Текст книги "Когда время становится круглым (СИ)"

Автор книги: Сергей Семипядный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Вы способны лишь визгливой стаей на проезжающие автомобили бросаться!

– Твои предложения, специалист? – проговорил Фашист, бросив насмешливый взгляд на Спецназа.

– Предложения? – вскинул голову Спецназ.

Он, кажется, готов изложить свои предложения максимально внятно и в общедоступной форме, но кому это интересно? Вот и Фашист, задавший вопрос о предложениях, уже отошёл в сторонку и устраивается на травке.

Спецназ подступает к Матери.

– Мать, где ты видела Таракана?

– Дети спят. Я же сказала. А это мимо надо. Не орать-то ведь никто не может.

– Да отоспятся они ещё! – нетерпеливо переступая с ноги на ногу, рыкнул Спецназ. – Если живы останемся. Веди нас!

– Хорошо. Но – с другой стороны. Тем более что он как раз от Эм-3 шёл.

– На холм? Нет. Мы проигрываем во времени.

– Я догадалась! – радостно подпрыгнула Сплетница. – Спецназ думает, что Предатель отправился к террористам!

– Вперёд, воины! – воззвал Спецназ. – Все за мной! Он не должен уйти!

– Мы растерзаем Таракана, разберём на кусочки! – с воодушевлением возвестила Обжора. – Большие – мне, а остальные...

Лежебока толкнула Обжору в бок.

– Но Предатель... Кхе! Предатель же наверняка сделал своё дело.

– Да, поесть, пожалуй, не получится, – погрустнела Обжора.

Турист отбежал в сторону, затем остановился и обернулся.

– Уходим! Предложение действительно в течение пяти минут! Кто согласен – ко мне! Проходим подготовку и, проинструктированные, – в путь!

– Далеко же, – простонала Лежебока.

– Зато места-то какие! – радостно парировал Турист. – И живёшь, как бездомный, но уже не бродяга. Дауншифтерами будем называться.

Спецназ гордо выпрямился.

– Ладно, туристы-беженцы, я один двину. Я, конечно, мог бы и приказать, и меры соответствующие... Но я, Бойцы Шустрые Ноги, пойду сейчас и в одиночку покараю врага. Мать!

Мать вздохнула, покачала головой, затем направилась к лесу. Спецназ окинул собак сердитым взглядом начальника, пребывающего в состоянии крайнего недовольства, порычал многообещающе, затем повернулся и побежал следом за Матерью.

Фашист проводил взглядом удаляющихся Мать и Спецназа и с презрением сказал:

– Вожак называется. Давно уж в город надо было переселиться.

– Да-да, – поддакнула Сплетница. – И вот почему мы всё ещё здесь?

– А не повёл почему-то нас на город начальник, – продолжил Фашист, саркастически улыбаясь. – Да взяли бы какой-нибудь городишко, пусть даже районный центр, и жили бы припеваючи.

О городе разговоры заходили уже не впервые. Действительно, город есть город. Жизнь в каком-нибудь миллионнике или даже стотысячнике многим почему-то представлялась если и не раем пятизвёздочного уровня, то уж, во всяком случае, не шла ни в какое сравнение с нынешним их существованием. И какая это жизнь, если ночевать приходится на свалке отжившей техники, прозванной Ржавой выставкой последних достижений, сокращённо – Эрвэпэдэ?

Ладно бы ещё, если бы поблизости находился какой-нибудь, хотя бы мало-мальски значимый, источник пропитания. Но его нет. Точнее, он имеется, и очень даже неплохой, по крайней мере, в недавнем прошлом, а именно – в период проживания на территории атомной станции, никто особенно не жаловался. Однако доступа к нему, а это столовая и имеющаяся при ней кухня, собак практически полностью лишили. Да, сначала выгнали с территории станции, где у каждого была крыша над головой, а потом и дыры и щели в заборе ликвидировали. Более того, охране станции поручили выявлять и закапывать все лазы, которые собаки путём неимоверных усилий, в кровь обдирая когти, рыли, устраивая подкопы под бетонные плиты забора.

И наступил апокалипсис. Это если мягко и по-научному. А если прямо и по правде – голодать стали бездомные собаки. До мора ещё не дошло, но голодная смерть уже многим не казалась чем-то фантастичным и несбыточным. Кое-кому даже снилась, заставляя вздрагивать, дёргаться и вскакивать по ночам, обливаясь холодным потом до костей пробирающего ужаса.

