Текст книги "Верховод"

Автор книги: Сергей Сергеев-Ценский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Сергеев-Ценский Сергей
Верховод

Сергей Николаевич Сергеев-Ценский

Верховод

Рассказ

Однажды июньским утром шестеро ребят пошли в лес за грибами: Алеша и Таня – брат и сестра, Миша и Рая, тоже брат и сестра, и Федька с Генькой двоюродные братья. Девочки были семилетки, их братья лет по десяти, Генька одиннадцати, Федька двенадцати лет.

Генька был разноглазый: один глаз серый, другой карий; голова – дыней, грудь куриная, волосы светлые и торчали, как плавники; руки цепкие, и ноги ступали отчетисто, точно слышали где-то барабан; тонкие губы сцепились плотно и имели надменный вид; около губ белые следы лишаев; нос длинный, и подбородок вперед.

Федька же был расплывчатый, мясистый, тяжелая голова книзу, губы в обвис, на тупом носу капли пота. Он нес кошелку для грибов за спиною и, хоть кошелка была пустая – только кусок хлеба да два огурца, – все-таки по-рабочему гнулся.

Генька держал свою кошелку в руке.

– Не отставать! Эй! – прикрикнул Генька на девочек, и девочки, набиравшие дорогой тощие букетики полевых цветов, названия которых они не знали, тут же, заслышав окрик, бежали, схватившись руками.

Глядя на них с презрением, вот он спросил их вдруг:

– А сколько будет два да два?

– Четыре, – ответила Таня баском, плеснув золотой косичкой.

– Четыре, – согласилась с ней Рая, отбросив со лба черные кудряшки.

– А два мильена да два мильена? – спросил Генька.

– Ты с ума сошел, – тихо удивилась Таня.

Этого уж не посмела повторить Рая, только уширила выпуклые черные глаза и повела узким плечиком.

А Генька даже не посмотрел на них. Он командовал брату:

– На тропку сворачивай!

– Зачем? – и медленно вытирал с носа пот рукавом Федька.

– Тебе сказано? – прикрикивал Генька, и Федька поворачивал на тропинку с дороги, а за ним, перекидывая с руки на руку свои корзиночки, шли Алеша с Мишей.

– Это мы опять на дорогу выйдем? – спрашивал Алеша певческим голоском.

– А то куда же? – рубил четко Генька.

– А в лес когда же свернем? – любопытствовал Миша, скрежеща на звуке "р".

– Когда будет, – отзывался Генька, не желая говорить длинно, едва разжимая надменные губы, ногами слушая невидимый барабан.

Дорога шла в гору изгибами; по тропкам совсем было круто, но ребята с жаром взбирались по тропкам, потому что так скорее лес.

Необыкновенное солнце сияло. Каждый лист в кустах светился насквозь. Всех жучков, которые спрятались в листьях, было видно, и Миша, черненький, худенький мальчик, любитель жучков, бабочек, стрекоз, то и дело выхватывал их на ходу вместе с листьями, кричал радостно: "А вот еще один!" – показывал всем над головою и швырял подальше в кусты.

Рот у него был галчиный на маленьком лице, шея, как стебелек... Он все ахал от умиления, и Генька говорил ему строго:

– Прикрой едалку, а то ворона влетит!

Миша темнил глаза, свешивал голову, но шагов через десять восхищался снова и сиял. Рубашонка у него была линючая, синяя с красной вышивкой.

Алеша старался держаться ближе к Федьке. У него одного из всех на голове торчала беленькая шляпка-лопушок. Он был такой же сытенький, как сестра, только чернобровый, и от дороги и солнца раскраснелся. Рубашку он снял и положил в корзинку и аккуратно работал острыми локтями и крылышками лопаток.

– Ты обожгешься!.. Я вот маме скажу! – ворчала на него сзади Таня баском, а он оборачивался к ней, хмурил брови, поджимал губы и грозил кулаком.

Как девочки, так и Миша с Алешей только в первый раз вырвались далеко от дома. Лес они видели только издали, и вот идут туда теперь – их отпустили. Это было для них сказочно, ошеломляюще, а Федька спокойно говорил Алеше:

– Мы в прошлом году ходили, одних груздей по кошелке принесли, а сы-рое-жек там!.. Мы их прямо ногами топтали, несмотря что красивые!.. Там же их тьма-тьмущая...

