Текст книги "Просто сказка... (СИ)"

Автор книги: Сергей Тимофеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– И что же за птица здесь живет? – удивился Владимир.

– То не птица, а Соловей, – отозвался Конек. – Кабы не Илюша, пришлось бы круг делать, стороной объезжать. А Илья – тот до них строг. Как услышит, где безобразничают, сразу туда. Одолеет, проучит по заслугам, да в Киев, князю везет. Потом, правда, отпускает. Их, Соловьев-то, мало осталось, беречь надоть. Князь даже книгу завел, красным атласом перевил, записывает, где какой водится, для учета. И для порядку кольца княжеские выдает, чтоб носили, не снимая. Ну, и чтоб отличать, который новый объявился, а который нет. Вот только Соловьи эти, по складу характера своего, редко унимаются. Ну да Илюша по второму разу не спущает. Он что делает? Для Соловья первое дело – посвистеть, они тем друг перед дружкой и выхваляются. Тут всех важнее курские. Так Илюша им по глиняной свистульке выдает, для позору. Кому на год, кому на два, кому еще на сколько – в зависимости от провинности. А кто откажется да взъерепенится – того в поруб, басни слушать...

Дорога разошлась в две стороны. На большущем камне, густо поросшем мхом, едва угадывались стрелки и надписи «Лукоморье», «Киев» и «7 верст». Последняя стрелка указывала в небо. Судя по всему, камень пользовался чрезвычайной популярностью у ворон.

Конек, на что-то засмотревшийся, едва не налетел на него.

– Понаставили, проезду не стало, – обиженно запрядал ушами Горбунок, сворачивая налево.

– А кто? – поинтересовался Владимир.

– Да в народе разное говорят. Кто бает – волхвы, кто – лесовики, а кто – княжьи люди. Вот проку в этих камнях никакого. Все равно по их указаниям никто не ездит, каждый свою дороженьку знает, – ответил Конек и внезапно остановился. Прямо перед ними на дороге ясно просматривался след куриной лапы устрашающих размеров – около двух аршин в длину. А тут еще где-то неподалеку пронзительно верещала сорока, да большой иссиня-черный ворон пролетел над ними, угрюмо каркнув: "Кошмар-р-р".

– Ой, беда, беда, – запричитал Конек. – Только этого нам и не хватало. Не одно лихо – так другое. И что же нам теперь делать?..

– А езжайте далее без боязни – избушка давненько пробежала, с полдня будет, – раздалось откуда-то сбоку.

Владимир обернулся. Рядом стоял невысокий старичок с пышной седой бородой, одетый в простую, без вышивок и украшений, полотняную рубаху, без пояса, сероватого цвета и такого же цвета порты. Обут в обыкновенные лапти. А в руках то ли посох, то ли обыкновенная палка – не разберешь. Вот взгляд был необычен – сама доброта.

– Спасибо тебе, старичок-лесовичок, – весело крикнул Конек и потрусил дальше.

Обиделся Владимир. Ему так хотелось поговорить, порасспросить – все в этом мире сказки представляло для него интерес. Конек, понятно, перевидал здесь всех на своем веку. Ну да что там говорить...

– Не печалься, – Горбунок словно мысли читал. – Это я так сказал, что лесовичок. А в народе бают: чертов дед. Али попросту леший. Али еще кто. Коварный народец. Сегодня помог, а завтра, глядишь, в болото заведет, заплутает – не выберешься. Пуще же всего мороку любят насылать. Идешь по лесу, кличешь, а он тебе из разных мест отвечает. Обморочит, заведет да бросит. Бывает, конечно, наоборот, из чащи выведет, грибов, ягод на обратном пути понаставит, а коли глянешься, то и желание исполнит. Да только все больше морочит...

А лес тянулся и тянулся. Сквозь тесно переплетенные сучья и пышные кроны пробивались клочки голубого неба. Почти не слышно было птиц, лишь изредка перекликались между собой вороны да ронжи. Вдоль дороги густо разрослись громадные папоротники, цветущие, как известно, лишь раз в году – на Ивана Купалу – ослепительно красивыми цветами. Тут уж не зевай: кто сорвал цветущий папоротник, тому покоряются все клады земные, любой замок отомкнет волшебный цвет. Росли также разрыв-трава, плакун и еще бог весть какие колдовские растения. Все это объяснял Конек, чтобы хоть как-то скрасить путешествие...

