Текст книги "Сорок бочек арестантов"

Автор книги: Сергей Прокопьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

ШАХ МИРОН

«Тебе, Галка, главное суматоха, а не прибыток», – ворчала на дочь мать.

Была здесь доля истины. Добрый ломоть.

А что делать, если человек не из созерцательной породы?

В период демократических преобразований, кои свелись у Галки Рыбась к демократизации кошелька от денег, записалась для наполнения мошны на курсы массажа. Подруга подбила: «Массажисты, знаешь, какие тити-мити делают?»

Галке «тити-мити» ой как нужны были.

Теорию – поглаживание, разминание, потряхивание – следовало практикой на руках, ногах, спинах и где пониже закреплять. Кого в опытные кролики и собаку Павлова? Мужа, естественно. Борыска у Галки, что надо кролик. Обувь 47 размера. И вышестоящая площадь поверхности такая – за полдня растиранием не обежишь, ладонями не изрубишь. Есть где практиканту теорию в тело внедрять. Но чтобы эти 110 килограммов отмассировать, семь потов согнать не хватит. Галка где руками, где ногами, где пятками себе помогала.

«Собака Павлова» поначалу отбивался: «Ой! щекотки боюсь! Ой! отстань! Ой! не щепайся!»

Но когда Галка наловчилась доставать до самого не могу – сразу изменил отношение. Аж стонет от удовольствия: «Еще давай!»

Отточила Галка мастерство на «кролике-собаке» – соседа по даче Ивана Францева прострел в бок звезданул. Галка и виновата. Запрягла навоз таскать, побоялась: пока Борыска приедет – другие по своим грядкам растащат. Иван помог на свою поясницу. Скрючило беднягу. Ни чихнуть, ни свистнуть. Галка вызвалась загладить вину мануальной терапией.

В отличие от мужа, у Ивана вес 70 килограммов. «Такого богатыря мы запросто!» – подумала Галка и набросилась на «простреленную» часть тела. Лихость массажистку и подвела. Не внесла со слона поправку на моську, и как давай мять Ивана из лучших побуждений!

– Хватит! – закричал тот резано.

– Ничего-ничего, – заботливо успокаивает Галка, – зато после хорошо будет.

– Когда после? Одна спина болела, теперь дышать невмоготу!

Галка еще раз нажала в специальную точку.

Иван дурниной орет:

– Прекращай!!

И сознание потерял.

Потеряешь, когда ребро хрустнуло на излом.

Массажист из Галки получался не из тех, кто пациента, как парень девку у ворот гладит…

Но Борыска запретил открывать практику.

«Нечего мужиков посторонних за задницы лапать!»

«А жрать на что?» – хотела сказать Галка, но к тому времени поумерила надежду на массажные «тити-мити». Долгая история клиентуру набирать. Перекинулась на другое начинание. Купила по дешевке цыплят. Большеньких. С прицелом – покормить немного, а осенью на мясные нужды рубануть птичье стадо. На суп, лапшу и другие питательные блюда.

Цыплята летом на балконе жили, к осени оперились, вес набрали и, откладывая куда подальше суп из себя с лапшой и картошкой, начали откладывать яйца.

Несушек гильотинировать на мясо было выше Галкиных представлений о рационализме. С другой стороны, время вовсю к холодам спешит. Того и гляди, куры вместе с яйцами померзнут на балконе. Надо переводить птицу на зимний вариант существования. Галка нашла металлическую детскую кроватку с сеткой по бортам, перевернула кверху дном, вот тебе и курятник. В большой комнате поставила.

– Вонища будет! – заворчал Борыска.

– Сам рассказывал, в детстве курей дома зимой держали.

– Частный дом – не квартира.

– Для тебя в первую голову стараюсь!

Галка создала крылатому поголовью максимум комфорта, дабы не отвлекались куриные мозги от яйценосного дела. Песком наполнила здоровенный таз и по очереди ежедневно хохлаток в него садила, которым по жизненной программе купаться в пыли положено.

По технологии жизни петух также необходим. И здесь Галка наперекор природе не пошла. Не стала жалеть зерно. Из четырех первоначально имеющихся петушков одного оставила. Самого боевого. Дочка его Мироном окрестила.

Мирон, став шахом курятника, принялся доказывать, что он во всем доме царь-государь. В том смысле, что никто слова не моги вякнуть. Иначе скандал.