СОБАЧЬЯ КРОВЬ И РВАНАЯ ПЕРЧАТКА

Таракан лежал на вершине холма, около небольших кустиков и, приникнув к окулярам бинокля, осматривал территорию расположенной неподалёку атомной станции, а также окружающий её бетонный забор, когда к нему подкрался Предатель. Появившись из леса, подступающего к холму с южной стороны, он уселся в десятке метров от Таракана и принялся лаять, громко и злобно, так, как лают на чужих и опасных.

– Пошёл вон! – обернулся к нему Таракан.

Однако Предатель продолжил лаять. Тогда Таракан, осмотревшись, сместился в сторону, подобрал сучковатую палку, потом развернулся и, приподнявшись, запустил ею в Предателя. Предатель, ловко увернувшись от летящего с посвистом снаряда, отбежал чуть подальше и принялся лаять громче, чем прежде.

– Вот же скотина! – выругался Таракан.

Он выхватил огромный кинжал из находящихся на брючном ремне ножен и с ненавистью уставился на Предателя. Предатель попятился назад и укрылся за стоящей на опушке леса сосной. И продолжил лаять.

Но это если со стороны смотреть. А на самом деле Предатель теперь уже не стремился излишне ярко выражать злобу, ненависть и презрение к Таракану, не старался брызгать горячей слюной и сверкать искусственно выпученными глазами. Предатель в данную минуту, откровенно, в общем-то, издеваясь над Тараканом, громогласно читал любимый стих знакомого оператора метеостанции:

– Буря! Скоро грянет буря! Это смелый Буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем. То кричит пророк победы: "Пусть сильнее грянет буря!"

Таракан убрал в ножны кинжал, упрятал бинокль в футляр, а потом поднялся и, пригнувшись, побежал к лесу.

Предатель поспешно отскочил в сторону, а затем, убедившись, что ему ничто не угрожает, закричал:

– Ты понял, придурок, кто тебе кровушку-то попортить может? Распорядок, поди, время обходов высматривает. Идиот! Если бы у Спецназа получилось с этим сбродом справиться...

Предатель замолчал, прервав себя на полуслове, и задумался. Затем он кивнул несколько раз головой, словно соглашаясь с какими-то своими мыслями, и побежал следом за Тараканом. Да, он рассчитывал стать свидетелем кое-каких событий, способных некоторым образом развлечь и позабавить.

А незадолго до этого Спецназ и Мать, бежавшие по лесной тропинке, внезапно остановились. Точнее, сначала замерла следовавшая первым номером Мать, а уж потом – ткнувшийся головой в её зад Спецназ.

– Что? – спросил он.

– Это было здесь. Я детей с дороги... Я сама отошла в сторону, а он...

– Куда он ушёл? – нетерпеливо перебил её Спецназ.

Мать кивнула в направлении виднеющегося за верхушками деревьев просвета.

– Я же говорила. Туда, к опушке леса, за которым – вершина холма.

– За мной! – сорвался с места Спецназ.

Вскоре он уже кружил и выписывал восьмёрки, обнюхивая траву на вершине холма, а Мать молча стояла тут же и без особого интереса посматривала по сторонам. Очень скоро это занятие окончательно ей наскучило, и Мать сказала:

– Да нет его здесь. Глазам-то уже не доверяешь?

– Это осмотр места происшествия называется, – пояснил Спецназ. – Он здесь лежал, и лежал долго. И не один раз.

Мать усмехнулась.

– А взять след, догнать...

– След я взял. И догоню! – не без обиды в голосе вскричал Спецназ и, пригнув голову к земле, бросился в сторону леса, растущего на южном склоне холма.

Мать, без особой охоты, побежала за ним следом. Не горела она желанием вновь встретиться с Тараканом. А правильнее сказать, она предпочла бы вообще никогда не видеть подобных типов, не сталкиваться с ними на жизненном своём пути. Да лучше бы, такие подлецы и во сне не являлись бы ни ей, ни, тем более, её детям.

Терзаемая, в прямом смысле этого слова, мыслями панического плана Мать бежала не быстро. Да и нога ушибленная давала о себе знать всё никак не утихающей болью. И когда изрядно приотставшая Мать оказалась на месте только что состоявшей схватки Спецназа и Таракана, то первое, что она увидела, это была кровь на тропинке. Небольшая такая лужица ещё не остывшей собачьей крови алого цвета.