Увы, хоть и появляются время от времени сообщения из всяких-разных садов-питомников о том, что зацвел у них папоротник, и даже обещают предъявить его на всеобщее обозрение со дня на день, но обещания так и остаются обещаниями. А ученые в один голос утверждают – не цветет папоротник никогда, ни в Иванову ночь, ни в какую-любую другую. Потому – относится он к тайнобрачным растениям, размножающихся спорами. Так откуда же взялась в народе эта легенда?..

Дадим волю своей фантазии, пусть расправит крылья. Есть в наших лесах два вида папоротника – ужовник и гроздовник. Непросто найти их – прячутся они от взгляда человека. Редко находят их. И есть у этих папоротников лист особый, вытянутый, с бутончиками, в которых хранит он свои семена-споры, напоминающий по виду побег с цветками. И цвета подходящего – бурого. Чем не источник легенды об огненном жар-цвете, в полночь раскрывающемся из уголька или человечка прыгающего? Но не нашлось смельчака, вызов силе нечистой бросившего, вот и сгорел цветок, опал, оставив после себя лишь палочку-уголек... Ну а про то, что гроздовник да ужовник в народе по-иному кличут – волшебной разрыв-травой, про то вспомним, когда время придет...

– ...Семь верст до небес, да все лесом – это про муромские сказано. Гиблые места, сплошные болота. А все ж находятся, не смельчаки – сребролюбцы, которые туда за богатством ходят. Мало кто возвращается с золотом, да и те молчат, как добыли. Говорят, счастьем своим за золото платят, молодостью, любовью, а кто не согласится, передумает, так там и остается. Может, и неправда это...

– Далеко еще до Киева? – спросил Владимир.

Насколько ему было известно из былин, где-то там обитали могущественные колдуны, волхвы-книжники, которые могли бы вернуть его назад из сказочного измерения. Хоть и хотелось подольше остаться здесь, посмотреть, пожить, но ведь спохватятся, искать будут: шутка ли сказать – человек пропал. Впрочем, существовала и иная причина: поднадоел этот угрюмый лес да однообразная дорога.

– Далече, – просто ответил Конек, не пускаясь, вопреки обычаю, в длинные рассуждения.

И тут, справа от дороги, обнаружилось громадное дерево с громадным дуплом.

– А здесь вход в иные царства: Медное, Серебряное, Золотое, Хрустальное да еще не помню уж в какие, – скосил глаз Горбунок.

И Владимиру вдруг страшно захотелось хоть одним глазком взглянуть на эти царства – ну прямо мочи никакой нет.

– Горбуночек, миленький, – взмолился он. – Пожалуйста, давай посмотрим, хоть немножечко, и сразу назад. Ну давай, а?

– Ох, не лежит у меня сердце к такой забаве, беду чует, – вздохнул Конек.

– Да что с нами может случиться? У меня и фонарик есть, – с этими словами Владимир достал записную книжку, выхватил из нее перо Жар-птицы и поднял над головой – лучами солнечными озарило оно мрачный лес...

...Нет, не Владимир случайно выпустил перо из рук. Словно шепот прошел по лесу, склонились вековые дубы, зашумели грозно корявыми сучьями: кто-то дерзновенно посмел нарушить их покой. Резкий порыв ветра вырвал перо, и оно исчезло в дупле, словно и не было его. Владимир застыл. Он потерял единственное доказательство своего необычайного приключения. Что же теперь делать? Чем похвастать перед друзьями-приятелями? Коснулась его крылом птица-обида, да что там коснулась – правду сказать, – клювом, да по темечку.

Конек вздохнул, видя его столь горестное состояние, и принялся осторожно приближаться к дуплу. Приблизившись, он, со словами: "Ну, держись!..", прижал уши и прыгнул во мрак.