– Оторву башку! – грозился Борыска.

– Нестись перестанут! – защищала производителя Галка.

– Сам топтать буду, чем такое терпеть!

Мирон, стоит кому рот раскрыть, сразу горлопанить начинал. Глушить кукареканьем человеческую речь.

Да что рот, телевизор не включить. Как разорется на всю квартиру! Дескать, что за непорядок?! Кто позволил?!

– Оторву башку! – грозился Борыска, перетаскивая телевизор из «птичника» в самый дальний от Мирона угол – на кухню.

И против магнитофона истошно кукарекал. Не давал детям слушать на полную катушку.

– Вот это правильно! – соглашался Борыска. – Бум-бум-бум! Что за музыка? Моя бабушка на такие песни говорила: как печной заслонкой по башке бьют.

Магнитофон был первой и последней солидарностью Мирона с хозяином.

В отношении телефона взгляды разнились кардинально. Средство связи Мирон ненавидел лютее телевизора. Стоило зазвонить аппарату, наливался агрессией, орал, что есть мочи.

– У вас – петушиные бои идут? – спросит абонент.

– Ага, петушиный боец.

Когда приходили гости, Борыска зашвыривал горлодера в кладовку:

– Охолонь!

Мирон и в темноте орал.

Борыска вспомнил бабушкин рассказ из деревенской молодости. Когда, бывало, на игрищах чуть не до утра пробудут, а с рассветом в поле. Петух в доме – главный будильник. Братья возьмут соломинку, в горло ему засунут, перекроют подъемную музыку. Петух встрепенется в нужный момент обозначить начало трудового дня, а из горла шиш да маленько. Пока родитель разберется, что к чему, молодежь лишний часок сна урвет.

Борыска соломинку для питья коктейлей принялся засовывать Мирону в горло.

– Не мучай животное! – дочь со слезами набросилась на отца. – Тебе бы так! Он что, виноват, если в квартире жить заставляют?

– Ага, не виноват. Скоро всех выживет! Оторву башку!

Борыска ворчать-то больше всех ворчал, но яйца, что гарем Мирона поставлял, в первую голову сам употреблял. Слаб был на этот продукт. В молодости мог за один присест десятка полтора выпить. Галка принесет ячейку, Борыска ее ополовинит, не отходя от стола. Только скорлупки отлетают.

– Поменьше бы яйца пил, – ворчала Галкина мать, когда оставалась наедине с дочерью.

– Жалко что ли?

– Простофильная ты! От яиц на подвиги мужиков тянет! По другим бабам начнет скакать, не так запоешь!

– Брось ты, мама!

– Набросаешься матерью!

Иногда не выдерживала, недовольно выговаривала зятю, глядя на поглощение, провоцирующего супружескую неверность продукта. Дескать, вредно столько-то.

– Жалко что ли? – без обиды спрашивал Борыска. – В яйце все в дело идет, усваивается без отходов.

– То-то и оно, что в дело, – туманно говорила теща, не объясняя, почему следует укоротить аппетит на диетпитание.

Поглощал Борыска яйца до поры, пока сальмонелла не грянула со всех газет и телевизора. Не напугала страшной заразой, таящейся в сыром яйце, против которой одно спасение – крутая термообработка. Но вареные яйца Борыска на дух не переносил. Одну штуку не мог запихать в себя, не то что пяток-другой…

Лет десять поствовал…

А тут полная уверенность в чистоте продукта… Посему, крепя сердце, терпел петуха.

В тот день в спальне покрасили батарею. От запаха перебрались с Галкой спать в «птичник». Дело житейское, приобнял среди ночи Борыска супругу. Новое место всегда располагает. И у супруги настроение оказалось не прочь. Без дебатов «хочу – не хочу», «могу – не могу» ночной консенсунс возник.

Посреди него кто-то из супругов охнул от наплывших чувств. И сразу прямо в консенсус грянуло, как из ружья:

– Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!

Во весь противный голос заблажил паршивец. Всю гармонию криком истошным порушил.

На свою голову.

– Все! – выпрыгнул из объятий Борыска. – Хватит издевательств!

Выхватил из курятника Мирона и, будучи в страшном гневе, отделил беспардонные голосовые связки от легких и других органов, способствующих кукареканью. Оторвал башку. Выполнил давно обещанное.

