя было узнать безобразного лица бедного лесного бога. Оно осунулось и как бы сразу похудело… Глаза, всегда дикие, с вращающимися белками, вечно насмешливо прищуренные, сияли теперь мягким грустным светом… Зачарованные, они безмолвно и кротко смотрели на нее…
– Это я… – прошептал он. – Я, нагнавший на твою душу столько страха… Я, своим отчаянием и досадой возмутивший твой покой… Не гони меня…
Не гони, потому что я так несчастен!
Он упал перед ней на колени и заломил руки.
– Не гони меня.
Она откинулась на подушки и, подперев локтем голову, молча смотрела на него. И странно… в душе ее не было страха…
– Но кто же ты?.. Человек, призрак?.. Я не гоню тебя, но кто же ты, ворвавшийся ко мне ночью, без позволения?..
Она скорее мысленно, чем шепотом произнесла это.
– Кто я?.. Я тебе скажу, кто я, только ты не пугайся… Верь мне, что я не зло для тебя, что я не сделаю тебе вреда… Верь мне и… дай твою руку… Дай мне ее… твою прекрасную руку. Я буду держать ее в своих безобразных руках, и во мне утихнет бушующая в груди злоба и ненависть… Дай мне твою руку…
Он произнес это таким умоляющим, детски-робким голосом…
Она смело и испытующе на него взглянула и быстро протянула ему левую руку…
– Возьми… я верю тебе… – произнесла она.
Он страстным, порывистым движением схватился за эту прекрасную мягкую женскую руку.
– Она красива и нежна, твоя рука… – сказал он, сжимая и гладя ее. – О, сколько силы и мощи в одном ее прикосновении… Я чувствую, как мучительная горечь исчезает из моей души…
Зачем ты отдалась ему!.. – воскликнул он вдруг страстно. – Зачем ты, чистая душой, не чиста!.. Зачем позволила осквернить себя!..
Она нежна, твоя рука… О, не смотри, что я так безобразен… Дай мне возможность хоть на минуту забыть об этом…
Ты хочешь знать, кто я?..
Она молча кивнула головой….
– Я одно из странных творений природы, – начал он тихо и мрачно. – Она, эта природа, взяв ком земли, серой, однородной, создала человека… Смешав воду с солнечными лучами, она создала растения, цветы, деревья… Собрав самое ничтожное, она создала самое прекрасное!.. Людей, зелень, птиц, рыб, зверей… Она, эта природа, довольна своим творением.
Он нахмурился.
– Меня она создала из отбросов всего того, что сотворила до меня… Горячий песок пустыни она предназначила для моего сердца, блеск молнии моим глазам, моей голове… Бесформенный, необтесанный осколок гранита она дала мне для тела… Создав человека – прекрасное – из ничтожества, она из того же ничтожества создала меня – безобразное!..
Если бы ты знала, как проклинаю я ее за это!.. Если бы ты знала, как я страдаю за свое безобразие!..
Она коварна и лжива!
Она дала мне душу… Зачем она дала мне душу?.. Своевольную, злую душу… Душу с огнем страсти, – нет, нет, не страсти… страстей!..
Она усилила этим мои мучения, усилила злобу, ненависть, безумие кровожадной беспредельной мести… Я стал завистлив и мстителен. Я знаю, что люди не виноваты, но я мщу им, чтобы мстить природе!.. Я мщу ей за свое безобразие!..
О, какое удовольствие доставляет мне эта возможность нарушать гармонию, созданную самим Небом.
Но после каждой мести… я страдаю… Страдаю, потому что, разрушая, не вижу конца этому разрушению… Природа созидает вечно, вечно. И я, я тоже разрушаю вечно. Вечно, потому что я сам вечен…
Пойми, что сколь прекрасна жизнь, смерть во сто крат прекрасней!.. И эта смерть, прекрасный конец прекрасного начала, дана в удел людям. Дана людям, но не дана мне…
Ты… ты в каждую минуту, в каждую секунду, момент, вправе требовать расчета с жизнью… А я…
Лицо лешего нервно передернулось.
– Я… я умереть не могу…
Он молча гладил ее руку, которая теперь дрожала…
Молча смотрела она на него…
– А между тем, – продолжал он страстно, – и мне, и моей душе хотелось тепла, хотелось сладкого удовлетворения… И мне хотелось высоких, светлых чувств… Хотелось тихого покоя… Совы – мудрость моего родного леса. Она, эта мудрость, не признает тепла, света… Мрачная и холодная, она пророчит свет рабу. Но я… я не раб!.. Я не раб своих страстей!.. Я их господин! Да, да… Если я раб, я раб своего права… Раб своей души, ее подобия с душами людей… Я горд… Во мне есть самолюбие, сильное, могучее.
Я мелочен только для мелких людей, низок для низких, но для гордых, сильных… О!.. я мощь и та же сила!..
Как прекрасна твоя рука… И ты вся… вся прекрасна и дивно хороша. Я искал счастья… Счастья не грязного, пошлого, того, которое я испытал на одно мгновение… Счастье не острое… а тихое, спокойное… Счастье, которое возносит, а не низвергает!..
