Текст книги "Макаров"

Автор книги: Сергей Семанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

На этом можно бы и закончить перечень макаровских заслуг. Однако нельзя не добавить, что в военной страде Макаров проявил самый благородный вид отваги – спокойное мужество. Он не вставал в позу на мостике, не пил чай (или не чай) под огнем, как поступали, славы ради, некоторые его современники. Он делал дело и ради этого шел на самые рискованные предприятия. Только ради дела, ратного дела, которое ему было поручено. И если бы под огнем для такого же дела следовало бы выпить кружку чаю, Макаров спокойно бы осушил ее.

В развитии личности Макарова война сыграла огромную роль. Он полюбил маневр, атаку, наступление. Невольно при этом у него на всю жизнь осталось пренебрежение к обороне, к защитительным мерам, а порой даже недостаточная осмотрительность – за все это ему жестоко доставалось в жизни, и, в сущности, именно оттого так трагически нелепо оборвалась и самая его жизнь. Ну что ж, наши недостатки есть продолжение наших достоинств... И еще Макаров понял, прямо-таки проникся тем убеждением, что нет неодолимых преград и препятствий, что все они падут перед находчивым и смелым человеком. Воля его еще более окрепла, характер закалился, рука стала сильнее, взгляд тверже. Отныне он не смущался и не робел ни перед кем и ни перед чем. Робость ведь тоже бывает разная. Иной самый отчаянный сорвиголова теряется перед ничтожным канцеляристом. Водолаз может панически бояться высоты, альпинист – воды. В этом смысле мужество Макарова было всеобъемлющим.

Война окончилась, однако русская армия и флот по-прежнему оставались в боевой готовности. Англия и Австро-Венгрия боялись усиления русского влияния на Балканах, они под разными формальными дипломатическими предлогами добились того, чтобы окончательные условия русско-турецкой войны были обсуждены на конгрессе представителей великих держав. Дипломатия дипломатией, но Англия держала у входа в Черное море свою военную эскадру, а Австро-Венгрия сосредоточивала войска у границ России. В этих условиях русский флот готовился к новым боевым действиям с «владычицей морей» – Англией. Все ожидали, что вот-вот последует разрыв дипломатических отношений между Лондоном и Петербургом. Макаров в эти тревожные дни самым серьезным образом готовился к возможной войне. Теперь «вероятный противник» был самый что ни на есть грозный, но командир «Константина» робости не испытывал. Скорее наоборот. «Пароход в настоящее время совершенно готов к выходу в море, – сообщал он Аркасу 31 января и уже загодя спешил не опоздать к военным действиям. – ...Я был бы весьма счастлив получить разрешение выйти в крейсерство, как только будет объявлен разрыв, если бы мы вступили в войну с Англией. Я твердо уверен, что при нашей теперешней опытности мы можем безнаказанно сделать нападения на суда, стоящие в проливе...» Чего другого, но оптимизма Макарову было не занимать!

Новой войны, однако, не случилось. Правительство Александра II проявило явно недостаточную твердость в сложной обстановке и пошло на уступки. В июне был созван международный конгресс в Берлине. Здесь Россия потерпела поражение. Территория независимой Болгарии была сильно урезана в сравнении с сан-стефанскими условиями, за Турцией осталась часть Армянского нагорья и т. д. Зато большие выгоды за счет турецких областей получили не сделавшие ни одного выстрела Англия и Австро-Венгрия.

После окончания войны «Константин» был определен для перевозки частей русской армии с Балкан в порты Черного моря. Этим однообразным и скучным делом Макарову пришлось заниматься долго – почти год.

Один из таких рейсов неожиданно ознаменовался весьма существенным в его судьбе событием. Однажды среди пассажиров «Константина» оказалась молодая девушка Капитолина Николаевна Якимовская, которая вместе со своей семьей возвращалась в Россию из Европы. Девушка была красива, элегантна, обладала прекрасными манерами. Тридцатилетний капитан, отнюдь не избалованный женским обществом, влюбился в нее, как говорят, с первого взгляда, влюбился пылко и самозабвенно.

