Текст книги "Есть много способов убить поэта"

Автор книги: Сергей Лукницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

В настоящее время по закону и исходя из требований презумпции невиновности Гумилев не может признаваться виновным в преступлении, которое не было подтверждено материалами того уголовного дела, по которому он был осужден. Любые иные (в том числе и следственные и судебные) материалы, даже если они имеются в других уголовных делах, но не приобщены были в то время к делу Гумилева не могут быть приняты в настоящее время во внимание для юридической (а также и политической) оценки поведения Н.С.Гумилева.

Полагаю, что такие материалы (если они существуют) не могут быть сейчас, шестьдесят шесть лет спустя, направлены в обвинение Гумилева (подчеркнуто мной – авт.), а также использованы литературоведами.

Между прочим в материалах уголовного дела по обвинению Н.С.Гумилева имеется обращение Максима Горького с просьбой в пользу Гумилева.

С глубоким уважением

Г.А.Терехов,

член объединения старых большевиков при ИМЭЛ

при ЦК КПСС, заслуженный юрист РСФСР,

государственный советник юстиции второго класса

Что теперь сказать Карпову, Евтушенко, Симонову, Одоевцевой.

А ведь всерьез размышляли. Вот, к примеру:

"Не берусь выступать в роли арбитра, не будучи знакомым с материалами следствия, но короткое сообщение в газете, где изложена вина Гумилева, за которую он был осужден, дает основание для размышлений".

По поводу данной сентенции секретаря Союза писателей СССР хочется напомнить ему: когда сам В.Карпов, содержался следственном изоляторе особого отдела, где ему, по его рассказам, отбивали почки, вымогая признания в диверсионной деятельности против "отца народов", он ведь прекрасно знал, что в инкрими-нируемом деянии не виновен, однако полагал (что свойственно человеческой натуре), и искренне, видимо, полагал, что ошиблись только в отношении его самого, а что все вокруг действительно враги народа.

В.Карпов расписался не просто в том, что он, – пострадавший от системы, остается ее верным сыном и более того, приверженцем, но, что он либо не читал газету с упоминанием о расстреле Гумилева, а как и все читал только выдержку под No 30 везде публиковавшуюся, либо тем, что в момент написания статьи о Гумилеве (кстати судя по тем же ошибкам, подчас оборотам речи, статью он на две трети списал у Г.Струве из Вашингтонского издания Гумилева 1961 года) он был напуган обрушившимся строем. Иначе я не могу объяснить тот факт, что абсолютно пародийная статья на целую газетную полосу (Карпов говорит о коротком сообщении), рассчитанная даже не на идиотов, и даже не на малограмотное большинство населения России того времени, похожая на рассказ о борьбе чекистов со шпионами в рассказе А.Гайдара "Судьба барабанщика", воспринималась Карповым всерьез.

Однако будем справедливыми, Карпов был первым "начальником литературы", кто взялся открыть Гумилева. Робко, с оглядкой, как бы примиряя власть и Гумилева, Карпов увещевает нас, что Гумилев, хотя и невиновен, все же по старой офицерской дружбе обещал что-то бывшим сослуживцам офицерам.

Нету этого в деле. Прочесть надо было сперва, у А.Н.Яковлева попросить, тот бы разрешил Карпову.

СКАЗКИ

...В интеллектуальной сфере города назревало возбуждение, и, уступив натиску телевидения, я выпустил сперва одну передачу, потом другую и дал еще один очерк о "деле". Очерк начал с с 48-го листа "дела": "Дорогой Котик... ветчины не купила я...колбасу не сердись. Кушай больше, в... хлеб каша пей все молоко, ешь булки. Ты не ешь и все приходится бросать, это ужасно. Целую твоя Аня".

Я поставил многоточия вместо слов, которые ни я, ни мама не могли расшифровать.