Мать в ужасе оглянулась по сторонам. Где Спецназ? Куда он подевался? Жив ли он ещё? Заполз, теряя последние силы, в кусты и умер? Найти его и прикрыть утратившие блеск глаза? А вдруг враг ещё где-то здесь, поблизости? Мать, невольно пятясь, в очередной раз окинула взором окружающее пространство.

В этот миг послышался треск ломаемых сучьев под ногами кого-то большого и неосторожного, и из-за деревьев появился Таракан. Он вышел на тропинку буквально в десяти шагах от Матери. Вышел, бросил на Мать свирепый взгляд, затем нагнулся и вырвал из-под ног у себя пучок травы. Спустя секунду Мать уже наблюдала, как этим зелёным клочком он вытирает лезвие окровавленного ножа.

За минуту до встречи со Спецназом Таракан, шедший по этой сбегающей с холма лесной тропинке, остановился, вынул из кармана мобильник и, сняв с правой руки кожаную перчатку, коснулся пальцами сенсорного экрана смартфона.

– Я нашёл... – сообщил он невидимому собеседнику. После этого произнёс ещё несколько фраз, прерываемых непродолжительными паузами. – Нет, лаз. Собаки. Если пролезают собаки... Ну, подкопать придётся. Сколько у меня времени?.. Да-да, постараюсь успеть.

Закончив разговор, Таракан спрятал мобильник в карман и резко обернулся. И очень вовремя. Он увидел, как стремительно приближающийся Спецназ отталкивается от земли всеми четырьмя лапами и прыгает на него. Таракан, пытаясь прикрыть голову, вскинул кверху левую руку с зажатой в ней правой перчаткой, а правой рукой ухватился за рукоятку находящегося на поясе ножа. Затем, когда Спецназ снова кинулся на Таракана, последовало рассчитанное и точное движение, хорошо отрепетированное.

А перчатку пришлось выбросить. Она, эта порванная собачьими клыками перчатка, попалась на глаза Матери, когда она в поисках Спецназа металась среди кустов и деревьев. Мать обнюхала находку, повертела, ухватила зачем-то её зубами и даже попробовала разорвать, однако передумала и отшвырнула в сторону.

НЕУДАЧНЫЙ ПОХОД ПРОДОТРЯДА

Лежебока, Обжора, Сплетница и Фашист сидели посередине лесной поляны, выстроившись в шеренгу, а Турист, преисполненный важности, прохаживался перед ними и вещал о трудностях, с которыми сталкиваются путешествующие собаки. Затем он остановился и спросил:

– Что ещё необходимо помнить, путешествуя на большие расстояния в режиме долгосрочного странствия по миру? Ну, кто знает?

– Поесть не мешало бы на дорожку, – высказалась Обжора и облизнулась.

– И выспаться. Кхе! – добавила Лежебока и, потягиваясь, широко зевнула.

Малорослая Сплетница втянула голову в плечи и отодвинулась от Лежебоки.

– Ты пасть-то прикрывай, когда зеваешь. Мне даже страшно стало.

– Да, сбегать в деревню, подкормиться, потом отоспаться... – мечтательно проговорила Обжора.

Сплетница нахмурилась.

– Местные накостыляют.

– Всем вместе двинуть. С понтом, продотряд, – предложила Обжора. Сдаваться она и не думала. – Да, всем коллективом.

Турист, крайне недовольный развитием событий, пробовал протестовать и скандалить, настаивая на необходимости не откладывать путешествие в долгий ящик, однако потерпел поражение. И спустя непродолжительное время Обжора, Сплетница, Турист, Фашист и Лежебока (она позади всех), уже бежали по лесной тропинке, приближаясь к Эм-3. Достигнув дороги, они отправились по ней в направлении то ли действительно существующих заманчивых запахов чего-то неописуемо вкусного, то ли всего лишь рождаемых богатым воображением размечтавшихся зверей.

Неожиданно от придорожных кустов отделилась четвероногая фигура. Это был Предатель.

– Далеко ли, уважаемые? – спросил он с усмешкой, когда собаки остановились напротив него.

– Сам-то как думаешь? – недовольно произнёс Фашист.

Предатель многозначительно улыбнулся и, слегка понизив голос, сказал:

– Тут и поближе что покушать найдётся.

