Текст книги "На берегах реки Ждановки"

Автор книги: Сергей Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Правда, банями Овчинникова их станут называть лишь в конце XIX века. Первым же владельцем был купец Иван Степанович Степанов. В ЦГИА имеется план участка Степанова 1864 года, на котором по адресу: Ждановская ул., 12, изображен двухэтажный деревянный особняк купца, а на соседнем участке под № 14 – двухэтажные каменные бани. Проект выполнил чрезвычайно плодовитый в то время архитектор Август Ланге, много строивший в середине XIX века. Вода для банных процедур бралась прямо из Ждановки – благо здание располагалось на самом берегу – и отводилась тут же в Ждановку тридцатью метрами ниже по течению. Причем, водозабор и канализацию, как говорили тогда из Ждановки в Ждановку, без всякой очистки и осадочных колодцев утвердила Городская управа.

Бани Овчинникова на Ждановской улице. Эскиз фасада. 1901 год

Была ли невская вода действительно чистой? Если судить по обилию невской семги, которую в сезон некуда было девать, то – да; если судить по периодически случавшимся в городе эпидемиям, то – нет. Невская вода была вкусна, еще не заражена химией, как ныне, но к питью из-за наличия инфекционных возбудителей мало пригодна.

Баня славилась и своими банщиками. В современных банях уже не встретишь настоящих умельцев этой профессии, а в XIX веке без них парную было невозможно представить: и кости вправят, и отхлещут веником до изнеможения, и пива поднесут… Больших денег эти процедуры не стоили, так как дополнительными услугами бани конкурировали между собой, зато расхожее выражение «своя баня» включало в себя еще и тот смысл, что в ней работал хорошо знакомый тебе услужливый банщик. Кстати, банщики выполняли и функции фельдшера. Без медицинского образования, но с большим опытом, они могли, что называется, привести в чувство перепарившегося клиента.

Возле бань делался пологий спуск к речке, и желающие могли после парной окунуться в Ждановку. Зимой никогда не замерзала специально приготовленная прорубь, летом, когда петербуржцы целыми семьями на лодках шли из центра города на острова, нагруженные провизией (многие нанимали лодку с гребцом), путь их лежал через Ждановку мимо бань. Купающиеся с хохотом набрасывались на плывущие лодки, обдавали их брызгами, а праздная публика в лодках отвечала руганью и ударами весел.

При банях арендовал площади легковой извозчик и при случае мог с ветерком доставить до дому разомлевшего от пара и пива посетителя. Ну а уж количество питейных заведений, расположившихся поблизости, удивляет. На Ждановской улице, в радиусе сотни метров от бань находился трактир «Грещя», казенная винная лавка, три портерных и несколько чайных лавок. Разумеется, обслуживали они не одних только посетителей бань, однако и их не в последнюю очередь.

Артельщики – народ серьезный, даже если и выпивают, то умеренно – не зря прислугу искали в то время среди этой категории людей работящих и богобоязненных, а вот другая категория посетителей из бывших крестьян деградировала быстро и после бани неизменно напивалась. Для них банная процедура начиналось в парной, продолжалась в портерной, а заканчивалась под забором.

Для некоторых поход в баню и вовсе заканчивался трагически. Дело в том, что зимой утомленные паром рабочие, живущие на Петровском острове, не всегда желали делать крюк и идти через Ждановский мост, а переходили тут же по льду. От обильного спуска теплой воды из бани лед на Ждановке оттаивал, и случалось, что вся компания оказывалась в ледяной воде. Обычно несчастных баграми вытаскивали и отогревали в парилке.