– Я знаю: грузди... Большие такие... Грузди, рыжики, опенки, шампиньоны, – скороговоркой насчитывал Алеша. – А сыроежки – это какие?.. Их разве сырыми едят?

Он не говорил, а почти пел, притом книжно, отчетливо: мать его была учительница.

Дорога все взвивалась и дыбилась в гору. Кусты становились выше; под ногами все сырее.

Дня три назад прошел сильный дождь (вот почему и собрались за грибами), и здесь, повыше, становилось уже заметно, что это был за дождь в горах. Даже тропинки были размыты и изрыты дождевыми потоками, и висели над ними подмытые корни трав.

– Вот когда груздей! – нюхал воздух Федька. – Я их за то люблю, эти грибы – большие.

– Такие будут? – распяливал свою ладошку Алеша.

– Гм... Вот так большие!.. А не хочешь – вместо лопуха голову накроешь, чтоб не очень жарко!

– Не отставать там! – кричал тем временем Генька на девочек и с презрением выговаривал Мише: – А тебе бы только чтобы мухи!.. Тоже за грибами идет... Мухобой!

Миша смотрел на него виновато и начинал сильнее работать голыми ногами, очень тонкими и с кривыми коленками.

Кошелка у Геньки была в левой руке, а в правой – хлыст из орешника. Этим хлыстом он то и дело бил по сочным листам кустов, наклонившихся над дорогой, и Миша косился на этот хлыст опасливо: вдруг возьмет да ударит его по спине или по голым ногам.

Кустарник становился все раскидистей, все выше, и, наконец, поднялись над головами ребят молодые дубочки.

Дубки эти были разрежены нарочно, – торчали под ногами свежие пеньки, а вдали, сквозь их спицы, как птицы в клетке, виднелись два дровосека: старик с бородкой серой и молодой – в красной рубахе.

Ребята остановились было, но Генька крикнул:

– Чего стали?.. Нечего стоять.

– Это что они? – спросил Миша.

– Ничего они... Рубят и все.

– Зачем? – спросил Алеша.

– Во-от – "зачем"?.. Уголь палят.

– У-голь?.. Какой уголь?

И девочкам куда больше, чем мальчикам, хотелось посмотреть на старика и парня, которые делают уголь, но уже нырял впереди Генька, и они побежали за ним, боясь отстать.

На корову с медным колокольчиком наткнулись в лесу – пеструю, рыжую с белым, брюхатую, один рог обломан... Водила длинным хвостом, как веером.

– Ко-ро-ва! – сказали враз обе девочки, очень удивясь.

– Смотри-и!.. И коло-кольчик! – пропел Алеша.

– Это лесникова, – объяснил Федька, а Генька обернулся презрительно:

– Что? Коровы никогда не видали?

Пахло сырой травой, сверкало солнце на толстых листьях, вякал колокольчик.

– Грып! – удовлетворенно сказал вдруг Генька, сорвал розовую сыроежку, разломил и бросил. – Червивая!.. Вали дальше! Сейчас они пойдут!

Брошенный гриб поднял Миша, к нему подскочили девочки и смотрели на первую в их жизни сыроежку во все глаза: каждой хотелось разломить ее и разглядеть червяков.

– Откуда они, червяки? – спросила Таня Мишу.

– А я знаю? – отозвался сурово Миша.

И Генька кричал спереди:

– Вы итить так иди, когда вас взяли!

Вот и лес... Тот лес – настоящий, который видели только издали, который издали – синий... Наконец, лес, и дубы нельзя обхватить руками, и вверху только кое-где кусочками, клочочками небо, и так высоко оно, что больно шее.

Здесь девочки уже боялись отставать, здесь они держались как можно ближе к Геньке, который то и дело говорил однообразно, но зато чрезвычайно деловито:

– Грып!.. А вон еще грып!

Каждый гриб он разламывал тут же и червивые бросал и даже на Алешу, наиболее нехозяйственного из всех, действовал заразительно.

Толстые рыжие масленки выпячивали желто-зеленые рыхлые животы; хорошенькие сыроежки в розовых платочках выглядывали из-под палых листьев; аспидные свинухи со впадиной на спинке сами просились в руки, но Генька с Федькой искали только груздей, которые были хитрее и глубже закапывались в лесной сор.