Записка, написанная карандашом на папиросной бумаге узкими высокими буквами – это небольшой нравственный укол тем, кто "вспоминал", будто Анна Николаевна Энгельгардт после ареста мужа отреклась от него и ни разу не навестила...

А теперь серьезно "о сказках" про гуманность власти.

Москва, ОГИЗ РСФСР. 1931 г., под редакцией Н.Л.Мещерякова, т. 2, стр.330 читаем:

ВЧК. Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией, была создана постановлением Совета Народных Комиссаров от 20 дек. 1917. Положение о правах и обязанностях ВЧК включало следующие три пункта:

1) "Преследовать и ликвидировать все контрреволюционные и саботажнические попытки и действия по всей России, со стороны кого бы они ни исходили".

2) "Предавать суду Ревтрибунала всех саботажников и контрреволюционеров, разработав меры борьбы с ними".

3) "Комиссия ведет только предварительные расследования, поскольку это нужно для пресечения".

А далее идет очень похожий на сказку умиротворяющий текст.

"С первых же дней существования ВЧК не могла уложится в рамках этих трех, наспех написанных, пунктов. Обстановка, созданная врагами, требовала решительных мер для защиты завоеваний Октябрьской революции. Буржуазия и помещики, побежденные в открытой борьбе, не складывали оружия; они использовали все возможности для подрыва авторитета советов, для борьбы с ними. Саботаж, который был объявлен всей интеллигенцией, включая и чиновничество, буржуазия умело использовала в своих целях, ассигнуя крупные суммы на поддержку и организацию этого саботажа. До мая 1918 года ВЧК почти не применяла расстрела в борьбе с врагами. С момента существования до июня 1918 года ВЧК расстреляла всего 26 контрреволюционеров, главным образом злостных бандитов. Когда же начались антисоветские вооруженные выступления помещиков капиталистов, поддержанные меньшевиками и эсерами, то ВЧК пришлось для защиты завоеваний Октября бороться не на жизнь, а на смерт"ь.

Первая коллегия ВЧК состояла из председателя – тов. Дзержинского, членов коллегии – Орджоникидзе, Ксенофонтова, Петерсона, Евсеева, Трифонова и Петерса.

Заметка подписана Я. Петерсом, который из скромности поставил себя не по алфавиту.

В этой же заметке есть еще две вещи, свидетельствующих о полном попустительстве властей беззаконию. Оказывается не ВЧК санкционировало беспорядки, а "пролетариат без всяких директив с стороны ВЧК, ответил красным террором на белый террор, расстреляв сотни врагов".

А, где была ВЧК, которая обязана была предотвращать массовые преступления, и почему не были возбуждены дела по фактам, указанным в заметке Петерса?

И еще одно: оказывается "в 1920 году после разгрома белогвардейских банд и некоторого успокоения, ВЧК по своей инициативе вошла в Совет народных комиссаров с предложением об отмене смертной казни, что было принято".

Стандартно и конъюнктурно, в особенности, если учесть тот факт, что Дзержинский был членом СНК. Ясно, что, напившись крови, именно он выступил с инициативой, а скажем не Председатель СНК Ленин, которому после пули Каплан, из-за развивающейся болезни, в голову бы такое не пришло.

Смертную казнь формально отменили, но расстрелы фактически продолжались, и объяснялось это исключительно пролетарской ненавистью сотрудников ЧК. Наказание за несанкционированный расстрел было символическим. Расстрелявший обязан был рассказать на партийной ячейке о причинах. И ячейка решала. Высшей мерой наказание за убийство в те годы было для сотрудника ЧК исключение из рядов ЧК. Помимо террора, в борьбе с контрреволюцией ЧК часто прибегала к внедрению агентов. Хотя на первых порах Дзержинский выступал против царских методов использования агентов-провокаторов, он очень быстро сам стал настоящим специалистом в этой области (стр. 63 КГБ, сборник, Принт-Комплекс, 1990 г.).