…В конце 1880-х годов участок с банями на Ждановке перешел в собственность потомственного почетного гражданина Ефима Федоровича Овчинникова. Он уже владел Пушкарскими банями, построенными в 1877 году по проекту известного «банного архитектора» П. Сюзора и приносившими ему неплохой доход, и очевидно вошел во вкус. Ефим Овчинников вообще был чрезвычайно активным человеком. Это потом он станет купцом, а в 1846 году вольноотпущенный Овчинников приобретет участок, тянувшийся от Большого проспекта до Большой Пушкарской улицы, на котором располагался сад и деревянные строения. С приходом Овчинникова бесконечные постройки и перестройки на участке не прекращались вплоть до 1917 года. Сначала застраивалась часть участка, выходившая на Большой проспект (доходный дом Овчинникова стоит и поныне), а затем и у Большой Пушкарской улицы. Идея с постройкой бань пришла купцу не сразу, лишь в 1876 году на месте существовавшего прежде каменного дома он начинает возведение бань по проекту Сюзора. Дело оказалось выгодным, и вдобавок к Пушкарским Овчинников прикупает и бани на Ждановке.

Все, что осталось от Пушкарских бань Овчинникова. Фото 2011 года

В 1901 году он принимается за ремонт, в результате которого меняются не только интерьеры, но и отчасти фасад здания, после чего бани на Ждановке становятся чем-то похожими на Пушкарские. Все те же арочные окна, все тот же красный кирпич, все тот же владелец.

После смерти Ефима Овчинникова бани переходят к его наследникам: Пушкарские – Николаю, а Ждановские – Василию и Григорию. Но процветают только Пушкарские. В советское время они некоторое оставались по-прежнему Пушкарскими, а потом стали банями № 48. В 1990-е годы, несмотря на ужасающее состояние помещений, парная по-прежнему была на высоте. Причем, париться предпочтительнее было не в отделении «люкс», а в общем отделении. Говорили, что тут как раз та самая парная, в которой любил париться Шаляпин. Автор этих строк помнит, что в парной был всегда какой-то особый микроклимат и сколько бы ни плескали воды на раскаленные камни, температура в парной резко не менялась, а повышалась постепенно, что создавало ощущение комфорта. Возможно, играл роль большой объем помещения парной. Кстати, до революции знали – парилка должна быть большой, в противном случае пар будет обжигать.

Ждановские бани ожидала иная судьба. Неизвестно по какой причине участок с банями в 1913 году перешел в собственность акционерного общества «Санкт-Петербургский механический и литейный завода „Вулкан“». Не исключено, что здание окончательно обветшало и требовало дорогостоящего ремонта, а возможно процветающее предприятие, владевшее несколькими объектами на соседних Колтовских улицах, предложило выгодные условия, от которых невозможно было отказаться. Как бы там ни было, история Ждановских бань закончилась перед Первой мировой войной. Немного жаль, что не сохранилось здание, но, с другой стороны, глядя на Пушкарские бани, от которых ныне остались рожки да ножки, думаешь: может быть и хорошо? На месте Ждановских бань теперь сквер, а следовательно, меньше соблазнов и возможностей для возведения очередного делового центра внутри старых стен.

Предприимчивая крестьянка Пелагея Карпычева

В конце XIX века владелицей участка по Ждановской ул., 21, что на Петербургской стороне, значилась крестьянка Пелагея Федоровна Карпычева. Ничего, казалось бы, удивительного – мало ли развалюх числилось в городе за бедными людьми, однако тут случай иной. Во-первых, участок был куплен на имя Карпычевой в 1896 году, когда земля в Петербурге уже стоила недешево, во-вторых, располагались на участке отнюдь не развалюхи, а весьма приличный доходный дом с помещениями под лавки и питейные заведения, ну и, в-третьих, купив участок, крестьяне Карпычевы затеяли на нем весьма масштабное строительство. Как делались деньги в период начального накопления капитала в России и каким образом крестьянка стала владелицей доходных домов, можно проследить по истории участка на Ждановской ул., 21.