Полыхнули в стороны летучие мыши, корни так и норовили хлестнуть по лицу; Владимир зажмурил глаза, одной рукой крепко вцепился в гриву, а второй принялся махать, стараясь отвести ветви, один раз, случайно схватившись за что-то, едва не вылетел из седла, но, в общем-то, даже не успел заметить, как оказался на твердой поверхности.

– Это и есть Медное царство? – разочарованно спросил он, оглядевшись. – А я-то думал...

И действительно, их окружал обычный пейзаж среднерусской полосы, а над головой, словно бы в издевку над здравым смыслом, ласково светило солнышко.

– Это и есть, – спокойно подтвердил Конек. – Вон, видишь гору и стену на горе? За той стеной все медное: и терем, и трава, и деревья. Даже стражники там медные. Ну, подались, что ли? Авось подскажут, как отсюда выбраться.

– Погоди-ка, погоди... Так ты не знаешь обратного пути? – удивился Владимир.

– Небось не каждый день здесь бываю. Редко когда кто сюда просится, а вот обратно, ежели не помогут... – Конек не договорил.

Гриб боровик, росший рядом с пеньком, возле которого они стояли, принял облик маленького старичка, вскарабкался на пенек и, сняв шляпку, поясно поклонился Владимиру.

– Добрый путь, свет Иван-царевич, давненько тебя дожидаемся. Вишь, какая беда у нас приключилась, – начал он.

– Да не царевич он, и даже не Иван, – довольно бесцеремонно вмешался Горбунок.

Старичок удивленно посмотрел на него, на Владимира, дернул себя свободной рукой за бороду, затем, видимо обидевшись, со словами: "Извините, ошибся", надел шляпку и пропал.

– Ну зачем же так, – укоризненно произнес Владимир. – Все-таки пожилой человек...

– Да кабы я не вмешался, он бы службу попросил справить. Ведь предупреждал же, – непокой жароптицыным пером накличешь. А коли царевна понадобилась, так и наверху есть из кого выбрать. А то и по старинке: лук, стрела, честным пиром да за свадебку.

Из этого Владимир понял только, что за службу ему полагалось, как это обычно бывает в сказках, полцарства и царевна.

– Какую службу? – поинтересовался он. – А то, может, и справились бы...

– Что я тебе, волк, что ли, службы служить? Через заборы всякие лазить да обращаться во что ни попадя? – буркнул Конек. – А служба у них у всех известная – поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Ну, в том смысле, что ничего толком объяснить не могут. Вот послушай, что люди говорят.

Случилось, что задумал царь Харитон сына своего младшего, Ивана, оженить. А тот, правду сказать, ленив был. С печки на полати перелезть – и то труд великий. Но и царь оказался настойчив – так пристал, что стало Ивану пуще смерти на печи лежать. Вот и отправился он в путь-дороженьку, все как полагается. Волка встретил... Тут и попался им старичок-грибовичок. Такого понаплел – на коне не перепрыгнешь. А Иван и рад слушать, уши развеся. В общем, согласился он сослужить службу старичкову. Как раз пойти туда, не знаю куда, принести то, не знаю что. Сколько они с Волком по лесам шастали – про то сказка ведает, да только нашли они наконец избушку Бабы-Яги. Та встретила, как полагается, напоила-накормила, в баньку сводила, а потом уж и о деле. "Знаю, говорит, что тебе надобно. Есть это у меня – конь особый, богатырский. Только за него отработать надобно. Пастухом. Тридцать лет и три годика с четвертью". "Да ты что, старая, ошалел царевич, не царское это дело – лошадей пасти". Ну, в общем, до утра рядились и сговорились на десяти гривнах. Вышли на двор, подводит его Баба-Яга к сараю на курьих ножках, отворяет и говорит: "Вот он, конь богатырский. Забирай и ступай себе с миром". Глянул царевич – батюшки-светы! Вырезан конь из дерева черного, с крыльями, а из богатырского у него – только размер. Хотел он было отказаться от уговора, да глядь-поглядь, нет ни избушки, ни сарая, одно чудо это деревянное осталось.

Делать нечего, корячились-корячились они на пару с Волком, но доставили-таки требуемое к старичку-грибовичку. А тот глянул и сморщился: "Такого, говорит, и желал видеть, но только без крыльев. Обмишурился ты. Попробуй еще разок".