Алеша, и Миша, и девочки пытались и сами разглядеть где-нибудь груздевый бугор, но мешало все что-то. То необыкновенно пестрая птица пролетит низко мимо, сядет на дуб и застучит носом.

– Какая это? Вон, эта!

– Дятел, – отзовется Генька презрительно.

Или еще заворкует, как голубь, над головою какая-то с пушистым хохлом, сизая с голубизною, большая, совсем чрезвычайная.

– А эта?

– Горлинка, – скажет Федька.

Но Генька вступит начальственно:

– Ан вовсе не горлинка, а витютень!

– Тю-тю-тя, – пытаются повторить девочки, и им смешно.

Но разноцветные глаза Геньки строги и тонкие губы надменны.

– Вы зачем сюда шли? За грыбами?.. Вот и занимайся грыбами, а то домой нечего будет несть.

Раздавил Федька груздёвую семью: как-то нечаянно наступил обеими ногами и раздавил, а Генька это заметил.

– Эх, чертушко!.. Вот уж чертушко растет! – и толкнул он Федьку.

– Чего дерешься? – уставился тот.

– Еще хочешь? На! – ударил его Генька в плечо.

Федька поплевал на руки и сжал кулаки, однако Генька напал на него так стремительно, что сразу сшиб его с ног.

Федька сидел на земле и глядел на него с недоумением больше, чем с обидой, а Генька, отходя, говорил:

– Еще захочешь – еще получишь!

И тощие вихры его торчали, как петуший гребень.

Уже часа три прошло, как вышли из дому ребятишки, и уж проголодались младшие и потихоньку отламывали и жевали хлеб, но мало все-таки болталось нечервивых грибов в их корзинках, а Генька набил уже почти полную кошелку груздями.

И уж устали девочки, и Алеша с Мишей уже поглядывали кругом, нет ли где ручья, чтобы сесть и вволю напиться горстью, а Генька все вел их куда-то дальше, туда, где уж не видно было ни витютней, ни дятлов.

В лесу стало темнее вдруг.

– Что это? Затмение солнца? – пропел Алеша.

– Туча нашла, – ответил Федька.

– Ого! Туча! – крикнул Миша.

И тут же на него Генька свирепо:

– Чего кричишь? Тут тебе дом, что ли?.. Тут лес!

– До-ождь! – пропел Алеша.

Действительно, несколько капель дождя упало.

– Этот пройдет сейчас, – объяснил Генька и приказал: – Расходись туда, ищи!.. Вози ногами!

Но стало еще темнее, потом дождь посыпался тяжелый и шумный, как град. Залопотали листья вверху и кругом, сверкнуло вдруг, и тут же гром ударил.

Ребятишки переглянулись испуганно и поглядели на Геньку.

Но тот прикрикнул:

– Чего стали?.. Я сказал – сейчас пройдет, значит, пройдет.

– Намокнем! – испугалась Таня.

– От такого дождя намокнешь?.. Иди знай! Теперь не зима: высохнешь!

Гром еще догрохатывал, а Генька – волосы ершом и в разных глазах презрение и к дождю и к грому – двинулся, ногой разгребая сухолист; ребята за ним.

Только Таня шепнула Рае:

– Я боюсь... а ты?

Но Рая ответила:

– А дождь уж не капает.

И Федька впереди:

– Дождь и вовсе на город подался.

А Алеша наткнулся на стройный подорешник и радостно вскрикнул: "Грып!" – совсем как Генька.

Ребята вышли на полянку: направо и налево по большому дубу, посредине трава, но только вышли, зачастил вдруг снова дождь.

– На-мо-чит! – басом предположила Таня.

– Ого! Вот он! Дождь! – крикнул Миша и, вывернув голову, посмотрел на всех с большим любопытством. (Он любил дождь и вообще всякую воду.)

– Бежим под дуб! – крикнул Федька и вдруг ударился со всех ног к правому дубу.

За ним тут же Алеша, за Алешей обе девочки, а Миша смотрел, как прикованный, на Геньку преданными черными глазами.

– Куда?.. Куда бежите?.. – кричал Генька, сам бросаясь к левому дубу.

Миша бежал за ним самозабвенно, следя за его пятками.