В середине XIX века указанный участок принадлежал купцу Владимиру Гладкову. Место это, находясь недалеко от «колтовских грязей», было в то время не слишком привлекательным и не всякий извозчик, по словам писателя Всеволода Крестовского, готов был ехать в такую глушь. Впрочем, в отличие от Колтовских улиц, где, по свидетельству Крестовского, стояли преимущественно одноэтажные дома в три окна, набережная Ждановки была понарядней. Рядом располагались корпуса Второго кадетского корпуса и Дворянского полка, поэтому владельцы участков не скупились строить деревянные особняки с «претензией». По имеющимся в ЦГИА чертежам домов можно составить портрет набережной Ждановки 60-70-х годов XIX века: получится этакий ряд деревянных особняков, преимущественно двухэтажных, с вычурными фасадами, прерываемый столь же изящно справленными заборами. Удивляться красивым фасадам не стоит, большинство домов возводилось по проектам известных архитекторов, таких как Ф. Нагель или В. Курзанов, да и мастерство бригад плотников, готовых за несколько месяцев и за умеренную плату срубить деревянный особняк, было очень высоко.

План участка Карпычевой

Но вот беда, в нашем климате все эти неокрашенные особняки имели склонность быстро чернеть и ветшать, превращаясь в «кучу дров», а заборы коситься и крениться в разные стороны. Поэтому каменные дома, несмотря на огромные затраты на их строительство, по мере созревания экономической ситуации в столице стали постепенно вытеснять деревянные и моментально становиться доходными. Купец Гладков построил трехэтажный доходный дом на своем участке в 1878 году по проекту архитектора Константина Андрущенко. В документах, поданных в Городскую управу, дом именовался лицевым флигелем и был пристроен к деревянному особняку владельца. Дом сохранился до наших дней, но выглядит для доходного дома весьма куце. Что делать, когда он строился, время больших пятиэтажных флигелей в этом районе еще не пришло.

Последующие владельцы участка полковник Николай Евреинов, а за ним мещанин Баскаков мало что изменили во владениях, а вот когда землю приобрела наша героиня Пелагея Карпычева, жизнь здесь закрутилась и завертелась. История умалчивает о том, как оказались крестьяне Карпычевы в Петербурге. Но из архивных документов видно, что муж Пелагеи Дмитрий Григорьевич, очевидно обладая предпринимательской жилкой, быстро шел в гору. В 1890-х годах, арендуя помещения на участке Павлова в доме № 19 по Ждановской улице, он имел мелочную лавку и портерную; на участке купца Фогта в доме № 27 – еще одну портерную, а в доме № 21, когда участком владел мещанин Баскаков, мясную лавку.

Ныне почти забытый писатель позапрошлого века Егор Расторгуев в очень остроумной повести «Прогулки по Невскому проспекту» писал, что в начале XIX века не было «в Петербурге погребщика (владельца винного погреба. – С. П.), который бы в несколько лет не нажил каменного дома в несколько этажей».

То же, очевидно, относилось и к владельцам портерных, в частности к крестьянам Карпычевым. Портер в общественном сознании в то время был чем-то большим, нежели пиво, и пользовался особой популярностью, вероятно, из-за крепости. Однако возникает вопрос: как оправдывали себя питейные заведения в окончании тихой Ждановской улицы, если даже сейчас там нет ни одного кафе? Ответ находим, обратившись к промышленной истории района. Дело в том, что в то время рядом находилось несколько процветающих предприятий, в частности ситценабивная фабрика Леонтьева, пивоваренная «Бавария» и канатная фабрика Гота. Они-то и поставляли клиентов в заведения Карпычевых. А еще баня! В сотне метров от участка Карпычевых располагалась Ждановская баня купца Ефима Овчинникова, ее-то и «обступили» питейные заведения Карпычевых.

Дом П. Карпычевой на Ждановской улице. 21. Фото 2011 года

Торговля шла настолько хорошо, что в 1896 году крестьяне созрели до покупки участка со стоящими на нем сооружениями: деревянным особняком и доходным домом. Как водится, собственность записали на имя жены Пелагеи, а Дмитрий Григорьевич стал управляющим над всем хозяйством.

Однако перестройкой своего участка Карпычевы занялись не сразу, пять лет усердно наращивая капитал. Дмитрий Григорьевич, получив в управление доходный дом, не забросил и «пивное дело». На соседних участках Павлова и Фогта он по-прежнему значился арендатором питейных заведений. Лишь во владениях своей жены Карпычев уже не содержал лавок, предпочитая сдавать их в аренду. Так в 1900 году в доме Пелагеи Карпычевой имелся по современным понятиям целый универсам: колбасная, булочная, мелочная лавка, чайная… Кроме того, во дворе находилась кузница и каретная мастерская, обслуживавшая квартировавших по соседству извозчиков.