Обжора подскочила к Предателю.

– Что? Где?

Предатель кивнул в сторону.

– Кусты рябины видите? Щас из-за них сотня килограммчиков выкатится.

Какие килограммчики? Почему и с чего это вдруг они выкатятся? Естественные, казалось бы, вопросы, однако никто из оголодавших особей Предателю их не задал – просто все бросились бежать по дороге туда, где к ней вплотную подступали кусты рябины. Предатель же, довольно улыбающийся, остался стоять на прежнем месте. А когда из-за кустов рябины показался Таракан, выкатывающий на дорогу мотоцикл, Предатель укрылся за одиноко растущей у самой дороги берёзкой.

– Вот гады! – прорычал Таракан, обнаружив бегущих в его сторону собак, и поспешно поставил мотоцикл на подножку. Затем он нагнулся и вырвал из-под коробки передач прикреплённый к ней скотчем пистолет.

Фашист, нёсшийся впереди всех, затормозил всеми четырьмя лапами и выкрикнул:

– Атас! Подстава!

Обжора, Сплетница, Турист и Лежебока также резко остановились.

– Я знала! – взвыла Сплетница.

– Я же уже настроилась! – с отчаянием простонала Обжора, изумлённо уставившись на Таракана, целящегося в неё из пистолета.

– Уходим по одному! – прокричал Турист и метнулся в сторону.

Остальные, кто мгновенно, а кто и с некоторой задержкой, то есть уже после того, как зазвучали выстрелы, бросились врассыпную.

ТЯЖЁЛАЯ МАТЕРИНСКАЯ ДОЛЯ

За несколько секунд до того, как зазвучали выстрелы, Мать сделала шаг в сторону от лежащего на лесной полянке Спецназа и проговорила:

– У меня дети, мне некогда твои раны зализывать.

Пять минут тому назад она нашла Спецназа около покрытой мхом валёжины, оказала первую медицинскую помощь и помогла перебраться на эту полянку, прогреваемую почти прозрачными лучиками солнца.

– Да заживёт, как... – Спецназ покосился на резаную рану на своём правом боку. – Заживёт, в общем. Кровь ты почти остановила. А то что...

Спецназ замолчал и принялся считать зазвучавшие в отдалении выстрелы.

– Что это? Ты слышал? – обернулась к нему Мать.

– Это Стечкин. Кстати, видел я уже Таракана. За нашего принял.

– Давай провожу на Эрвэпэдэ, – предложила Мать. – Кто-нибудь там наверняка в ближайшее время появится.

– Полежу, – отказался Спецназ. – А то и вообще здесь заночую.

Мать с сомнением осмотрела Спецназа.

– Не справиться тебе с ним.

– Ну уж! – Спецназ вскинул голову. – Я ж порвал ему руку!

Мать усмехнулась.

– Перчатку ты порвал, а не руку.

Спецназ предпринял попытку вскочить на ноги.

– Нет! Я... Ой! – Он скривился от боли и осторожно опустился на землю. – Да, он держал в руке перчатку.

– Хотя ты и сзади... – не без иронии произнесла Мать.

– А это нормально, – запротестовал Спецназ. – Если противник превосходит в... Ну, если разные, к примеру, весовые категории, то так и полагается.

– Возможно. Но как-то... не очень достойно, что ли. И вцепиться следовало в глотку. Разве нет?

Спецназ опустил глаза и вздохнул.

– Просто не тренировался давненько, некогда как-то всё. Ну и рацион не сбалансированный. Раньше-то Андреич следил.

Мать окинула Спецназа критическим взглядом.

– Когда ел-то в последний раз досыта?

– Не, ну я же охотник, я рыбак.

– То, что ты приносил детям, не очень-то похоже на добычу охотника.

Спецназ смутился.

– Ну... В общем, давай не будем об этом. И... Ну, я хотел бы надеяться...

– Могила, – кивнув, заверила Мать. – А теперь побегу. Я пришлю кого-нибудь.

Мать прощально вскинула лапу, повернулась и убежала. Спецназ вздохнул, затем предпринял попытку дотянуться пастью до раны на правом боку. Не получилось. Но боль усилилась, и Спецназ, застонав громко и жалобно (стесняться теперь некого было), прижался щекой к легко колышимой ветерком траве.