Когда он добежал до дуба, синяя рубашка его почернела от дождя, а между лопаток текло холодное.

– А они там! – сказал он чрезвычайно удивленно и показал Геньке рукой на Федьку и остальных, уже сидевших под своим дубом.

Но Генька сам это видел. Генька крикнул туда командным своим голосом:

– Беги сюда!

– Дожжь! – через поляну отозвался Федька и стал смотреть вверх, ища глазами, где ветки гуще.

– Ну, подожди, черт! – показал брату кулак Генька и снова крикнул: Тебе говорят, беги сюда!

– Не побе-жим! – отозвался Федька за себя и за всех своих.

Миша видел, что Генька серчал. Не дождь тревожил Геньку, не гром, который опять зарокотал, – зло было на Федьку, да и на всех около него: как это побежали они, не дождавшись, куда побежит он... Миша это видел и смотрел на Геньку вывернутым лицом очень преданно, а о тех четырех – и о сестре своей – сказал возмущенно:

– Их избить надо, чтобы знали!

Дождь как будто поредел, но блеснула розовая молния, так что заломило глаза, и ударил гром над головою, тут же за молнией.

Миша испугался такого сильного грома и посмотрел на Раю под тем дубом: Рая и Таня крестились.

– Крестятся! – прошептал про себя Миша и потом погромче Геньке: – А там уж крестятся! Гы!..

– Все сейчас же беги сюда! – приказал Генька, привстав и сделав из ладоней рупор.

– Не по-бе-гём! – раздельно за всех своих отозвался Федька.

– Ой, и бить буду! – крикнул Генька свирепея.

Дождь между тем переставал, сочились тонкие струйки.

– Как бить будешь?.. Хлыстом?.. – пропел тонко Алеша.

Шагов пятнадцать была полянка. Зеленая трава на ней теперь обвисла, тяжелая от капель. Вдруг Миша увидел, что Генька закатывает штаны до колен; и бормотал при этом Генька:

– А, так?!. Я тебе счас, постой!

И вот вскочил он со стиснутыми губами и кинулся по мокрой траве к правому дубу, сжав кулаки, оставив и кошелку свою и хлыст. Миша рванулся за ним, тоже с кулаками, воображая, как с налету накинется он на Алешу и собьет его с ног.

И они уже добегали, когда осияло их вдруг и ослепило, и тут же раскололось небо с таким грохотом, что оба они упали, едва добежав, упали ничком, и Миша не успел ничего понять, ослепленный и оглушенный.

Первое, что увидал Миша, очнувшись, были мокрые грязные пальцы Генькиной ноги около самых его глаз. Пальцы эти сжались и разжались значит, Генька был жив.

Потом очень несмело чуть повел глазами Миша подальше и увидел, что Рая лежит ничком, раскинув ноги, и рядом с нею Таня лицом кверху, а глаза закрыты, как мертвая.

На остальных он побоялся глядеть, но перевел глаза с грязных пальцев Генькиных ног выше и заметил, что так же несмело, как он, не совсем раскрытыми глазами на него глядит Генька.

– Гень! – шепнул он.

– А? – отозвался тот тихо.

Холодно было. В ушах шум. Пахло паленым.

Миша уперся руками в грязь и поднял голову. И тут же по привычке вывернул шею так, что стало видно дуб, под которым они недавно сидели с Генькой.

Дуб не стоял почему-то, а лежал – валялся, весь был расшвырян, и не больше как в двух шагах пришелся один его толстый сук.

Миша сразу встал на ноги, удивленный, и Геньке шепнул:

– Гляди!

Вся поляна была завалена сучьями с белой изнанкой неживых уже листьев, точно те два дровосека – старый и молодой – срубили только что дуб.

– Как это? – перебрал губами Миша.

Оглянулся, а на него, как спросонья, бессмысленно глядел Федька, лежавший на спине, а Алешина голова пришлась почему-то под его грибной кошелкой, которую обхватил он руками.

– А-а-а! – испуганно вскрикнул Миша и начал рыдать в голос.

От этого крика его и рыданий очнулся Алеша и вытянул голову из-под кошелки, а за ним девочки открыли глаза.

И потом несколько длинных мгновений усиленно, точно узнавая друг друга после долгих лет разлуки, смотрели ребятишки один на другого, и девочки горько разрыдались вслед за Мишей.