Замолчавшие детали выбросил на балкон и вернулся к жене продолжать консенсус. Только Галке уже не до него. Спрыгнула с дивана в сторону балкона.

– Потрошить буду, а то пропадет.

– Брось в морозилку! – звал супругу из кухни на диван Борыска.

– Не, свежего надо!

– Вот уж отродье – даже мертвый гадит!

Одно утешало, кончилось петушиное иго.

На следующий вечер вернулся Борыска домой, а там опять:

– Ку-ка-ре-ку!

– Ожил? – перепугался Борыска.

– Ага, из супа воскрес, – смеется Галка. – Не боись, это не Мирон, нового на курочку обменяла.

– Оторву башку, будет орать!

– Живодер ты, папка! – со слезами из кухни вышла дочь. – Жалко Мирона!

– Меня бы кто пожалел! – проворчал Борыска и пошел знакомиться с новым производителем.

– Здорово, Мирон-2! – сказал белоснежному красавцу с малиновым гребнем.

Завидя Борыску, петух недовольно забегал по курятнику, забил крыльями. Но молча. Видимо, хохлатки доложили, что в присутствии хозяина лучше держать язык за клювом.

ПОЛЁТ ЛАСТОЧКИ

Грянул июль. Картошка все еще стояла не окученной.

В субботу Галка Рыбась закинула Борыске удочку съездить в поле. На что получила яснее ясного:

– Нет!

Не расположен был супруг к тяпке. После обеда залег на первом этаже дачи, отвернувшись к стенке. Даже со спины читалось настроение: «НЕ КАНТОВАТЬ!»

Кантовать, не кантовать, да картошка перестаивает. Галка с часик помаялась, помоталась по участку. Ни к какому делу душа не лежала. Сердце рвалось в поле. Опять пошла на поклон.

– Ну, поехали, Боря. Ведь цвести вовсю начинает! На неделе дожди обещают, как раз бы огребли.

– Нет, – ответила спина.

Можно было спустить собак: «Что мне, больше всех надо?! Ты один за троих ешь!» Да толку от крика картошке точно не будет. Нужен подход.

Галка выждала минут двадцать и пошла с подходом.

– Борь, ты не будешь огребать, я сама. Только отвези.

– Нет!

– Ты пока на озере порыбачишь.

– Нет!

– Я тебе червей накопаю!

– Нет!

Что с упрямым бараном будешь делать? Галка нутром чувствовала, как просит картошка пошевелить ее, присыпать земелькой, помочь тяпкой да добрым словом. Схватила кошелек и побежала к центральным воротам садоводческого общества. К ларьку. Взяла пол-литра водки. Укрепившись жидким аргументом, ринулась в новую атаку.

– Борь, глянь, что у меня есть!

Борыска повернулся на зов, безразличным взором посмотрел на победно выставленную руку жены с бутылкой.

– Съездим, а потом раздавим! – заговорщицки подмигнула Галка.

– Нет! – отвернулся к стене Борыска.

– Ну, че ты! Я шашлыки сейчас по быстрому замочу, вернемся мясо как раз дойдет, под водочку замолотим.

– Нет! Иди закопай лучше!

Так бы и перелобанила упертого бутылкой. Галка сделала зверскую физиономию, замахнулась на спину и… выкатилась из комнаты, полной угрюмого «нет».

Галка заметалась с бутылкой – куда ее? Прошлой осенью Борыска начал перекапывать землю, Галка, в домике была, вдруг крик, будто нож под сердце Борыску саданули. Выбежала. Он стоит у забора, а на вилах разбитая литровая бутылка и запах спирта по всему участку.

– Совсем сдурела? В землю добро зарывать!

– А тебя кто просил впритык к забору копать? Сроду там не трогал!

На этот раз в землю заначивать не стала. Но спрятала подальше. Не хочешь ехать, не надейся остограмиться на халявку.

Картошке от этого не легче.

Чем пронять упертого? Рыбалку не хочет, водку не хочет…

А женские чары?

Галка достала косметичку, которой пользовалась больше по необходимости, без особого рвения. Надо так надо. На этот раз, как в театр собиралась. Ярко накрасила глаза, напомадила губы, брови подвела, румян не пожалела. Духами щедро пометила плечи, за ушами и обширную площадь бюста. Глянула в зеркало. Хороша, чертовка. И направилась вниз. Перед этим решительно все с себя сняла, лишь халатиком прикрылась. И тот перед дверью сбросила. Зашла к мужу во всем блеске наготы.