Целыми днями Макаров с неуклюжей галантностью водил свою изящную спутницу по кораблю, рассказывал ей про ночные атаки, про штормы и мели, про дальние страны и моря. Рассказчик он был хороший, да и рассказывать хватало о чем. Девушка внимала ему с живым любопытством, ахала, слушая страшные истории, звонко смеялась шуткам. Внимание знаменитого героя, о ком вокруг все столько говорили, было ей очень лестно. Женским чутьем она сразу уловила, что нравится капитану, и благосклонно принимала его не очень-то ловкие ухаживания. Когда Макаров, помогая ей спуститься по трапу, чуть задерживал ее руку в своей, она не спешила ее отнять. Если он что-то говорил, она внимательно смотрела в его оживленное лицо, улыбалась:

– Как это интересно!.. Да, да, вы совершенно правы...

И Макаров совсем потерял голову. Он был влюблен, счастлив, и ему казалось, что все вокруг счастливы и все любят его. Но Макаров оставался Макаровым во всех случаях жизни; даже влюбленный, он не утратил присущей ему смелости и быстроты в решениях и поступках: когда «Константин» подходил к родному берегу, его командир уже сделал предложение Капитолине Николаевне. Оно было принято. И в тот же день вечером жених снова ушел в море. «Служба», – сказали бы одни. «Долг», – сказал бы Макаров.

Будущие супруги были людьми очень разными по воспитанию и биографии. Капитолина Николаевна выросла в родовитой, хотя и среднего достатка семье. Своей дворянской родословной очень гордилась, ревниво относилась ко всем сословным правилам и предрассудкам. Воспитывалась она в Бельгии, в иезуитском монастыре. Получила хорошее образование, но реальной жизни не знала совершенно. Все это было так несхоже с суровым жизненным опытом ее жениха!

Как бы то ни было, Макаров относился к невесте и предстоящему супружеству, по своему обыкновению, очень серьезно и преданно. Сохранилось несколько его писем той поры к Капитолине Николаевне. Они пространны, обстоятельны. В них мало интимности и нежных слов, что обычно составляет непременную принадлежность подобной эпистоляции. Впрочем, здесь следует внести некоторое уточнение: в письмах своих Макаров говорит о любви и даже довольно часто произносит это слово. Более того, говорит о любви темпераментно и страстно. Кто же предмет страсти? Очаровательная невеста? Нет. Без памяти влюбленный капитан посвящает самые пылкие, самые возвышенные строки своих жениховских посланий... кораблю, конечно!

Вот что пишет он о своей любви в одном из писем: «Без сомнения, можно ли не любить то, что любит вас, что сочувствует всякому вашему желанию? Нужно быть бесчувственным, чтобы не отвечать на любовь, – а что судно любит своего капитана, в этом не может быть никакого сомнения! Я в этом уверен, потому что чем же, как не любовью, объяснить себе эту всегдашнюю послушность и эту всегдашнюю покорность?! Я, по крайней мере, горячо люблю свой „Константин“, и мне дорого все, что на нем есть!» И далее в другом письме: «Я не в силах передать тебе, что такое для меня мой пароход! Нужно быть командиром, нужно столько же раз быть в опасности, чтобы понять всю глубину этих чувств!» И наконец, в третьем: «Работа – это моя лучшая и всегда неизменная подруга, я всегда находил в ней утешение».

В этих восторженных словах и в этих серьезных чувствах – весь Макаров той поры. И даже будущее его проглядывается: и о главной любви в жизни (корабль), и о лучшей и неизменной подруге (работе). Так оно и вышло. Но об этом далее.

Макарову пришлось пробыть в женихах довольно долго, почти полтора года. Это было даже больше, чем требовали самые строгие матримониальные обычаи. Однако его никак нельзя обвинить в промедлении или колебаниях по поводу своего решения – на Подколесина, героя гоголевской «Женитьбы», бравый капитан второго ранга совсем не был похож! Впрочем, столь же мало походил он и на романтического влюбленного, этакого прутковского барона фон Грюнвальдуса. Крепкая мужицкая практичность не оставила его даже в пору сердечной страсти.

Он писал своей невесте: «Если я теперь вернусь в Петербург, со мной будут говорить и меня будут слушать, как человека, вернувшегося с войны, но если я после „Константина“ женюсь, а потом уже приеду в Петербург, то на меня будут смотреть, как на человека, вернувшегося после voyage of pleasure [увеселительной поездки] , и никто о деле говорить не станет. Будут только приятно улыбаться и думать в душе, что „весьма натурально, у него на уме молодая жена, а не миноносные лодки...“ Наивная, конечно, „хитрость“, но уж очень „макаровская“! Главное – это дело. Долг.