Очень не хотелось Ивану к Бабе-Яге возвращаться, однако ж пришлось. Сторговались на этот раз на пятнадцати гривнах, и получил Иван кафтан атласный, золотом расшитый. Только старичок опять заупрямился. "Такой, говорит, хотел, но только с пуговицами перламутровыми. Не способен ты, говорит, к поручению этому, дам тебе задание попроще". И приводит его на поле, а в те поры, надо сказать, как раз страда завершалась... "Где-то здесь, говорит, – и поле сжатое со стогами да копнами ручкой так обмахнул, – Кощей иглу потерял..." Тут уж Иван не стерпел и дослушивать не стал. Схватил орясину, что под руку попала... Чуть не день грибовичка того промеж стогов гонял...

Впрочем, чего жалеть прошлогоднего снега? Старичка-то давно и след простыл. А вот гора – гора осталась во всей красе, прямо посреди равнины, окруженная лесами, частью и сама поросшая. И откуда она взялась здесь такая? Ровно созорничал кто, насыпавши. А где-то там, на самой вершине ее, смутно угадывалась крепость. Да так высоко, что, казалось, подпирают ее башни небо синее, а редкие облачка плывут у самого основания стен. К крепостице, петляя, вела дорога, отсюда казавшаяся ухоженной, торёной. Но это только отсюда. А вблизи...

Традиционно разбитая телегами, заваливаясь то вправо, то влево, где отсвечивая залысинами песка, а где – ежиками торчащей вкривь и вкось колючей растительности, зияя ямами и неожиданно вставая на дыбы кочками петляла дорога по склону, обозначенная с обеих сторон... Поначалу Владимир не поверил своим глазам, а затем недоумение его сменилось веселым удивлением. На жерди, чуть выше человеческого роста, висело как будто днище от бочки, с приблизительным изображением трехголового огнедышащего змея черной краской на желтом фоне. Изображение окаймлялось красной полосой, и такой же красной полосой было перечеркнуто наискосок. В общем – дорожный знак "Змеям запрещено". Чуть далее висел знак "Бабе Яге прохода нету", еще далее – "И Кащеям тоже нету", "Коврами-самолетами не пользоваться", "Сапоги-скороходы тут сымать". И еще множество, разгадать смысл которых было не так-то просто. Ну, скажем, сгорбленная бабушка с клюшкой могла означать "Поворот дороги", но что, скажите на милость, могло означать изображение, как показалось Владимиру, зайца с фингалом под глазом? "Бесплатный проезд запрещен?"...

Ну, пусть себе поднимаются. Мы же задумаемся, откуда могла взяться посреди ровного места гора? Да просто пришла. Не верите? Улыбаетесь? Тогда возьмем «Книгу Марко Поло», к примеру. И узнаем, что «в 1275 г. по р.х. в Бодаке [Багдаде] был калиф и ненавидел он сильно христиан; днем и ночью раздумывал, как бы обратить всех христиан своей страны в сарацинов, а не то перебить их всех». И вот ведь что удумал злокозненный правитель. Узнал он, что в одном из евангелий говорится, «если у христианина веры с горчичное зерно, так по его молитве к господу богу две горы сойдутся». Вот и повелел устроить испытание на предмет горы с условием: что ежели не сдвинут они гору, то быть им всем либо обращенными в иную веру, либо обезглавленными, по выбору. И гору указал самую большую из тех, что рядом находились, чтобы не ходить далеко самому. Сроку же дал десять дней. И вот пробил назначенный час. «...Собрался на равнине весь народ, христиане и сарацины, стал тут башмачник на колени перед крестом и простер руки к небу; много молился он спасителю, чтобы гора та сдвинулась и не погибло бы жестокою смертью столько христиан. Кончил он молиться, не прошло и получаса, гора тронулась и стала двигаться...» Не убеждает? Красиво не соврать – правды не сказать? Тем более, что европейцы знали о странах азийских во времена Марко Поло? Мог и приукрасить итальянец свое повествование. Допустим. Ну а как же тогда быть с Николаем Владимировичем Ханыковым, русским востоковедом, исследователем Средней и Передней Азии? Читаем в «Описании Бухарского ханства» (1843): «Я знаю по крайней мере десяток гор, которые мусульмане заставили притти от окрестности Мекки; таковы, например, гора Савалан в Азербайджане и гора Чупаната у Самарканда». А вы говорите – не бывает. Вера горами движет... (Тем же, кто не поверил, можем сказать – цитаты правильные, слово в слово. Что же кроется за ними – поверьте, маленькое литературное исследование стоит того, чтобы им заняться. А приведет оно ум пытливый и к Лескову, и к отреченной русской литературе, и к Феофану Прокоповичу, и в Александрию Египетскую, узнаете, кто был тот башмачник... Но чу...)

