Текст книги "Краткое пособие по изготовлению кукол"

Автор книги: Сергей Носачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Да улягся же ты, наконец. И так голова раскалывается, еще ты, – донеслось снизу.

– Извините.

Интеллигент устало вздохнул.

– Я вас вымыл, – зачем-то признался Гудков.

– Ну и дурак, – усмехнулся Интеллигент. Гудков про себя согласился. В соседней камере раздался храп.

– Как ты сюда попал?

Слышно было, что Интеллигенту в общем-то не хотелось разговаривать, и этот вопрос что-то вроде благодарности за то, что Гудкову пришлось поучаствовать в расплате за дерзость. Гудкову было все равно. Тишина и тет-а-тет с сознанием приводили его в панику, разговор успокаивал.

– Честно говоря, я не понимаю. Сказали, что я убил кого-то в пьяной драке, – Гудков снова порылся в воспоминаниях, но даже суд помнился плохо. – Но я ничего такого не помню – ни пьянки, ни драки.

Интеллигент то ли кашлянул, то ли усмехнулся.

– Будьте здоровы.

– Спасибо. Значит, тоже "заказник"?!

– Если бы… – вздохнул Гудков.

– Если бы?

– Ну да. Лучше быть несправедливо осужденным, чем убийцей.

Интеллигент рассмеялся и, судя по звукам, поднялся и сел на койке.

– Чем же? Был бы убийцей – хотя бы знал, за что терпишь все это дерьмо, которое тебя ждет. И поверь, чистая совесть не спасет тебя от того, что с тобой будут вытворять.

Гудков пожал плечами.

– Да и нет никаких "заказников".

– Неужели?

– Да. Давно известно, что все зеки – невиновные. Просто байка, попытка обелить себя перед сокамерниками, добиться жалости от хозяев…

– Как скажешь, – высокомерно отрезал Интеллигент и снова растянулся на кровати.

– А вы здесь за что? – Интеллигент был ровесником Гудкова, но тыкать ему Гудков побаивался. – То есть понятно, за что…

– Кого я убил?

– Да, – поежился Гудков. Теперь он жалел, что спросил. Понимать, что твой сосед убийца, совсем не то же самое, что узнать о преступлении наверняка и в деталях.

– Тройное убийство.

Гудков сжался от страха.

– Испугался? Не бойся. Я не опасный. Для тебя уж точно.

– А… Как? Зачем?

– Очень гуманно. Из пистолета в голову.

Интеллигент замолчал.

– Родители и брат.

– Это Вы? Черт! Родители и брат…

СМИ хорошо разрекламировали его соседа. И как он сразу его не узнал? Одно из самых богатых семейств. Мать, отец, старший сын в списках Forbes. И ни с того ни с сего старший сын убивает и родителей, и младшего брата.

– Да не ори ты. Да. Хотя, к тому моменту считать себя хоть чем-то связанным с этими людьми было более омерзительно, чем пропустить их через мясорубку.

– Они что-то сделали? – осторожно спросил Гудков.

Много чего. Все наши куклы были заказными. У каждого был свой гарем. Самый роскошный у отца, конечно. Деньги-то его. Мужчины, женщины, дети – все как с картинки. У матери были в основном мужики. Женщин она держала для другого. Когда оргии отца доставали, или она вдруг просыпалась в дерьмовом настроении и начинала психовать из-за морщин, она шла к своим куклам и отрывалась на всю катушку. Пришлось поселить дома бригаду хирургов и реаниматологов. Пыточной матери позавидовали бы самые изощренные садисты. Иногда они с папашей отрывались на двоих. Их вечеринок очень ждали трансплантологи. К утру один-два мясных набора по сходной цене им было гарантировано.

Интеллигент спрыгнул с койки и закашлялся над сортиром. Камеру наполнил кислый запах, и Гудкова тоже затошнило.