Вся эта предпринимательская активность плюс сдача жилья внаем и позволила крестьянам Карпычевым в 1901 году приступить к радикальной и дорогостоящей перестройке участка. Для этого был нанят архитектор Б. Трусевич, составивший проекты пристроек к дому и флигелю, а также проект четырехэтажного каменного флигеля в глубине двора. Не все пристройки сохранились до наших дней, но четырехэтажный флигель, возведенный в 1908 году, существует. Его современный адрес – Ждановская ул., 21/1.

Из плана участка Пелагеи Карпычевой, представленного в Городскую управу в 1909 году, видно, что он застроен так, что и вступить некуда. Два доходных дома (включая флигель), деревянный хозяйский особняк, пристройки хозяйственного назначения, а на периферии – бетонные сараи. Деньги делались, судя по всему, из каждого квадратного сантиметра площади.

Так Пелагея Карпычева и ее муж Дмитрий из крестьян превратились в крестьян-капиталистов. Нельзя сказать, что это была уникальная ситуация для Петербурга, однако из низших сословий все же чаще выбивались в люди не крестьяне, а мелкие чиновники, отставные рядовые, мещане, то есть люди, имевшие хоть какое-то образование. Впрочем, главное значение имело не образование, а предпринимательская жилка и склонность к риску.

Кстати, список жильцов в доходных домах Карпычевых в некоторой степени выдает социальное происхождение хозяев. В 1900 году здесь снимали жилье и, вероятно, работали на Карпычевых несколько крестьян, рядовой запаса, мещанин. Но нет ни офицеров, ни учителей, ни чиновников, хотя в соседних доходных домах по Ждановке их было немало.

Судя по всему, послереволюционная судьба крестьян-капиталистов мало отличалась от судьбы обычных капиталистов. След Карпычевых теряется. Собственности лишились – это понятно, но нет их ни в списке жильцов бывшего собственного дома, ни в списках жильцов домов по соседству. Быстро возвысившись, они столь же быстро лишились всего, если только не эмигрировали вместе с настоящими капиталистами.

Жена купца, вдова майора…

История с Пелагеей Карпычевой, а также изучение адресных книг и архивов наводит нас на интересную мысль: в XIX веке лица женского пола едва ли не преобладали в качестве собственников недвижимости в Петербурге и Москве. В табелях домов того времени то и дело встречаются записи о владельцах: «жена купца», «вдова отставного майора», «жена генерал-лейтенанта»… Вот и на Ждановке участками владели жены или вдовы купцов Ванюкова, Чистякова, Каттани, генеральша Тарногурская, вдова полковника Беггрова, мещанка Андреева, крестьянка Константинова и уже упоминаемая нами Пелагея Карпычева.

Частично уже говорилось о том, что мужья сознательно записывали доходные дома на своих жен, чтобы в случае разорения недвижимость не попала под распродажу. Это так, однако, среди домовладельцев значились не только жены купцов, но и жены чиновников, военных, профессоров и даже лиц духовного звания, которым разорение если и грозило, то в самой незначительной степени. Почему же и они записывали доходные дома на своих жен? Дело, видимо, в том, что по русской традиции дом почти всегда был на женщине; мужчина – служивый человек, женщина – домохозяйка. Разводы в России были нечасты, а уж по инициативе женщин и просто редки (для венчанных в церкви это грех), поэтому записывая недвижимость на супругу, какой-нибудь петербургский купец или мещанин был уверен – его имущество, в конце концов, достанется его детям.