...пока мы по книжки листали, наши путешественники достигли стен крепостицы. Без приключений достигли, почти без приключений. Почти потому, что в царстве этом подземном тридевятом не только реки молочные текут промеж кисельных берегов, как поведал Конек (что могло оказаться преувеличением), но и облака из пломбира (что оказалось чистейшей правдой).

Стена оказалась сложенной из могучих стволов, поверху обшитых некогда медными листами. Высотой саженей в двадцать, неухоженная донельзя: от времени листы покрылись зеленым, часть исчезла, и вместо нее на дереве прочно обосновался мох. Кое-где виднелись следы жука-типографа. На воротах с трудом угадывался богатый рисунок: тут тебе и витязи, и цветы, и ладьи, и Фениксы-Сирины-Алконосты, и чего только еще там не было. На одной из скоб сиротливо повис, зацепившись дужкой, громадный амбарный замок. Ключ от него висел рядом, прямо под табличкой, тронутой паутиной: «Самодержавие ничейное. Царствуйте, кто хотите». По обеим сторонам ворот возвышались покосившиеся стражи – потрескавшиеся деревянные истуканы с громадными булавами и щитами – когда-то, должно быть, весьма грозные на вид.

– Глянь-ко, поглянь, – прошептал Конек. – С такими не поспоришь. Даст дубиной по голове – и вся недолга. Ты не гляди, что заколдованы...

Но Владимира разобрало любопытство. Не обращая внимания на причитания и сетования Горбунка, он спешился, подкрался к стражу, стоявшему с правой стороны и легонько толкнул его. Рука неожиданно провалилась вовнутрь трухлявого дерева.

– Эх ты, трусишка, пошли! – Владимир распахнул ворота, и они вошли во двор.

Прямо перед ними находился терем. Высокий, с широким балконом на втором этаже, куда вела ажурная лестница, с лоджией на третьем, с аккуратными маковками, он, если бы его удалось перенести в наше измерение, заслуживал Кижей и таблички: "Памятник старины. Охраняется государством". И был он, вопреки утверждениям, сложен из бревен, правда, красноватого оттенка. Каковой оттенок носило все, здесь присутствовавшее: и деревья, окружившие терем пышным садом, и трава, и цветы, и колодец, и, возможно, вода в нем.

Владимир еще раздумывал, стоит ли подниматься наверх, а если да, то брать ли с собой Горбунка – все-таки конь, хоть и маленький – но тот уже бодро вскарабкался по лестнице, копытом отворил дверь, исчез внутри и что-то прокричал. Владимир ласточкой взлетел наверх, запнулся, последние ступени преодолел на четвереньках и робко заглянул. Первое, что бросилось ему в глаза, была дворовая прислужница, застывшая у лестницы, ведущей на третий этаж. Стояла она так, видимо, давно, поскольку была покрыта солидным слоем пыли. Владимир осмотрел ее и осторожно потыкал пальцем. Как и стражи, она была вытесана из дерева, но куда как более искусно, а открытые части тела покрыты расписанным воском.

– Диво, диво-то какое! – раздался опять сверху голос Конька. Владимир поспешил на голос.

Большая просторная горница с расписными стенами и потолками. Застывшая в разных позах челядь, изредка принцы или бояре, – Владимир судил по нарядам, – длинные лавки у стен, ларцы с инкрустацией слоновой кости, какие-то шкафы, столы, стулья.

Горбунок у раскрытого окна таращился на девушку, очень-очень красивую, но, увы, также деревянно-восковую.