Мать, слух у неё отличный, остановил стон Спецназа. Она повернула голову назад и навострила уши. Потом некоторое время топталась на месте в нерешительности и даже хотела возвратиться. По крайней мере, мысль такая у неё появилась. Однако, взвесив все за и против, она продолжила свой путь, даже ускорилась слегка. У неё дети. Голодные дети. К тому же – без присмотра уже не менее часа, наверно. Стреляли, конечно, не в них – откуда-то с юга выстрелы доносились, но мало ли иных опасностей, что подстерегают не имеющих крыши над головой детей двух бездомных собак, родителей их злосчастных.

Впрочем, крыша была, правда – дырявая. Жила Мать с детьми своими в шалаше, образованном двумя поваленными бурей деревьями. Лежали они довольно плотно друг к другу, однако щель оставалась. И как ни пыталась Мать щель эту ликвидировать, закрыть, законопатить, в полной мере устранить течь не получалось.

А на Эрвэпэдэ жить с детьми Мать опасалась. Уж лучше подальше быть от этой шумной, крикливой, безалаберной компании деклассированных элементов. Случись что – все в лес ломанутся, и кто-то добежит, без сомнения. А щенки?

Нет, в подступившем к речке лесу, среди кустов и деревьев, понадёжнее будет. Тем более что рядом имеется нерукотворный мост через Горячку – ещё одно поваленное в грозу дерево. Недостаточно толстое, к сожалению, но подрастут малыши чуть-чуть, и можно будет попытаться поучить их перебегать по нему на другой берег, на тот, где находится холм и всё тот же лес к югу от него. Прекрасный путь отхода в перспективе.

И ещё хорошо, что мало кто из пробегающих мимо холма к Эм-3 про этот мостик, укрывшийся среди прибрежных зарослей кустов, знает. Вот и сейчас, прежде чем нырнуть в кустики и ступить на соединяющее два берега Горячки бревно, Мать осмотрелась по сторонам и убедилась, что её никто не видит.

Выяснив, что дети на месте, Мать принялась размышлять на темы добычи пропитания для них. Добросовестно поскрипев мозгами не менее четверти часа, однако так ничего и не придумав, она решила положиться на удачу и, наказав щенкам от шалаша никуда не отходить, отправилась в сторону Эрвэпэдэ. Осмотрится там, поговорит со всеми, кто повстречается, узнает все новости... Ну а там видно будет.

Так, в заботах о хлебе насущном, большая часть дня и прошла. И вот, когда щенки резвились на полянке около дома, а порядком притомившаяся Мать сидела неподалёку и с привычной тревогой посматривала по сторонам, послышался всё нарастающий шум, словно кто-то, приближаясь, ломился сквозь заросли.

Мать вскочила на ноги.

– Все в дом! Эйла, проследи, чтобы никто не высовывался!

Норри, Финли, Эйла и Юна подбежали к входу в шалаш и нырнули под поваленные деревья. Мать приняла боевую стойку.

Из зарослей на полянку, пятясь задом, выбрался Турист. По земле он волочил больших размеров пластиковый короб, вцепившись в один из краёв его зубами.

– Что такое? Заиками детей решил сделать? – возмутилась Мать, с облегчением выдыхая.

Турист выпустил из зубов короб и также предпринял попытку перевести дыхание.

– Я ухожу... Ухожу сегодня, сейчас. Ты, я знаю, не пойдёшь со мной, поэтому вот... – Турист кивнул на короб. – Ну, на память. На семью, между прочим, рассчитан. Типа, модуль. Ну или конура, по-простонародному.

– А как же остальные?

– Пока их соберёшь... – присаживаясь, вздохнул Турист. – Ну, после сегодняшнего. Даже не знаю, все ли ноги унесли. Слышала уже?

Мать улеглась на траву напротив Туриста и сокрушённо помотала головой.

– Да, просто ужас. Не так давно Сплетница забегала, а до этого Обжору видела. Изрядный клок причёски потеряла. Сделала ей начёс.

– Я ведь много месяцев, словно в карцере, но без отхожего места... – с печалью в голосе проговорил Турист. – Иногда, чтобы просто на минутку выскочить озончику глотнуть, сутками приходилось выть на люстру.

Мать удивлённо вскинула брови.

– Но домашних положено два раза в день...