А отвлекало его от брачного венца много дел. Несколько месяцев ему пришлось пересекать Черное море, перевозя войска и грузы. Он ездил в Петербург и выступал в Кронштадте перед офицерами с докладом об опыте своих минных операций. Наконец в 1878 году произошел его разрыв с адмиралом Поповым.

После войны Макаров ожидал нового назначения. Попов предложил ему весьма лестный пост: стать командиром строившейся царской яхты «Ливадия». Яхта эта была спроектирована круглой, по образцу двух уже существовавших «поповок». И тут Макаров отказался. Попов вспылил, и между ними произошел разрыв. Причины его точно не известны, но из некоторых глухих намеков самого Макарова и свидетельств современников можно сделать достоверное предположение. Минувшая война ясно показала, что эксперимент с круглыми судами был ошибочным. Убедившись в этом, Макаров не хотел компрометировать свое имя участием в заведомо неудачном предприятии. Принять такое решение было нелегко, еще тяжелее – выполнить его. Но Макаров остался тверд. Позже он заметил: «Попов был в то время в большой силе, и я благодаря моему отказу много потерял».

Да, действительно, Макаров кое-что потерял в своем продвижении по службе. Зато гораздо более приобрел. А приобрел он полную независимость суждений и самостоятельность в выборе пути.

2 ноября 1879 года Макаров обвенчался с Капитолиной Николаевной. Произошло это в Одессе, в морском соборе. На рейде как свидетель стоял верный «Константин».

Макаров был счастлив. Он обожал свою жену, он верил в свою звезду. Он не сомневался, что преодолеет все препятствия, которые посылает ему своенравная судьба.

Каспий и Босфор

Темно-синее Каспийское море лениво шевелит валами. Знойный летний полдень. Отвесные лучи солнца палят нещадно. На небе ни облачка. Покачиваясь на мертвой зыби, медленно ползет самоходная баржа, оставляя за собой длинный хвост черного дыма. Баржа старая, много повидавшая на своем веку. Скрипят деревянные борта, натруженно пыхтит паровая машина. На палубе бочки, тюки, прикрытые грязным брезентом. Людей не видно, только на тесном мостике двое. У руля, расставив ноги, застыл здоровенный коренастый детина, загорелый дочерна. На скуле сквозь дубленную ветром и солью кожу темнеет синяк: видимо, неплохо гульнул вчера в Астрахани перед отходом... Рядом стоит рослый, ладно скроенный человек в офицерской фуражке и белом кителе. Китель расстегнут, одна пуговица на нем оборвана, грудь и рукава измазаны в масле. Офицер не отрываясь смотрит в бинокль на едва виднеющийся впереди низкий берег. Черный бинокль так горяч, что хочется подуть на пальцы. Офицер отвел окуляры от глаз (глаза красные, воспаленные). Хриплым, резким голосом приказал:

– Два румба вправо! Так держать.

Круто повернулся и ушел в надстройку, согнувшись в три погибели перед низкой дверью. Из носового люка на палубу поднялся немолодой матрос, спросил рулевого:

– А где их высокоблагородие?

– Там он, – кивнул затылком тот.

Матрос почтительно постучал в дверь и, услышав отрывистое «да», всунул внутрь голову. В крошечной каюте было душно, как в преисподней. Высокий человек, раздевшись по пояс, сидел за столом, заваленным бумагами.

– Степан Осипович, так что, прикажете обедать?

– Погоди. Через двадцать минут.

И Макаров снова погрузился в бумаги.

* * *

Вот уже второй месяц служит он на Каспии. А ведь так недавно совсем иные декорации окружали его! Героя войны радушно принимали во всех канцеляриях и салонах Петербурга. Ему был пожалован чин флигель-адъютанта – (это почетное звание давалось особо отличившимся обер-офицерам, они становились – теоретически, конечно, – порученцами самого императора; генералы в подобном случае получали звание генерал-адъютанта). Он был причислен к так называемому «гвардейскому экипажу», то есть к морской гвардии. «За труды при перевозке войск из портов Мраморного моря и Бургаса в Россию» (так формулировал высочайший приказ) его наградили орденом Станислава второй степени. Наконец 1 декабря 1879 года он был назначен начальником отряда миноносок на Балтике. Казалось, чего бы еще? А впереди соблазнял большой отпуск и свадебное путешествие в Италию, о котором будущие супруги договорились заранее.