В XIX веке, когда в моду вошли большие доходные дома, забота о поддержании порядка, о взимании платы с постояльцев, о мелком ремонте так и оставалась на женщинах. Многие домовладелицы были столь деловиты и экономны, что находили средства на расширение и надстройку своих владений. Например, Евдокия Андреева, владевшая домом № 5/2 по Ждановской набережной. То, как они умели собирать плату с постояльцев, мы помним из литературы, хотя бы тому же «Преступлению и наказанию», пусть Раскольников и снимал каморку «от жильцов», то есть по субаренде.

Конечно, существовали и богатые купцы, имевшие в Петербурге по несколько доходных домов и делавшие бизнес именно на сдаче жилья в аренду. Обычно они сами управляли имуществом, но все же это не являлось правилом для Петербурга. Основная часть квартир в городе предлагалась собственниками небольших, иногда деревянных строений, сдававшими угол таким же небогатым арендаторам. Если муж служил, то заботы о доме почти всегда лежали на жене.

В пользу деловитости женщин говорит и тот факт, что со смертью мужа дело обычно не умирало, а усилиями супруги продолжалось. Например, как уже говорилось, на углу Ждановской набережной и Новоладожской улицы в середине XIX века существовала красильная фабрика купца Ф. Каттани – там, где впоследствии разместится корпус Пограничной стражи. После смерти мужа фабрика еще долго существовала на прежнем месте, а ее владелицей значилась вдова купца.

Впрочем, у этого правила имелись и серьезные исключения. Дело в том, что тогда многие семьи были многодетными, и женщины просто не могли заниматься ничем, кроме детей. В этих случаях и служба, и дом были на главе семьи. Если сдача помещений или дворовых территорий приносила хороший доход, то нанимался управляющий, который следил за всем дворово-домашним хозяйством. Если нет, то помогали дети.

Развился и новый для России тип купчих. Они уже не ориентировались на мужей, а вели собственное дело, иногда очень успешно. Так, в 1860-х годах на Петровском острове вблизи пивоваренного завода «Бавария» двадцать две дачи на землях Императорского двора арендовала купчиха Макарова. Летом местность превращалась в зеленый парк, и сдача дач внаем приносила неплохой доход. За купчихою оставалось лишь управление прислугой, поскольку уборка помещений обычно входила в стоимость арендной платы.

В то же время общественное и должностное положение мужа было очень важным для жены. Если девушка выходила замуж за майора, то в документах именовалось не иначе как жена майора; когда муж уходил в отставку, она становилась женой отставного майора; когда муж умирал, она превращалась во вдову отставного майора. Вот почему считалось важным найти мужа не только с деньгами, но и с положением.

Еще одна особенность обращает на себя внимание, когда изучаешь архивные материалы. В табелях домов и в адресных книгах жильцы, в том числе и постояльцы, скрупулезно перечислены с обязательным указанием должностей. Учет осуществлялся так: агенты адресных книг оставляли дворникам каждого дома опросные листы и сами жильцы или хозяева недвижимости указывали фамилии и общественное положение всех проживающих. Если по данной местности располагалось предприятие, то обязательно сообщалось его название, фамилия владельца и фамилия управляющего, количество рабочих. Никто ничего не утаивал, наоборот, попасть в адресную книгу считалось полезным.

Пожалуй, сведения о жителях города в справочниках стопятидесятилетней давности получить легче, чем в нынешних справочниках о нынешних жителях. Даже собственников крупнейших российских банков выяснить сегодня не просто; это не удается даже регулятору – Центральному банку России. Что говорить о какой-либо иной фирме… Все скрывают, все боятся. Мне кажется, это свидетельство ненормальности в обществе: в XIX веке купец гордился своим положением, раскрывал размер своего капитала, а нынешний бизнесмен боится этого. Конечно, дело и в преступности, и в налогах, от которых стараются уйти, но главное все же в общественной атмосфере. С грустью сознаешь, что в XIX веке она была более естественной.

Фабрика Авраама Санисковского

На Ждановской улице невозможно не обратить внимания на импозантный, неплохо сохранившийся трехэтажный особняк под номером 27. Если бы не этот особняк, некогда принадлежавший тверскому купцу первой гильдии, британскому подданному Аврааму Санисковскому, мы бы сейчас и не вспомнили, что в глубине участка у Санисковского находилась довольно большая фабрика по производству английской жести. Собственно ради строительства этой фабрики он и приобрел в 1870-х годах участок по Ждановской улице.