В июле 1918 года 5-й Всероссийский съезд Советов принял первую в истории Конституцию РСФСР, созданную, как говорилось в то время, трудящимися Советской Республики по руководством Коммунистической партии. Истинная интеллигенция, просветители, к коим относился Н.Гумилев, повернули свое творчество в массы. Н.Гумилев писал в те годы С.Городецкому: "Ты же знаешь о Леконте де Лиле, одном из величайших поэтов Франции, почему же о нем не знать рабочему и крестьянину?.. Литература и народ любовно тянутся друг к другу, только встреча их произойдет... в просторных светлых дворцах, превращенных в библиотеки на зеленых лугах, возвращенных всем людям"...

В томе 47 Большой Советской энциклопедии, во втором издании под редакцией Б.А.Введенского на странице 435 авторы заметки "Чрезвычайные комиссии (ЧК)" проговариваются, свидетельствуя, что: "государственные органы по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности, созданные ВЦИК в ноябре 1918. Образовывались местными Советами рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов или их исполкомами.

"Или их исполкомами" свидетельствует о неустойчивости их позиции, и невозможности контроля. Альтернатива всегда создается для того, чтобы контроль стал невозможен.

А следующий документ вообще невероятен.

"Секретно. Циркулярно. Председателям ч.к., в.ч.к. – по особым отделам.

Ввиду отмены смертной казни предлагаем всех лиц, кои по числящимся разным преступлениям подлежат высшим мерам наказания – отправлять в полосу военных действий, как место, куда декрет об отмене смертной казни не распространяется.

15 апреля 1920 г. No 325/16.756 Управляющий особ. отд. ВЧК Ягода"

14.10.1918 Лев Троцкий, видя несовершенство карательной системы ВЧК, троек и т.п. подписал приказ о создании РВТ (революционных военных трибуналов). Перлы, которые имеются в этом документе, следует привести:

"трудовое дезертирство при данной обстановке является таким же актом контрреволюции, как вооруженное восстание против рабочих и крестьян"

или

"рядом с органами судебными должны существовать органы судебной расправы",

или, что важно для нашей работы и успокоения совести Я.С. Агранова:

"расстрел не может считаться наказанием, это просто физическое уничтожение врага рабочего класса и может быть применен в целях запугивания (террора) подобных преступников".

Интересно вспоминал ли эту фразу Агранов перед собственным расстрелом в 1938 году? Ощущал, что с ним совершают "не наказание"?

Перлы не сходили и со страниц изданий. В том же номере "Петроградской правды", где были опубликованы расстрельные списки, сообщалось о планируемом в ближайшее время раскрытии очередного белогвардейского мятежа.

В передовой статье имеется, видимо, по мнению редактора, удачная фраза: "На Чрезвычайную комиссию надейся, но и сам не плошай". Толи в Бога вырядили орган массовых убийств, толи разрешение дали – убивать, помогая чекистам?

Кстати расстреляны наши герои не по постановлению власти, а, как сказано в газете "По постановлению Петр. губ. Чрезв. Комиссии"... Вот как!

И в той же газете, есть толика демократизма. Завершается номер объявлением, которое не могу не привести полностью:

"В Нарвско-Петерг. р-не образована комиссия по проверке состава милиции р-на. Заявления на неправильность действия сотрудников милиции, независимо от занимаемой должности, за подписью и адресом заявителя опускаются в специальные ящики, вывешенные 1) у ворот Путиловского завода, 2) на площади у Нарвских ворот, 3) ул. Рижского д. 11/19 (и т.д – С.Л.). Каждый гражданин должен сообщить комиссии об известных ему злоупотреблениях, не опасаясь никаких последствий".

Вот почему, когда с моим коллегой С.Морозовым я писал проект протеста по делу Гумилева для Генерального прокурора СССР, то не очень-то верил, что это получится, ведь дела по сути никакого. И монополия государства на информацию о такого рода "делах" понятна: под эгидой режима секретности не показать, что дела нет, и что не 26 или 28 "врагов народа" было уничтожено к 1921 году, а 144 с лишним тысячи. Позже, после судебных реформ 1922 года счет пошел на миллионы.