– Ты не представляешь, что они вытворяли с людьми. И что сами куклы творили друг с другом и самими собой, боясь боли и смерти. А у нас были самые современные поводки. В каждого Славика вживляли метров шесть проводов с датчиками и электродами, и они могли причинять такую боль, от которой куклы сходили с ума. Штука в том, что, попробовав раз, почувствовав эту бесконечную власть над живым сознательным! существом остановиться было невозможно. Они видели себя богами. Собственно, они и были ими для кукол.

Гудков не знал, что сказать. Он зачем-то пытался представить насколько изощренно можно пытать человека.

– А брат?

– Брат…

Интеллигент надолго замолчал, а потом снизу донеслись всхлипы. Гудков лежал в растерянности, не понимая, как этот холодный и действительно жесткий человек может плакать.

– Слушай, – отдышавшись, сказал Интеллигент, – давай спать.

– Что же он такое сделал? – полуриторически спросил Гудков и улегся.

– Мир должен был стать совершеннее. Справедливее. Угроза лишиться звания Человека, стать вещью, должна была свести убийство на нет. А по факту – мы стали работорговцами. Рай для предпринимателей, которым нужна дешевая рабочая сила, врачей-экспериментаторов, садистов, извращенцев, убийц. Мой брат… У брата были демократические взгляды и на его оргиях – не нужно было ублажать одного его – все трахались со всеми. Я даже несколько раз сам заходил… Алкоголь, легкие наркотики, музыка и отвязный секс. Но аппетиты всегда растут. И вот он уже из разонравившихся кукол отбирает дичь. Потом перенимает родительский опыт пыток… Была одна девушка. Молодая. Едва вышла замуж. Зацепила его чем-то, уж не знаю. Он заказал ее, и через неделю она была в его гареме.

– Как это?

– Что как?

– Ну… то есть вы, простите, ваши родственники тыкали в любого понравившегося им человека, и…

– Ничего сложного. Иногда даже труп не нужен был. Пара липовых фото – актер, грим, пара свидетелей, якобы убийцу накачивали чем-то… и все. Иногда брали трупы из моргов или свежие, ту же подстреленную дичь с охоты. Слышал, что и убивали кого-то.

Гудков истерично расхохотался.

– Так не бывает. Это все… Звучит, как бред. Кто-то бы заметил. Были бы скандалы.

– Как скажешь. Тебе же лучше знать, – сплюнул Интеллигент.

– Я… Это просто слишком огромно.

Интеллигент молчал. Гудкова снедало любопытство, и наконец, он не выдержал.

– Так что девушка?

Интеллигент долго не отвечал, и Гудков решил, что тот отключился.

– Она была беременна. Если бы ребенок родился, он бы не был собственностью, его бы отдали отцу. Но брат к тому моменту уже совсем слетел с катушек. Ему захотелось посмотреть, насколько сильный у женщины материнский инстинкт… Я не могу. Не знаю, зачем начал. Нахер. Есть вещи, которые лучше не знать. Знание, которое ты не можешь отменить и отторгнуть. И в конце концов оно приживается и уродует тебя.

Гудков почувствовал прилив жадного любопытства, подхлестнувшего его самоуверенность.

– Думаю, справлюсь.

– Не справишься. Никто не справится, если он не конченный псих.

– И все же…

– Нет. Голова раскалывается. Завтра будет веселый день. Нужно выспаться.

– Погоди. А если меня заказали…?

– Что?

– Что дальше?

– Или тебя выкупят сразу, или покатают на карусели какое-то время.

Гудкова охватило странное чувство своей отрезанности от мира. Как будто он трехлетний младенец в теле взрослого, и не знает еще ни правил, ни законов этого мира, даже языка толком не знает. И в то же время что-то внутри мучительно доказывает ему обратное, и он обессилено носится внутри самого себя. Выискивая растерянное и забытое.

– Что такое карусель?

– Курс молодого бойца. Отправят тебя на пару недель на какую-нибудь стройку, или в публичный дом, или еще куда-нибудь. А могут просто подержать на рынке какое-то время, среди тех, кого не первый раз перепродают. Чтоб послушал их истории. Сбить спесь. Чтоб посмотрел, как живут обычные Славики, и когда тебя наконец выкупят хозяева, был верной перепуганной шавкой даже без ошейника. Еще вопросы будут?