Из-под дуба они выбрались, когда перестал уж сыпаться дождик, а до того все глядели на другой дуб, вдруг расшвырявший по поляне все свои сучья.

– Это что? Это молния его так? – спросил Федьку Алеша вполголоса.

– А то кто же еще? – спросил Федька чуть слышно.

– А не гром?.. А почему говорят: громоотводы?.. – и совсем уже шепотом: – А больше не будет уж грома?

Еще дергался Миша от подавляемых рыданий, когда изумил его Генька: кашлянув по-взрослому в руку, поднялся Генька и пошел прямо к разбитому толстейшему опенью дуба, где перешагивая, где обходя вздыбившиеся на поляне сучья.

Он подошел и стал. Потом обошел его кругом. Потом увидел Миша, как он подобрал внизу свою кошелку с груздями и хлыст.

Миша осмелел и увидел, что осмелел также Федька, приладил на спину свою кошелку и так же, как Генька, где перешагивая, где обходя, пошел через поляну.

Девочки ухватились за руки Алеши, и все пошли туда, к Геньке. Миша сзади всех.

Молния ударила в развилину толстых дубовых суков, в седло дуба, примерно на сажень от земли, и дуб обожжен был слабо – его только раскололо и расшвыряло совершенно таинственно и непонятно.

– А что, че-ерт! – сказал зло Федька, глядя на брата в упор. – Кабы мы к тебе тогда побежали, было бы и нам, как тому дубу!

– Было бы и нам! – повторил Алеша.

Девочки молчали, молчал и Миша, только таращил глаза и ждал, что он скажет.

Вот он разжал надменные губы.

– Это почему же это "было бы"?

– А потому, – сказал Федька.

– Почему это "потому", хотел бы я узнать?

– Потому!.. Мы бы перебежали, а молния бы ударила... Вот всем бы нам и крышка.

– И крышка! – повторил Алеша уже не певуче. – А что?

– Э-их! – вытянул Генька ехидно. – А не могла, что ли, молния в тот дуб вдарить?

– Как это?

– Так, очень просто... Вы бы сюда, а она бы в тот дуб, и всё.

– Что, она думает, что ли, молния?! – спросил Алеша.

– А ты чего лезешь! – осерчал на него Генька. – Тоже туда же: ду-ма-ет!.. Я думал, а не то что молния!.. Я думал: в тот дуб вдарит.

– В какой дуб?

– В ваш, вот в какой!.. А потом вижу, в этот полоснуть хочет, я и побежал.

– Врешь! Бить меня бежал! – крикнул Федька.

– Бить? Что я тебя, когда угодно бить не могу?.. Я тебя когда угодно могу!.. Хочешь, тресну?

И Генька ухватил его за горло левой рукой и поднял хлыст.

Назад из лесу шли куда быстрее, чем подымались в лес. Тропинки скользили под ногами. Вода с них сбежала уже, но глина размокла, размякла, Таня упала и расшибла колено, но не плакала: ведь шли домой, и теперь все уже было ясно и на земле и в небе.

В небе только разорванные кучи облаков толпились и сваливали, и уж просвечивало синее, а на земле так все похорошело от дождя.

И все-таки ведь несут же они грибы, даже немного груздей дал им Генька.

Он идет впереди и держит хлыст, как отточенную саблю.

Вот какая-то большая птица, больше дрозда и с яркими синими крыльями, пролетела низко с куста на куст, прокричав по-вороньи.

– Какая это? – спросили девочки.

– Сойка, – ответил Федька.

– Сойка? – презрительно повторил Генька. – Много ты знаешь!..

Выждал несколько моментов и сказал раздельно:

– Называется сивограч, а совсем не сойка.

Вихры его высохли и стояли опять как петуший гребень, и губы были сложены надменно.

1927 г.

ПРИМЕЧАНИЯ

Верховод. Впервые напечатано в журнале "Красная нива" № 41 за 1927 год под названием "Вождь". Вошло в сборник "В грозу". В Избранном (Крымиздат, 1950) автор изменил заглавие рассказа "Вождь" на "Верховод". Печатается по собранию сочинений изд. "Художественная литература" (1955-1956 гг.), том второй.

H.M.Любимов