– Что это с ними? – поинтересовался Владимир, приблизившись и будучи не в силах оторвать взгляд от девушки.

– Знамо что, заколдованы. А вона и спаситель явился – не запылился, – выглянул Конек.

Владимир также взглянул в окно. У ворот на разгоряченном богатырском коне гарцевал витязь, грозным голосом призывая стражей распахнуть настежь ворота из уважения к его царскому сану, или же пусть пеняют на себя. Те не откликались по вполне понятной нам причине.

Конек сильно толкнул Владимира.

– Ну-ка, живо полезай ко мне в ухо. Негоже тебе встречать Ивана-царевича в таком виде.

– Да, но... – засомневался Владимир, слегка ошеломленный подобным предложением.

– Живей, живей! – поторапливал Конек, и Владимиру ничего не оставалось, как подчиниться. Не понимая, возможно ли ему выполнить повеление Горбунка, он все же, зажмурив глаза, ткнулся головой в мягкое ухо и так грохнулся лбом об пол, что из удивленно открытых глазах посыпались искры.

– Так-то лучше, – услышал он голос Конька и осмотрел себя. На нем вместо прежнего одеяния появился шитый золотом алый кафтан да мягкие сапожки того же цвета сафьяна.

– Вот теперь можно и гостя встречать, – удовлетворенно заметил Горбунок и засеменил по лестнице к воротам. Владимир поспешил за ним.

Витязь, по-видимому, так и не дождавшись ответа, ехал по дорожке. Заметив приближающихся Владимира и Конька он спешился и застыл, положив правую руку на седло, а левую на рукоять меча.

Владимир поясно поклонился, стараясь при этом не упасть – каблук у сапожек оказался до крайности неудобен. Горбунок же просто мотнул головой, что должно было означать приветствие. Царевич в ответ едва склонил голову.

– Свет Иван-царевич, Владимир, тезка князю нашему, – представил их друг другу Конек, а затем обратился к Ивану: – А ты, Ваня, за какой надобностью пожаловал? Уж не за невестой ли часом? Тогда опоздал малость...

– Вот ведь напасть какая, – опустил голову царевич. Он, похоже, был знаком с Горбунком. – Не везет, да и только. Объявится свободная царевна – так поди Бабе-Яге слугой по гроб жизни али со Змеем Горынычем биться. Добро бы до первой крови, а то ведь насмерть. Или вот с Кощеем. А как с ним биться? Условия-то спервоначалу неравные. А тут, говаривали, и девица-красавица, и царство свободное. Владей – не хочу. Всего и делов-то – собраться да приехать. А тут – на тебе! – опоздал малость... Что случилось-то? Соперник какой опередил?.. Уж не вы ли? – глянул он на наших путешественников, нахмурив брови. – Вот ты, молодец. Володимир-то Володимером, а чьих кровей будешь? Какого царства?

Владимир оторопел, не зная, что и сказать в ответ. Из Московского? А есть ли она сейчас, Москва, даром что в сказке свое времяисчисление? Юрий Долгорукий, отобравший селение у Кучковичей и по этой веской причине считающийся его основателем, насколько ему помнилось из курса истории, потомок Красного Солнышка, возрастом на полтора столетия младше... С другой стороны, он где-то читал (это для него "где-то", но мы-то с вами знаем, что у историка нашего дореволюционного, Андрея Экземплярского), что Олег, путешествовавший с малолетним Игорем из Новгорода в Киев, ставил на своем пути города и веси, среди которых и была Москва...

– Да какие они тебе супротивники!.. – словно из-под земли вырос старичок-грибовичок. – Так, недоразумение одно. А царевну, как на духу говорю, Кощей заколдовал. Молвил слово крепкое, запер его замком кованым, а ключ от замка тово спрятал под Алатырь-камнем на острове Буяне. Вот послушайте, как дело было...

Как из стран, лежащих за морем, широкиим,

Из-за гор, покрытых снегом, да Карпатскиих,

Выезжал Кощей, удалый добрый молодец...

Начало было многообещающим. Продолжение оказалось превыше всех ожиданий.