– Нет. Спокойной ночи. И спасибо.

– Обращайтесь.

Гудков долго не мог уснуть, с ужасом представляя прелести "карусели" и то, что его хозяева могут оказаться такими же садистами, как семья Интеллигента. Или, что его никто не заказывал. Это пугало еще больше, ведь он может навсегда застрять в публичном доме – то, что это будет именно публичный дом, Гудков не сомневался. Что-что, а женщинам он всегда нравился. Прячась от мыслей и невыносимого храпа за стеной, Гудков накрыл голову подушкой.

Глава 4

Утром в камеру вошли санитары. Не церемонясь, они взяли кровь, мочу и мазок на венерические сначала у Интеллигента. Гудков панически боялся уколов в живот и озвучил готовность сделать все более естественным образом.

– Не дергайся, больнее будет, – рявкнул один из них и за горло прижал Гудкова к койке.

В предбаннике мини-тюрьмы стояли четверо знакомцев-таджиков. Их уже взвесили и обмерили, и они дожидались, пока то же самое сделают с Интеллигентом и Гудковым. Санитары толкнули одного к весам, второго к ростомеру. После – каждому выдали по герметичному сегментированному подносу с пайком и стаканчику с водой – вместо крышки он тоже был запаян полиэтиленовой пленкой.

– На еду три минуты.

Галеты, корытца с джемом и паштетом, булочка, яблоко. Все живо отодрали полиэтлен и, голодные, стали пихать в рот все разом. Гудков несколько раз едва не подавился, но от страха, что выкашляет всю еду, торопливо пробил крышку стакана пальцем и запил. Завтрак продлился не больше минуты.

Каждому выдали персональный чипированный браслет, напоминающий половину наручников.

За дверью "тюрьмы" их ждал спецтранспорт. Грузовой электромобиль с кузовом-клеткой.

– Ну, хоть не пешком, – хмыкнул Интеллигент и почесал свежую повязку.

Когда рассаживались, Гудков заметил, что он, да и все свыклись со своей наготой и вполне расковано сидят на лавках. Теперь прикрыться хотелось разве что из-за прохлады коридора. Кар тронулся, и от ветра стало еще прохладнее. Кожа ощетинилась мурашками и антеннками прозрачных волос. Гудков сжал ноги и обнял себя за плечи. Волнения почти не было. Удивительное свойство – движения, разговор, даже бессмысленная суета, как мелкий кожный зуд, унимают большую перманентную боль.

Но ехали недолго. Коридор расходился Т-образно. Направо – продолжение однообразного чередования серо-зеленого уныния стен с дверными нишами. Они свернули налево и уперлись в высокие ворота.

"Внимание! Ворота автоматические! Дождитесь полного открытия створок!"

Ворота распахнулись просторное, приятно освещенное пространство. Коридор тоже был светлым, но здесь помимо электрического был еще дневной свет. В первое мгновение Гудков почувствовал в нем легкость, надежду на счастливый исход. Гудели сотни беззаботных голосов, приятная музыка задавала тон настроению. Здесь было хорошо. Лучше, чем в тесной камере. Здесь была жизнь. Даже воздух был здесь другой – духи, человеческое тепло, еда. Но когда они проехали через ворота, все разом ушло.

Огромное пустое пространство, рассекавшее все пять этажей рынка на отдельные сегменты, открывало взгляду бесконечную витрину, забитую людьми. Живые манекены демонстрировали один единственный товар – самих себя, свои тела. Простор, безмятежность интерьера никак не состыковывались с людьми в ошейниках, запертыми в ящиках.

Их повезли по центральному проспекту. Здесь все было как в обычном торговом центре – слоняющиеся толпы. Водитель сбросил скорость. Большинство посетителей ходило от витрины к витрине, внимательно оглядывая товар. Всем хотелось оптимального сочетания здоровья, внешности и цены. Были и те, кто просто приходил сюда регулярно поглазеть на обнаженных беспомощных людей – в основном прыщавые подростки и плешивые эротоманы в застиранных брюках и очечках.