Но Макаров не поехал в свадебное путешествие. Недолго довелось ему и вкушать столичные удовольствия. Средиземному морю он предпочел Каспийское. И не ради морских купаний или ловли осетров. В раскаленных степях закаспийской пустыни началась война. И он решил, что место его там.

Уже к началу XVIII столетия на территории Средней Азии многочисленные феодальные государства и владения, раскинувшиеся на гигантских пространствах от туранских степей до Памира, переживали глубокий экономический упадок. Кровавые междоусобицы местных князьков разоряли среднеазиатские народы, втягивали их в нескончаемые межплеменные войны. Процветали рабство и работорговля. По караванным тропам отправлялись печальные вереницы невольников в афганские, персидские и турецкие владения. В XVIII веке китайские отряды постоянно вторгались в Среднюю Азию, грабя и облагая данью население. В XIX веке британские колонизаторы, захватив Индию до южных отрогов Гималаев, уже протягивали свои щупальца далее на север.

В этих условиях народы Средней Азии нередко добровольно изъявляли желание принять русское подданство. Разумеется, царизм, выражая интересы буржуазии, стремился захватить новые рынки сбыта и источники сырья. Разумеется, российский и международный капитал преследовал здесь лишь собственные своекорыстные интересы. Однако в целом несомненно, что для среднеазиатских народов присоединение к России имело положительное значение. Прекращались междоусобные войны и беззастенчивый произвол крупных и мелких феодалов, уничтожались рабство и работорговля, а рабы немедленно получали свободу. Остальные районы Средней Азии втягивались в общую хозяйственную жизнь экономически более высокоразвитой России, приобщались к передовой русской культуре.

Объективно положительное значение этого процесса было отмечено основоположниками марксизма. Фридрих Энгельс, в частности, писал, имея в виду именно описываемые события: «...Россия действительно играет прогрессивную роль по отношению к Востоку... Господство России играет цивилизаторскую роль для Черного и Каспийского морей и Центральной Азии»88
  К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 27, стр. 241.


[Закрыть].

В середине XIX века к России были присоединены Хивинское, Бухарское и Кокандское ханства. В 70-х годах началось продвижение русских отрядов в Закаспийский край, населенный туркменами. Разнообразные связи между Россией и туркменскими племенами относятся еще к XVII веку. К XIX веку эти связи становятся все более постоянными и прочными. В середине столетия около 115 тысяч прикаспийских туркмен добровольно приняли русское подданство. Закрепление России в этом пустынном районе имело, помимо прочего, и большое стратегическое значение ввиду обострившихся русско-английских отношений. Британские агенты провоцировали господствующие слои некоторых туркменских племен на выступление против России и среднеазиатских народов, вошедших в ее состав.

Только феодальная верхушка племени текинцев, получая военную помощь от Англии, оказала вооруженное сопротивление России. Феодалам удалось повести за собой подвластное им население. В 1879 году войска текинцев нанесли поражение экспедиционному отряду генерала Ломакина. В Лондоне известие об этом было встречено с восторгом. Английские власти в Индии и Афганистане получили указание усилить антирусскую деятельность в Средней Азии. В этих условиях в Петербурге было решено ускорить события. Срочно началась подготовка к новой военной экспедиции в глубь Закаспия. Во главе войск был назначен генерал Михаил Дмитриевич Скобелев.

В Средней Азии войскам под командованием Скобелева предстояло преодолеть без малого пятьсот верст по безлюдной, выжженной солнцем пустыне: от Красноводска до современного (Ашхабада. Дорог не было. Снабжение могло поступать только морским путем из Астрахани. Скобелев внимательно изучил причины поражения отряда генерала Ломакина. Оказалось, что решающая из них – это плохое обеспечение тыла. Главным противником русских войск стали болезни, вызванные недостатком пищи и воды, а также нехватка боеприпасов и снаряжения. Итак, для успеха наступления в глубь пустыни необходимо было прежде всего наладить бесперебойное снабжение по морю. И тогда Скобелев предложил Макарову стать во главе всей морской части в предстоящей военной экспедиции (она получила название Ахал-Текинской). Знаменитый генерал познакомился с Макаровым уже после окончания военных действий, во время эвакуации русской армии с Балкан. Энергия и распорядительность командира «Константина» привлекли внимание Скобелева, ему вообще импонировали люди боевые, решительные.