– Так и было. И не на пять минут, а на час-полтора. Но хозяин умер. Я ведь, знаешь, его жену хозяйкой так и не назвал ни разу. Язык не повернулся. А вот ты – настоящая мать. – Турист кивнул в сторону щенков, уже покинувших шалаш и теперь резвившихся около короба. Затем спросил озабоченно: – Финли всё ещё кашляет?

– Прошёл кашель. Здоровы, в общем, все. А вот Спецназ... Просила Сплетницу и Обжору, но не знаю... Может, ты?.. Я бы дала координаты.

– Время, я теряю время, – нахмурился Турист. – Жизнь, так коротка.

– Куда уж сегодня-то? Глянь, где солнце-то. Дело к вечеру, считай. Да и, – Мать с укором взглянула на собеседника, – солидарность какая-никакая должна быть. Стая к престижным сообществам не относится, конечно, но...

– Ну не знаю, – недовольным голосом перебил её Турист. – У меня дела ещё. – И Турист задумчиво почесал за ухом. Спустя некоторое время спросил: – А ты точно не пойдёшь?

– Если только бежать придётся. Мне детей поднимать надо, – ответила со вздохом Мать. – А вообще я о стране предков мечтаю.

– Да, ты говорила. Но... я не знаю, как водные преграды преодолевать. Горные перевалы, непроходимые леса, пустыни... Я ведь, ты знаешь, по краю Гоби не одну неделю шёл. Высох так, что сквозь меня на солнце смотреть можно было. Но – кому? Я ведь почти всегда одинок. Хочется, знаешь ли, чтобы кто-то где-то ждал тебя, чтобы...

– Не время сейчас такие разговоры вести, – перебила Мать. – Помоги-ка модуль этот твой установить. Дети, все сюда!

– Стоп-стоп! – пропищала Эйла, рыжая нарядная девочка с высокомерным взглядом прекрасных глаз. – Я не поняла. Что же, и леди будут в этом участвовать?

– Да, юная леди, мы сделаем это все вместе, – ответила Мать.

– Фи! Это просто возмутительно! – выразила недовольство Эйла. – Ты хочешь, чтобы мы превратились в квадратных питбулей?

– Как уж получится, Эйла, – нахмурилась Мать. – Но жизнь нас поставила в такие условия, что выбирать не приходится.

– И никакого выхода? – воскликнула Юна, платиновая блондинка с круглыми удивлёнными глазами.

– Все вместе. Всем понятно? – повторила Мать и первой приблизилась к пластиковому коробу.

ГРАНИЦА НА ЗАМКЕ – КЛЮЧ В КАРМАНЕ

Спецназ лежал около кустов, уронив голову на вытянутые перед собою передние лапы, и сдержанно постанывал. Глаза его были полуприкрыты. Мозг работал, но слабо. Импульсы его были бледными, неяркими, а мысли... Да их и разобрать-то сложно было. То теснились и путались, а то вдруг – раз и ни одной на всё пространство черепа, пустого и гулкого. Потом снова появляются. И все типа: «А я умру? И остальные? А что делать? Почему не пошёл на Эрвэпэдэ?» И ни одной конструктивной и чтобы по делу.

Сбоку, из леса, выбежал Предатель и, остановившись в нескольких метрах от Спецназа, принялся рассматривать раненого.

– Не знал, что ты так плох, – произнёс он спустя минуту.

Спецназ приподнял голову и скосил мутный взгляд на Предателя.

– Неудачно... Неудачно прыгнул, – с трудом выталкивая из пасти слова, проговорил Спецназ. – Но, надеюсь, больше не сунется.

– Я про состояние здоровья, – пояснил Предатель, поморщившись от звука падения мутноглазой головы Спецназа на его же безжизненно вытянутые вперёд лапы. – А Таракан весь день тут ошивается.

Спецназ собрался с силами и приподнял голову.

– Где взрывчатка, знаешь? – едва ворочая языком, спросил он.

Предатель подошёл к Спецназу вплотную и присел напротив.

– А и знал бы, не сказал. Уж лучше подвиг-месть и яркая смерть, чем эта тухлая жизнь. А ведь тоже хотелось простого мужского счастья.

Спецназ с сочувствием взглянул на Предателя.

– Ты мог бы... стать альтруистом. Монахи, мать Тереза...

– Вот ещё! – фыркнул Предатель. – И, кстати, ты бы свалил отсюда. Ведь не удержусь же, сдам.