Впереди сгрудилась толпа, и кар остановился.

– Еще чего! Пока меня нет, ты ее будешь трахать! – завизжала девушка за спиной Гудкова.

– Милая… – с улыбкой проговорил парень. – Перестань… Ну, давай выберем страшную. Главное, чтоб была еда и чистота. Если бы мне нужна была другая, я бы не стал жениться на тебе. И здесь мы только потому, что я не хочу, чтобы моя любимая ползала на карачках с тряпкой и часами кухарила, стирала и мыла.

Парень говорил спокойно, ласково. Видимо, привык к всплескам партнерши.

– Это ты щас так говоришь. А потом будем аборты этой шлюхе оплачивать… – не унималась взбалмошная девушка.

Кар тронулся, и окончания разговора Гудков не расслышал. Гудков видел Рынок только по ТВ и теперь ошеломленно вглядывался в витрины. Люди без одежды в большинстве своем были отвратительны. Одни угловатые, другие наоборот заплывшие, слишком бледные, родинки, веснушки, целлюлит, волосы… Некоторым явно было плевать на свое несовершенство. Им слишком тесно было в акариумах. Завидев потенциального многообещающего хозяина, они как мартышки в зоопарке хвастали белизной зубов, размером гениталий, кто мог – мускулатурой и гибкостью.

Глядя на них, Гудков укреплялся в уверенности, что здесь ему равных не будет. Те, кто долго не пользовался спросом, становились дичью или мясным набором. Кормить задарма взрослую особь никто не собирался. Но ему это не светит. Его обязательно купят. Среди этих пожеванных тел его торсу, да и другим частям конкурировать будет не с кем.

– Что расплылся, – Гудков и забыл, что с ними Толстяк. Он слишком долго молчал и перестал соотноситься с разудалым хамом из "Скотовозки". – Это нижний ценовой сегмент. Тебя выставят повыше. Там таких как ты навалом.

Гудков хотел ответить ему резко и грубо, но, встретившись с уверенным игривым взглядом Толстяка, струсил.

Гудков презрительно отвернулся и уперся взглядом в женщину. Она стояла напротив витрины, спиной к Гудкову, но было понятно, что она молода и что плачет. Мужчина за стеклом развернулся боком и прикрывал промежность, стараясь скрыть свою наготу от единственной, для кого оставался человеком. Девушка плакала всем телом, мужчина – одними глазами. Неловкой пантомимой он просил ее уйти, а она продолжала стоять.

Они проехали парочку, но Гудков долго еще вглядывался в оставшуюся позади тонкую дрожащую фигуру.

– Родственники. Обычно охрана быстро их разгоняет, чтоб покупатели вдруг не расчувствовались и не увидели в Славиках людей. А то они здесь, как гринписовцы в зоопарке, – прокомментировал Интеллигент.

У Гудкова никого не было, и к нему так вот никто не придет. Разве что бывшая любовница коротко кивнет или ткнет пальцем, узнав, и многозначительно подмигнет уходя.

– А что будет с вами?

– Не знаю точно. Но ничего хорошего – это факт. Скорее всего выкупит кто-то из друзей семьи… А они все – те еще гандоны. Если повезет – стану дичью и умру быстро.

Интеллигент был как обычно спокоен и надменен.

– Вам совсем не страшно? Ну, умирать.

– Страшно. Очень страшно. Но это единственный способ стереть из памяти все, что я знаю и видел за последние три года. Прожить со всем этим в своей голове еще пять-десять лет – это пугает меня гораздо сильнее. Теперь. Можно было оборвать все это тогда же. Дуло в рот и… Струсил, – поморщился Интеллигент, стыдясь своей нерешительности.

Глава 5

Гудков искал глазами пустые аквариумы на верхних этажах, прикидывая в каком из них окажется. Вот-вот остановится Кар, их выведут, и молчаливые пастухи распихают их по витринам. Но Кар продолжал петлять по народным проспектам Рынка среди будничной сутолоки и осколков жизней.