Такое счастье только в поклонении… Ты прекрасна, ты дивно хороша и я… я…
Леший вскочил и нахмурился… Неожиданная искра злобы блеснула в его глазах и эти глаза зажглись фанатическим пламенем мести, лишь мести…
– Я… – продолжал он уже громко, почти крича, – я… готов был уже преклониться перед тобой, преклониться перед твоей красотой. Сколько лет ждал я этой минуты, ждал с терпением, безумным, гигантским терпением!..
Красота… в ней счастье, в ней восторг, блаженство, упоение!..
Она – гармония. Дивная гармония всего, что нераздельно, постоянно, вечно.
Она…
Как прекрасна твоя рука… Но почему ты – чистая – нечиста?
Ураганом вырвался из его груди вопль. Он застонал, заскрежетал зубами и заломил в бессильной ярости руки.
– О!.. Зачем ты не чиста? Зачем ты отдалась ему? Зачем!.. Красота… она только тогда красота, когда чиста и непорочна. Она только тогда красота!..
О, зачем загрязнила ты себя?! Ты, прекрасная?!
Я преклонился бы пред тобой, я ползал бы у твоих ног, исполнял бы каждое твое желание. Я был бы счастлив!..
Он упал на ковер и зарыдал.
– О, пощади… ты так безжалостен, – прошептала она, падая на подушки. – Ты не понимаешь… не понимаешь, что такое… страсть… Ты не понимаешь любви… любви самоотверженной… любви властной!..
– Любви? – вскочил он. – Любви?!.
Ха-ха-ха-ха!.. Так любовь значит падение?!.
Ха-ха-ха-ха, – засмеялся он. – Полюбить значит отдать себя на поругание? Нет. Нет… Ты прекрасная, ты не можешь так думать, не можешь!.. Беги к болоту… Беги, там мудрость, там истина!.. Иди скорей к болоту – там смерть. Спеши, пока ты не увязла в тине страсти… Любовь?!. ха-ха, ха-ха-ха-ха!!.
Он подбежал к ней и схватил ее за руку.
– Пойдем к болоту, пойдем… – зашептал он страстно… – Оно холодное, но правдивое. Мертвая там, ты будешь прекрасна и чиста. Живая здесь, ты будешь обманчиво прекрасной, но грязной, омерзительной!.. Пойдем к болоту, – шептал он, – пойдем…
И, несмотря на ужас в ее глазах, она покорно встала… Встала в одной сорочке, с распущенными волосами, дивно прекрасная в своей полунаготе…
Встала и молча протянула ему руку.
– Идем!.. Бежим… – шептал он, и глаза его горели безумным фанатическим огнем.
– Скорей, скорей… Я мигом донесу тебя… Скорей!..
Он схватил ее в свои мускулистые объятия и выбежал на балкон. Остановился, осмотрелся и, дико захохотав, спрыгнул с высоты вниз на траву…
Его прерывистое дыхание ветром пронеслось по молчаливому парку. Зашелестела листва… Закачались, заскрипели каштаны и тонкие липы… Темное облачко заволокло луну и мраком упала его тень на землю.
– Скорей, скорей… – шептал он и стремительно бежал…
Ужасом горели ее глаза во мраке… Белая сорочка развевалась по ветру, разрывалась о сучья и кустарники.
Вот и болото… Тот же белый смрадный туман парит над ним, так же мрачно, серо и однообразно тянется оно широкой полосой вдаль…
– Вот здесь!.. – подбежал он к его краю. – Вот здесь, – указал он ей вниз, указал и с мучительным выжиданием страстно взглянул в ее прекрасные, затуманенные слезами глаза.
– В этом ли очищение? – прошептала она чуть слышно, вся дрожа.
– Здесь смерть – красота… – повторил он упрямо.
– Но ведь… жизнь так прекрасна!.. – подняла она в отчаянии руки к небу…
Он засмеялся.
– Прекрасна?.. Жизнь?.. Ха, ха!.. Она прекрасна, как и ты, но ведь ты прекрасна и грязна!.. Кто не знает, тот назовет тебя чистой, но ведь ты грязна, не чиста!.. Жизнь прекрасна?.. Она прекрасна, как и ты!.. – и он опять засмеялся.
Она вздохнула и подошла к краю. Взглянула и содрогнулась…
– Смерть… – прошептала и шагнула в пространство.
XI
…Он молча сидел на краю болота, подперев подбородок согнутыми коленями… Сидел и смотрел вниз. И искры страстного огня метали его глаза…
– Теперь ты чиста, – шептал он, – чиста и прекрасна. Я вижу тебя лежащей на дне… И мертвая ты еще прекрасней. Пускай тебя облипла тягучая смрадная тина болота, она во сто крат чище дерзких прикосновений, хотевших тебя…
Я счастлив, счастлив, что вижу тебя чистой!..
О, красота!.. Ты – гармония… Гармония всего, что нераздельно, постоянно, вечно!.. Я преклоняюсь перед тобой, ты мой алтарь, кумир, бог!..