В то время, как одна, неизмеримо большая, часть Владимира с упоением слушала рассказ старичка (почему, будет сказано далее), другая вдруг машинально начала подсчитывать события, о которых он велся. Итог злодейств кощеевых получился следующим.

Девять раз Кощей заблудился, восемь раз – подрался, семь раз – оказался на княжеском пиру. Один раз, после княжеского пира, заблудился и подрался с мельницей (о, великий Сервантес!). Затем, в ореоле славы, явился к царевне, которой, в отличие от Кощея, кроме своей красоты и похвастаться-то было особенно нечем, и зачем-то посватался. Но у царевны день явно не задался. С утра она встала не с той ноги и наступила кошке на хвост, укололась веретеном, пошла по воду – наступила на грабли и утопила в колодце ведро, соль рассыпала – всем ведь известно, что обыденную домашнюю работу царевны привыкли выполнять сами. В результате Кощей получил полный афронт, обиделся, и заколдовал ее словом крепким. Затем одумался, представив, что может с ним случиться, если девица расколдуется, и спрятал ключ подалее.

Скорее всего, в повести старичка не было ни единого слова правды. Но рассказывать он умел, как никто другой. Когда он говорил про лес, через который ехал Кощей, Владимир явственно ощущал себя в лесу. Когда про драку – у Владимира начинали болеть бока. Когда про пир... Слова лились песней, музыкой, их хотелось слушать и слушать. Неудивительно поэтому, что Иван-царевич застыл, раскрыв рот, а Конек – развесив уши. Неудивительно также, что когда старичок закончил свой рассказ и исчез, они оказались повязаны страшной-престрашной клятвой оставить прочие дела и посвятить себя всех без остатка благородному делу расколдовывания. И пустились они в путь-дороженьку, почему-то понурив головы и избегая смотреть друг на друга.

Они уже спустились с горы, когда перед ними внезапно возник тот же старичок.

– Погодьте, погодьте, – забормотал он, – ишь, прыткие какие. Как же без дороги-то? Вот я вам помогу, дам вам репьячок-проводничок; куда он покатится, туда и путь держите, никуда не сворачивайте – прямо в царство Кощеево и попадете.

С этими словами старичок оторвал от штанины репейник и бросил его на дорогу. Вернее, попытался бросить, поскольку коварная колючка тут же вцепилась ему в отворот рукава.

– Вот незадача, – старичок оторвал его другой рукой и вновь бросил, с тем же успехом – только теперь репей прицепился к другому рукаву.

– Эка ведь, – старичок тряхнул рукавом, и колючка снова оказалась на портчине, на своем первоначальном месте.

– Ну ладно, – вздохнул грибовичок, – дам я вам тогда клубочек волшебный.

Как и следовало ожидать, конец клубочка зацепился за что-то глубоко в кармане, и от портов потянулась золотая нить. Старичок едва волком не взвыл.

– Кыш, окаянная! – пискнул он, оборвал нитку, бросил клубочек на дорогу и исчез, даже не попрощавшись. А клубочек словно живой покатился по дорожке и, будто назло нашим путешественникам, привел их в лес, в самую чащу.

Смеркалось; но яркий маленький огонечек уверенно бежал впереди, указывая путь во тьме, как вдруг...

Неясная тень мелькнула впереди и схватила клубок.

– Попались, голубчики! – злорадно проскрипел чей-то голос.

– Отдай! – бросился Владимир. Иван-царевич и Конек последовали за ним и... оказались в огромном болоте. Освещенное мертвенно-бледным светом, оно было ужасно. Корявые деревья и коряжины казались злыми существами, вылезшими на свет из еще более подземного, но уже не такого привлекательного, мира. Неподалеку, посреди топи, водили хоровод русалки, болотники, аржанники и еще какие-то странные существа, похожие на обугленные пни. Вокруг них поднимались ядовитые испарения, сквозь которые то тут, то там мелькали призрачные болотные огоньки. Заметив прибывших, нечисть с визгами и воплями, от которых кровь стыла в жилах, бросилась к ним, схватила, потащила в трясину. Тщетно отбивались Владимир и Иван-царевич, – нечисти оказалось слишком много.