проект В коллегию по уголовным делам Верховного суда СССР ПРОТЕСТ (в порядке надзора) по делу Гумилева Н.С.

24 августа 1921 года Президиум Петроградской губернской Чрезвычайной комиссии приговорил

Гумилева Николая Степановича, 1886 года рождения, из дворян, проживавшего в Петрограде, угол Невского и Мойки, филолога, члена коллегии издательства "Всемирная литература", женатого, беспартийного, бывшего офицера, участника Петроградской боевой контрреволюционной организации, к высшей мере наказания – расстрелу.

Данное решение Петроградской губернской Чрезвычайной комиссии в отношении Н.С. Гумилева подлежит отмене, а дело – прекращению по следующим основаниям.

Как утверждается в заключении по делу со ссылкой на показания Таганцева, Гумилев говорил курьеру финской контрразведки Герману, что он, Гумилев, связан с группой интеллигентов и может ею распоряжаться, а сама группа готова выйти на улицу для активной борьбы с большевиками, но для технических надобностей ему необходима некоторая сумма денег. Для проверки надежности Гумилева организация Таганцева направила к нему своего члена гр-на Шведова. Гумилев взял на себя обязательства оказать активное содействие борьбе с большевиками и в составлении прокламаций контрреволюционного характера. На расходы Гумилеву было выдано 200 000 рублей советскими деньгами и лента для пишущей машинки.

Президиум Петроградской губернской Чрезвычайной комиссии на этом основании сделал вывод о том, что Гумилев являлся участником Петроградской боевой контрреволюционной организации, активно содействовал составлению прокламаций контрреволюционного содержания, обещал связать с организацией в момент восстания группу интеллигентов, кадровых офицеров, которые примут активное участие в восстании, получил от организации деньги на технические надобности.

Из показаний Гумилева от 9 августа 1921 года явствует, что он отказался разговаривать с неизвестным ему человеком о какой-либо контрреволюционной деятельности. На вторичном допросе 18 августа 1921 года Гумилев вновь утверждал, что он дважды отказывался сообщать сведения шпионского характера. При этом он согласился на выступление с кучкой прохожих, пользуясь общим оппозиционным настроением. Во время третьей встречи с Вячеславским взял у него 200 000 на всякий случай и держал их в столе, ожидая или событий, то есть восстания в городе, или прихода Вячеславского, чтобы вернуть их. После падения Кронштадта он, Гумилев, резко изменил свое отношение к Советской власти и все дело предал забвению. Подтверждая факт разговора с Вячеславским о том, что он, Гумилев, может собрать активную группу из своих товарищей, бывших офицеров, Гумилев пояснил: это заявление было легкомысленным, потому что он встречался с ними случайно и исполнить обещанное ему было крайне затруднительно.

По словам Таганцева Гумилев оставлял за собой право отказаться от тем, отвечающих его далеко не правым взглядам. Как утверждает Таганцев, Гумилев был близок к советской ориентации. Про свою группу Гумилев дал уклончивый ответ, сказав, что для организации ему нужно время. Через несколько дней, говорил Таганцев, Гумилев далеко отошел от контрреволюционных взглядов, к нему больше никто не обращался и никаких поэтических прокламаций от него не поступало.

Что касается 200 000 рублей, полученных Гумилевым, то из них 23 июля 1921 года он 50 тысяч передал М. Шагинян, а 16 тысяч рублей у него изъяли при обыске, судьба остальных денег не установлена.

Говоря об умысле Гумилева, нельзя пройти мимо показаний, данных им 23 августа 1921 года: "Никаких фамилий, могущих принести какую-нибудь пользу организации Таганцева путем установления между ними связей, я не знаю и поэтому назвать не могу. Чувствую себя виноватым по отношению к существующей в России власти в том, что в дни Кронштадского восстания был готов принять участие в восстании, если бы оно перекинулось в Петроград, и вел по этому поводу переговоры с Вячеславским".