Каким ветром и когда занесло Авраама в Россию – неизвестно, зато известно, что участок по Ждановской улице, 31 (такой номер имел дом тогда), он приобрел у статской советницы Тарасовой. Район в то время был городской периферией. Это подтверждают и планы участка Тарасовой, относящиеся к 1859 году: небольшой деревянный дом с мезонином; скромные деревянные службы-сараи; ну и непременный для этих мест сад в глубине участка. Очевидно земля в этом месте стоила недорого и вполне годилась для постройки фабрики.

Проектированием фабрики и особняка для британского подданного занимался архитектор Владимир Григорьевич Шаламов, много строивший во второй половине XIX века. В январе 1879 года проект был завершен, однако в мае, когда начиналось строительство, его пришлось откорректировать. Дело в том, что поначалу лицевой особняк, выходящий на Ждановскую улицу, был задуман деревянным. В ЦГИА имеются чертежи этого непостроенного двухэтажного здания. Вскоре по требованию заказчика Шаламов предоставляет новый проект уже каменного трехэтажного особняка. Он и был реализован. Причем любопытно, несмотря на все отличия, каменный особняк чем-то напоминал «деревянный проект» Шаламова. В конечном итоге этот особняк оказался единственным зданием, сохранившимся на участке Санисковского до наших дней.

Фрагмент фасада фабрики А. Санисковского

В глубине участка, в том месте, где у предыдущей владелицы Тарасовой был сад, а ныне расположилось современное здание из стекла и бетона, находилось одноэтажное здание с большой каменной трубой – фабрика по производству английской жести. Здание не сохранилось, но по чертежам мы можем представить его облик. Арочные окна и двери, спокойные пропорции и такой же спокойный декор – все это характерно для промышленной архитектуры того времени. Здание фабрики имело три больших помещения, в одном из которых располагался паровой котел. Рядом с фабрикой находился каменный двухэтажный флигель и службы.

Ждановская улица, 27. Фото 2011 года

Почему производилась именно английская жесть? Трудно сказать, возможно, решение подсказала рыночная конъюнктура. Дело в том, что от обычной жести английская отличалась более толстым покрытием из сплава олова и меди, а потому пользовалась спросом. В частности, ее использовали при кровельных работах. Жесть обрабатывалась оловом на фабрике по особой технологии, вода подавалась по подземной трубе прямо из Ждановки, на что потребовалось специальное разрешение Городской управы.

Авраам Санисковский владел участком совсем недолго, но именно при нем совершились все основные постройки: особняка, фабрики, флигеля и служб. Последующие владельцы вплоть до революции благополучно эксплуатировали возведенные сооружения. Так, купец Фогт в 1890-х годах перепрофилировал фабрику в асфальтовый завод, а помещения доходного дома и флигеля сдавал под многочисленные лавки, портерные и мастерские. Здесь же размещалось 12-е Петербургское женское начальное училище.

В начале ХХ века на участке по Ждановской, 27, на арендованных площадях начинал свое асфальтовое производство прусский подданный, впоследствии «асфальтовый король» Бодо Эгесторф. Любопытно, что канализационные люки с надписью «Бодо Эгесторф и Ко» до сих пор встречаются на улицах Петербурга.

Последний владелец участка биржевой маклер Вильгельм Бетц возвел в 1904 году за зданием фабрики в глубине участка еще один каменный пятиэтажный флигель, использовавшийся в качестве доходного дома. Флигель окончательно загромоздил дворовое пространство, однако увеличил доход владельца.

Советская история участка Санисковского весьма типична: коммунальные квартиры во всех постройках, даже в тех, которые для этого не слишком приспособлены, затем постепенное ветшание. Неудивительно, что в 2008 году территорию двора заняло современное здание из стекла и бетона, мало гармонирующее как с домом № 27, так и остальной архитектурой Ждановской улицы.