Текст книги "Жизнь и смерть Гришатки Соколова"

Автор книги: Сергей Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Затем неожиданно всплыл губитель Гришаткиного отца – офицер Гагарин.

Гагарин не один, вместе с солдатами. Вскинули солдаты ружья, направили на Гришатку.

"Пали!" – командует офицер.

Гришатка вскрикнул, заметался во сне. Подошла Ненила.

– Дитятко, дитятко, не жар ли с тобой? На бочок, на бочок повернись, дитятко.

Мальчик успокоился, но вскоре началось все снова. Опять Рейнсдорп, опять Степанида, снова Гагарин. И вдруг – Пугачев:

"Кто забижает Гришатку?"

Исчезают Рейнсдорп и Гагарин. Остается одна Степанида. Смотрит мальчик, а то вовсе не Степанида, а Гришаткина мать.

"Царь наш, заступник!" – бросается женщина к Пугачеву. "Не царь он, не царь, – кричит Гришатка, – а простой казак Пугачев Емельян Иванович!"

Лицо Гришаткиной матери становится строгим, смотрит она на сына укоряющим взглядом.

"Царь он, царь он, Гришатка!"

И вдруг врывается голос Хлопуши:

"Царь он народный! Вождь и заступник!"

И снова голос Гришаткиной матери:

"Вождь и заступник!"

Гришатка проснулся. Стоит у постели Ненила.

– Дитятко, я кашу тебе приготовила.

Вскочил Гришатка:

– Тетка Ненила, а где... где царь-батюшка наш?

– Уехал, уехал, Гришатка, Оренбург с казаками уехал брать.

В это время на кухню к Нениле ввалился еще по первой встрече знакомый Гришатке казак, тот высоченный, с серьгой в оттопыренном ухе.

– Сей минут из-под Оренбурга. Ух и сеча! Ух и сеча! Сам царь-батюшка водил казаков и башкирцев на приступ. Людишек много, оружия мало у нас. Неосторожен царь-государь. В самое пекло лезет. Ты, Ненила, доглядай за Гришаткой, наказал император.

– Ох, ох! – вздыхала Ненила. – Тут-то догляжу. Как они там, родные?

Принялась Ненила угощать казака варевом. А Гришатка незаметно полушубок на плечи, пистолет из-под подушки за пояс и на улицу – шмыг.

Подбежал он к коню, на котором прискакал казак из-под Оренбурга. Ногу в стремя, на спину – скок, пятками в лошадиное брюхо – трогай!

Взвился лихой скакун с места галопом.

Выбежали казак и Ненила.

– Стой! – закричал казак.

– Ох ты, дитятко! – всплеснула руками Ненила.

"КРОВИ ЧАСТИЦА НАРОДНОЙ"

К исходу дня Пугачев начал новую атаку на Оренбург. На сей раз в конном строю.

– За мной, детушки!

Взяли казацкие кони в карьер. Вмиг промахнули открытым полем.

Вот и ров, вот и вал.

– На штурм! На слом! – привстав в стременах, кричит Пугачев.

И снова градом навстречу картечь, снова несмолкаемым гулом бабахнули ружья.

Ударила пуля Пугачева в левый рукав – отлетел клок от полушубка, словно перо из птицы.

Ударила другая пуля в правый рукав – обожгла чуть повыше локтя.

– Не трусь! – кричит Пугачев. – Дело святое, правое. Смерть не страшна. Слазь с коня! Валом кати на вал!

Однако казаки не успели выполнить приказ Пугачева. Сверху, с вала, посыпались на пугачевцев солдаты. Врезались они в ряды конных, взыграл рукопашный бой.

Заработали казаки пиками, саблями. Крошит Пугачев солдат. Не подставляй головы, береги плечи! Удар у Пугачева пудовый. Сабля острая. Раз – взмах, два – взмах! Не шути с государем.

– Емелька! Это Емелька! – кричат царские солдаты и, словно к магниту, лезут к отважному всаднику.

– Неразумные! Сирые! – кричит Пугачев. – Так-то своих встречаете?! И снова саблей во весь богатырский мах.

Бьется Емельян Иванович, мышцы как сталь, лицо в напряжении. Зрачки как маятник – в разные стороны бегают. На взлохмаченной бороде сосулька повисла.

Метнул Пугачев глазами налево – рядом верхом на коне Гришатка.

– Прочь! – взревел Пугачев. – Откуда ты, глупое! Эй, казаки, оттащить Гришатку в безопасное место!

Собрался Гришатка отъехать подальше от Пугачева, да вдруг заметил, как из-за крепостной стены из-за огромных бревен высунулось бородатое лицо солдата. Поднял солдат ружье, целит прямо в грудь Пугачеву.