В 1921 году в защиту Гумилева выступила литературная общественность во главе с М. Горьким, но ее ходатайство осталось без ответа.

Приведенные данные свидетельствуют, что Н.С. Гумилев не являлся участником Петроградской боевой контрреволюционной организации и не предпринимал никаких шагов по оказанию ей содействия, а полученные им 200 000 рублей были ничем иным, как колебанием интеллигента, и эти деньги не использовались в ущерб интересам советского государства. Н.С. Гумилев не был врагом народа и рабоче-крестьянской революции.

На основании изложенного и руководствуясь ст. 35 Закона о Прокуратуре СССР. Прошу:

Решение Президиума Петроградской губернской Чрезвычайной комиссии от 24 августа 1921 года в отношении Гумилева Николая Степановича отменить и дело о нем прекратить за отсутствием в его действиях состава преступления.

Генеральный пркурор Союза СССР А.Я. Сухарев

Мы уже знаем, что на протесте так и не появилась подпись Сухарева.

Прокуратура хотела взять в расчет свидетельские показания единственного человека, Одоевцевой, но та умерла.

Много лет спустя, я встретил пенсионера Сухарева в Колонном зале, на правовом бомонде по случаю вручения правозащитных медалей имени Плевако. Мы разговорились, я напомнил ему о делах давно минувших. Он прекрасно все помнит.

С доставшейся мне в наследство от Гумилева фрондой я объявил ему, что путь ему на небо ему закрыт, потому что не ему принадлежала в 1991 году честь подписать протест по делу Гумилева.

На это Сухарев отшутился, сказав, что десять лет назад время было другое, а то бы и я тоже оказался на небе, за то, что взбаламутил общественность.

По понятным причинам я не стал вызывать его на дуэль...

НЕПРИСПОСОБИВШИЕСЯ

Кто же убил поэта? Как во времена Пушкина – самодержавие, или антисамодержавие, или цепь косвенных обстоятельств, создавших убийц, к коим принадлежали весьма достойные люди своего времени. Вина их в том, что они не адаптировались к преступной эпохе и не умели держать язык за зубами.

В статье, датированной апрелем 1921 года, переизбранный с поста председателя Всероссийского Союза поэтов, уязвленный Александр Блок писал в статье "Без божества, без вдохновенья" формально о направлении "Акмеизм", а по сути, с горечью о своем более удачливом сопернике, на освобожденный Блоком пост назначенном – Гумилеве: "если бы они (поэты гумилевской направленности – авт.) все развязали себе руки, стали хоть на минуту корявыми, неотесанными, даже уродливыми, и оттого больше похожими на свою родную, искалеченную, сожженную смутой, развороченную разрухой страну!"

Русскому интеллигенту, именитому Блоку, не нравился гумилевский аристократизм. Возможно, но не так все просто и принципиально. Ведь кое-кто только и ждал таких вот высказываний "вслух", особенно после опубликования "Двенадцати". Раз сам Блок сказал, значит, Гумилев точно – контра. И не просто сказал, подтвердил, что они (поэты), которых не любил Блок "хотят быть знатными иностранцами", ну а по тем временам это – верная смерть. Ксенофобия была вплоть до нынешнего времени государственной политикой.