Скоро Гудков перестал вглядываться и прислушиваться. Он расфокусировал сознание, и Витрины, и люди казались теперь живой декорацией аттракциона. Даже те, кто сидел с ним в клетке – просто статисты.

Быстрые суды по телевизору и обладание собственными куклами он воспринимал как сериал о жизни, недоступной и далекой от таких, как он. Здесь одни были жестокими убийцами; другие – возмездием этим нелюдям. Третьи – достаточно обеспеченными, чтобы приобрести славика.

И вот сейчас, когда он попал в бурление этой жизни, ему сложно было по-настоящему переживать, пусть и за себя. Ведь он не чувствовал в себе того самого хладнокровного преступника, которого нужно покарать. Все это игра. Вселенная знает, что внутри он мягкотелый и безобидный. В каком-то смысле даже добрый. А значит, ничего страшного, плохого с ним не случится.

Кар остановился у незаметного закутка между витрин. То, что казалось нишей, на деле было коридором. Над входом в него зеленел указатель "Туалет".

Здесь их ждал очередной безмолвный бородач с папкой бумаг. Он мельком сверился с документами. Водитель лязгнул замком клетки, и у Гудкова ёкнуло сердце, и все тело покрылось панцирем жестких мурашек. Но пастух забрал таджиков и толстяка. Водитель закрыл замок клетки, хлопнул несколько раз дверью, которая не хотела закрываться, и кар покатил дальше. Гудков не знал толком, хорошо или плохо то, что их везут дальше, но сердце снова билось нормально.

Проспект кончился просторным холлом входа на рынок. Вращающиеся двери вентилятором высасывали с Рынка усталых чуть хмурых покупателей, тут же подкидывая внутрь свежих. Гудков с интересом оглядывался, думая, что же дальше. Вдруг их уже продали и теперь повезли к выходу, чтобы покупателю не пришлось накручивать километры на своих двоих. Но Кар вильнул вправо, через технический коридор к винтовому подъему.

Виток за витком они поднялись на четвертый этаж Рынка и снова поехали мимо бесконечных кукол и покупателей.

Одна стена проспекта теперь была слишком близко, и видны были только витрины четвертого этажа. По левую сторону через парапет и обрыв все шесть этажей были как на ладони. Отсюда была видна разница классов Славиков нижних и верхних этажей. Чем выше, тем комфортнее и просторнее были аквариумы. На шестом этаже это были полноценные меблированные комнаты с прозрачными стеклами.

Здесь Гудков растерял уверенность в себе. На фоне обитателей четвертого он, в лучшем случае, не выделялся. Хороший продавец скорее поместил бы Гудкова на третий, где он едва заметно, но выделялся бы на фоне обитателей – так же, как сейчас проигрывал.

Кар очень скоро остановился у типового технического коридора, и типовой пастух повел их мимо туалетов, комнаты матери и ребенка, куда-то вглубь. Такие коридоры во всех торговых центрах продолжались и после обозначенных санитарных комнат, но раньше Гудков никогда не замечал этого и уж тем более не думал, что там дальше, за поворотом, в который убегал коридор. Стены за поворотом были ровные, голые. Здесь пол был холодным, а шлепки босых ног звучали по-особенному звонко. Но заканчивался он обычной серой двустворчатой технической дверью. Когда они подошли ближе, стало понятно, что дверь не такая уж и обычная. Вместо привычных горизонтальных открывающих перекладин – кодовый замок на уровне лица – смотровое окно.

Пастух нажал на звонок. Оконце отворилось, закрылось. После – распахнулась створка, и они вошли в большой круглый холл.

На полу лежала светлая глянцевая плитка с виду холодная. На деле пол здесь оказался теплым. В центре зала стояла стойка ресепшена. От отельной она отличалась только тем, что кроме миловидного администратора по ее краям стояли два здоровенных конвейерных охранника. Эти были уже рангом выше пастухов и выглядели иначе – гладковыбритые, в костюмах. Выражения лиц ничем не различались – тупые и высокомерные, с пустыми взглядами.