Макаров принял предложение не колеблясь. Ничто в мире не было для него желаннее, чем участие в трудных и опасных предприятиях. Кроме того, он почитал для себя честью служить под началом у такого видного генерала, как Скобелев. 1 мая 1880 года Макаров уже прибыл на Каспий. «Начальнику морской части вменяется в обязанность наблюдать за всеми морскими средствами, как назначенными в мое распоряжение от Морского министерства, так и наемными. Все распоряжения о работах и посылке судов делаются через флигель-адъютанта Макарова» – так определялись его обязанности приказом от 23 мая.

Для успешного продвижения русских войск началась постройка Закаспийской железной дороги. Четыре сотни верст от Красноводского залива до Кзыл-Арвата. Через безлюдную пустыню.

В Астрахань поступали рельсы, шпалы, подвижной состав. Как переправить их через море на зыбких суденышках? К тому же осенью и зимой на Каспии часто свирепствуют жестокие штормы.

Обязанности эти были многотрудными и весьма прозаическими. В сущности, Макаров занимался хозяйственно-организационной работой в самом буквальном смысле этого скучного определения. Великое множество грузов предстояло перевезти через Каспий. Грузы были опасные (боеприпасы, нефть), были хрупкие (локомотивы, вагоны), одни боялись влаги (зерно, порох), другие – жары (рыба, мясо). Все эти перевозки не представляли бы непреодолимых сложностей, если бы в распоряжении Макарова имелись хорошие суда. А у него оказались... Нет, Макаров никогда не сквернословил, поэтому нелегко ему было выразить свое отношение к тем ужасающим посудинам, какими ему пришлось командовать.

Он увидел баркасы, которые, возможно, могли рассказать о Стеньке Разине, если бы заговорили. Небольшие парусные шхуны более походили на пиратские корабли, их команды состояли из самого последнего портового сброда, и нравы их были истинно пиратскими. Впрочем, имелось и несколько современных пароходов и грузовых барж. Но их было немного. А основной его «флот» (кавычки здесь как нельзя более уместны) состоял из ста парусных шхун, что могли принимать на борт сто-двести тонн груза или чуть больше. И всю эту разномастную армаду необходимо было подчинить своей воле, заставить работать слаженно и энергично.

Все это далось Макарову ох как нелегко! Он распекал капитанов, приучая их к порядку, сажал на гауптвахту разболтанную матросню, грозил судом жуликоватым гешефтмахерам, крутившимся вокруг выгодных военных подрядов. Бывало, что он сам вел баржу через море, когда требовалось срочно прибыть в какой-нибудь каспийский порт. А порты, боже, какие это были порты! Там не имелось ни причалов, ни пирсов, ни оборудования. Как прикажете выгружать многотонные локомотивы? Но приказывать приходилось... И вот Макаров исследует фарватеры заливов, выбирая удобные места для выгрузки, чертит планы причалов, намечает помещения для складов. И так каждый день. И испепеляющее солнце над головой.

Исполнять «просто так» свои обязанности Макаров не мог. Вот, скажем, простейший груз – шпалы. Их по обыкновению укладывали в трюм судна параллельно бортам. И однажды в шторм судно, перевозившее шпалы, развалилось на куски. Почему, задумался Макаров. Причина выяснилась скоро: слабые деревянные борта сломались под тяжестью шпал во время качки.

Таких слабоватых судов у Макарова было множество, а шпалы возить надо, и много. Тогда он решил класть лес «стыками в разгон», то есть поперек трюма от борта к борту, как бы подпирая грузом борта, в этом случав баржа представляла собой сплошной кусок дерева. Идея оказалась удачной, суда с лесом более не разбивались. Примеров такого рода можно привести множество, но это было бы скучно. Во всяком случае, Макаров доказал, что может исполнять любую службу, даже такую неблагодарную, какая выпала здесь на его долю.

Тем временем русские войска продвигались вперед. В пустыне начались бои. Разумеется, Макаров не мог не рваться в действующую армию. Правда, война шла среди песчаных барханов, то есть в среде, полярно противоположной морской стихии. Изобретательный Макаров, однако, нашел здесь выход. В его распоряжении имелось несколько военных катеров, вооруженных легкими пушками и картечницами. Поскольку никаких военных действий у морского побережья не велось, Макаров приказал снять орудия и сформировать батарею из моряков. Сам о н предполагал стать во главе этого импровизированного отряда морской пехоты.