В.Ходасевич писал о том, почему Блок и Гумилев вдруг стали антиподами, вылившийся в конфликт, что привело к смерти одного и гибели другого. "Еще до моего переезда в Петербург, там образовалось отделение Всероссийского Союза поэтов, правление которого находилось в Москве и возглавлялось чуть ли не самим Луначарским. Не помню из кого состяло правление, председателем же его был Блок. Однажды ночью пришел ко мне Мандельштам и сообщил, что "блоковское" правление Союза час тому назад свергнутое и заменено другим, в состав которого вошли исключительно члены "Цеха" – в том числе я. Председателем избран Гумилев. Переворот совершился как-то странно – повестки были разосланы чуть ли не за час до собрания, и далеко не все их получили. Все это мне не понравилось, и я сказал, что напрасно меня выбрали, меня не спросив. Мандельштам стал меня уговаривать "не подымать истории", чтобы не обижать Гумилева. Из его слов я понял, что "перевыборы", были подстроены некоторыми членами "Цеха", которым надобно было завладеть печатью Союза, чтобы при помощи ее обделывать дела мошеннического и коммерческого свойства. Для этого они прикрылись именем и положением Гумилева. Гумилева же, как ребенка, соблазнили титулом председателя...

Блок своим председательством в Союзе, разумеется, не дорожил. Но ему не понравились явно подстроенные выборы, и он был недоволен тем, что отныне литературное влияние Гумилева будет подкреплено нажимом со стороны Союзного правления. И Блок решился выйти из неподвижности.

Как раз в это время удалось получить разрешение на издание еженедельника под названием "Литературная газета". В редакцию вошли Тихонов, Замятин, Чуковский. Для первого номера Блок дал статью, направленную против Гумилева и "Цеха". Называлась она "Без божества, без вдохновенья". (Ymka-Press, 1931 г., В.Ходасевич, Воспоминания: "Гумилев и Блок")

Блок не был первым. 7 декабря 1918 года в газете "Искусство коммуны", No 1 появилась заметка "Попытка реставрации", автор которой был заместитель Народного комиссара просвещения РСФСР (А.ВЛуначарского) Н.Пунин.

Он писал: "... с каким усилием, и то только благодаря могучему коммунистическому движению, мы вышли год тому назад из-под многолетнего гнета тусклой, изнеженно-развратной буржуазной эстетики. Признаюсь, я лично чувствовал себя бодрым и светлым в течение всего этого года отчасти потому, что перестали писать или, по крайней мере, печататься некоторое "критики" и читаться некоторые поэты (Гумилев, например). И вдруг я встречаюсь с ними снова в "советских кругах"... Этому воскрешению я в конечном итоге не удивлен. Для меня это одно из бесчисленных проявлений неусыпной реакции, которая то там, то здесь нет, нет да и подымет свою битую голову."

Крупнейшему искусствоведу, профессору Н.Пунину Господь отпустил умереть в сталинских лагерях, стало быть, его попытку приспособиться к режиму, нельзя назвать удачной. И еще один факт из биографии Н.Пунина: он, написавший политический донос на Гумилева по прихоти судьбы стал последним мужем Ахматовой.

И не мог Пунин писать по-другому в эпоху пролетарской гласности. Пример показывало правительство, например, А.В.Луначарский, народный комиссар просвещения: "Я действительно утверждаю, что социал-демократическое творчество должно существовать и будет существовать, и что оно уже имеет свои задачи. Социал-демократия (теперь, конечно, это относится только к коммунизму /Примечание автора 1925 г./) не просто партия, а великое культурное движение."

Оставим цитаты истории.

В.Ф.Ходасевич и Г.В.Иванов в своих воспоминаниях говорят, что в гибели Гумилева сыграл роль какой-то провокатор. По словам Ходасевича, этот провокатор был привезен из Москвы их общим другом, которого Ходасевич характеризует как человека большого таланта и большого легкомыслия... Гумилеву "провокатор", называвший себя начинающим поэтом, молодой, приятный в обхождении, щедрый на подарки, очень понравился, и они стали часто видеться. Горький говорил потом, что показания этого человека фигурировали в деле и что он был "подослан".

В "деле" как мы теперь знаем, нет показаний провокатора, однако возможно они есть в альбоме, то есть, говоря нынешним процессуальным языком в "оперативно-розыскном деле", где собираются доносы. Оно, судя по полному отсутствию информации – уничтожено. Отчего? Может из благородных побуждений чекистов не выдавать тех, кто им бескорыстно помогал? Но бескорыстно ли?