– А медицинская... помощь? Даже врагам, даже пленным...

– Помогу, – кивнул Предатель. – Но, знаешь, у меня и слюна-то, поди, ядовитая. Ладно, показывай свои резаные.

– Значит, ты... – Спецназ, со стоном, переворачивается на левый бок. – Ты видел и не помог? Надо всем... вместе...

– Все вместе уже попробовали, – с усмешкой сказал Предатель. – Ты мог выстрелы слышать. Моих рук, кстати, дело.

– Твоих лап? Ты умеешь стрелять? – выразил удивление, не ярко, насколько позволяло его состояние, Спецназ.

– Просто так говорится. Я всё организовал.

Предатель нагнулся и, скривив морду, принялся осматривать рану на боку Спецназа. Потом приступил непосредственно к лечению, рассказывая попутно, как "накормил пулями стаю безмозглых собак". И Спецназ не был в состоянии не только взбучку Предателю задать в воспитательных целях, но и даже на словах ясно и просто выразить своё отношение к подлому поступку Предателя не сумел. Стонал он больше, чем говорил, истязаемый лечебными процедурами.

Позднее, спустя час или два, когда Спецназ – уже, кажется, не вполне умирающий, а даже и как будто слегка выздоравливающий – лежал около кустов и задумчиво смотрел прямо перед собою, из леса на поляну выскочил Турист. Он поспешно огляделся по сторонам и, обнаружив Спецназа, подбежал к нему.

– Мать просила, но, понимаешь, закрутился... – торопливо, извиняющимся тоном, заговорил Турист. – Только что из деревни, презентик знакомой занёс. Хочется же, чтобы помнили. Ну или хотя бы вспоминали иногда. Как ты?

– Уже лучше.

– Где там у тебя что? Показывай!

– Да пока ладно. Предатель меня подлечил, – ответил Спецназ и повернул голову, чтобы посмотреть на выбежавших на поляну Обжору и Сплетницу. – Тоже ко мне, что ли?

Действительно, приятно, когда тебя помнят и не забывают. Ну или вспоминают, хотя бы. Вот и Турист вспомнил. Сначала забыл, а потом вспомнил. А может, даже и не забывал, помнил всё время, переживал даже немножко за получившего в неравном бою тяжёлую рану товарища, но – у каждого своя жизнь.

Пять минут тому назад Обжора тоже совершенно не помнила о раненом Спецназе. Она лежала рядом с лесной тропинкой и с остервенением рвала зубами кожаную перчатку, когда около неё оказалась Сплетница.

– Что это у тебя? Это же перчатка. И чего взбесилась? – выразила недоумение она.

– Это его перчатка! – не без торжества в голосе ответила Обжора.

– Которую он выбросил после драки со Спецназом, – с усмешкой сказала Сплетница. – Кстати, найти его не могу.

Обжора вскочила на ноги.

– Чёрт, забыла про него! Мать ещё когда просила. Пошли. Только причёску поправь.

Сплетница поправила Обжоре причёску, и та, подобрав полуразодранную перчатку, бросилась бежать по тропинке.

– Перчатку-то оставь! – прокричала Сплетница, рассмеявшись, затем сорвалась с места и пустилась догонять Обжору.

Когда Обжора и Сплетница выбежали из-за деревьев на поляну, Сплетница воскликнула:

– Вижу его! Но, похоже, мы опоздали.

Обжора повертела головой с зажатой в зубах перчаткой, обнаружила Туриста и лежащего рядом с ним Спецназа и, не разжимая зубов, возразила:

– Нет, живой.

Сплетница и Обжора приблизились к Спецназу и Туристу.

– Ну, больной, на что жалуемся? – голосом ветеринара со стажем проворковала Сплетница, окидывая Спецназа внимательным взглядом, затем строго глянула на Туриста. – Как он? Жар есть?

– Не знаю. Жить, говорит, будет, – пожал плечами Турист и обернулся к Обжоре. – Та самая?

Обжора разжала зубы, и перчатка упала на землю.

– Не смогла бросить, – с некоторым смущением в голосе пояснила Обжора и накрыла перчатку передними лапами.

– Да, её можно использовать, – сказал Турист.

– Каким образом? Почему я не знаю? – живо заинтересовалась Сплетница.