Командование идею создания батареи одобрило, особенно его привлекали картечницы как эффективное оружие против конницы – напомним, что пулеметов тогда не было. Однако Макарову в поход пойти не разрешили. И он скрепя сердце продолжал заниматься перевозкой шпал и муки. А вести, получаемые от морской батареи, были для него как нельзя более соблазнительными: моряки шли в авангарде скобелевских войск, неоднократно отражали атаки лихих текинских всадников, приняли участие в победном штурме Геок-Тепе, твердыни Ахал-Текинского оазиса. Из 28 матросов, посланных Макаровым в поход, каждый третий был ранен, а двадцать пять награждены Георгиевскими крестами.

Тут самое время поспешить с необходимой оговоркой. Макаров в этом походе исполнял свой долг солдата, как он его понимал. И только. Военному человеку – так его воспитывали – полагается сражаться, а не рассуждать. К тому же он был еще сравнительно молод. Позже, приобретя большой гражданский и государственный опыт, Макаров уже понял необходимость «рассуждать». И не раз входил в конфликт с начальством из-за собственных «рассуждений».

Об этом будет рассказано в свое время. Здесь же следует со всей энергией подчеркнуть, что, участвуя в колониальной экспедиции царизма, Макаров, как и большинство рядовых солдат и младших офицеров, не запятнал себя ни единым расистским высказыванием или жестокостью. Ему была свойственна общая черта передового офицерства старой русской армии: уважение к другим народам, их нравам и обычаям, даже если доводилось встретиться с этими народами на поле брани.

Железная дорога строилась с невиданной для того времени быстротой, однако строители, конечно, не могли поспеть за стремительным продвижением армии. Основные перевозки осуществлялись, как и тысячу лет назад, на верблюдах. Войска располагали тридцатью тысячами верблюдов. Бедным животным пришлось тяжело – почти половина их пала от непосильного даже для них труда. Скобелев интересовался, нельзя ли попытаться доставлять грузы по реке Атрек, протекающей вдоль южной границы Туркмении. Макарову было приказано исследовать реку.

Атрек, как и все среднеазиатские реки, сбегает с гор, рождаясь от таяния снегов. Течение ее быстрое, своенравное, она прихотливо извивается, вырвавшись на равнину, часто меняет русло. Атрек никуда не впадает: около самого Каспия вся вода расходится по арыкам на орошение полей. Итак, путешествие по воде пришлось начать с помощью... верблюдов! Паровые катера волоком протащили на катках несколько верст, пока наконец не достигли более или менее полноводного русла. Верблюдов отпрягли, катера подняли пары – пошли! Но продвижение в глубь материка оказалось немногим быстрее верблюжьего шага. Фарватер реки был невероятно извилист: Макаров подсчитал, что 10 верст по прямой вдоль береговой линии соответствовали 35 верстам движения по воде. К тому же путь преграждали мели, перекаты, пороги. Порой русло реки сужалось почти до двух саженей (около четырех метров), и вода с бешеной скоростью неслась в теснине. Не раз приходилось вытаскивать катера на прибрежную гальку, и моряки превращались в бурлаков. А ведь шла война и за каждым поворотом реки, за каждой скалой могла поджидать вражеская засада...

Но Макарова уже ничто не могло остановить. Как всегда, он увлекся порученным делом. Когда на привалах экипажи катеров в самом прямом смысле слова валились с ног, истомленные жарой и физическим напряжением, Макаров с группой добровольцев (и с оружием в руках) отправлялся на осмотр близлежащей местности. И что же – ему удалось обнаружить нефтяные источники. Увлекающийся человек, он тотчас же загорелся планами разработки и использования нефтяного топлива кораблями русского флота на Каспии. Никакого практического применения его идеи впоследствии не получили (запасы нефти того не стоили), зато случайное событие натолкнуло Макарова на изучение нефтяного дела для нужд флота. И в дальнейшем он неоднократно возвращался к этой проблеме.