Предполагаемый провокатор малоизвестный поэт Верин, действительно упоминающийся в деле в одном из показаний Гумилева – благополучно покидает Россию и исчезает в Финляндии. По описаниям Ходасевича, похоже – это он.

Г.Иванов связывал провокатора с поездкой Гумилева в Крым летом 1921 года в поезде адмирала Немица и так описывал его: "Он (провокатор) был высок, тонок, с веселым взглядом и открытым юношеским лицом. Носил имя известной морской семьи и сам был моряком – был произведен в мичманы незадолго до революции..., писал стихи, очень недурно подражая Гумилеву. По словам Иванова "провокатор был точно по заказу сделан, чтобы расположить к себе Гумилева" (Глеб Струве, Из-во книжного магазина Victor Kamkin, Inc. Вашингтон, 1962, стр. XXXVI – XXXVII).

На этот раз всплывает фигура В.Колбасьева, окончившего морской кадетский корпус и действительно похожего по описаниям на "того человека".

Однако в деле никаких материалов на сей счет также не содержится и говорить о конкретной личности, сыгравшей столь неблаговидную роль в биографии Гумилева не приходится.

Да собственно, и нет никакого смысла доискиваться до конкретных людей, с каким бы знаком они не существовали в жизни Гумилева. Эти люди не виноваты в том, что внезапно изменилась эпоха, и им слишком "объяснили" – каким образом в ней можно выжить.

А ведь эпоха не скрывала своих намерений, просто интеллигенция – во все времена – люди, которых надо убеждать в очевидном, поскольку слишком оно бывает непредставимо, чтобы в него поверить.

В.Полунин в статье "Рыцарь русского ренессанса" вещает: "Hommo homini lupus – одна из незыблемейших предпосылок вечной морали, – писал Лев Шестов в своей книги "Апофеоз беспочвенности" (Ленинград, издательство ЛГУ, 1991, стр. 67). В каждом из своих ближних мы подозреваем опасного врага и потому боимся его. Этот человек легкомыслен, если мы не обуздаем его законом, он нас погубит", – такая мысль является у нас каждый раз, когда кто-нибудь выходит из освещенной традицией колеи.

Опасение справедливое: мы так бедны, так слабы, нас так легко разорить и погубить! Но у страха глаза велики, мы видим опасность и только опасность – и строим мораль, за которой, как за крепостной стеной, отсиживаемся всю жизнь от врагов. Только поэты брались воспевать опасных людей. Но с поэтами никто не считается. Здравый смысл ценит гораздо выше коммивояжера или приват-доцента, чем Байрона, Гете и Мольера".

САМОДЕРЖАВИЕ

Приведу две цитаты из статей члена коллегии ВЧК Мартина Лациса, которые свидетельствуют о тщетности наших усилий выискать причины и здравый смысл происходящего. "Мы не ведем войны против отдельных людей, – писал он, – мы уничтожаем буржуазию как класс. Во время расследования не ищите свидетельств, указывающих на то, что подсудимый делом или словом выступал против Советской власти. Первый вопрос, который вы должны задать: к какому классу он относится, каково его происхождение, каково его образование или профессия. Ответы на эти вопросы определят судьбу обвиняемого". И вторая, смысл которой лег в основу дальнейшей жизни всего общества. "Контрреволюция развивается везде, во всех сферах нашей жизни, она проявляется в самых различных формах, поэтому очевидно, что нет такой области, куда не должна вмешиваться ЧК".

Я позволю себе в этих коротких записках юриста напомнить, что основополагающим элементом Советского государства, рожденного революцией, явился коммунистический миф о том, что, будучи авангардом пролетариата, большевики возглавили народное восстание, которое выражало волю не только самих большевиков, но и всего русского народа. В действительности же Октябрьская революция была не чем иным, как государственным переворотом, совершенным революционным меньшинством, свергнувшим умирающее Временное правительство, которое пришло на смену монархии. Ни Ленин, ни его последователи так и не смогли признать этой реальности.