– Берегись, берегись, государь!

Однако Пугачев то ли не услышал Гришаткиного крика, то ли не понял, в чем дело. Как был, так и остался на старом месте.

Сощурил бородатый солдат левый глаз. Момент – и нажмет на ружейный курок.

И вдруг Гришатка что есть мочи ударил коня. Дернул за узду так, что у лошади в губах кровь проступила.

Взмыл, привстал конь на задние ноги. Прыгнул вперед, заслонил Гришаткой и собой Пугачева.

Свистнула солдатская пуля. Ударила мальчика. Выпустил Гришатка из рук поводья. Осел, словно кто к земле потянул. Качнулся и рухнул с коня на снег.

– Гришатка! – закричал Пугачев. Он рванулся к мальчику, спрыгнул на землю, подбежал. – Гришатка, Гришатка!

Враз несколько казаков окружили Гришатку и Пугачева.

– Дитятко, – тормошит Пугачев Гришатку. – Дитятко!

Смотрит мальчик полузакрытыми глазами на Пугачева, смотрит, ничего не видит, не слышит. Не дышит Гришатка. Отжил, отгулял свой недолгий мальчишеский век Соколов-Соколенок.

– Гришатка! Гришатка! – кричит Пугачев.

Расстегнул Пугачев полушубок Гришаткин. Рванул залитую кровью рубаху – у самого сердца рана навылет.

Вдруг что-то зашуршало в руках Пугачева. Потянул он – бумага. Развернул – пугачевский портрет, тот самый, что рисовал как-то Гришатка. Конь. Пугачев. Генеральская лента. Пистолеты за поясом. Снизу надпись: "Царь-государь Петр Третий Федорович". Только надпись теперь перечеркнута. И вместо старой поверх нее новая – во весь разворот листа: "Пугачев Емельян Иванович – вождь и заступник народный".

– Дитятко! Сокол! – взревел Пугачев. – Крови частица народной. Кровушки. – И слеза, огромная слеза, размером в горошину, поползла по заросшей щеке Пугачева и тут же, застыв на морозе, повисла серебряной, стонущей каплей.

ПОЛЕ, ОГРОМНОЕ ПОЛЕ

Поле, огромное поле. Только что вырытая в промерзшей земле могила. На краю ее – маленький гроб с Гришаткой. Вокруг – огромной толпой притихшие люди.

– Упокой, господи, душу новопреставленного раба твоего, отрока Соколова Григория, и сотвори ему вечную па-а-амять! – вытягивает прощальную молитву священник Иван.

Он, по привычке, в поповской ризе поверх тулупа. Только лицо на сей раз не ястребиное, не строгое. Как-то сморщилось лицо у попа Ивана. Служит он панихиду, а сам нет-нет да носом потянет. Забивается нос, в глазах проступают слезы.

И голос сейчас у него тихий, и губы почти не шевелятся, словно бы вовсе и не он те слова произносит, а льются они откуда-то сами и несет их ветер из дальних далей.

Поп Иван подает команду. Все медленно опускаются на колени и, сотрясая притихшую степь, трижды повторяют за священником:

– Вечная па-а-амять.

Четверо казаков подымают гроб и опускают его в могилу.

По приказу Пугачева гремит прощальный салют из пушек.

Опять тишина, и вдруг!..

– Гришенька, родненький! – взорвал немоту плачущий голос Ненилы.

– Дитятко, сокол! – крик-стоном метнулся хрип из груди Хлопуши.

И следом сотни людей:

– Ушел, ушел! Улетел! Закрылись очи твои соколиные.

– Детушки, детушки, – перекрыл человеческий плач дрогнувший бас Пугачева. Он пробился к самому краю могилы, поднялся на бугор из отрытой земли. – Неверно. Неверно! Жив он, жив Соколенок! Соколам вольное небо. Ширь им, простор им и вечность. – Пугачев вскинул руки, простер их вверх в синеву, к небу. – Здесь он, здесь он, наш Соколенок!

Все невольно подняли головы к небу. И хотя не было там ничего, но всем вдруг ясно представилась вольная птица. Она кружилась, махала крылом, издавала призывные крики. Она то взмывала, то падала вниз и манила, манила людей...

А голос Пугачева крепчал и крепчал, наливался медью, гудел, словно колокол в час набата.

– Соколам вечная слава! Соколам жить да жить! Не забудет смелых русский народ. Внуки и правнуки нас не забудут.

Люди притихли. Хлопуша вытер слезу рукавом.