Пастух подвел их к стойке, бросил документы и молча вышел. Администратор уткнулся в личные дела. С минуту казалось, что на них с Интеллигентом никто не обращает внимания, и они могут просто незаметно слинять. На деле, стоило Гудкову переступить с ноги на ногу, оба истукана-близнеца тут же уставились на него. Гудков замер.

Администратор хлопнул папками.

– Значит так. Это гостиница. Здесь такие как вы дожидаются, когда ваши Мастера решат, что с вами делать – забрать или выставить на продажу. На время передержки считайте персонал Гостиницы своими хозяевами. У нас жесткий распорядок, но если будете его соблюдать, ваше пребывание здесь останется самой приятной частью вашего нового существования. Нарушения и непослушания караются сурово, – администратор гостеприимно улыбался. – Сейчас вас проведут в ваш номер. На постелях вы найдете буклеты о Гостинице и расписание.

Администратор выложил на стол два изящных кольца ошейников и кивнул охранникам.

– Мой вам совет – не пытайтесь снять ошейник, – администратор ткнул пальцем в экран, висящий над его головой, и запустил видео. Комната, четыре койки на полу мужчина корчится от боли.

– Ошейники реагируют на внешние воздействия разрядом электрического тока. Самое забавное, что в этот момент все мышцы расслаблены, и тело не подчиняется вам. Этот – сунул пальцы под ошейник. Он и рад бы их вытащить, да не может.

Конвульсии мужчины на видео стали иными.

– Здесь он уже мертв, – пояснил администратор.

Охранники сняли с Гудкова и Интеллигента наручники, и застегнули на ошейники, на удивление мягкие и даже удобные.

– Четыреста седьмой. Оба.

– Богато, – ухмыльнулся Интеллигент изящным, выстланным мягкими коврами коридорам. – Прямо Эмираты.

Их втолкнули в комнату. Она была такой же, как на видео, по-больничному однотипная, четыре койки, у каждой тумбочка. На тумбочках аккуратно лежали тонкие книжки брошюр. Гудков потянул носом – в номере пахло кофе и ванилью. Воздух здесь был не такой теплый как в холле, зато вкусный – его легко и приятно было было вдыхать всей грудью.

– Это хорошо или плохо? – Гудков покрутил головой – ошейник был удобным, но сам факт его наличия – душил.

Интеллигент пожал плечами.

– Знаю только, что те, кто нас сюда устроил – весьма небедные люди.

Интеллигент тяжело опустился на кровать.

– Голова трещит, он растянулся на койке и прикрыл глаза.

Гудков же с интересом осматривал номер. Он не был похож на гостиницы, которые приходилось видеть Гудкову. Все было просто и аккуратно, но в каждой детали чувствовалась дороговизна, стиль; все было бежевым – что-то темнее, что-то светлее. Только входная дверь темнела густым коричневым, как прорехой в этом пространстве света. Над ней чернел экран. Дверь в уборную была белой.

Гудков решил начать с душа. Казалось, что он не мылся уже год. Вчерашнюю санобработку за мытье сочтет только сумасшедший. Поначалу Гудков боялся мочить ошейник, но вода быстро увлекла его своей нежностью. И вот он уже жадно поливал всего себя. Он менял температуру, пробуждая отобранное у него тело, присваивая себя себе.

Вода увлекала в слив все минувшие неприятности и те, что еще предстояли. Гудков почувствовал нечто, похожее на покой.

Из ванной Гудков вышел свежим и лёгким. Он обернул бедра мягким полотенцем. В этой скудной прикрытости он тоже ощутил опору. Все будет отлично.

– Шикарно, – сказал он в пространство, но как бы рекомендуя соседу тоже сходить ополоснуться. Но Интеллигент спал.