– В одной стране, где море и тепло, а на горах снег... – Турист уселся поудобнее. – Это когда-то давно было. Так вот, когда один главарь прогнал другого, то он, победитель, ритуально сжёг какую-то вещь побеждённого и омыл сапоги в синем море, которое они называют Чёрным.

Обжора ткнула Сплетницу в бок.

– Значит, я всё правильно делала. Вот только купаться в Горячке – уж извини, – обернулась она к Туристу.

– Кто тут победитель, хотелось бы знать, – бросила ироничный взгляд на Спецназа Сплетница.

Спецназ нахмурился.

– В Горячке можете купаться, пока налысо не облезете, а перчатку прошу оставить в покое.

– Но это не я, это люди придумали! Полагается же! – с возмущением и обидой в голосе воскликнул Турист.

– Полагается? Но это – вещдок, – остался непреклонен Спецназ.

– Ну и ладно, – пожала плечами Обжора и придвинула перчатку поближе к Спецназу. – Была бы хоть съедобная...

– Кстати, о Горячке, – обратилась персонально к Спецназу Сплетница. – Ты хоть раз подумал о том, что твои дети круглосуточно вдыхают пары этого водяного чудовища? Кем они вырастут? Да они, может, в мутантов превратятся. Двухголовых или многолапых, как сороконожки.

Спецназу возразить было нечего. Плохой он глава семейства. Да и глава ли вообще? Ни жильём достойным, ни пропитанием, необходимым молодым растущим организмам, обеспечить детей оказался не способен. Фактически всё на матери щенков, на хрупких её плечах... Ну, не таких уж и хрупких, конечно. На нешироких, правильнее сказать. Фигура у неё такая в соответствии с конституцией.

Но всё равно он, как бы это помягче выразиться, ну, подлец, что ли. Правда, не вследствие преступного легкомыслия и безответственности подлец и негодяй он, а в силу терзающей его душу тревоги за состояние дел на атомной станции. Вроде бы, раз прогнали – собирай манатки и уматывай. Держаться, что ли, до конца, как вши за кожух? Рыба ищет, где глубже, а собака – где лучше. Но как оставить станцию на начальника охраны Капралова и прочих отвечающих за безопасность функционирования её?

Дунул некий злокозненный ветерок из какого-то начальственного кабинета – они взяли и выгнали Спецназа и его команду с территории вон. Ну ладно бы, сами исполняли бы служебные обязанности должным образом. Так ведь этого нет. Забор-заборище, пропускная система, видеонаблюдение... И все спокойны и в ус не дуют. А тот же оператор видеонаблюдения больше спит, чем на мониторы смотрит, – Спецназ тому свидетель. Ладонями подопрёт подбородок и улетает в царство снов. Про променады охранников по дорожкам и аллеям охраняемой территории и совсем говорить не хочется – ничего не видят, ничего не слышат, а обоняние так и вообще на нуле.

А теперь эта ситуация с Тараканом. Нет, он, Спецназ, не оставит объект, пока не предотвратит глобальную катастрофу и не изловит террориста. "Граница на замке – ключ в карман" – девиз пограничников. А он сейчас, действительно, скорее пограничник, чем какой-нибудь сторож или вертухай.

НАДО ВО ЧТО-ТО ВЕРИТЬ

Предатель, внимательно поглядывая по сторонам, бежал по Эм-3. В полусотне шагов от кустов рябины он остановился и прислушался. Если Таракан, которого он недавно опять встретил на холме, оставил свой мотоцикл на том же самом месте, то можно провернуть одно дело, очень даже интересное. Подленькое такое дельце.

А почему бы и нет? Он встал на этот путь, сознательно сделав выбор. И жизнь эта, которая постоянно на адреналине, ему до некоторой степени даже нравилась. Такой вот партизан-единоличник. Или герой-одиночка. Так, пожалуй, лучше звучит. Именно герой. А потому что он особенный. Если и не с рождения, то уж, во всяком случае, с того момента, когда все его братья погибли, а он остался жить и радоваться жизни.

Ну, положим, радости было не так уж и много. Но, однако же, и не без того. В юности он, как ему теперь казалось, был довольно хорош внешне. Хотя и не красавец, конечно, никто на него шибко не заглядывался. Где уж ему тягаться с теми лощёными типами, что чаще на автомобилях, чем пешком. Зато в смысле брутальности он был вполне на уровне, даже голос имел достаточно низкий, да едва ли не бас.