Было на что орган зрения положить. И не только орган. Сорок лет, а как то самое яблочко наливное. Или мяч, накачанный до упора. Не ущипнуть. Туго до звона.

Галка не стала подкрашенные глазки строить, плечиками надушенными кокетничать. Навалилась на мужа всем своим роскошным богатством. Бери меня. Не жалко. И ни слова о картошке. Коварная женщина. Припасла чуть попозже завести речь об окучивании, когда завязнет птичка в расставленных сетях. Благоухающая духами, румянами и кожей Галка стиснула мужа в объятьях.

– Ты че совсем рехнулась?! – с трудом оторвал от себя соблазнительницу Борыска. – Не поеду окучивать!

Галка спрыгнула с кровати, вылетела за порог.

Хоть плачь! Хохол упрямый! Галка упала на кровать в соседней комнатенке.

«Ну, уж нет! Слез не дождешься!» – показала фигушку в сторону мужа.

И вдруг маскарадное настроение напало. Да пропади она эта картошка! Что ей, больше всех надо?!

В углу валялась балетная пачка. Самодельная. Когда-то смастерила к новогоднему вечеру в КБ. Выбрасывать жалко, а дома надоело с места на место перекладывать. Принесла на дачу подурачиться как-нибудь.

С отчаянья захотелось именно сейчас. В окошко видит, соседка Наталья ковыряется на своем участке.

Галка натянула пачку, футболку, на голову шляпу белую, еще свадебную. Здоровенную, как сомбреро. На ногах белые гетры и кеды.

Второй этаж дачи украшал балкон, на два метра выдающийся вперед. Борыска построил чай или пиво летними вечерами пить, любуясь на речку.

Галка белоснежной балериной вышла на балкон. И на стол вскочила. Высоко сижу, далеко гляжу.

Садиться не стала. Крикнув соседке:

– Эгей, Наталья!

И сделала «ласточку». Воспарила на фоне знойного неба. Грациозно подняла назад до упора левую ногу, а руки в белых по локоть перчатках раскинула в стороны и плавно, будто крыльями, замахала.

Соседка не сразу увидела полет, лишь после второго окрика обратила внимание на «ласточку».

И прихлопнула рот от смеха. А потом со шкодным выражением лица ткнула пальцем в сторону от себя, дескать, посмотри. Галка повернула голову в указанном направлении и…

Как не заметила…

Внизу, прямо под ней, у забора стоял с ошарашено раскрытым ртом и обалденно распахнутыми глазами Лаврентич. Натальин свекр-пенсионер. Он поливал помидоры из шланга. В данный момент шланг бессильно повис в руке, неуправляемая струя лилась на брюки и в сапог, переполняя резиновый сосуд с каблуком.

Галка пачку надела прямо на голое тело.

В поле зрения Натальи ничего лишнего не было.

Все Лаврентичу досталось.

Галка поспешно прервала «полет». Спрыгнула со стола.

– Лаврентич, – надо было что-то говорить для выхода из пикантной ситуации, – отвези картошку огрести.

– Конечно, Галочка, – засуетился обмочившийся сосед. – Сейчас переоденусь и рванем.

– Ладно, уговорила языкастая! – вышел на крыльцо Борыска. – Только на мою долю тяпку не бери! Рыбачить буду. А вечером шашлыки и все остальное…

– Конечно-конечно! – натягивая пачку как можно ниже, Галка убралась с балкона.

– Не беспокойся, Боря, я отвезу! – Лаврентич был готов транспортировать «балерину» хоть на край света.

Целая конкуренция образовалась.

– Сегодня, Лаврентич, я сам выпить не прочь. Как-нибудь в другой раз.

Огонь погас в глазах соседа. Он бросил поливать овощи и через минуту из-за какого-то пустяка спустил полкана на невестку.

САЙГАК НА КОЛЁСАХ

Елена, дочь деда Петро Рыбася, и сын его Борыска пребывали в сильной тревоге. Отец, ветеран Великой Отечественной войны и инвалид ее сражений, подал губернатору прошение о выделении автомобиля.