На триста верст поднялась экспедиция вверх по Атреку. Наконец никакое продвижение вперед сделалось невозможным. Оказалось, что речной путь для снабжения армии создать нельзя. Ответ на этот вопрос и должен был дать Макаров. Он не ограничился одной лишь своей непосредственной задачей. По возвращении из экспедиции, продолжая неустанно хлопотать об организации армейских перевозок, он ухитрился найти время и составить подробное естественно-географическое описание реки Атрек. Этот труд не стал сколько-нибудь заметным явлением в русской науке, да и в биографии самого Макарова остался лишь незначительным эпизодом. Впоследствии ему довелось создать несколько выдающихся исследований о морях и океанах. И своенравная азиатская река дала ему первый опыт в этом деле.

Катера были отведены в Красноводский залив. Здесь они стояли без дела – ведь совершать рейсы через Каспийское море эти маленькие суденышки не могли. Макаров не терпел праздности – ни в себе, ни в окружающих. И он нашел катерам и их экипажам практическое применение, причем весьма остроумное. В Красноводске наблюдалась нехватка пресной воды. Кругом пустыня. И порой обыкновенная питьевая вода становилась дороже всего на свете. Недаром говорят древнейшие обитатели пустыни – арабы: где кончается вода, там кончается и земля. Так вот Макаров приспособил катера, имевшие паровые машины, для... опреснения морской воды! Дело было полезное, а кроме того, его более не раздражал вид бездельничающих экипажей катеров. Зрелища этого Макаров просто не переносил...

К весне 1881 года сопротивление текинцев было сломлено. Русские войска продвинулись до Ашхабада – в то время это был бедный аул с двумя тысячами жителей. Макаров выполнил свою задачу, и уже в мае его вновь отозвали в Петербург.

Известно немало самых лестных высказываний Скобелева о Макарове. Прощаясь, генерал обменялся с ним Георгиевским крестом. Через год Скобелев (ему не было еще сорока лет) внезапно скончался при неясных обстоятельствах в московской гостинице. Макаров тяжело переживал эту смерть и дорожил скобелевской реликвией. В день своей гибели Степан Осипович носил этот крест на своем адмиральском кителе...

Макаров возвратился в Петербург в начале лета. По сравнению с прошлогодней осенью отношение к нему «в сферах» не потеплело: по-прежнему сказывалось его расхождение с адмиралом Поповым. Кстати, за свою тяжелую службу на Каспии он не получил никакого повышения – для самолюбивого и честолюбивого Макарова это значило немало. Он ждал нового назначения. В то время русский флот энергично пополнялся новыми кораблями, поэтому Макаров имел все основания надеяться стать командиром одного из них – кому не хочется самостоятельной деятельности? К тому же звезда адмирала Попова стала клониться к закату: новый царь Александр III не поддержал (в отличие от своего отца) оригинальных кораблестроительных идей своенравного адмирала, и строительство круглых «поповок» прекратилось. Принципиальность Макарова, стоившая ему что-то вроде «опалы», обернулась (как это обычно и бывает в жизни) к его же пользе: теперь он, по крайней мере, не отвечал за сомнительные эксперименты в судостроении.

Как бы то ни было, но Макаров получил назначение самое неожиданное. Видно, судьба никак не хотела отлучать его от южного солнца: 27 октября 1881 года Макаров оказался в столице того государства, против которого он недавно сражался – в Константинополе. Макаров сам добивался этого назначения. Он смертельно устал от службы на Каспии и хотел отдохнуть. Он имел на это право и не считал нужным скрывать своих намерений. Просьбу Макарова удовлетворили, и он поступил в распоряжение русского посла в Константинополе.

После военного поражения султанская Турция превратилась в полузависимую страну. Великие европейские державы открыто вмешивались во внутренние дела одряхлевшей феодальной империи. Одним из внешних признаков неполной самостоятельности Турции служил тот факт, что в столице стояли на рейде иностранные военные корабли – так называемые стационеры. То были не просто гости, наносившие визит вежливости. Согласно дипломатическим узаконениям на стационер и его команду распространялись определенные привилегии и права, его подчиненность местным властям была весьма ограниченной. Среди прочих в Босфоре стоял русский стационер «Тамань». Командиром его и был назначен Макаров. По-видимому, в Петербурге не случайно избрали на этот пост боевого командира, столь досадившего туркам во время минувшей войны. В дипломатии ведь все имеет свое значение: и марка вина, наливаемого камер-лакеем в бокал, и марш, которым встречают именитого гостя, и множество иных мелочей, порой самых курьезных. В переводе с дипломатического языка на военный назначение Макарова расшифровывалось так: русским стационером в турецкой столице командует офицер, топивший ваши суда, помните об этом и имейте в виду...