Ленин и не предполагал, что новое большевистское правительство (Совет народных комиссаров) столкнется с такой огромной проблемой, как внутренняя и внешняя оппозиция. Очень скоро он приходит к необходимости создать "специальный аппарат" для решения этой проблемы. Убежденные в уникальности и исключительной правильности марксистского учения, большевистские лидеры рассматривали любую оппозицию независимо от ее социальных корней, как контрреволюцию.

Уже 20 декабря 1917 года Ф. Дзержинский, обращаясь к Совнаркому заявил: "Не думайте, что я ищу формы революционной справедливости. Нам не нужна сейчас справедливость, идет война лицом к лицу, война до конца, жизнь или смерть. Я предлагаю, я требую органа для революционного сведения счетов с контрреволюцией".

Советский народ исподволь готовили к детективному жанру. Готовили вплоть до августовского путча 1991 года, когда под нажимом международной общественности, СССР включил статью 34 в "Декларацию прав и свобод человека и гражданина", гласящую: "Неустранимые сомнения в виновности лица толкуются в пользу обвиняемого".

Дай Бог, чтобы не повторилось средневековье. Со слов А.Солженицына: "Вот вспоминает о 1921 годе Е.Дояренко: лубянская приемная арестантов. Никто не знает своей вины. Первый вопрос Ягоды: "итак, за что вы сюда попали?" то есть, сам скажи, помоги накручивать! И ночные допросы были главными в 1921 году. И тогда же наставлялись автомобильные фары в лицо. И использовалось амосовское отопление для подачи в камеру то холодного, то вонючего воздуха".

УКАЗАНИЕ

30 сентября 1991 года в день Веры, Надежды, Любови и матери их Софьи состоялось заседание Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РСФСР. Председательствовал на нем П.Луканов, а его сотоварищами были О. Полетаев и К. Гаврилин.

"Коллегия Верховного суда РСФСР рассмотрела протест Генерального прокурора СССР (см. "Юридическая газета", No 10, 1991) на постановление (его, как мы знаем, не было – авт.) Президиума Петроградской губернской чрезвычайной комиссии от 24 августа 1921 года, которым

Гумилев Николай Степанович, 1886 года рождения, русский, член коллегии издательства "Всемирная литература", председатель Петроградского Всероссийского союза поэтов без указания Закона (выделено и подчеркнуто мной – авт.) подвергнут высшей мере наказания – расстрелу".

Так, спустя семьдесят лет один месяц и восемь дней тоже, видимо, "без указания закона", начала торжествовать правда: дело Н.С. Гумилева стало впервые предметом рассмотрения суда. Настораживала лишь ссылка на "постановление", ибо такового не существовало.

Как мы видим в деле много неточностей, но полагаю одна из главных правовых, это то, что убийство назвали расстрелом.

Поскольку сообщение о казни давала сама ЧК, опровержения в установленном порядке в газету не поступило, а в материалах дела свидетельства о смерти Гумилева не содержится, я продолжаю считать Гумилева убиенным.

В связи с этим стоит, пожалуй, еще раз обратиться к 104-му листу дела Н.С. Гумилева, где содержится выписка из протокола заседания Президиума Петроградского Губчека. Там было написано: "Гумилев Николай Степанович, 35 лет, бывший дворянин, филолог, член коллегии издательства "Всемирная литература", участник Петроградской боевой контрреволюционной организации, активно содействовал составлению прокламаций контрреволюционного содержания, обещал связать с организацией в момент восстания интеллигентов, кадровых офицеров, которые примут активное участие в восстании, получил от организации деньги на технические надобности".

И чуть правее сделана приписка: "Приговорить к высшей мере наказания расстрелу".