Тревога была не в том, что откажут заслуженному воину. Как раз на 180 градусов наоборот. Вдруг удовлетворят просьбу. Странный народ, скажет не знающий деда Петро, им на льготных условиях машину могут отвалить, они фордыбачатся.

А вот знакомые ветерана горячо понимают его детей. Душа которых всего один годик и была на спокойном месте, пока грудой железа стоял в гараже «Запорожец» деда Петро, двадцать лет назад подаренный советской властью.

В военном прошлом дед – оторви да брось, какой был отчаянный разведчик. Таким в душе и остался по сию пору. А в теле уже семьдесят пять лет.

Дальтоник – это самый безобидный изъян автолюбителя деда Петро. Огни светофора можно по счету определять. Вверху – красный, внизу – зеленый, посредине – желтый. Так дед цвета и различает. Куриная слепота, когда в темноте дед Петро дальше своего носа ни бельмеса не видит, – тоже терпимый недостаток. Ночью за языками уже не ездить. На дачу и за грибами днем гоняет. Хуже, что реакция у бывшего разведчика ниже некуда. На поворотах, как плохой велосипедист, действует. Дугу такого радиуса закладывает, что обязательно встречную полосу прихватит.

И ни тени волнений. Ему – что раньше в тыл врага сбегать, что сейчас против шерсти на шоссе проехаться. Запросто. А ведь не советские времена. Джипов и «Мерседесов» на дороге, как вшей у бомжа. Воткнись в такой – квартирой не рассчитаешься… Но деду разве докажешь, что новым русским, у которых в голове одна извилина, и та в виде доллара, до фонаря его раны, ордена и протезы вместо ног.

Да, чуть не забыл, ног у деда нет, отсюда – управление ручное.

Дочь Елена без «Отче наш» ездить с отцом не может. Сидит, крепко привязавшись ремнем, и без конца повторяет: «Отче наш, иже еси на небеси…»

Жизнь «Запорожца» деда Петро была полна ярких событий: кузов каждым погнутым миллиметром – других не имелось – помнил кюветы, столбы, перевороты, потери колес… Попав в руки деда, «Запорожец» с радостью воспринял разудалый характер хозяина. Автомобиль и сам был натурой неуемной. Получилось: два сапога – пара. Не вспомнить дня, чтобы машина была полностью исправна. Отказывали тормоза, рвался в дороге ремень вентилятора, садился аккумулятор в неподходящий момент…

В нашем рассказе претензий к аккумулятору, ремню и двигателю не было. В нашем рассказе сцепление не сцепляло. Дед Петро, надумав поехать с дачи домой, передвигался скачками. После каждого торможения сайгаком срывался с места в карьер, и ниже 60 км в час не получалось. Выше тоже. Но скоростей «формулы 1» и не требовалось.

На удивление, тормоза держали. Иначе – кто его знает, до чего допрыгался бы.

Оно и так в тот день вышло, не дай Бог.

Прискакал дед Петро домой. Да не в условленный час. Должен был, по оговоренным с дочерью планам, через день прибыть, но ему запоносилось раньше. Про внезапно открывшееся недержание Елена, конечно, не знала.

Когда на дачу приехала и соседи доложили: дед Петро отбыл, – сердце заныло в недобром предчувствии. Чего хорошего ждать, если собственными руками погреб на просушку открыла, стальную крышку люка перпендикулярно проезжей части гаража ломом застопорила.

Побежала на электричку. Только догнать по рельсам «Запорожец» не удалось.

Дед с дачи благополучно прискакал – плюс к сцеплению ничего в дороге не отказало – дверь гаража открыл. С его куриной слепотой разве мог что-то в сумраке помещения узреть? Собственно, и не смотрел. Что в родном гараже разглядывать? И так все с закрытыми глазами знает. Поэтому уверенно сел в машину, отпустил тормоза и прыжком влетел в гараж. Помеху так и не увидел. После удара крышка багажника (как известно, он у «Запорожца» шиворот-навыворот, спереди находится) подскочила вверх. У крышки без того был неправильный «прикус» – итог столкновения с забором дачи, тут совсем перекорежило.

Дед Петро понял: его в гараже не ждали, и оперативно дал задний ход. Выпрыгнул за ворота.