– Оставьте их! – вдруг раздался повелительный скрипучий голос, и толпа с недовольным гомоном схлынула в разные стороны. На большом пне сидел старик с длинной седой бородой, волосы пополам с тиною, облепленный ряской и чешуей, устремив на пленников внимательный взгляд красных глаз.

– Болотный дед, – шепнул Горбунок Владимиру. – Пропали наши головушки.

– Гой еси, добры молодцы. Далеко ли путь держите? – как-то недобро ласково спросил старик.

– Дорога наша лежит в царство Кощея. А едем мы к нему заколдованную царевну выручать, – с поклоном ответил Иван-царевич.

– Жаль мне вас, молодцы, и царевну жаль, да что поделаешь. Не видать вам царства Кощеева. Кто в болото попал, тот навеки пропал, – болотный дед противно захихикал, оглаживая бороду. – А вот тебя, молодец, я что-то не признаю, – обратился он к Владимиру. – Об Ивашке наслышан, длинноухого каждая жаба знает, а ты какого рода будешь?

Владимир задумался. Как объяснить, откуда он сюда попал? И сказал первое, что пришло в голову:

– Волшебник я. Прибыл к вам из-за моря-океана, поглядеть на ваше житье-бытье, себя показать.

– Гляди-ка, – поразился болотный дед. – Аж из самого заморя-окияна. Себя показать. Ну так покажи, коль за тем прибыл. Потешишь душу – живьем отпущу.

У Владимира уже возник план. Ну, не то, чтобы план, а так... Конечно, в обычном мире... А здесь сказочный... И, может быть, одно-единственное желание...

– Горбуночек, миленький, верни мне мою одежду, – прошептал Владимир.

– Что это вы там шепчетесь? – подозрительно осведомился дед. – Коль удрать задумали – сей же час русалки защекотят.

– Нет-нет, – поспешно сказал Владимир. – Мне для колдовства кое-что надо.

– Ну, тогда ладно. Вот только торопись, скоро солнце взойдет, а я страсть как его не люблю, так что поспешай – не то в трясину.

Горбунок тем временем подставил ухо, и Владимир осторожно, чтобы не повторить предыдущей ошибки, ткнулся в него. Убедившись, что на нем прежняя одежда, он сунул руку в карман, вытащил коробок и чиркнул спичкой.

– Ишь, чудо заморское, – восхитился дед. – А вот одежа твоя... тьфу. Ну-кась, повтори, а не то – в трясину.

– Ну что ты заладил – в трясину, в трясину... Сейчас.

При недолгом свете спички Владимир успел заметить то, что и надеялся увидеть, – что из-под пня выбиваются пузырьки газа и, не мешкая, бросил горящую спичку на лопающиеся пузырьки. И его одно-единственное желание исполнилось – сказка все-таки, – пень, начиненный метаном, окутался поначалу снизу паром, из которого вырвался вдруг яркий сноп огня. Болотный дед, вцепившись в него, со свистом, пронзительным воем и выпученными глазами унесся куда-то ввысь, а глазевшая на "колдуна" нечисть с визгом бросилась наутек...

...Как они вновь оказались на дороге, про то неведомо. Перед ними стоял маленький человечек в обычной крестьянской одежке с всклокоченными волосами и бородой, усыпанной репьями.

– Клубочек ваш я не отдам, – произнес он ласковым голосом. – Но и без подарка не отпущу. Попадете в беду – пригодится. К Кощею же прямо по этой дороге и попадете.

Сказал, и не стало его. С глаз пропал, а у Владимира в руках оказалась небольшая деревянная шкатулка.

– Кто это был? – обратился Владимир к всезнающему Коньку.

– Колдун какой-то местный, – буркнул Конек. – Ты подарок-от его подале убери, не открывай пока. Не ровен час, случится что...

– А как ты узнал, что колдун?

– Чего тут узнавать-то? Ты лапти его видел? Правый на левую ногу обут, а левый – на правую.

– Так может он того... – Владимир замялся, подбирая нужное слово. – Подгулял...

– Да где там подгулял! – неожиданно встрял Иван-царевич. – У него и глаза разного цвета: один синий, другой зеленый.