Гудков тоже растянулся на своей койке и взял с тумбочки брошюру. Брошюра тоже выглядела дорого: кожаный переплет, хорошая бумага, вычурный шрифт. Прочитав расписание каждого дня, Гудков присвистнул. Четырехразовое питание, занятия в спортзале и бассейне через день, каждый вечер процедуры. Чем дальше, тем больше все это походило на отдых на хорошем курорте. Даже ошейник больше не донимал. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким свободным и счастливым. Ему не нужно ни о чем беспокоится, ни за что платить. У него нет планов, а значит переживать не о чем. Гудков прикрыл глаза и задремал.

Гудков буквально вылетел из кровати, и он не сразу понял, что случилось. Интеллигент уже сидел на своей койке и разминал шею.

– Слабый разряд обозначает смену пунктов распорядка, – объяснил он растерянному Гудкову.

На экране над дверью светились часы и надпись "Обед".

– А почему мы голые?

Интеллигент удивленно посмотрел на Гудкова.

– Подавить в тебе все, что делает тебя человеком – чувство собственного достоинства. Превратить в животное. Ты должен чувствовать, что ты пустое место, ничтожество. Плюс, большинство славиков становятся куклами. А кому нужна стеснительная кукла?!

Гудков поморщился.

За каждой комнатой был закреплен свой столик. Их провели, усадили и подали интерактивное меню. Гудков крутил в руках планшет.

– Обалдеть, – слишком громко сказал он и тут же получил разряд. Но все же удивление было сильным, и он добавил уже шепотом, – обалдеть.

Он посмотрел по сторонам. Десятка четыре столов. За ними – такие же голые с серебристыми кольцами на шее люди. Никто из них не выглядел удивленным. Все спокойно тыкали в свои планшеты, откладывали их и дожидались еды за перешептываниями.

Названия половины блюд были не знакомы Гудкову. Благо, возле каждого было фото и ингредиенты. Листая меню, Гудков понял, как давно он не ел ничего серьезного. Утром им скормили по бутерброду и йогурту. А вчера так и вообще – несколько стаканов водянистого чая без сахара. Он торопливо съел салат и чуть не выпил суп из тарелки, и теперь, успокоив голод, медленно жевал стейк. Гудков наколол на вилку весь кусок и отрывал куски зубами.

– Не знаю, что будет дальше, но здесь мне нравится, – чавкая признался Гудков. – А еда – я никогда ничего вкуснее не пробовал. Как в ресторане.

– Ты ешь как свинья, – Интеллигент отставил салатную тарелку и перешел к супу.

Гудков пожал плечами.

– Да и черт с ним. Кто тут на меня смотрит? Вы? Они? Нас никто не держит за людей. Так к чему церемониться?

– Неудивительно, что ты доволен. С такой логикой тебе здесь самое место.

– Ну куда мне… Только вот моя свобода была чуть другой, чем ваша. У меня не было гаремов и замка, где все бы мы уместились. И такое место я только в кино видел. Мне ближе макароны с сосисками. Вы вот давно ели макароны с сосисками?

Гудков снова превысил разрешенный уровень шума и получил разряд, уже более сильный.

– Чёрт!

Еще разряд. Гудков свалился со стула и старался удержать только что съеденное в желудке. Когда он поднялся, Интеллигент допивал свой чай.

– Убогой жизнь делает не отсутствие денег, а простота стремлений. Вкусно жрать, красиво одеваться и мочь позволить…

– Убогой жизнь делают богатеи, которые рассказывают тебе, что нужно думать о вечном, когда у тебя рваные ботинки и пустой холодильник.

– Ты был сам себе хозяин. Теперь ты вещь, – усмехнулся Интеллигент. – Сытая вещь.

– Ну, зато обо мне до конца дней будут заботиться. Вряд ли мастера готовы тратить такие деньги впустую.

– Не известно, почему тебя здесь держат…

– Предпочитаю верить в лучшее.

После обеда Интеллигента забрали. Гудков понял, что вот-вот останется один, и ему стало тоскливо.

– Как вас зовут?

Интеллигент внимательно посмотрел на Гудкова.

– Это было во всех новостях. Если не запомнил, то сейчас оно тебе уже точно ни к чему.

– Удачи вам… там.

– Пока, – Интеллигент впервые по-настоящему улыбнулся.