Как в кино – ни раньше, ни позже, сын Борыска мимо на машине спешил. По этой дороге он вообще никогда не ездил. Раз в год, если и занесет… А тут…

Елена потом втихушку радовалась, что Борыска был.

Дед, как инвалид войны, гараж в хорошем месте отвоевал. Впритык к напряженной трассе. Удобно, не надо по закоулкам крутиться, и всегда чисто. А недавно поблизости бар со стриптизом открыли. Дед Петро уже девками, показывающими сахарные места под музыку, не интересовался, а вот иномарки под вечер на сладкое летели мимо гаража…

Если бы такой в бочину дед врубился…

Бог миловал. Родному сыну врезался. Тот накануне закончил предпродажную подготовку своих «Жигулей», торопился к покупателю в предвкушении денег, а тут родной папаня, как с цепи сорвавшись…

И опять повезло, долбанувшись в авто сына и вылетев от удара на средину проезжей части, наскочил ни на «Вольво», ни на «Мерседес» или КамАЗ – на ветхую бабульку, что шкандыбала через дорогу, опираясь на лыжную палку. Еле волочилась, припадая на все больные ноги…

И вдруг на нее жуть летит. «Запорожец» и на конвейере красавцем не назовешь, а тут вдобавок перекореженная крышка багажника, как челюсть акулы, распахнута. Зада вообще нет. Он в салон переместился после встречи с «Жигулями». Бабку по идее должен был кондрашка обнять от такой напасти.

Да не из тех была бабуля, у кого жизнь медом текла. Эта закалилась в невзгодах и лишениях. Такой прыжок сделала с двух ног и палки, используемой как спортивный шест, что любо-дорого поглядеть. Дед Петро не смог полюбоваться – крышка багажника, пастью хищника распахнутая, обзор перекрывала. Поэтому, крутнув руль, опять в сторону бабки направил зверюгу на колесах.

По всем показателям прежней жизни, «Запорожцу» после двойного удара – мордой о крышку, задом о «Жигуль» – следовало заглохнуть на веки вечные. Он в разнос пошел. Двигатель, форсажно ревя, не выключался, как ни старался укротить его дед Петро. И тормоза отказали. «Запорожец» кровожадным хищником прыгал по дороге, норовя подмять под себя старушенцию. Та скакала, как черт на горячей сковородке. Инвалидные ноги вытворяли чудеса спорта, уходя от четырехколесной опасности. Лет десять, не меньше, кроме шарканья при ходьбе, ничего прытче не могли, а тут бабуля козой летала во все боковые стороны и вперед-назад.

– Хохол треклятый! – клеймила в прыжках преследователя.

Обидное прозвище могло относиться и к деду Петру, и к «Запорожцу». Дед ничего не слышал, автомобиль оскорбился. С еще большей настойчивостью стал гонять бабку, не давая отдышаться и наложить на себя спасительное крестное знамение.

Дед Петро, не видя ничего прямо по курсу, бросил руль, принялся шарить под приборной доской в надежде разорвать электроцепь зажигания, дабы укротить сбесившегося мерина.

– Насильник! – верещала бабуля. – Поганец!

Наконец, Борыска подбежал к автомобилю, засунул руку в перекореженное чрево и выдернул пучок проводов.

«Запорожец» испустил дух в миллиметре от бабули.

Дед тоже был спасен. Из-за поворота вылетели иномарки, спешащие поглазеть на девок, снимающих исподнее на сцене бара.

Продолжай «Запорожец» скакать неуправляемым сайгаком, иномарки навряд ли невредимыми добрались до голобабского действа. Но деду повезло…

Старушенция не весь порох сожгла в прыжках, сделала еще один – на этот раз не от машины, а наоборот. И со всего размаха титановой палкой по лобовому стеклу как саданет. Дед инстинктивно закрыл глаза, а когда открыл, то лучше бы сидел зажмурившись. По стеклу рясно змеились трещины. За секунду до этого дед Петро с удовлетворением подвел итог передряги: «Зато лобовое целое…» И вот надо вносить коррективы…

…С полгода потом надоедал дочери:

– Борыска, расстреляй меня комар, обиделся, что ли? Не звонит. Когда он думает машину мне ладить?

Но Борыска поклялся ни за что ремонт «Запорожцу» не делать.

И вот теперь родственники с ужасом ждут решения губернатора – возьмет да облагодетельствует деда Петро новым автомобилем.